chasser le froid

      Парижская зима в этом году — холодная. Да-да, каким бы странным это ни казалось: вечно тёплый и прекрасный город любви оборачивается вдруг местом морозным и мрачным. Ванитас не знает, что может быть тому причиной. Знает лишь, что холод ненавидит — возможно, дело в том, что в холоде же, в пустоте отведённых под лабораторию Моро помещений провёл всё своё детство. Или это метка Вампира голубой луны вытягивает из него все силы, заставляя мёрзнуть ещё больше и выглядеть ещё болезненнее.       Ванитас силится натянуть повыше свой плащ — в номере отеля всё ещё холодно. Чёртов вампир копошится где-то рядом. Ему-то всё равно. Ему вообще, кажется, не бывает холодно. Вампирам в целом — может быть, Ванитас многих видел. Но не ему. Тепло точно идёт у Архивиста изнутри, из са́мого его горящего и горячего сердца. Это… Даже логично, если подумать.       Они с Ноем всё встречаются взглядами, пока проводят здесь — можно сказать, дома — время. Ванитас проклинает своё мерзлявое слабое тело — показывать, как влияет на него погода, совсем не хочет. Отворачивается к окну, якобы с интересом, на деле же — чтобы скрыть бледность своего лица и дрожащие от холода плечи.       Ной воодушевлённо рассказывает про что-то: должно быть, про новогоднее убранство города, про гирлянду, которую сам купил и сам повесил на стене напротив своей кровати, или про кого-то из прохожих, чью историю пытается угадать по одному лишь их мимолётному образу, промелькнувшему неподалёку от окон. Ванитас улыбается, хотя и не разделяет его непосредственной радости. Какой же он… Светлый.       Ванитас так не может. На душе Ванитаса — мрак и хаос. Ещё бы: есть ли у него причины для иного? Вся его жизнь — чёртова тьма да холод, и лишь Ной, на самом-то деле, остаётся в ней искоркой тепла и света. Ванитас и сам не замечает, как привязывается к этому вампиру; осознаёт лишь сейчас, раздумывая обо всём об этом, что уже не представляет без него своей жизни.       И чёрт, как же хорошо, что из них двоих он — он, всего лишь человек, смертный, — совершенно точно умрёт первым.       Как же хорошо, что у Ноя есть вечность, чтобы таким же светлым и оставаться, согревая всех и вся вокруг теплом своего сердца.       Печальные мысли. Да, печальные, но Ванитас иначе и не может. О смерти думает каждую секунду, каждое мгновение. Смерть прямо сейчас где-то рядом — обнимает своими ледяными руками, шепчет на ухо: «Скоро я приду за тобой». Интересно, у всех людей так или дело лишь в силе Книги?       Смерть и холод — единое целое. Холод — одно из её воплощений, как Ванитасу кажется. Отсутствие тепла. Отсутствие жизни.       И Ной… Ной — тот, кто это тепло, эту жизнь возвращает.       Возвращает — когда подходит сзади, обнимая продрогшие плечи. Догадывается, чёрт возьми, как бы Ванитас ни пытался делать вид, что в порядке. Его тёплые руки ложатся сзади — становится сразу же куда лучше и куда легче. И мрачные мысли прячутся, и отступает, скрываясь в тени, силуэт Смерти, замолкает её обезнадёживающий шёпот.       — Не притворяйся, — произносит Ной мягко, но уверенно.       — О чём ты? — Ванитас смотрит почти удивлённо, хотя, по факту, это самое удивление лишь изображает.       — О тебе, — почти очевидно отвечает тот. Вообще не объяснение — но Ванитас ведь понимает, о чём он. Тем не менее, продолжает:       — Если тебе холодно, то я всегда здесь… И у меня достаточно тепла, чтобы поделиться им с тобой.       — Да с чего ты взял, что я этого хочу? — Ванитаса чуть раздражает его тон. Будто бы… Властный, что ли, какой-то. Вздумал решать, что для него лучше. Ещё чего!       — Ни с чего, — Ной смеётся. Из объятий своих всё ещё не выпускает. — Не хочешь — всегда можешь меня оттолкнуть. Я не против.       Оттолкнуть… Поначалу эта идея кажется неплохой. Надо же показать этому вампиру, кто здесь главный! Вот только спустя мгновение Ванитас понимает: нет, ни за что бы он не сделал этого.       И он лишь замолкает, позволяя тому делиться теплом и дальше. Чёрт с ней, с гордостью, чёрт с ним, с образом. Это тепло, тепло его объятий, Ванитас не променял бы, на самом-то деле, ни на что на свете.       «Надеюсь, когда меня не будет здесь, ты останешься таким же… — думает он, вновь глядя, как пролетают за окном снежинки. — Надеюсь, тебе будет, кому дарить тепло, что бы ни случилось, в далёком ли будущем или прямо завтра».       Очертания Смерти всё ещё виднеются в тени. «Катись к чертям», — мысленно говорит ей Ванитас, и она тает в воздухе, точно растопленная тем же теплом Ноя. Навсегда она, конечно, не уходит. Она вернётся. Может быть, прямо завтра.       Так или иначе, не сегодня. Сегодня ей Ванитас предпочитает Ноя. Потом… Как знать.       Ему-то — к счастью или к сожалению — выбирать не приходится. Ему-то не дана вечность.       Не дана вечность — зато дано тепло. Тепло, что гонит прочь любые мрачные мысли.       А Ной и не знает, какая чертовщина в этих самых мыслях творится. Хотя… Может — даже вероятнее всего — догадывается. Но виду не подаёт.       Улыбается, всё ещё излучая свет. Всё ещё обнимает, даря тепло, прогоняя далеко и надолго вместе с теми самыми мыслями холод.       Какой же он, всё-таки, прекрасный.       — Так ведь лучше, не правда ли? — вопрошает вдруг. Опять не объясняет: как лучше и что. Но Ванитасу опять и не нужны все эти объяснения.       — Да, — отзывается он. Тихо, неохотно, но всё-таки соглашается.       Потому что так действительно лучше. Лучше с Ноем, чем без него. Лучше тепло, чем холодно.