Sweet smell

      Больно. Больно, больно, пиздецки больно. Внутри всё скручивается узлом — примерно на семьдесят процентов от давящей на грудину ноги и на тридцать от всего остального — и Чангюн шипит, жмурится, словно это может помочь. Матерится сквозь зубы, сыпет проклятьями, обещает отомстить, брыкается и извивается под чужой подошвой. И получает на это только плотоядную ухмылку, ногой на грудь, ладонью по щеке.       — Ублюдок, — выплёвывает Чангюн, отхаркивается кровью, рискуя захлебнуться ею, — Чтоб ты сдох, блять, в муках, чтоб, пидор, твой ебаный босс-       Договорить не дают, ногу убирают с груди. Становится на секунду немного легче — до тех пор, пока тонкие пальцы не сжимают шею. Сильно сжимают, и кровь вперемешку с неведомо чем наполняет горло. Тошнит. Тошнота перекрывает всю боль, но лёжа на спине ни сплюнуть, ни выблевать. Остаётся только хрипеть, захлёбываться, раскрывать рот в немом крике и попытках кашлянуть или издать хоть какой-то звук помимо отвратительного хлюпанья.       — Про моего босса, — на лице ничего не отражается, лишь в глазах плещется ярость и ненависть, — Поговорим в следующий раз, обмудок. И, обещаю, тебе этот разговор не понравится.       Всё заканчивается резко. Кихён выпрямляется, медленно снимает испачканные в крови чёрные перчатки и наблюдает, как Чангюн переворачивается набок и выпускает из своего организма всё, что удалось выжать Кихёну сначала ногой, а затем руками. Старший морщится.       — Какой же ты отвратительный. Жалкая блядь.       Прежде чем уйти, Кихён от души пинает Чангюна в область почек, заставляя согнуться пополам.       — Пошёл нахуй, — хрипит Чангюн вслед удаляющемуся Кихёну, на что тот даже не оборачивается и лишь молча показывает средний палец.       Оклемается. Не в первый раз, и явно не в последний. Если Кихён пообещал — то он сделает, чего бы это ни стоило. Ю Кихён — мразь хитрая, изворотливая, как юркая золотая рыбка, ещё и умеет подстроиться под любую обстановку так, словно ему от рождения это дано. Таким, как он, в жизни только две дороги — либо криминал, либо страж порядка: коп, следователь, сыщик, детектив, кто угодно. Кихён выбирает второе.       А Чангюн — первое, хотя все «лучшие» качества явно передались брату.       Так они и живут — два брата по разные стороны изгороди. Каким бы мудаком Кихён ни был, но тем не менее пригревает Чангюна, позволяет ему жить у себя дома и всячески покрывает его отнюдь не чистую деятельность.       А ещё срывает на нём злость, всячески оскорбляет и унижает.       Чангюн усмехается, пытаясь подняться с серого потрескавшегося асфальта. С тёмного, хмурого, как весь этот ебаный город, неба на нос падает столь же хмурая ледяная капля. Разбивается, прямо как мечты Има о светлом будущем. Он сплёвывает слюну, перемешанную с кровью, и неспешно встаёт. Всё тело ноет, к горлу опять подкатывает тошнота. Но Чангюн глубоко вдыхает, и становится немного легче. Совсем чуть-чуть.       До притона он добирается совершенно промокший. За первой упавшей на нос каплей следует вторая, третья, а затем резко срывается ливень. Холодная вода позволяет в какой-то мере расслабиться, остужает голову и отвлекает от тянущей, надоедливой боли. Да и бежать Чангюн сейчас физически не может. Куда там, если он даже на ногах нормально не держится? Путь в одну улицу и несколько тёмных переулков Им преодолевает исключительно благодаря высшим силам, собственному упрямству и стенам, за которые можно держаться. Везёт, что в это время людей на улицах по минимуму.       Шатаясь, словно пьяный, Чангюн вваливается в удивительно опрятное для притона подвальное помещение. Ради этого ещё приходится поднапрячься и пройти последнее испытание: тяжёлая железная дверь и дьявольская слабость создают поистине взрывную смесь, великолепный дуэт, из-за которого — от восхищения ли? — Чангюн чуть не теряет сознание и тратит последние остатки сил на открытие злосчастной двери.       Но когда, наконец, получается, Им оказывается в уже почти родном тепле пропахшего чем-то сладким притона. Точнее, притоном его лишь называют, на самом же деле это лишь место, где собирается определённый круг людей. Просто уютная база для отдыха, разговоров, обсуждения планов и прочего-прочего. Настолько уютное, насколько может быть таковым в подобной обстановке. И, конечно же, максимально секретное.       Правда, такое только первое его помещение. Если пройти сквозь другую дверь, преодолев при этом большую комнату, то попадаешь в настоящий притон, уже в прямом смысле этого слова. Но Чангюну эта загадочная комнатка ни к чему, ему нужно лишь главное большое помещение, обставленное как самая обычная гостиная для большой компании. Разве что не так светло и мило.       — Чангюн, твою мать!       — Прости, её уже нет в живых, — хмуро усмехается Им, — И тебе привет.       Чжухон — один из известных наркоторговцев и по совместительству единственный настоящий друг Чангюна — мягко подталкивает сидящего у него на коленях парня и тут же срывается с кресла, подлетает к Иму. Помогает ему сесть на диван, не церемонясь, снимает с него полностью мокрую верхнюю одежду и критически рассматривает многочисленные синяки на бледной коже торса и шеи. Чангюн не особо возражает, да и, в принципе, он сейчас вообще не способен на что-либо, даже на возражения.       — Опять этот братик полицейского? — сладеньким и слегка недовольным голоском тянет парень, минуту назад сидевший на коленях Чжухона, а сейчас удобно расположившийся на ручке кресла. Тёмными глазами он буравит Чангюна, нахмурив аккуратные брови.       Это Минхёк, и хер его знает, что у него с Чжухоном. Отношения ли, или чисто секс без обязательств, или что-то ещё — они не афишируют, да никто и не интересуется. Тем более что подобным образом он ведёт себя почти со всеми. Хотя бы потому, что Минхёк — танцор в одном очень известном клубе города. И не только танцор, если учитывать, что на его лебединой шейке всегда красуется пара-тройка засосов. Или, может, это Чжухон их оставляет? В любом случае, факт остаётся фактом — его профессия, круг общения, поведение, одежда, внешность, манера говорить и даже жесты у любого человека вызывают первую же и весьма лаконичную мысль — «Шлюха». Никто не сомневается в её правильности. Чангюн его недолюбливает за излишнюю навязчивость и манерность, но по большей части ему просто похуй. Раз Чжухон всё ещё позволяет этому длинноногому чуду находиться рядом с собой, значит, поводов для беспокойства не должно быть.       — Как видишь, мой «братик-полицейский» тоже не особо-то меня жалует, — хрипло, но твёрдо отзывается Им. Минхёк дует губки, складывает руки на груди и молча наблюдает.       Дверь, ведущая в настоящий притон, неожиданно открывается, и судя по тому, как там тихо, сейчас посетителей нет. Из полутьмы показывается ещё один человек из «определённого круга» — тоже наркоторговец. Он замечает Чангюна и на ходу хватает с небольшой вешалки полотенец. Проходя мимо, быстро здоровается и услужливо накидывает пушистую ткань на плечи Иму. Только тогда тот понимает, как сильно продрог. Благодарит кивком головы, на что мужчина лишь отмахивается и, перекинувшись парой слов с копающимся в аптечке Чжухоном, уходит.       — Боюсь, заболею, — тихо замечает Чангюн, когда Ли возвращается и старательно обрабатывает раны и синяки какой-то приятно пахнущей мазью, которая мгновенно охлаждает кожу.       — Понятное дело, под ливнем гулять, — цедит сквозь зубы Чжухон, — Отсидишься дома, а график потом нагонишь.       — С моим-то братом спокойно дома отсидеться не получится. Потом вернусь сюда с переломанными рёбрами и синяками на шее…       Минхёк тихо хихикает и отворачивается, по-женски прикрыв рот ладонью.       –…из-за очередной попытки задушить, — заканчивает Чангюн, приподняв бровь. Минхёк на удивление быстро успокаивается. Чжухон выдыхает, чувствуя, как собственное горло начинает неприятно тянуть от несуществующей боли, — Благо, его есть кому ебать, а иначе мне даже страшно представить, что бы со мной было.       — Рассеиваешь все предубеждения? — невесело ухмыляется Чжухон, — Но, чёрт… Ты же понимаешь, что здесь тебе или кому бы то ни было нельзя оставаться на ночёвку. Вряд ли я смогу приютить у себя, но разве что…       — Да забей, — пытаясь вложить в свой голос как можно больше непринуждённости, фыркает Чангюн, — Привык уже. Потерплю, постараюсь не попадаться ему на глаза слишком часто.       Чжухон ничего не отвечает, но смотрит в чужие глаза долго, проницательно, и в его взгляде Им видит сочувствие. Чангюн резко мотает головой. Это сочувствие ему нахуй не сдалось, делает из него какого-то жалкого слабака. Бесит.       — Ладно, похуй. Спасибо, что подлатал, — бросает Им, старательно вытирая полотенцем мокрые волосы. Младший Ли только кивает. Жаль, что кроме этого он больше ничего не может сделать.