Суженый

      — Встань со мною в круг, будем мы гадать, руками, голосами волшебство создавать. Песнями да танцами мы разгоним мрак, коли не умеешь — мы покажем как. Когда буря-нелюдь крошит корабли, пусть я буду лебедь с берега вдали. Берега и пирса, дыма и огня, ветер поскупился показать меня!       Ведьмы пляшут, и с ними такая легкость неземная. В их кругу старшая сватья, на поляне пестрят цветастые венки и белые платья. От красоты и обилия энергии Лайя открывает рот, соображая наполовину. Сандра шепчет ей за спину:       — Тут либо танцуй, либо тебя тьма накроет белым саваном. Давай руки в ладони, ноги в траву и погнали заново.       Другая дева заводит коляду, пока Лайя разыскивает рифмы, на которые откликается душа, весь мозг себе потроша.       — Собачьего лая звук издалека, избушка нежилая под тоннами песка. И закат краснеет вон у той скалы, моя любовь яснее воска и смолы. Мрамора и кварца длинны берега, чтоб у моего красавца был огонь у очага. Век свеча не гасла у его ворот, чтоб все как по маслу, чтоб послаще мед.       Запоет Высокая, поднимет свои руки к небесам, хриплым своим голосом съездив по ушам. Лайя знала, что она сама и гвоздь, и праздник, и знаменье в своей судьбе, потому все ждала, когда ее угораздит вдруг запеть о самой себе. Ведьмы заводят хоровод, выстраивают очередь, благословление роду — Матери яства, Отче снедь.       — Скулы и подглазья расписала каббала и на стенке вязью пыль и зеркала. Где моя десница? Господний оригинал. Если уж погиб, пусть мнится, что не умирал. Пусть он мне любовь, надежду, все с родным лицом. В сердце станет между Богом и отцом.       И кружит девица в танце у костра, заливаясь дивным смехом, щуря глазки золотые, и за ее собольим мехом девы бегают босые. Коли Сандра запоет — все они разинут рот, ну а после Лайя заговор возьмет в свой оборот.       — В небе кружат черти — для людей кошмар. А по мне и в смерти есть великий дар. Не сочтет кощунством муж моей сестры, я хочу сильнее быть северной горы, — забываясь чувством затяжной хандры, просит Сандра у ведьм отдать дары.       Они прорицательским искусством наделены и к чужим просьбам сегодня не глухи. Лайя набирает в легкие побольше воздуха собирая все чувства в стихи:       — Чтоб чуши не пороть, да пораскованней. Дорогой Господь, дай такого мне… Чтобы был свиреп, был как небоскреб. Чтобы в горле рэп, а во взгляде стеб. Чтоб слепил глаза, будто жестяной. Чтоб за ним как за каменной стеной. Туже чтоб ремень, крепче чем броня. Чтобы был умней и сильней меня. Чтобы поддержал, если я без сил. Чтобы не брюзжал, чтобы чуть бесил. Чтобы был холен, чтобы был упрям. Чтоб «У этой вон — идеальный прям!» Чтобы пыль вокруг каблуком клубя, он пришел и вдруг — «Я люблю тебя!»       Кричит Лайя во все горло, до последнего вздоха, до хрипоты, до потери рассудка, почти всю себя вкладывая в эти стишки. Эта дурость, тупость, эта шутка с огромным желанием стать явью всему вопреки. Легкая асфиксия красит щеки, бьет в виски и впихивает в легкие воздуха глотки.       Не размыкая круг, за ней новая девочка завывает, раскрывая в небеса объятия своих холодных красных рук.       — Целуемся хищно и думаем вещно, внутри меня лично ты будешь жить вечно. И в этой связи мы единей скелета, на долгие зимы, на многие лета…

***

      Смуглая девочка в полночь зажигает свечи, в воздухе замечаются магии колебания, ведьмы усаживаются в круг, льют свои диковинные речи, свои заговоры, гадания. И когда наступает ночь, чувствуешь некое возбуждение, что тебе предвидится, то нужно будет как-то толковать, объяснять. Ведьмы откроют истину, как рану, как разрыв, как кровотечение, что ни скрыть, ни вытерпеть, да ни унять.       Старшая ведьма становится в круг, берет в руки карты. По коже Лайи проходится спазм, по самые мышцы, сосуды, скелет. Кроме шипенья свечи, не слышно ничего вокруг.       — Что вы знали о гадании?       — Что это бред. Для маленьких девочек и их подруг.       Подает голос рыжая вдруг. Ведьма к ней садится, тасует свою колоду.       — У тебя свидание в эту субботу. Вот твой паж мечей, который не давал тебе проходу, но ты не бойся с ним ночей — не пожалеешь. Хоть и найти лучше мысль лелеешь, но поверь, от другого ты одуреешь, себя потеряешь, от нервов не соберешь ни волос, ни ногтей. Поведешься на россказни сладких речей — во век не сможешь выбраться из судьбоносных сетей.       Сандра игриво сжимает плечо, зло смеется на ушко, пока старшая пророчит неведующей. А Лайя, чуть высунув язычок, дышит смешно и быстро, как загнанная зверушка.       — Хочешь быть следующей?       Бернелл жалостливо смотрит и быстро мотает головой, как будто язык прикусила. Сандра смеется, старшая ведьма подходит к ней — от нее веет темная сила. Раскладывает ей карты, жуткие, полные страшного воронья.       — У тебя столько грехов за спиной, безжалостное мое дитя. Земля расходится под тобой на клочья лавы, там в самом аду Император, что свет обретя, возобновляет поиски своей жены и славы, утерянных после жуткой облавы и вернувшиеся много лет спустя. И ты ему мешаешь, отважная радость моя. Потому, не ходи-ка ты этими болотами за добычей и не вторь моим песням, девичьей, вдовьей, птичьей, да не ищи себе лиха в мужья иль сыновья. Я бы рада помочь, но у святых другой заведен обычай, а ты чумное кладбище, ты уходящая в никуда колея. Пусть и будете крепко дружить, по-честному, наяву, но отводя беду ты лишь сильнее замораживаешь его души лед, проигрывая очередную душещипальную главу. И, пожалуйста, не оставайся насмерть, если он вдруг когда-нибудь позовет.       Сандра смолкла и побелела. Такое гадание прям не в бровь, а в глаз бьет. Осадок дрожью считает позвонки, она нервно смеется сквозь зубы и клыки. Лайя шокировано смотрит на нее из-под длинных ресниц и признает, что это была самая правдоподобная из всех небылиц.       Когда же до нее доходит черед, она в волнении хрустит пальцы и приоткрывает рот. Ведьма раскладывает пред ней свои карты таро.       — Вот твой Император, милая, а ты его ребро. Тебе его от дум тяжких да мрачных спасти суждено. А вот между вами Дурак, видишь? Такую смешную маску себе создал, ходит рядом и изумленно глядит так, будто бы ни разу по тебе не умирал. Этот Дурак полу-лед, полу-мед, ему много лет, но он к тебе жгучей нежностью терзаем. Как я погляжу, милая моя, в тебе бьет горячий чистый свет и, увы, этот Дурак ему не хозяин. Остерегайся грозовое растение и наград за свои труды, а коли поддашься искушению — станешь болью дракону. Простить себя не сможешь, нагромоздишь себе вокруг ады. А потом отпустишь и думать забудешь, что могло быть по-другому. И запомни, что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой алчности, ненасытной, как волчица, ничего страшнее ада твоей головы никогда с тобой не случится.