Bonne année, l'ami

Инспектор Антуан Мелутис курит, глядя в ночной город из окон своего участка. В зажжёгшихся огнями небоскрёбах снаружи отражаются ярко горящие лампы за его спиной. Его подчинённые продолжают допрос там же. Американец-легионер держится не в пример надёжнее опустевшего сейфа в подвале «Синтеко». Он так устал, что даже понемногу перестаёт паясничать, изображая идиота. Вторые сутки без сна часто имеют такой эффект над подозреваемыми. Мелутис не перестаёт требовать ответов в надежде, что у Проппа сдадут нервы или он проговорится случайно. Но мистер Пропп, всё пытающийся соскользнуть в сон, продолжает повторять одно и то же своим заплетающимся языком, пока прячет глаза от безжалостного света настольных ламп и не сопротивляется ни тычкам, ни другим вещам не для протокола: — Шериф, меня там не было, я был в Нормандии, а он мне не друг. Я совсем его не знаю. Конечно, Пропп вернулся с войны и наверняка переживал и не такое, а двести тринадцать миллионов — это огромные деньги, гораздо больше зарплаты самого Мелутиса за все года неотступной службы обществу. Но Мелутис знает людей, перевидал их множество. Он чувствует что-то далёкое от жадности в том, как держится Пропп, в этот момент вяло угощающийся сигаретой одного из присутствующих в кабинете пяти парней. Десантник прикрывает глаза рукой и говорит: — Знаете, это вообще не моё дело. Но этот парниша Барран… он врач. А это значит, что он образованный человек. Если бы он провернул это, то всё бы хорошо распланировал и для вас было бы нелегко работать. Мелутис оборачивается и смотрит на этого осточертевшего, но и начинающего внушать ему уважение американца в сигаретном дыму. Может быть, лейтенант-медик спас его как-то в Алжире? Всё-таки иногда самое весомое выражение привязанности — это отречение. А может быть, — и эта мотивация бы уж точно положила конец всему его расследованию, — Пропп осознаёт, что даже такой человек, как он, может сделать что-то хорошее, и почему-то видит возможность для этого прямо сейчас. Так или иначе, но решаясь на ещё одну, предпоследнюю попытку, разговор по душам — за кофе и без наручников, Мелутис чувствует одну вещь сильнее своего собственного недосыпа, голода и фрустрации. Сколько не хватай легионера за волосы, сколько не запугивай его тюрьмой и не обещай послабление, вписанное в его дело рукой самого Мелутиса: Пропп не выдаст, а Барран его не бросит.