Lover Death

«Нам хочется понять: почему люди, с виду столь обычные, похожие на каждого из нас, обладают сердцем и разумом чудовища?» Хэролд Шехтер и Дэвид Эверит «Энциклопедия серийных убийц»

      Серые стены, этот скрипучий матрас, целостность которого оставляет желать лучшего, избитый трещинами потолок и неугомонные заключенные за стенами — каждое утро не отличается друг от друга. Однако плюс все-таки есть — в камере он один. Хотя в бессонные ночи не откажется от адекватного собеседника. Никто не думал, что в столь раннем возрасте окажется здесь. Но он тут, в оранжевой форме осужденного, считает дни до заключительного решения суда. Ему стоило бы переживать, ведь его судьба в большой опасности. На удивление, парень предельно спокоен. Кажется, никогда он еще не чувствовал себя настолько умиротворенным.       Ничего ужасного не произошло.       Он сделал то, что должен был.       Переживать не о чем. Больше не о чем.       По решетке стучат дубинкой, грубо обращаясь на тюремном жаргоне. Даже охранники позволяют себе так выражаться, глупо было ожидать к нему другого отношения. Наручники уже ждут его. Чимин подходит к решетке, поворачивается спиной и заводит руки назад, как их обхватывает холодный металл, да так сильно, что на секунду он жмурится от боли. Туго, но жаловаться не спешит. Ключ отворяет замок, и решетка с громким лязганьем поддается вперед. Теперь Чимин в сопровождении личной охраны идет по уже родным коридорам, послушно ковыляет в знакомом ему направлении. Уже в комнате для допроса ему переодевают наручники, и в этот раз строгие мужчины в форме жалеют парнишку, запрягая оковы не так сильно. Верно, они ожидали хоть какой-то реакции от него, пока вели сюда, всячески унижая за его преступления. В местах заключения это норма — получать по заслугам. Чимин с самого начала пребывания здесь отказывался разговаривать с ними. Когда его задержали, он и вовсе молчал. Можно подумать, что Чимин человек мнительный. Чимин не разговаривал не потому, что не хотел.       Он не мог.       Сокджин сегодня непривычно счастливый. Видимо, зарплата пришла. Он здоровается, садится на стул, положив перед собой все тот же блокнот, и настраивается на беседу с Чимином. А тому не до бесед, поэтому отвечает сухо и однообразно. — Почему вы все еще здесь? — не слушая все это время слова доктора, Чимин решается задать интересующий его вопрос. — Прости? — прерывается Сокджин, посмотрев на совсем подавленного парнишку. В отличие от прошлой встречи, сегодня он выглядел совсем плохо. С осунувшимся лицом, от недосыпа под глазами залегли большие темные круги, а губы все потрескались. Была ли обоснованная причина его внешнего вида? — Все они сбегали. Все до единого, — говорит Чимин о предыдущих врачах, что работали с ним. — А вы единственный, кто остался. — Это моя работа, Чимин. Я не могу все оставить на полпути, — хмыкает Сокджин, гордый своим исключительным трудолюбием. — Это не помешало другим. — Если тебе хочется узнать настоящую причину, то я могу тебе сказать, — предлагает Сокджин.       Чимин молчит, ожидая ответа. — Это личный мотив, — отвечает Ким, поправляя очки на переносице. Они ему превосходно идут. — Дело в том, что такой, как ты, уникальный случай. Во всех смыслах. Твои память и ясность ума поразили меня еще в первый день. — Ясность ума? — Звучит как издевка, ведь здесь каждый, кто хоть немного его знает, подтвердят обратное. — Да, ты отдаешь отчет своим действиям, также спокоен и осознаешь происходящее вокруг себя. Поверь, мне доводилось со многим сталкиваться, — объясняет Сокджин, открывая блокнот на последней странице, на которой он остановился в прошлый раз, вспоминая все по заметкам. Он проверяет все каждый день, но почему-то всегда делает это еще раз, когда находится лицом к лицу с Чимином.       Чимин негромко мычит и утыкается взглядом в стол. Он не ждал, что Сокджин снова придет, последний их разговор закончился не так радостно. И сейчас они снова здесь, в этой мрачной комнате с секретным зеркалом. — Давай, — неловко тянет Сокджин, расправляя плечи, — вернемся к нашему разговору. Повторюсь, я был удивлен твоим оценкам в школе. Наверное, не просто учиться в иностранной школе. — Так вам я интересен просто как уникальный случай, — не желая отвечать на вопросы доктора, возвращается к предыдущей теме Чимин. — Понятно, разговаривать ты со мной не хочешь, — сдается Сокджин и откладывает блокнот в сторону. — Честно, не хочу, — выдавливает из себя Чимин, будто это его последние слова. — В чем дело? Есть причины отказывать в сотрудничестве мне? — Наверное, нет, — Чимину даже думать не хочется, чтобы придумывать оправдания.       «Что с ним случилось всего за день?» — думает Сокджин и решает оставить этот вопрос на потом. — Тогда почему убегаешь от темы?       Чимин вновь замолкает, его взгляд утыкается в стол, а сам и вовсе — не двигается. Что такого Сокджин сказал, что теперь он закрылся? Неужели его затронули слова о том, что Сокджин считает его в каком-то роде самородком из всех клиентов, с которыми он работал. Ведь он именно к этому прицепился, ни к чему другому. Парню далеко не пятнадцать лет, а порою ведет себя как ребенок. Но ведь рассуждает и мыслит как вполне взрослый и вменяемый человек, у которого нет каких-либо проблем. — Почему ты молчишь? — спрашивает у него Сокджин. — Потому что я не говорю.       Логично. — Мы можем так до вечера сидеть, ты же знаешь. — Знаю. — Тогда начни говорить. Мне большего от тебя не надо, — Сокджин долго и пронзительно смотрит на Чимина, надеясь, что тот пойдет на контакт. Хотя бы малейший. — Вы же читали мое досье, доктор Ким, — поднимает на него свои уставшие от всего глаза. — Это не трудно — сложить два и два. — В таком случае, я бы сюда не приходил, — уточняет Сокджин, поправив очки. — Одного факта, что о тебе заботился отец в одиночку, мне недостаточно. Куда ценнее услышать все из твоих уст. — Вы хотите услышать о моем отце? — Да. Чувствую, мы не с того начали, — почувствовав отклик со стороны парнишки, Ким берет обратно в руки свой блокнот и открывает на чистой странице, вынимая из середины оставленную ручку. Всю ту же — погрызанную. — Мне хочется узнать больше о твоей семье. — Если вы хотите знать, что с мамой, то я правда не вспомню. Это было до штатов. — И это следствие травмы?       Сокджин долго искал ответ на вопрос, почему вся жизнь Чимина до переезда словно стерта из его памяти, под чистую. И когда он запросил его медицинскую карту из Кореи, то все понял. Чимин потерял память при невыясненных обстоятельствах, но никакой травмы головы не было. Это говорит о том, что лишился он большой части своих воспоминаний вследствие серьезной психологической травмы. И сколько бы Сокджин не копал в этом направлении, он так и не нашел в его биографии ничего стоящего, что могло бы так серьезно отразиться на детской психике ребенка. Разумеется, развод родителей — это большой стресс для любого ребенка, в каком бы возрасте или психоэмоциональном состоянии не находился. Но разве из-за этого теряют память? Очевидно, что нет. — Да. Отец рассказывал, что у меня была паническая атака после их развода. Тогда я дома остался один, он до сих пор не понимает, почему меня оставили без присмотра. А когда он возвращался с работы домой, начал задавать вопросы и понял, что я не могу вспомнить свою маму, бабушку с дедушкой. — Но его ты помнил, — предполагает Сокджин. — Думаю, это из-за того, что мы всегда были особенно близки. — Особенно? — Да. На тот момент мама уже ушла, и папа сам готовил меня с утра к школе, готовил обед с собой, всегда встречал из школы, чтобы я один нигде не ходил, а вечером мы вместе готовили ужин и делали уроки. Он много помогал мне с учебой. Моя отличная успеваемость — большая заслуга отца, — рассказывает Чимин, и видно, как его лицо напрягается, когда все это вспоминает. Порою, иметь хорошую память влечет за собой немалые жертвы. Как постоянную головную боль, с который Чимин просто научился жить. — Можешь побольше рассказать о своем отце. Ваши отношения, — начинает свой допрос Сокджин, смотря в блокнот. — Какими они были? — Теплыми, — без раздумий отвечает Пак. — А что ты вкладываешь в понятие «теплые отношения»? — Душевные отношения, семейные, — он остается немногословным, пусть до этого на духу изложил их повседневную жизнь в Корее. — Не было с его стороны такого, чтобы тебе могло показаться несправедливым? — Теперь вы хотите узнать, бил меня мой отец? — недовольный таким вопросом, произносит Пак. — Нет, я пытаюсь разобраться, могла ли атмосфера в семье негативно повлиять на формирование твоего характера.       Чимин молчит. Он понимает, к чему эти вопросы. Вероятно, этот доктор Ким такой же, как и все эти психотерапевты, что считают все проблемы человека прямым следствием их детства. И если он так желает, то Чимин поведает ему всю правду о своем отце. — Не было никакого негативного влияния, если вы об этом. Пусть не в полноценной семье, папа всегда восполнял все мои потребности. Он был в меру щедрым, и в меру строгим. В какой-то степени из-за его мягкого характера он вполне заменял мне маму. У меня не было мысли, чтобы искать ее или как-то с ней увидеться.       Сокджин возвращает свой взгляд на блокнот и оставляет важную пометку, внимая словам юноши. — Папа был хорошим родителем. Никогда меня не наказывал, всегда поддерживал и просто был рядом. Он был тем отцом, о котором мечтает каждый ребенок. Наверное, это потому, что он сам был ребенком, когда я появился. Разница в возрасте у нас шестнадцать лет, — рассказывает Чимин тихим голосом, но говорит с нормальной скоростью, практически не замедляясь. — Всем знакомо — юношеская любовь, гормоны, секс и незапланированная беременность. Это и случилось с моим отцом. Родители моей мамы, по словам отца, сразу же отказались от нее, выставили на улицу. В то время, да и в нашем менталитете, в целом, непозволительно заводить ребенка вне брака, так еще и в таком раннем возрасте от простого парня вроде моего отца. Но бабушка и дедушка с папиной стороны пошли навстречу. Бабушка мне говорила, что она долго не могла забеременеть, она не может с дедушкой иметь детей. — А как тогда твой папа оказался у них? Взяли из приюта? — спрашивает Сокджин, удивленный таким фактом. Он точно нигде не видел таких подробностей жизни его семьи. — У моей бабушки есть сестра. Точнее, была. По идее она и есть моя настоящая бабушка, так как она является матерью моего папы. Но наркотики забрали у нее жизнь, и бабушка воспитывала моего папу, как собственного сына.       Сокджин ничего не говорит, думая о том, что слова здесь излишни. — Бабушка моя была очень набожным человеком. Она считала, что, если у моих родителей будет ребенок, то это бог подарил. Как благословение, — объясняет Чимин, а его взгляд кружит то по комнате, то возвращается к Сокджину, чтобы взглянуть в глаза, как будто явно дает ему понять, что не придумывает и все это настоящая правда. — Так они и стали жить вместе. Три поколения в маленьком доме в бедном районе. Меня обожала вся семья; я был нежеланным ребенком, да, но это никак не сказалось на отношении ко мне. — Но твои родители развелись. Почему это произошло? — все же возникает интригующий вопрос у Сокджина. — Я думаю, что у них просто пропали чувства. Они ведь были молодыми. Ни моя мама, ни папа не были готовы к созданию семьи. Но если папа старался, пошел учиться, работал вечерами, пока со мной сидела бабушка, то мама… Она не была такой, — Чимин это говорит, исходя из слов своих родственников и отца, сам же он этого не знает. Да и не мог знать, ведь тогда он был слишком маленьким, чтобы все понимать. — Бабушка говорила, что маме после родов было сложно встать на ноги и продолжить учиться. Она была лучшей в школе, но из-за предвзятого отношения учителей и одноклассников так и не смогла ее окончить. Мама работала на низко оплачиваемой работе, не имела никакого статуса, жила за чужой счет, плюс непринятие родителей — мне кажется, что все это на нее навалилось слишком рано, и ей стало сложно. И, возможно, сам я не знаю, во всем этом она винила меня. — Что ты причина всех ее бед? — Это считаю только я, папа другого мнения, — без какой-либо грусти сообщает Чимин. — И ты не чувствуешь обиды на свою мать? — спрашивает Сокджин, поспевая записывать важные детали. — Что она тебя не принимала и бросила вас? — Нет, — искренне отвечает Чимин. — Совсем? — Мне обидно только за папу. Потому что он фактически остался один, все тянул на себе. И учебу, и родителей, и меня. Если бы мама просто была дома, занималась мной и помогала по хозяйству, ему бы не было так сложно, — объясняет Чимин, практически не двигаясь, и смотрит он прямо в глаза Сокджина. — Но лично у меня никаких обид нет. Может, это из-за того, что я не помню ее участия в своей жизни, и как следствие, обижаться не на что. — Я понял, — подытоживает Сокджин, оставляя личность матери в своем блокноте неизвестной. Нельзя отменять того факта, что родственники Чимина могли приукрасить и как-то изменить историю с его мамой, чтобы тому не стало еще хуже после травмы. Все возможно. — Ты переехал из Кореи в США в двенадцатилетнем возрасте, примерно через пару лет после развода родителей.       Чимин кивает, соглашаясь с его словами. — Насколько я помню, папа получил предложение о работе в Америке. Не расскажешь об этом? — предлагает Сокджин и поднимает голову на Чимина, складывая блокнот на скрещенных вместе ногах. — По образованию он филолог, но также увлекается литературой и пишет книги. После выпуска он работал в типографии — просто редактировал чужие книжки, — Чимин поднимает руки, скованные наручниками, и кладет их на стол, сам того не замечая. — Никому писатель без опыта, работающий в посредственной типографии, не сдался в Америке. Но папа еще со школы любил английский язык, также и в университете изучал его на высоком уровне. Он хорошо знает язык, даже пытался, будучи в Корее, писать на английском свои рассказы.       Чимин помнит, как в детстве папа ему рассказывал свои сказки, которые сам придумывал и писал для него. Он талантлив, бесспорно, и ему немного жаль, что не имеет такой же любви к литературе, как и его отец. Единственное увлечение, что их не объединяет. — Но однажды встречается с другом детства. Они жили в одном дворе и знают семьи друг друга. Разница у них шесть лет, но это не мешает им в дружбе, — Чимин начинает говорить с каим-то явным интересом, сжимая и разжимая свои пальцы в жестикуляции. — Этот друг возвращается на родину. В тот год у него погибли родители, и он хотел похоронить их на родной земле. — Традиционно, — подмечает Сокджин. — Может, совсем немного. Других друзей и родственников у него не осталось в Корее, поэтому решает встретиться с моим папой снова. По старой дружбе папа помогает ему с похоронами, сам присутствует на них, ведь он помнил его родителей, когда они еще жили в Корее. — То есть, он так же, как и ты, в детстве переехал в штаты? — Да. Папа рассказывал мне его историю, не думаю, что это сейчас важно, — Чимин усмехается.       Эта улыбка Сокджину кажется… странной. Он не говорил с таким энтузиазмом, пока не включил рассказ того друга детства своего отца. Он это замечает, но внимание не придает. — Они много тогда общались, и друг предложил моему папе пересмотреть взгляды на жизнь и попробовать переехать в штаты. Что-то вроде начать новую жизнь после тяжелого развода, а он ему поможет. Как папа помог с похоронами ему, — продолжает увлеченно свой рассказ Чимин. — Папе понравилась идея, и он оставил свое резюме на портале в том городе, где живет его друг. Он не думал, что кто-то заинтересуется, но в штате Иллинойс было много мигрантов из Кореи, в том числе и Северной, и моему папе поступило предложение об участии в создании учебника корейского языка для англоязычных людей. Он умеет грамотно писать, в совершенстве знает английский, почему не попробовать, подумал он. Тем более то издательство предложило выплачивать зарплату за сверхурочные, если он будет участвовать в редакции других публикаций. Поэтому мы и переехали. — Да, я помню, что он над чем-то таким работал, — вспоминая также досье отца Чимина, говорит Сокджин. — Ты знаешь этого друга отца? — Конечно, я много раз с ним виделся, когда мы переехали, — отвечает Чимин со странной эмоцией, будто… Это так очевидно, что он знает друга отца, в этом нет ничего странного. Так ведь? — А до переезда? — Папа рассказывал о нем, но никогда не знакомил. Даже о похоронах не сообщал, не знаю, почему.       Не хочет травмировать и этим своего сына. Если так подумать, то его отец очень мастерски облагораживал Чимина от всего плохого. Но в какой момент все пошло не так? Почему отеческая любовь и его опека позволили Чимину оказаться перед Сокджином в наручниках? Сокджин чувствует что-то неладное, что-то, что не может объяснить. Это его профессиональное чутье, которое возникает в разговорах с пациентами, но не говорит ему все. Придется положиться только на собственную дедукцию. Иногда Сокджину кажется, что в работе с Чимином он не врач-психиатр и доктор психологических наук, а личный следователь по делу Пак Чимина.       Сложно. Почему он должен выполнять чужую работу? Эта американская безупречная система временами сводит с ума Сокджина. — Можешь рассказать побольше о нем?       Чимин теряет расслабление, а его руки мирно лежат на столе, хотя до этого неотрывно были заняты движением. В замок сведутся, раскроются в ладонях, жестикулируя подстать речи Чимина, или вовсе — сдирают засохшие кровавые заусенцы на пальцах. Чимин ведет себя странно, и Сокджин думает, что нащупал нечто важное.       Что-то здесь не так, говорит он себе. — О ком? — знает ведь, о ком спросил Сокджин, но делает вид, что не понимает. Ловко, но Сокджин не из тех, кто дает слабину. — О друге. Твоего отца, — уточняет Сокджин, не моргая. — Разве он имеет отношение к этому?       Почему он отказывается? Что сверхъестественного в том, чтобы поделиться о друге своего отца, с которым, по всей видимости, близкие отношения. — Я думаю, как человек, который поспособствовал твоему переезду в штаты, он должен занимать, может, не ключевое место в твоей истории, но, объективно, важное, — Сокджин настаивает, нет, хочет знать об этом таинственном друге, о котором Чимин почему-то не хочет говорить. Должна быть причина его отказу. — А если ты, как говоришь, не раз виделся, значит, и для тебя он важная персона. Я прав?       Он загнан в угол, больше ему глупо отступать. Чимин с минуту думает, отведя взгляд куда-то в угол комнаты, и молчит. Долго, прежде чем начать снова говорить. — Хён действительно был важен для меня. Он большую часть жизни провел в Америке, он во многом помогал отцу с обустройством, ведь это именно он посоветовал нам взять наш дом в том районе. Сказал, что там всегда спокойно и школа недалеко. — А как ты с ним виделся? Он тебе давал персональные уроки английского? — Сокджин думает, что такому есть место быть. Другой связи с ним Ким не видит. Не может ведь двенадцатилетний мальчик всерьез подружиться со взрослым парнем? — Он приходил на ужины, что устраивал папа. — Устраивал? — переспрашивает Сокджин. Теперь становится только запутаннее, с каждым словом Чимина. — Мой папа очень открытый человек. Но это касается только близких людей. С остальными он часто холоден. В этом плане он очень закрытый, с ним трудно построить доверительные отношения, если вас мало что связывает. Жизнь научила — не доверять никому, — невесело осознает Чимин, вздохнув. — но если у кого-то получалось завоевать его доверие, то он больше никогда не отпускал из жизни этих людей. — И его американский друг был одним из них. — Можно и так сказать, — соглашается Пак и тянется взглядом кверху, безмолвно отсчитывая что-то губами. Вспоминает, концентрируется. — Где-то за день до начала семестра в новой школе папа решает устроить вечеринку в честь новоселья. От вечеринки одно название, по идее это был просто ужин в кругу семьи. Но я даже не знал, что вечером нашу скромную компанию составит кто-то еще…       Это был последний день июля, жаркий и солнечный. Папа заранее поделился о том, что хочет приготовить праздничный ужин, так сказать, отметить переезд, мое поступление в новую школу и все по списку. Я помогал ему готовить, отнес все коробки с вещами, что нам довезла одна авиакомпания из старого дома в Корее. Когда я все это делал, у меня не возникало вопросов, почему нужно целиком очистить первый этаж от наших вещей. И только я расправился с заданием, папа вошел в гостиную и довольный чистотой проговорил: — Вот, как просторно и чисто стало. Теперь не стыдно будет людям похвастаться, — улыбается он и треплет меня по макушке, благодаря за помощь. — Похвастаться? — спрашиваю я у него в непонимании. — Да, сегодня к нам придут гости. Разве я тебе не говорил? — он удивленно посмотрел на меня, как будто я виноват в том, что не знал этого. — Не-е-т, — протянул я, мотая головой. — Сюрприз! — воодушевленно восклицает папа, немного смутившись над собственной забывчивостью. — Признай, что ты просто забыл, — укоризненно посмотрел я на него. Я не был рад подобному сюрпризу. Я боялся незнакомых людей, сильно стеснялся и не мог нормально расслабиться. — Ну прости меня, почему-то мне казалось, что я сказал тебе, — папа задумался и пошел на кухню, а я следом за ним. — Точно не говорил? — засомневался он, вновь посмотрев на меня. — Я бы запомнил, — с ноткой претензии ответил я. — Но теперь же ты знаешь, хе-хе, — он слабо посмеялся и подошел к плите, проверяя готовность гарнира. — Слушай, можешь порезать зелень и овощи для закусок? — Хочешь сделать барбекю? — без промедлений я пошел к холодильнику, доставая оттуда все необходимые ингредиенты. — Да, я сделал маринад, так что сегодня у нас кальби*, — празднично произнес он. — Это… здорово, — я пытался быть позитивным, но новость о том, что сегодня мы будем не одни, по-прежнему огорчала меня. — Ты не рад? — чувствуя мою разочарованность в голосе, спросил папа.       Я мыл овощи, опустив голову, и не решался ответить ему, как есть. Знал, что он будет на меня ругаться, просто в детстве я постоянно испытывал чувство вины перед людьми. Даже когда я ничего не сделал, все равно начинал себя винить почем зря. Мог взвалить на свои плечи прегрешения других людей и умирать внутри от угрызений совести.       И с собственным отцом. Вроде бы мелочь, а мне уже не хотелось его расстроить. — М? Чимини, — заметив мое замешательство, папа повернулся ко мне и наклонился над столом так, чтобы увидеть мои глаза. И как бы я не старался от него что-то скрыть, он всегда мог заставить меня говорить. — Чего не сказать обо мне, — усмехается Сокджин, прервав рассказ Чимина. — Это талант. Не всем дано, — отвечает Чимин, сверкнув глазами.       Сокджин на высказывание Чимина просто хмыкает. В какие-то моменты этот парень мог его рассмешить. И также унизить. — И все же. Почему ты так накручивал себя? Нет ничего такого в том, чтобы сказать свои ожидания. — Он был так счастлив, когда говорил о гостях, когда готовил все. Мне не хотелось ему портить настроение из-за того, что не был рад еще кому-то, — честно говорит Чимин. — А ты правда считаешь, что он мог расстроиться из-за этого? — задает резонный вопрос Сокджин. — Не расстроиться, но настроение ему это подпортило. Он всегда старался сделать так, чтобы мне было хорошо, — Чимин тяжело вздыхает.       Сокджин опускает взгляд на блокнот, стуча кончиком ручки. — И… ты сказал о своих чувствах папе? — Конечно сказал, — с тяжестью в голосе произносит Чимин.       Я стоял у раковины, неспеша перемывая овощи и складывая рядом. — Я думал, что мы будем только вдвоем, — сказал я виновато. — Оу, ты хотел, чтобы мы поужинали вдвоем? — протянул папа и подошел ко мне, ласково обнимая. — Прости. — Ничего страшного. Не извиняйся, — мне было неудобно мыть продукты в таком положении, но отстраняться не стал. Подождал, пока папа наобнимается, и потом продолжил. — Давай на следующей неделе сделаем ужин? — предложил папа, нежно взяв меня за плечи, и смотрел в глаза. — Приготовим все, что только скажешь, поставим фильмец какой-нибудь. Только ты и я.       Я расплылся в беззаботной улыбке. Мы много проводили время вместе. Просто вечером за ужином общались; когда папа смотрел телевизор, мог также к нему присоединиться. Это обычная повседневность, кто-то назовет такие отношения рутиной. Но именно наши взаимоотношения были построены на этом — проводить время в компании друг друга, разделять общие обязанности и вместе справляться с проблемами. Такая жизнь отца-одиночки и его любимого сына. — Ради этого можно и потерпеть твоих гостей. — Ха-ха, не выеживайся, — рассмеялся папа, легонько ударив меня по носу пальцем. — Тебе они понравятся. — А кто к нам придет? — поинтересовался я, достав доску с ножом, чтобы нарезать овощи с зеленью для гриля. — Ты их не знаешь, — папа также приступил к готовке, параллельно разговаривая со мной. Он опустился к нижней полке и достал наш семейный электрогриль, большой и круглый, как раз для всей семьи. — А ты их знаешь? — С одним я познакомился уже здесь. Его зовут Мин Юнги, он работает в местной полиции. — Связями обзаводишься? — подколол я его, с усмешкой взглянув. — Очень смешно, — отпустил он, а потом все же усмехнулся. — Хотя в Америке лучше иметь друга-копа, так что ты мне должен сказать «спасибо». — Спасибо, теперь за мелкие хулиганства меня прикроют. — Так, это я с ним познакомился, не ты, — с шутливым упреком показал он мне пальцем. — Еще не вечер, — ответил я, вздохнув.       Честно, мысль разговаривать с копом в домашней обстановке меня немного пугала. Я побаивался полицейских. — Так… Кто еще придет? — Еще придет мой один хороший друг, — говорил папа, подготавливая барную стойку для гриля. Лучшая вещь в американских домах. — Я раньше не знакомил тебя с ним. Он жил в Корее, когда мы были детьми, буквально в соседнем доме, а потом с родителями переехал сюда. Это он предложил мне перебраться в штаты. — Ничего себе. А я думал, ты сам принял это решение. — Никто меня не тянул, Чимини, просто он подтолкнул мне хорошую идею, а я ее докрутил, — папа подошел ко мне, потянув руку к ящику, напротив которого я стоял. — Отодвинься, я щипцы возьму. — Да, конечно, — задержав в воздухе руку с ножом, я отошел в сторону, и когда папа взял из ящика металлические щипцы для гриля, встал обратно. — А… его как зовут? — А вот не скажу, — я повернулся к папе и наткнулся на то, как он мне по-детски показывает язык. — Почему? — возмущенно восклицаю я. — Пусть останется у тебя маленькая интрига, — сказал он, забавляясь надо мной. — Прости меня, пап, но иногда твои интриги меня сильно пугают, — произнес я серьезно.       Папа звонко рассмеялся. Мне нравилось видеть его веселым, а его смех сильно повышал мне настроение. Если папа счастлив, то и мне не о чем беспокоиться. — Как дорежешь овощи, расставь посуду на четверых. — Хорошо. — И убери за собой, как все доделаешь. Чтобы на кухне не было грязно, — дал напутствие папа и ушел на второй этаж. — Хорошо… — уже тише сказал я и поднял голову на окно, что находилось напротив раковины.       В отражении я увидел себя, ничего удивительного. Завтра должен наступить первый день в новой школе, из-за этого я сильно переживал. Не будут ли меня обижать? Ладно с этим, сможет ли кто-то понимать мой ломанный-переломанный английский? Черт с ним, это тоже можно пережить. Больше меня волновало то, что сам я ничего не смогу понимать. Общение с Джексоном помогает мне разрушать этот языковой барьер, но вряд ли взятые из его лексикона разговорные словечки помогут мне разобрать школьную программу. Утешало меня то, что на переменах я мог видеться с Джексоном. Он не похож на тех парней, кто будет избегать тебя в школе, только потому что ты младше и… не крутой. Я много посмотрел фильмов и сериалов об Америке, насмотрелся на стереотипность американских школ. Я не крутой для Америки и никогда им не буду. А с моей любовью к растениям не далеко и ботаником стать. Мне хотелось быть крутым, таким, как Джексон — играть в американский футбол, тусоваться с парнями в школьном коридоре, изрекаться на модном сленге. Этого хотел и одновременно понимал, что не такой. Моя стеснительность просто не позволит.       Всегда мне хотелось быть кем-то другим, но не собой. Разве такой мальчик из Кореи с очками и волосами «грибочком» может быть крутым? В Корее меня запросто записали бы в отаку, хоть просмотром аниме я не особо увлекался. Для штатов я типичный хипстер, только без бороды.       Дорезав все для гриля, я сразу же убрал за собой, остатки выкинул в мусор, доску с ножом помыл и сложил на место, а после протер стол. Также и за папой прибрался, что оставил беспорядок при готовке маринада. Вроде учил меня чистоте, а сам разбрасывал вещами похлеще меня. Да и разбрасываться мне было незачем, все держал при себе и у себя. Когда я стал расставлять столовые приборы к уже выставленным тарелкам, папа спустился с лестницы, держа в руках большую и дребезжащую с каждым его шагом коробку. — Молодец, сына, — сказал он, запыхавшись, и уместил коробку на пустой обеденный стол. — Ты у меня такой хозяйственный. Кому-то точно повезет. — Пап, мне двенадцать, — остановил я его, пока он не стал говорить о девочках. — Но не два. Можем мы поговорить на мужские темы? — он поиграл бровями, посмотрев на меня. — Нет, пожалуйста, пап, — простонал я, начиная неправдоподобно хныкать. — Давай колись. Оставил кого-то в Корее? — он встал по ту сторону барного стола, излучая большую заинтересованность в моих любовных делах. Которых, впрочем, и не было. Девочки — еще один контингент людей, которых я сильно боялся. — Письмо с требованием, чтобы меня забрали в детдом, — ответил я сухо, скривив лицо. Папа никогда не высказывался против моего весьма саркастичного юмора. — Ну что ты такой недотрога? Я же твой папка, мне-то можно рассказать, — забавным голосом говорил папа, подначивая меня. — Нечего рассказывать. Никто мне не нравится, — ответил я с надутыми щеками, отвернувшись от него. — Ну и правильно. Нечего мозги себе забивать всякими девочками, — папа подошел ко мне и помял мою макушку своей пятерней. — Но если что… — Я знаю! Я не буду ни с кем встречаться, пока не вырасту и не стану самостоятельным мужчиной! Я все понял! — завопил я, прикрыв уши руками.       Папа снова отпустил от себя что-то очень смущающее, но я не услышал этого. Когда же я убрал руки с ушей и раскрыл глаза, папа уже открывал коробку, что только принес. — Да, Чимини, достань еще стопки, — попросил он меня. — Вы будете пить?       Не успел я произнести свой вопрос, как папа берет в руки две зеленые бутылочки и с приподнятым настроением ставит их на стол. — Не мог же я приехать к старому другу с пустыми руками? Это всего лишь благодарность, — проговорил он, гордый собой. — Благодарность — напиться соджу? — с сомнением спросил я. — Можешь не пить, я тебя не заставляю. — То есть ты не против, если я попробую алкоголь? — продолжал я поражаться поведению своего отца. — Ты же со мной, ничего такого в этом нет, — улыбнулся папа и развел руками в стороны.       Повезло мне с таким родителем, ага…       Мне было двенадцать, папе — двадцать восемь. Не такая большая разница в возрасте для родителя и ребенка. Иногда я чувствовал себя с ним, как с очень старшим хёном. Это неплохо, просто в подобные моменты мне становилось неловко. В первую очередь за папу. С другой стороны, это хорошо, что мы так легко понимаем друг друга. В этом есть своя изюминка.       Окно на кухне окрасилось сильным светом от фар, почти ослепив меня. Папа это заметил и радостно воскликнул. — О, наверное, это они. Пойду встречу их, — загорелся он и уже побежал в прихожую. — А мне что делать? — спросил я у него, не желая выходить вместе с ним. Я стеснялся. — Расставь пока стопки, а потом я тебя познакомлю с ними, — папа надел сверху легкую куртку, влез в сланцы и выбежал на улицу, весело поприветствовав с порога гостей. В Америке все дома ходят в обуви, а папа настоял не делать этого. Объяснил это тем, что хочет ходить дома в носках. Здесь моя маленькая американская мечта не сбылась.       Я быстро поставил всего три стопки на стол, потому что я не хотел пить алкоголь. Руки тряслись, я напрасно торопился, не понимая, почему испытываю такие эмоции. Мне страшно? Неловко? Я стесняюсь себя? Все вместе. И по отдельности тоже, только с разной периодичностью. Мои чувства метались внутри моей души, как назойливая муха, перелетая с одного дерьма на другое, и ковырялась во всем этом.       Почему я не могу быть проще? Как папа, натянуть улыбку и свободно себя чувствовать в общении с незнакомыми людьми.       Я снял очки и протерел их стекла краем футболки, поднес их к свету, проверяя на чистоту. И зачем я только это делал? Неужели чистота моих очков изменит мнение обо мне? Какой же я некомфортный. Мне действительно казалось, что со мной людям некомфортно, и гости рядом со мной будут неуютно себя чувствовать.       Поток мыслей прервали веселые голоса, что ворвались в наш дом. Инстинктивно я подошел к арке, любопытно выглядывая из кухни. Первым, не считая отца, я увидел низкорослого мужчину, очень худого и с таким лисьим и зорким взглядом, которым он осматривал все вокруг, что сразу распознал в нем полицейского Мин Юнги, о котором мне рассказывал папа. Он снял свою кожаную куртку и повесил на вешалку у двери, оставаясь в темной рубашке и грязно-серых джинсах, словно весь их цвет выжгло солнце. Или кислота, что-то одно. Сняв грубые ботинки, он прошел внутрь дома, обернулся в сторону кухни и заметил меня. Я испугался, еще сильнее скрываясь за стеной. Пока папа возился в прихожей и что-то увлеченно рассказывал, судя по всему, другу детства, который вообще ничего не говорил. Когда я все-таки решился и высунул голову из так-себе укрытия, то Юнги уже направил на меня два пальца, на манер пистолета, и шутливо выстрельнул, показывая, что рассекретил меня. Может, я и не выгляжу на свой возраст, но такие игры от полицейского выглядели весьма пугающе. Стрелять по гражданским, будучи не при исполнении… Я серьезно задумался о том, повезло ли папе связаться с ним.       Папа подошел к Юнги, что глазел на меня с легкой улыбкой, и проследил за его взглядом, найдя меня, прячущего себя на кухне. Он удивленно махнул рукой, подзывая к себе. — Ты чего там стоишь? Выходи давай, — звучало так, будто я что-то натворил. Может, он стыдился меня за то, что я прячусь от гостей? Мне стало стыдно и за это, помимо своего испуга перед Юнги.       Отстранившись от арки, я робко вышел в прихожую с опущенной головой. Я мог видеть только три пары ног перед собой, стесняясь смотреть в лицо. Не поднимая глаз, скромно произнес: — Здравствуйте.       Папа и не ждал другой реакции, поэтому просто начал знакомить меня с пришедшими мужчинами. — Чимини, познакомься, это Мин Юнги, наш полицейский, — представил он Юнги, дотронувшись до его плеча. — Не надо так официально, — фыркнул он шутливо. — Я просто рассказывал Чимини о тебе, — усмехнулся папа. Он был чересчур возбужден. Хотел поскорее выпить? — Интересно что же? — на его вопрос папа просто засмеялся. Юнги повернулся ко мне и протянул свою сухую ладонь. — Просто Юнги.       Я застопорился и ответил на рукопожатие, неуверенно поднимая голову. Его рука очень холодная, почти как у мертвеца. Он улыбнулся мне, ласково и беззлобно. Выглядел он очень дружелюбно, пусть глаза его оставались странно нерадостными. Интересно, это из-за трудности профессии в них словно вся жизнь исчезла? — Меня зовут Чимин, — произнес я с большим стеснением, начиная чувствовать, как трясутся руки, поэтому быстро разорвал рукопожатие. — Приятно познакомиться, — ответил тот.       Папа подошел уже к другому гостю, стоявшему прямо за моей спиной. — А это Ким Намджун — мой старый и близкий друг.       Не успел папа договорить, как я переборол свое стеснение и посмотрел на него. Высокий мужчина, выше моего отца, крепкий телосложением, с широкими плечами стоял в нашей прихожей, и кажется, от одного его присутствия становилось тесно. С моим небольшим ростом в том возрасте он казался огромным, по сравнению с тем же Юнги. На голове у него была черная бейсболка, но я видел его осветленные волосы под ней. В серой толстовке, поверх которой легкий бомбер, на ногах airmax, а на ухе сверкал пирсинг. Крутой. А глаза у него были круглой формы с двойными скругленными веками; такие глаза называют драконьими. И в его больших и темных зрачках читалось это могущество дракона. Благородность, сила, власть исходили от него, стоило взглянуть в его глубокие, как темная ночь, глаза. Он мне казался очень красивым для мужчины. Папа мой тоже красавчик, но у него больше миловидное лицо, чем мужественное. Здесь же я столкнулся с олицетворением мужества. Нет, амбассадором слова «мужество».       Настолько меня впечатлил Ким Намджун.       Он присел передо мной на корточки, становясь со мной одного уровня. Конечно, я буквально дышал ему в пупок. Он с улыбкой протянул мне свою руку. — Привет, — произнес он любезно.       Второе рукопожатие за день с незнакомцем я не перенесу, думал я. Отец молчал, ждал, когда я вежливо отвечу его близкому другу. Собрав всю волю в кулак, я вложил свою крохотную, как мне казалось, ручонку в намджунову ладонь, крепкую и такую широкую. Она была такой горячей, по сравнению с Юнги. Его пальцы обхватили мою мелкую ладошку и несколько раз сжали, закрепив рукопожатие. — З-здравствуйте, — запинаясь, произнес я и смотрел только на наши сцепленные вместе руки. Смотреть ему в глаза я боялся — он находился слишком близко ко мне, но так казалось только мне. — У тебя очень милый сын, Тэхён’а, — сказал он папе, подняв на него свой взгляд. — Я же говорил милашка, — с любовью отозвался папа, и я повернулся к нему, сталкиваясь с полным обожания взглядом. Я так и замер, сгорая от смущения, краснея своими пухлыми щеками. Все мои лицо, уши и шея горели от всего этого.       Я обернулся обратно к Намджуну, понимая, что до сих пор держу его за руку. Мне стало в разы смущенно, и тогда я резко убрал свою ладонь, напрягаясь всем телом. Получилось это очень нелепо. Я уже думал, что Намджун оскорбится такой грубой реакции. Но ее не последовало. Продолжая стоять со мной на одном уровне, Намджун обольстительно улыбнулся одним уголком губ и наклонил голову, пронизывая меня своим непосредственным взглядом. Таким простым и легким, что я еще сильнее постыдился своего поведения. — Не бойся. Я не кусаюсь, — сообщил он добрым голосом.       Папа подошел ко мне со спины и положил руки на плечи. — Ты что? Испугался Джуни? — со смехом и неким удивлением спросил он меня. — Нет… Просто я… Рука и Дж… — я чуть было не назвал Намджуна папиным прозвищем «Джуни» и вовремя остановился, еще больше запинаясь в собственных словах. — Господина Кима…       Намджун настоятельно меня прервал, вставая с корточек во весь рост. — Не нужно, зови меня просто хён, — он потрепал меня по макушке, улыбаясь так искренне, что в уголках глаз скопились морщинки.       Мои губы дернулись в легкой улыбке, но я противился желанию улыбнуться в ответ, смущенный прикосновением к моим волосам. Ведь так касался меня только отец, никто больше так не треплет меня по голове. Я продолжил смотреть на него, чуть ли не с открытым ртом сокрушаясь над его гигантским ростом. Что я чувствовал, смотря снизу на высокого и атлетически слаженного мужчину? Восхищение. И может немного зависти, так как всегда хотел быть выше. И иметь такую же мускулатуру. И такую же самоуверенность.       Так я познакомился с Ким Намджуном.       Дружеская атмосфера между ними расслабляла. Даже Юнги выглядел гармонично в этой компании. Как оказалось, он также дружил с Намджуном не один год, знал его с самого детства, когда тот поселился с семьей в Иллинойсе. И, к моему большому удивлению, Юнги был старше всех. Для меня это было шоком, потому что Юнги явно не тянул на свои сорок лет. Долгих сорок и длинных лет, а его лицо было просто идеальным, совсем без морщинок и теней под глазами, что также удивительно для полицейского. По крайней мере, выглядел он молодо по большей части из-за вкуса в одежде, ведь одет он был довольно просто, но прилично. В целом, если говорить о Юнги, он произвел на меня хорошее впечатление. Мне изначально казалось, что он будет очень хмурым и излишне сосредоточен. Но на деле он оказался очень приятным человеком. Разговаривал не торопливо, вежливый, с хорошими манерами. Он занялся грилем, и для каждого спрашивал, какой кусочек он хочет и какой степени прожарки. Даже меня он спросил так услужливо, как будто это я его сын. Очень приятный человек.       Что сказать о Намджуне… Он мало говорил. Большую часть времени он улыбался, со всем интересом выслушивая все разговоры моего папы и Юнги. Он редко что-то добавлял от себя, лишь смотрел на каждого за столом и смеялся, когда заходила смешная тема в разговоре. Стульев всего было три, поэтому, любезно уступив моему папе место по центру, он занял противоположную часть стола, оказываясь чуть ли не напротив меня. Я ел с опущенной головой, боясь пересечься с ним взглядами. Он меня не пугал, я не боялся самого Намджуна, послушав его просьбу. Просто я сильно стеснялся, хоть рядом с папой чувствовал себя более-менее комфортно. И Намджун, опираясь локтями о барную стойку, с кружкой пива выглядел очень круто для маленького меня. Каждое его движение было пропитано крутостью. Как он подносил ко рту свой стакан, как поправлял свои осветленные волосы и выпрямлялся в спине, когда звучала смешная шутка. Запрокидывал назад голову, звонко смеясь, а кожа на шее так сильно натягивалась, что было видно подрагивающее от смеха адамово яблоко. Он даже закручивал в лист салата мясо круто и не ел его с широко разинутым ртом, как делал это мой папа.       Как я это заметил, когда все это время прятал свои глаза и клевал носом в тарелке? Я это делал украдкой, когда точно был уверен в том, что он не посмотрит на меня в ту же секунду. А когда такое все же случалось, я быстро опускал голову или переводил взгляд, делая вид, что смотрю случайно. На мое стеснение Намджун лишь тихо ухмылялся, но ничего не говорил. И я ему был благодарен за это. — Тебе правда нормально? — спросил у него папа, беспокоясь о том, что тот весь вечер простоял за столом. — Мне как-то неудобно, что ты у меня в гостях стоишь. — Все окей, — отмахнулся Намджун, словно это чепуха. — А почему мы вообще сидим здесь, а не за тем столом? — спросил Юнги. Сидел он у стены, так что из-за папы между нами я его почти не видел, и слава богу. — Потому что провод для гриля короткий, — с игривой претензий ответил папа. Кажется, он уже поднакидался. — А удлинитель зачем придумали? — У меня его пока нет, — прозвучало так, будто напрашивался на подарок. — Так может, доготовим мясо и туда сядем? — предложил Юнги здравую мысль. — Хорошая идея, — согласился Намджун, оторвавшись от ребрышек в руках. — Только чур переносите все вы. Я и так весь день готовил, — подняв руки кверху, невозмутимо сообщил папа. — Замариновать мясо и нарезать овощи? — с сомнением проговорил Мин. Пререкался он с папой в точности, как это делал я.       Однако он не догадывался, что мой папа весьма непробиваем такими замечаниями. Знакомы они ведь… А сколько? — Ты забыл о рисе, — цокнул папа, гордо приподняв палец, явно давая всем понять, какой он классный. — Папа, — я мягко похлопал его по плечу, обращая на себя внимание. — Чего, сынок? — он обернулся ко мне, смотря во все глаза. Взгляд был хмельный, веселый, так и проси, чего хочешь. — А как ты познакомился с… аджосси? — задал я интересующий меня вопрос. — Йа, не зови меня так! — воскликнул Юнги по-доброму и наклонился над столом так, чтобы я его видел. И снова стыд. — Зови просто хёном или Юнги-щи. — Хорошо, извините, — поклонился я вежливо, вжав голову в плечи. — Тэхён’а? Ты что сделал с этим милым мальчиком? Извиняется за всякие пустяки, называет меня господином? — возмущался Юнги, сведя брови к переносице, и недовольно смотрел на папу. Намджун смеялся, отпивая из кружки. — Не надо с ним так строго. — Я не строг с ним, просто учу манерам, так? Чимини? — Тэхён повернулся ко мне, требуя ответа. Я скромно кивнул и выдавил слабое «да». — Вот, видишь? Ничего я не строгий.       Но выглядело это, будто я зашуганный ребенок. — Это потому что ты рядом! — продолжал упрекать его Юнги. — И все же… как? — возвращая к своему вопросу, вновь я обратился к папе. — Ну, мы познакомились… — папа сощурил веки и посмотрел на Юнги, который вовремя присосался к рюмке соджу.       Намджун проследил за их взглядами, но только усмехнулся, возвращая свой взгляд к еде. — В магазине, — ответил за него Юнги, поставив на стол уже пустую рюмку. — Да! В магазине, — воскликнул странно папа, вновь обернувшись ко мне. — Я не мог определиться, какой лучше кофе взять, и Юнги’я мне с этим помог. — Выбирал он долго, — перебил Юнги, и Намджун разразился смехом, прикрывая рот.       Я непонимающе смотрел то на веселящегося Намджуна, то на недовольного отца. Они все в одночасье стали очень странными. — Откуда мне знать, какой кофе здесь хороший, — негодовал папа, легко хлопнув Юнги по плечу. — А почему ты не купил его? — Что? — папа застыл от моего неожиданного вопроса, с приподнятой бровью посмотрев на меня. — Я не помню, чтобы ты приносил кофе.       И верно подмечено. Тогда папа собрался и просто ответил: — Юнги’я посоветовал другой. Его не было в том магазине. — Угу, — в сжатый кулак Намджун хмыкнул, из последних сил сдерживая смех. — А ты чего смеешься? — спросил у него Юнги, прозвучав очень строго. — Нет-нет, ничего такого, — Намджун расслабился, вздохнув, и перестал смеяться. Он взглянул на меня, как будто хотел проследить за моей реакцией, и просто продолжил слушать недовольства между папой и Юнги, что начали спорить о чем-то новом.       Я постарался подольше заострить свой взгляд на Намджуне, не став быстро отворачиваться. Смотрел он с любопытством, так странно и одновременно обыкновенно. Я часто не мог понять его эмоций. Выглядел он очень добрым, интеллигентным, начитанным человеком. Намджун был очень сдержанным, в отличие от моего чересчур разговорчивого папы. И для чего он посмотрел на меня? Что он хотел увидеть? А может, думал что сказать? Ощущал я это так. — Все, — благородно сказал Юнги, сложив щипцы на столе. — Мясо я пожарил, наконец-то можем пересесть. — Давай, — согласился папа и встал из-за стола, забирая свои палочки и рюмку. — Чимини, помоги хёнам перенести все. — Хорошо, — я послушно кивнул, взял свою тарелку и потянулся за миской с овощами. Не понимаю, как я так умудрился сделать, что миской задел стакан Намджуна, в котором было его пиво. Вероятно это случилось из-за того, что на маленьком столе все стояло вплотную друг к другу, вот я и опрокинул стакан, чье содержимое полилось на стол и на самого Намджуна.       От звона упавшего стакана у меня все повалилось из рук: миска приземлилась обратно на стол, а тарелка полетела на пол, разбиваясь в дребезги. Я сильно перепугался. Рукава и нижний карман кофты Намджуна были испачканы, и все из-за меня. Намджун не успел вовремя отойти назад, и он просто с поднятыми руками осматривал себя. Его скептический взгляд скользил по одежде, затем по столу, залитому алкоголем, этой дурацкой миске, из которой вывалились на тарелки овощи. И остановился на мне, застывшем в ужасе от происходящего. Он смотрел весьма цинично, как будто хотел выплеснуть эмоции, но сдерживал себя. Мне было страшно смотреть ему в глаза.       Все произошло так быстро, но прикованный его взглядом я не ощущал эту быстротечность времени. Для меня будто все замерло. — Боже, — отреагировал папа, также напуганный громким звуком. — Все нормально? — спросил Юнги, который уже держал тарелку с мясом. — И-из-звините… Я не!.. — мне было до того стыдно, что я облил Намджуна, что поспешил к нему подойти и тут же все исправить. — Чимин, осторожно! — Папа не успел вовремя остановить меня.       Мои ноги пронзила острая боль, и я тут же отошел назад, зажмурившись. Но даже эти шаги отозвались в ногах жуткой болью. От безысходности я присел обратно на стул и посмотрел вниз. На полу лежала раздробленная на крупные осколки тарелка, на которых была моя кровь. И с моих ног также стекали красные капли крови — Господи, Чимини! — ко мне тут же подлетел папа, обходя стекло, и присел к моим ногам. — Почему не смотришь под ноги? — его тон был напуганный и обеспокоенный. — Я… Я… — Мимо меня пронесся Юнги, выбегая из кухни, вероятно, спешил убрать осколки. Я чувствовал себя виновато. — Прости… — произнес я с опущенной головой. — Глупышка, не извиняйся, — папа протянул руки к моим стопам, осматривая их и чуть ли не слезно простонал. — Боже мой! У тебя все ноги в осколках! — Их можно как-то достать? — спросил Намджун, на которого я, наконец, обратил внимание. Он по-прежнему стоял по другую сторону стола в испорченной мною же кофте. — Не знаю. Их так много… — он покрутил одну мою ногу, из-за чего я болезненно зашипел. — Прости-прости, малыш, я не хотел. — Ничего, — прокряхтел я, осознавая, что не смогу даже идти, пока в моих ногах осколки. — Блин, еще ты весь грязный, — обратился папа к Намджуну. — Я в порядке. На работе и похлеще бывает, — отмахнулся он, потянув кофту за ворот кверху. Намджун через голову снял свою кофту, от этого действия у него задралась футболка, совсем немного обнажив его торс. Подтянутые мышцы его живота меня сильно смутили, и я тут же отвернулся, будто увидел нечто запретное. — П-простите, — избито вымолвил я, стыдясь посмотреть на него. — Ничего страшного, — Намджун обошел стол, смотря под ноги.       На пороге кухни появился Юнги, весьма раздраженный чем-то. — Тэхён, где у тебя метелка, чтобы убрать все это? В туалете не нашел, — обращался он к отцу. — Ее там нет. Она под раковиной, — выныривая из-за барной стойки, ответил ему папа. — Понял, — Юнги показал «о’кей» и быстрым шагом метнулся к шкафчику у раковины. — Надо везти его в больницу, — осматривая меня, сказал Намджун. — Да, сейчас я возьму документы, и поедем, — папа посмотрел на меня и стремглав убежал на второй этаж, оставив меня наедине с Намджуном и Юнги.       Если Юнги просто молча убирался, то одно присутствие Намджуна возле меня приводило в смятение. Я был смущен одним фактом того, что облили его пивом. Это так угнетало меня, что мое лицо сгорало от стыда. Щеки, уши, даже шея горели огнем. — Простите меня… Я случайно, — проговорил я тихо, склонившись над собственными коленками. — Успокойся, ты не сделал ничего плохого, — утешал меня Намджун, положив ладонь ко мне на плечо. — И все же ты пострадал больше. — Вот-вот, — поддержал его Юнги, осторожно сгребая осколки в совок прямо передо мной. — Как ты вообще умудрился наступить на них? Совсем не видел что-ли? — Не знаю, просто… Хотел помочь, — я взглянул на Намджуна, не в силах продолжить говорить. Даже смотреть ему в глаза было невообразимо сложным для меня. — Самоотверженность вещь хорошая, но зачастую она приводит не к самым лучшим последствиям, которых ожидаешь, — высказался Юнги, сметая последние частички некогда тарелки, и поднялся с пола. — Говорю это тебе, как лейтенант. — Хорошо, — кивнул я. — Что «хорошо»? — нахмурив брови спросил он. — Не знаю. — Если не знаешь, то лучше не говори так. Ладно? — беззлобно ответил Юнги и направился к мусорке.       Скоро пришел мой папа, весь озадаченный, и смотрел что-то в телефоне, параллельно печатая. — Черт, — выругался папа, убирая телефон в карман куртки. — Что такое? — спросил у него Юнги. — Оказывается, я не отправил некоторые документы в редакцию. А сегодня последний срок. — И что будешь делать? — Надо отправить сейчас, пока нет двенадцати. — А как же Чимин? — возмущенно воскликнул Юнги, кажется, сильно переживая за меня. — Вам придется меня подождать, не могу же я все бросить, — было видно, как папе было нелегко ставить работу на первое место. Он не любил так делать. — На работе подождут, а твоему сыну нужна помощь, — продолжал настаивать Юнги. — Не будут они меня ждать. Я и так дотянул со сроками.       Намджун ощутимо сжал мое плечо, из-за чего я отвлекся от перепалки между Юнги и моим отцом. Он решительно и громко сказал им двоим: — Я сам его отвезу. — Чего? — Я сам его отвезу. А ты можешь заняться работой, — заверил моего отца Намджун, подойдя к нему ближе. — А как же страховка и… — засомневался папа, выглядя неуверенным. — Джун, я не хочу тебя нагружать. — Я обо всем позабочусь, хён. Доверься мне. Разве я когда-нибудь подводил? — Он смотрел на отца с такой искренностью, будто пытался доказать свою надежность.       Мой папа не привык принимать постороннюю помощь, он научился справляться со всеми трудностями сам. И даже доверить меня в руки своего близкого и верного друга для него означало как перекладывание ответственности. Он не виноват, что вырос таким — надеющимся только на себя. — Хорошо, ладно, — спустя некоторое время сомнений согласился отец, отдавая в руки Намджуна маленькую папку. — Вот здесь все есть: свидетельство, мед карта… — Понял, — Намджун вложил все в задний краман джинсов и подошел ко мне, протягивая руки. — Давай, хватайся за меня. — Вы собираетесь… нести меня? — неуверенный в себе спросил я, сжавшись на стуле. — А ты собирался сам дойти? — Намджун слабо улыбнулся, смотря на меня заботливым взглядом. Мне снова стало не по себе от его чрезмерной доброжелательности. Заметив мое замешательство, он протянулся ко мне, захватывая одной рукой мои ноги, а другой поддерживая за спину. — Вот так, — с этими словами Намджун поднял меня на руках и с такой легкостью, что я невольно подскочил от неожиданности. Он был сильным, очень.       Намджун на пробу покачал меня влево-вправо, даже подбросил для удобства, при этом смотря на меня, смущенного от такого положения. Намджун был так близко, что я мог ощутить запах его одеколона. Сандаловый, совсем ненавязчивый, будто запах теплого дерева с едва уловимыми оттенками мускуса, сухой, бархатистый и несомненно сладкий. Я бы вечность вдыхал этот аромат, будь у меня такая возможность. Мне было приятно и стеснительно одновременно, так как его лицо было слишком близко к моему, ведь по сути я знал Намджуна всего пару часов. И длительная дружба с моим отцом никак не отрицала этого факта. — Сколько тебе лет вообще? — неожиданно спросил он у меня. — Двенадцать… — А весишь на все восемь, — усмехнулся Намджун, последовав вместе со мной в прихожую. — Ключи, права с собой? — спросил вдруг папа, следуя за нами. — Все в куртке, — ответил Намджун, обернувшись к месту, где стояла вся обувь. — Помоги лучше обуться. — О’кей, — папа тут же устремился вниз, помогая Намджуну надеть его кроссовки. Я же цеплялся за шею Намджуна и не мог перестать вдыхать его запах. Он был практически головокружительный, невозможно оторваться от него. Странные чувства пробуждались во мне, когда я всякий раз вдыхал его аромат, слабо держась за его плечи, широкие и очень крепкие. — А откуда вы знаете, как весят восьмилетние? — вдруг тихо спросил я, пересилив свою стеснительность.       Намджун озадаченно замолчал, занятый тем, чтобы просунуть свои ноги в кроссовки. — Просто предположил, — сказал он, с легкой улыбкой посмотрев мне в глаза. Мне стало неловко, и я тут же опустил голову. — Все, — произнес папа, вставая. Он взял куртку Намджуна и открыл дверь, пропуская нас на улицу.       Нас встретила прохладная июльская ночь, мои босые ноги поежились, замерзая от слабого ветерка. Папа разблокировал машину Намджуна, предварительно достав ключи из кармана его куртки, и открыл переднюю дверь на пассажирское сиденье. Намджун предельно осторожно усадил меня, мягко отпустив мои ноги. — Положи их так, как тебе будет удобно, — сказал мне Намджун и пропустил вперед моего папу, забрав у того ключи с курткой. — Чимини, прости, что не смогу с тобой поехать, — он наклонился и поцеловал меня в лобик, поглаживая мои ноги. — Все хорошо. Я понимаю… — ответил я невесело. Все-таки мне предстояла поездка в больницу с Намджуном, которого я по-прежнему сильно стеснялся. К тому же и в самой больнице придется каким-то образом с ним взаимодействовать, разговаривать… Меня это пугало. — Пожалуйста, слушайся Джуни, — наставлял меня папа. — Не волнуйся, никуда я не сбегу.       Тем временем Намджун уже садился в машину, всем своим весом ощутимо ввалившись на водительское сиденье, что автомобиль слегка встряхнуло. — Он даже шутит так же, как ты в детстве, — отметил Намджун, обращаясь к папе, пока заводил машину. — Ой молчи. Если с ним что-то случиться, я такую шутку устрою, — пригрозил ему папа. — Посмотрим, — без всякой злости ответил Намджун и потянулся ко мне, заводя руку мне за голову. Я весь вжался в кресло, напрягаясь всем телом, но потом меня резко отпустило, когда я заметил, что Намджун взял ремень безопасности, потянул его через меня и пристегнул. — Все, хорошей дороги вам, — пожелал папа. — Иди работай уже, — отправил его Намджун, вежливо помахав рукой.       Папа вновь поцеловал меня и отпрянул, закрывая дверь автомобиля. Так мы и остались абсолютно одни, в закрытом автомобиле. Намджун сказал, что ехать до больницы всего пятнадцать минут, но они для меня протекли целую вечность. Я весь горел от смущения, я боялся даже шевельнуться в присутствии Намджуна, настолько я чувствовал себя некомфортно. Но в этом не было вины Намджуна, он хороший человек, я это понимал и сам чувствовал. Просто в окружении незнакомых мне людей я был слишком застенчив, даже чересчур.       Я был благодарен Намджуну не за то, что он помог мне и моему папе, решив самостоятельно отвезти меня в больницу. Он старался всячески поддерживать со мной разговор, несмотря на то, что я всего лишь сопля малолетняя. — Как тебе в штатах? Нравится? — спросил он, когда мы только выехали с парковки нашего дома. — Да, неплохо… — ответил я, боясь поднять своих глаз в очередной раз. — Успел с кем-нибудь подружиться? — С соседским парнем. Его зовут Джексон Вонг. — Вонг? Да, хороший парень, — произнес Намджун, выруливая на главную улицу. — Я знаком с его отцом. У них хорошая семья. — А откуда вы его… знаете? — осторожно поинтересовался я — мне не хотелось спрашивать лишнего. — Обращайся ко мне лучше на «ты», — попросил меня Намджун, кажется, смотря на меня. — У нас разница десять лет, но мне как-то не хочется чувствовать себя старым, — он посмеялся. — Тебе… — непривычно называть такого высокого и широкоплечего мужчину так неформально, — получается… двадцать два? — предположил я, украдкой взглянув на него. — Будет в сентябре, так что не нужно ко мне обращаться так официально, договорились? — Хорошо… — вздохнул я. — Извини, я перебил тебя, просто не люблю, когда ко мне на «вы» обращаются, — пояснил он, усмехнувшись. — Отец Джексона часто сдает мне машину на проверку, вот я и знаю их. — Сдает машину? — Да, я работаю в мастерской. Чиню автомобили, занимаюсь поставкой запчастей, все это меняю, — рассказывал мне Намджун. — Так что, если надумаешь сдавать на права к шестнадцати, могу посоветовать тебе какую марку взять. Как для начинающего, — улыбнулся он в конце, и я случайно посмотрел на него. Намджун был красивым, глупо этого не заметить. — Не думаю, что я… хочу водить машину, — признался я с усилием. — Почему? — слегка наигранно протянул Намджун. — Я боюсь, — зажмурившись, выдавил я из себя. — Конечно, машина — это не игрушка, надо понимать, что это объект повышенной опасности, — Намджун старался меня успокоить, будто хотел убедить в обратном. — Но при должном обучении все не так страшно, уж поверь мне. — А тебе было страшно? — Только когда в первый раз выехал в город, потом как-то понял, что это совсем не страшно, а даже очень круто, — говорил Намджун, остановившись на светофоре. Он повернулся ко мне и с улыбкой добавил: — Так что, если у тебя будут права и своя машина, быстро станешь крутым в школе. — Крутым… — задумался я.       Повлиял ли этот разговор на меня или нет, но по достижении шестнадцати лет я пошел учиться на права, о чем не пожалел. — …Осколков в ноге было очень много, мы около часа проторчали в больнице. И все это время хён поддерживал меня, держал за руку, когда мне было особенно больно. По приказу врача я не мог двигаться, мне оставалось только хвататься за широкую ладонь Намджуна, скрывая за рукавом кофты слезы боли, — заканчивает свой рассказ Чимин, выдержав долгую и многозначительную паузу. — Кстати, на следующий день в школу я не пошел, так как совсем не мог наступать на ноги. — Ты ведь изначально не хотел с ними ужинать, а потом в больнице даже держал его за руку, — с неким сомнением говорит Сокджин, стуча ручкой по блокноту. — Неужели Намджун так произвел на тебя впечатление, что ты ему доверился? — У меня не было выбора. Отца не было рядом, врач просил не дергаться и лежать смирно. Тогда хён и схватил меня за руку, тем самым поддерживая. Он успокаивал меня словами и говорил, что я молодец. В какой-то степени это меня расслабило, — объясняет Чимин, смотря Сокджину в глаза.       Тот неверяще смотрит в ответ, сосредоточенно наблюдает за эмоциями на лице Чимина, но они мало что ему сообщают. Чимин не врет, Сокджин не сомневается в этом. Однако в нем где-то глубоко сидит сомнение, будто Чимин что-то не договаривает ему. Что-то очень важное, как для него, как и для самого себя. — И все же, — продолжает Сокджину, нарушив минутную тишину в комнате. — Кем тебе приходится этот Намджун?       Чимин неотрывно смотрит на доктора, спокойно, что подозрительно. Историю он рассказывал с явным увлечением, а сейчас — делает вид, будто это одна из других таких же абсолютно посредственных историй из его жизни. — Он мой хён. Не больше, не меньше, — сообщает Чимин, ни разу не моргнув.       Сокджин напрягается, но из последних сил старается держаться достойно. — Ты ведь и дальше с ним виделся. Неужели он просто для тебя друг твоего отца после такой истории? — Я вам уже отвечал, доктор Ким, — демонстративно произносит его четко. — Хёна я видел только на их встречах с моим отцом. Сам я никогда не находил встречи с хёном. — Почему? — Разница в возрасте. Я сильно стеснялся его, чтобы дружить, — Чимин ухмыляется одним краем губ как-то не по-доброму, слишком отчужденно.       Сокджин верит ему на слово, убежденный таким ответом. Наверное, Чимин был просто впечатлительным ребенком, вот и делится о своем хёне с нескрываемым восхищением. И это если учитывать, как в целом он реагирует на незнакомцев, тот же случай с риелтором, когда он с отцом только въехал в их новый дом. — Хорошо, тогда на сегодня можем закончить, — Сокджин кидает взгляд на зеркало, и через мгновение в комнату заходят двое мужчин в полицейской форме.       Они подхватывают абсолютно не сопротивляющегося Чимина и ведут на выход. Только в дверях Чимин тормозит, заставив охранников также остановиться. Он поворачивает к Сокджину в пол-оборота и напоследок кидает ему прощально: — Увидимся на следующей неделе, доктор Ким.       Сокджин не успевает ничего сказать в ответ, прежде чем Чимин в сопровождении охранников покидает допросную. Его не перестает мучить вопрос, кем же является Ким Намджун для семьи Чимина. Неужели их связывает давняя дружба Ким Тэхёна и Намджуна?       Уже в камере Чимин понимает, что сегодня разговор с доктором прошел не так, как ему бы хотелось. Он дал волю эмоциям, из-за которых теперь Сокджин может посчитать его слова как за ложь. Чимин ложится на койку и устремляет взгляд в верхнюю койку над собой, медленно закрывая глаза. — Хён… — произносит он шепотом, стараясь много не думать об этом.