Everyday is Christmas when you're by my side

Кристально-голубые льдинки с неподдельным восторгом смотрели в немного мутноватое окно — тряпка давно не касалась установленных больше года назад стеклопакетов. Огни проезжающих мимо машин, сигналящих друг другу и снующих между рядами в попытках скорее добраться до дома этим субботним вечером, отражались в по-детски счастливых глазах парня яркими вспышками, почти фейерверками, что рассыпались глубоко внутри теплыми искорками. Уплетая ванильно-шоколадное мороженое, брюнет со смешно топорщащимися в разные стороны отросшими волосами, падающими на лицо и щекочущими аккуратный вздернутый нос, расположился на лоджии небольшой студии в самом центре Хельсинки и теперь, укутанный старым и потертым пледом, заботливо подаренным родителями, наблюдал за улицей, где разворачивалась настоящая зимняя сказка. Хлопья снега медленно падали в свете фонарей и автомобильных фар, окрашиваясь не то в розовато-персиковый, не то в насыщенный фиолетовый — природа творила свое маленькое предновогоднее чудо, смешивая цвета и создавая ту самую атмосферу, что заставляет открыть баночку колы и поверить в то, что всё вот-вот будет хорошо. Ведь будет? — Обязательно, — внезапно прозвучало в глубине комнаты как нельзя кстати. Обернувшись, Алекси заметил, что Йоэль, до этого мирно посапывающий, зарывшись в подушках, разговаривал по телефону и, судя по интонации и доносящимся обрывкам фраз, вновь решал рабочие вопросы. Рассмеявшись забавному совпадению — эти двое частенько заканчивали фразы друг за друга — и невинному сонному виду блондина, что всё ещё лежал, запутавшись в слоях теплой ткани и стараясь распутать колтуны на голове свободной рукой. Хмурящийся упавшим на него этим вечером делам и покусывающий тонкие губы, что так захотелось поцеловать сию же секунду, Хокка выглядел невероятно родным и завораживал перкуссиониста одним своим видом. Им хотелось любоваться всюду: на сцене, на студии, в туровом автобусе и, самое главное, дома — там, где они виделись так непростительно редко. Декабрьская суета, гастроли и предстоящие релизы завертели музыкантов, не оставляя им и часа наедине друг с другом, а потому эти последние выходные года были столь долгожданными, полными любви и интимных прикосновений, по которым оба так истосковались. Не смея противиться своему желанию ни секундой более, Алекси, сияющий от счастья ярче любого праздничного украшения — гирлянды в своей уютной квартирке парень развесил еще в ноябре, — подобрал полы пледа и, прихватив опустевшую тарелку из-под любимого лакомства, направился в глубь комнаты. — Да, завтра удобно, — прикрыв глаза и тяжело вздохнув, протянул солист, наконец заканчивая разговор. — Никакого покоя от этих репортеров. — Забудь о них, — опускаясь на кровать и проникая под одеяло, Каунисвеси прижался к горячему телу блондина, словно котенок, нежно касаясь губами напряженного плеча. В ответ донеслось едва ли не мурлыканье: объятия мальчишки мгновенно лишали Йоэля злости и тревоги, нараставших от нескончаемых дел, разгоняющих парня до такой скорости, что хотелось переломать себе ноги, чем делать еще один шаг к веренице бумаг, дедлайнов и интервью. Зима — особенное время для этих двоих, нечто большее, чем три месяца низких температур, горячего чая и теплых курток. Ровно год назад сказочная пора объединила сердца двух парней, что тянулись друг к другу, несмотря на все обстоятельства, — Алекси любит вспоминать то время, когда не знавшее покоя сердце пропускало удар за ударом, стоило лишь посмотреть на покрытое морозным румянцем лицо блондина. … Вдруг холодные, обветренные губы Хокка накрыли его, и рой мыслей, вращавшихся в голове месяцами, вырвался наружу, делая этот момент для младшего еще более особенным. Первый снег, хлопьями опадающий на макушки парней и покрывающий всё вокруг, создавал как нельзя более подходящую атмосферу для первого поцелуя, случившегося с мальчишкой так поздно, но так вовремя. Первая любовь, накрывшая перкуссиониста, что привык посвящать всего себя музыке, отвлекаясь таким образом от суровой реальности, ворвалась в его сердце совсем неожиданно — Йоэль вовсе не собирался становиться его принцем, спасавшим от тьмы, но вот он здесь, прижимает к себе немного подмерзшего, но до одури счастливого брюнета, что смотрит на него влюбленным взглядом из-под припорошенных снегом ресниц… Вот и сейчас обычно мрачный, ворчащий на холод солист улыбался, рассеянно гладя по спине мальчишку, что вот уже вторую зиму заставлял его верить в лучшее, поддерживал в нем огонь, необходимый им двоим, и становился его единственной причиной открывать глаза по утрам. — Что за улыбка? — наклонившись совсем близко, прошептал Алекси в губы Йоэлю. — Какая улыбка? — поддаваясь брюнету, хитро спросил блондин, смеясь и нежно целуя тянущегося к нему мальчишку, что сгорал от желания быть как можно ближе, соприкасаться, кажется, каждой клеточкой их тел. — Эта, — выдохнул темноволосый, лишь на мгновение отрываясь от любимых губ, каких всегда было мало. — Я счастлив, — накрывая их одеялом с головой и крепко обнимая парня, протянул Хокка, боясь спугнуть момент. Провести целые выходные только вдвоем, не вылезая из теплой постели, напоминающей берлогу, поедая любимые лакомства, заботливо припасенные перкуссионистом, наслаждаясь долгожданной близостью и сонно досматривая фильмы, что одиноко крутились на экране, позабытые музыкантами. Слишком долго они этого ждали, слишком долго Алекси ждал, пока белокурый кумир тысяч подростков хотя бы ненадолго будет принадлежать лишь ему одному. Парень молчал о том, как пожирала его тоска по возлюбленному, как он не мог уснуть без его сообщений, наслаждаясь кошмарами, в которых Хокка его бросает, и как с трудом начинал новый день без традиционного приветствия на том конце телефона. Только всё это более не имело никакого значения: здесь и сейчас они были вместе и не желали терять ни единой из отведенных им минут. … Пушистая ель, источающая самый рождественский из всех возможных ароматов, гордо стояла посередине комнаты, забавно наклонив верхушку набок и как бы спрашивая, собирается ли блондин, который только что притащил бедное дерево в квартиру, наряжать ее или так и оставит стоять здесь, на паркете, что был покрыт ковром из мелких иголок. Признаться, Йоэль никогда не был большим поклонником праздников и воспринимал их не более чем возможность наконец-то выдохнуть, повидаться с семьей и напиться без зазрения совести, тогда как мальчишка, засевший в самой глубине его черствого сердца, обожал Рождество. Несчастное дерево должно было стать сюрпризом — Алекси всё время повторял, что не может выбрать «то самое» и задумчиво дул губки, доводя Хокка едва ли не до ступора от умиления. Желание увидеть счастливую улыбку на румяном после мороза лице брюнета, что смешно отряхивал снег с прядей, вновь упавших на глаза, и привело солиста к тому, что он стоял в центре квартиры перкуссиониста и не имел понятия, что делать с представительницей вида хвойных дальше. — Йоэль, ты тут? — донеслось из прихожей. Темноволосый торопился вернуться домой из студии как можно раньше, чтобы провести вечер с возлюбленным, что внезапно оказался свободен и уже ждал его дома. Пройдя в глубь квартиры, Каунисвеси замер, роняя из рук пакет из ближайшего супермаркета — Йоэль Хокка собственной персоной в самом дурацком из существующих свитеров кружился вокруг большой, словно из сказки, ели, доходящей практически до белоснежного натяжного потолка. — Ты… Откуда… Где ты ее взял? — ошарашенно глядя на неожиданно развернувшуюся картину, протянул парень, подходя ближе и не веря собственным глазам. Старший и правда купил для него рождественское дерево? Он и правда здесь? — Попалась по дороге, решил, сгодится, — смущенно улыбаясь и наслаждаясь реакцией перкуссиониста, ответил мужчина, обнимая паренька и утыкаясь носом в его растрепанную макушку. — Нравится? — Это самая прекрасная ель из всех, что у меня были, Йоэль, — поднял свои чистые, как небо утром сочельника, глаза Алекси на музыканта. — Спасибо. — Я и гирлянду взял — если не для украшения, так хоть празднично повесимся… Рождественский фильм, поставленный на паузу пару часов назад, давно перестал привлекать к себе внимание, и теперь в погасшем экране отражались лишь двое мирно спящих парней, чьи обнаженные тела переплелись так тесно, что напоминали единое целое. Даже во сне Алекси обнимал Йоэля крепко, словно боясь потерять, ведь Хокка всегда был вольным зверем, что исчезал столь внезапно, и мальчишка никогда не знал, когда блондин сделает ему больно в следующий раз. И потому цеплялся за него буквально, обвивая всё его поджарое тело, стараясь запомнить это ощущение на долгие недели разлуки. Из царства сладкой дремы брюнета вырвала тянущая боль — плечо затекло от неудобного положения и теперь ныло, однако шевелиться и будить такого родного, спящего под боком Йоэля он не намеревался. Переливающийся свет гирлянд освещал комнату, а сквозь царившую тишину слышалось лишь умеренное дыхание солиста — момента более подходящего у него не будет. Не будет, чтобы сказать заветные слова, которые не решался произнести в лицо, понимая, что ледяное молчание в ответ разобьет ему сердце. — Я очень люблю тебя, Йоэль, — еле слышно прошептал Алекси, изо всех сил жмуря глаза и не давая непрошенным слезам скатиться по лицу. Ему было совершенно неважно, сколько времени тому потребуется, чтобы сердце, не раз раненое, оттаяло. Вот уже год как он стал ангелом-хранителем демонов, что царили в светлой голове музыканта, и оберегал его, ничего не требуя взамен. Уткнувшись носом в отдающую едва уловимым ароматом парфюма шею блондина, перкуссионист не мог видеть его широко распахнутых глаз, в которых горел огонек надежды, и широкой счастливой улыбки — поверить в то, что его, проклятого и обреченного на скитание во тьме, полюбил этот нежный мальчик, радовавшийся первому снегу, было невозможно. Словно пробуя непривычные себе слова на вкус, одеревеневшим от страха языком Хокка также тихо прошептал в ответ: — Я тоже люблю тебя, Алекси. Напряжение, пронизывающее обоих парней и, кажется, искрящее в воздухе, мгновенно исчезло, уступая дорогу заливистому смеху и еще более нежным, чем раньше, поцелуям двух нашедших друг друга сердец. Сколько раз Каунисвеси мечтал произнести эту простую фразу, будто написанную на незнакомом ранее языке, что так тяжело было воспроизвести вслух…. ...Раскидистые пушистые ветви ели, что располагалась теперь в углу комнаты, освещали теплые желтоватые огни, волнами спускающиеся с верхушки к самому низу. Несколько десятков отчаянных попыток парней украсить дерево увенчались успехом, хотя операция и была на грани срыва: Йоэль то и дело отвлекался на стоящую неподалеку банку пива и не прекращал шутить о том, какая праздничная петля получилась бы из купленной в «Икее» гирлянды, пока Алекси смешно хмурил брови в попытке приструнить солиста и задумчиво рассматривал главную героиню вечера. Давняя рождественская традиция, что с самого детства внушала парню веру в чудеса и надежду на что-то большее, теперь заиграла новыми красками — ему и в самых смелых мечтах не приходилось думать, что ворчливый и по обыкновению не участвующий в подобном Йоэль сам предложит вместе украсить елку и даже проявит неподдельный энтузиазм в распутывании миллиона проводов и разглядывании хранившихся где-то на дне шкафа игрушек. Прикончив пару литров любимого пива и окончательно повеселев, музыкант, довольный проделанной работой, сел возле дерева, по-турецки скрестив ноги, и с наивно-детским выражением лица доставал из коробок красные шары разных размеров, что так сияли в переливающемся свете гирлянд, протянутых по всей квартире. — Смотри, — хвастаясь игрушкой, висящей на одной из нижних ветвей, произнес Хокка не без гордости. Последний раз он украшал рождественское дерево еще в детстве. — Боже, Йоэль, — рассмеялся Алекси, поражаясь таланту солиста, не проявившемуся, впрочем, в декорировании ели. — Кажется, хуже повесить шар просто невозможно. Обиженно надувшись, хотя и поддаваясь настроению развеселившегося перкуссиониста, блондин гордо вскинул голову, заявив, что отказывается снимать несчастную игрушку, что так упорно пытался прицепить к больно колющимся иголкам. — Хорошо-хорошо, мы оставим так, но прикроем гирляндой, чтобы отвлечь внимание… Потрепав парня по растрепанной макушке, Каунисвеси сделал глоток из выхваченной из его рук банки пива и подумал о том, что обязательно исправит этот кошмар утром, пока солист будет спать... В желудке предательски заурчало — на часах мигало 08:45, и организм мальчишки требовал чего-то посерьезнее глинтвейна, выпитого накануне вечером. Осторожно встав, так чтобы не разбудить солиста, он нацепил валявшиеся где-то на полу боксеры и безразмерную майку с логотипом Металлики и отправился в ванную. В отражении на него смотрел совсем незнакомый парень — счастливая полуулыбка, румянец совсем не от мороза, солнце в обычно печальных синих глазах и никаких следов усталости. Даже всегда торчащие в разные стороны выжженные краской волосы, уже доходящие до плеч, лежали вполне аккуратно. Улыбнувшись такому новому себе, Алекси ополоснул лицо прохладной водой — спать, несмотря на столь ранний час, совсем не хотелось. Напротив, брюнет был полон энергии, а мысль об ещё одном дне в обнимку с Йоэлем и вовсе придавала сил, которых хватило бы на год вперед. По меньшей мере, на приготовление утреннего лакомства. — Ммм… Это что, завтрак в постель? — протянул, подходя сзади и ласково обнимая парня за талию, проснувшийся в пустой постели Йоэль. Младший во всю готовил панкейки — любимое блюдо Хокка, обычно завтракавшего сигаретой и кофе и делающего исключение лишь для кулинарных шедевров возлюбленного. — С твоей неуклюжестью, боюсь, это будет постель в завтраке, — добродушно рассмеялся Алекси, оборачиваясь и целуя блондина, который спросонья казался самым теплым и уютным, что мальчишке вообще довелось когда-либо видеть. Хотелось обнять его в ответ и не отпускать, пока руки не онемеют, и даже тогда не ослаблять хватку. — Боюсь, если ты не отпустишь меня, то вместо блинчиков с кленовым сиропом нас ждут подгоревшие кусочки теста, — неловко выворачиваясь в руках Хокка, пробормотал сквозь смех брюнет, разворачиваясь к плите, на которой и впрямь начинало подгорать. — Никогда не отпущу. За окном, завешенным не перестающими мигать разноцветными огоньками, воздушными хлопьями летали снежинки, опускаясь на крыши припаркованных возле дома автомобилей. На улице было совсем тихо: жители города сидели по домам, закутавшись в пледы с горячим какао или чем покрепче, обнимая в эти праздничные дни самых дорогих сердцу людей. Впереди у Йоэля и Алекси был последний день вместе, и они не намерены были упускать ни секунды, чтобы запомнить этот уикенд на долгие, пробирающие холодом одиночества до костей недели разлуки, после которых обязательно встретятся вновь. Ведь два любящих сердца обязательно найдут друг друга, какая бы стужа не царила у них на пути.