Свобода взаперти

Пока доктор Этора показывал гостю его новое жилище, Гудсир понял две вещи: его новый знакомый слишком старается не только представить всё в лучшем свете, но ещё и случайно не сболтнуть лишнего. Именно поэтому стук в дверь произвёл эффект неразорвавшейся бомбы. Гарри Гудсир не отличался какой-то особенной прозорливостью по части людей, но неприязнь доктора читалась настолько отчётливо, что у анатома не осталось ни малейших сомнений относительно того, кто именно зашёл в гости. – Агент Лирико, – Этора по-хозяйски открыл дверь. – Док, – она дёрнула губами, изобразив подобие дежурной улыбки, – Увы, я к другому доктору. Без обид. – Оставлю вас наедине, – в глазах азиата мелькнуло настолько явственное недовольство, что Гудсир мгновенно осознал и третье: Этора хотел бы контролировать ситуацию. Это насторожило ирландца. Он привык подчиняться, пока работал на корабле, но вовсе не горел желанием становиться пешкой в чьих-то руках. – Добрый день, мисс Лирико. Рад, что Вы приняли моё приглашение, – решив, что вопросы, связанные с Эторой, можно отложить и до следующего раза, Гудсир вежливо улыбнулся, – Прошу, располагайтесь. Я ещё не могу в полной мере назвать эту комнату своей, но… Вы обедали? – Даже не завтракала. На самом деле, я недавно проснулась, – не до конца понимая, как действовать в сложившейся ситуации, Лирико решила отвечать только на вопросы. – О, вот как. Доктор Этора сказал, что это последствия того, что он назвал… хроноскачком. – Угу, – девушка погодя заметила, что Гудсиру выдали его же одежду, только выстиранную и после починки. Какое расточительство, этот тепличный цветочек что же, не может пользоваться брошью? Так ведь проще. Видимо, собираются с ним нянькаться, как с неразумным дитём. Чего уж говорить про комнату, выдали «морфяшку», которая способна копировать стиль любого времени, в данный момент – середины 19 века. – Как Вы чувствуете себя сейчас? – её манера разговора не казалась такой уж враждебной, но Гудсир не мог поверить, что дама может вести себя столь бестактно. И ещё. Эта её одежда слишком… облегающая. – Жить буду, чего уж. Да и Вас, смотрю, подлатали, – увидев кресло, Лирико расположилась на выбранном месте, закинув ногу на ногу, – Но вот побольше еды Вам точно не повредит. – Благодарю, я постараюсь наверстать упущенное, – анатом сел в кресло напротив, великими волевыми усилиями заставляя себя не пялиться на гостью. Дело было вовсе не в том, что Лирико была женщиной – Гудсир не относился к категории тех, кто ведёт тварное существование и думает исключительно о низменных потребностях – а, скорее, в её внешности и манере поведения. Не стесняется. Точно знает, что её рассматривают, но продолжает сидеть, не меняя своей фривольной позы. На секунду она напомнила Гудсиру какого-то дикого зверя, который знает себе цену и растерзает каждого, кто дерзнёт просунуть руку в его клетку. Кстати о зверях… – Простите мне мою бестактность, но перед тем, как я имел оплошность выпить яд на Ваших глазах, мне показалось… Право, должно быть, у меня шалили нервы, но Ваше… меховое украшение… – Шевелилось, знаю. Шкура, хватит держать интригу, слезай и поздоровайся с доктором. Неведомое животное ловко спрыгнуло с кресла, подходя к Гудсиру. Лирико ожидала истошного вопля, но тот, казалось, испытал восторг истинного натуралиста: – Какое поразительное животное! Мне прежде не приходилось таких видеть. Не кусается? – Нет. Видя, что ей рады, Шкура поставила плоские лапы анатому на колени, пока тот гладил голову с остроконечными ушами и узкой мордочкой: – Это, конечно, не лиса и не шакал, более всего похоже на индийского красного пса, но морфология… Она очаровательна. – Надо же. Обычно меня просят «убрать эту недоделку с глаз долой». На девушку моментально вознеслись полные недоумения карие глаза: – Но почему? Этот зверь ручной и очень ласковый! Даже если я и не понимаю, где у него внутренние органы… и кости… – Мистер Гудсир, – выдержав паузу на то, чтобы натуралист мог ощупать Шкуру с ног до головы, вздохнула Лирико, – Вы ведь и понятия не имеете, где оказались, я права? – Более чем, мисс. Но Вы говорите по-английски, хоть Ваш говор и кажется мне причудливым. Признаться, у меня нет но единого соображения относительно того, где я нахожусь. – Мы не так далеко от Вашей родной Ирландии. – Правда? – надежда, мелькнувшая в его глазах, заставила Лирико содрогнуться. – Да, сэр. Но на Вашем месте меня бы интересовал вопрос не «где» Вы находитесь, а «когда». – «Когда»? Мне сказали, что я пробыл без сознания пять дней, а значит, сейчас либо конец апреля, либо начало мая 1848 года. – Мои соболезнования. Я взяла на себя смелость перенести Вас в 2081 год. Гудсир застыл с широко открытыми глазами. Воспользовавшись моментом, Шкура забралась ему на колени, свешивая лапы с обеих сторон и превращаясь в уютный урчащий пледик. – Две тыс… тысячи восемь… восемьдесят первый? – наконец, медленно произнёс анатом. – Да, сэр. – На двести тридцать три года… в будущее. – Для меня это настоящее, но не будем зацикливаться на мелочах, – великодушно разрешила девушка. – Все… кого я знал… Моя семья, коллеги… Я больше их не… Шкура, поняв, что требуется её помощь, ткнулась натуралисту в лицо, давая себя обнять. – Мне жаль, – абсолютно искренне произнесла Лирико, – Но такова моя работа. Как видите, Вам не за что меня благодарить, – она встала, поворачиваясь к выходу, – Шкура знает дорогу домой. Просто откроете ей дверь, когда будете готовы. – Постойте! Не уходите! Девушка ожидала уловить в его интонациях ярость, но вместо этого услышала нечто, похожее на отчаянную мольбу. – Мисс Лирико, если я правильно понял, я бы… не выжил, даже если бы меня кто-то спас в 1848 году? – Весьма маловероятно. С ядом – вообще без шансов. – Выходит, я попросту не могу не отблагодарить Вас за спасение моей жизни! Лирико была знакома с пафосностью – особенно этим грешили её бывшие парни, когда наступал час расставания, – но вот подобной искренности видеть ей ещё не доводилось. Девушка обернулась. Гарри Гудсир вскочил следом за ней, и девушка обнаружила, что они одного роста. – Благодарности приняты. – Я – Ваш должник, и обязан Вам жизнью! Вы всегда можете обратиться ко мне как к доброму другу, и я постараюсь быть Вам полезен, мисс… Я до сих пор не знаю Вашего имени. – Я Лирико. Просто Лирико. – Это имя или фамилия? – И то, и другое. Фамилии бывают у тех, кто ведёт свой род от кого-то. Я же сама по себе. – Не понимаю, как такое возможно. Она усмехнулась, гладя короткие волосы на виске: – Это будет длинный рассказ. В дверь постучали. – Должно быть, Вам привезли обед, – Лирико хлопнула себя по бедру, подзывая Шкуру, – Не буду больше Вас задерживать. – Да погодите же! Вы сказали, что ещё не ели, а значит, вполне может статься, что Вы окажете мне любезность разделить со мной трапезу и составить компанию в качестве приятного собеседника. – В качестве собеседника – допустим, но не думаю, что ко мне применима характеристика «приятный». Карие глаза снова блеснули. Что это? Признательность? Лирико не могла вспомнить, когда в последний раз встречала столь эмоционального человека. – В таком случае, прошу к столу, – Гудсир открыл дверь, неловко вкатывая уже знакомую капсулу с едой и говоря слова благодарности в абсолютно пустой коридор, – Окажете мне ещё одну любезность, если Вас не слишком затруднит? – Только если это не просьба надеть кринолин. Он прищурился, и, не сдержавшись, хихикнул: – О, нет-нет, я уже понял, что мода изменилась. У меня другая просьба: я не имею ни малейшего представления о том, как открывается эта странная штука.