La maladie d'amour

      Парень с понурым лицом, что обрамляли рыжие пряди, тихонько крался по темному коридору с явным желанием остаться незамеченным. Словно юный шпион, начитавшийся детективов, он быстро юркнул мимо сестринской комнаты. Пробежав, остановился буквально на пару секунд. Прислушивается. Поняв, ему ничего не угрожает, паренек выходит на старую лестницу, пару раз осмотревшись еще раз на всякий случай, поднимается по ней, стараясь действовать как можно более бесшумно и видит приоткрытый люк.       «Второе желание... Черт бы побрал этого идиотского Дазая, что придумал его! И меня, такого принципиального, вот же...», — недовольно рассуждал юноша, хмуря светлые тонкие брови, после чего шустро забираясь на крышу, словно влетая вопреки всем законам гравитации.       Как только Чуя оказывается на воздухе, он прикрывает глаза, делает глубоких вдох и выдох, после чего мысленно отчитывает до пяти. Ти-ши-на. Взор устремляется на небо, что словно одеялом покрыто многочисленными яркими звездами, такими светлыми и красивыми, но это неудивительно, учитывая то, что лечебница находится за городом.       Дазай ловит исключительное дежавю, вот так наблюдая за Накахарой немного исподтишка, пока тот не видит. Чуя выглядит расслабленней, чем на приеме таблеток парой часов ранее. Тогда казалось, что он готов испепелить всю больницу после слов, сказанных шатеном практически полушепотом по поводу второго желания. Случайно шаркнув ногой и задев маленький камешек, Осаму чертыхнулся. Вполне возможно, что рыжий и без того заметил его присутствие, но все-таки этот несчастный камень для Дазая теперь тот еще предатель. Через секунду голубые омуты устремляются в темную бездну карих глаз неподалеку.       — И зачем я тут? — с явным недовольством прошипел Чуя, скрестив руки на груди. — Что это за желание такое? Если хотел поболтать, мы могли бы сделать это и в дневное время суток. — произнес рыжеволосый, подходя к другу, который прислонился к какой-то груде кирпичей, облокотившись.       — В тебе нет ни доли романтики, — театрально прислонов ладонь ко лбу, практически пропел Дазай. — Я хочу сыграть с тобой в одну игру. — он хитро сощурил глаза, ехидно улыбаясь. Словно знал, что выиграет в любом случае, что было недалеко от правды.       — Что за игра такая, ради которой я в два часа ночи сейчас стою на крыше, — рыжий поморщился, вызвав у Осаму приступ умиления, о котором бы никогда не догадался. — И слушаю твой раздражающий голос?       — Все очень просто: мы играем в «правду» или «действие», — довольно произнес кареглазый, улавливая в лице своего собеседника тень сомнения или же недоверия. Возможно, все сразу. — Будем играть без всяких бутылочек или тому подобного, — он преподносил все сказанное так, будто говорил что-то безмерно умное, можно даже сказать гениальное.       — Тебе что, десять? — чуть повысил голос Накахара. — Ты абсолютно серьезно хочешь поиграть в эту чушь именно сейчас, посреди ночи?       — Мне просто нужен гарант того, что все будет честно, даже такой, — Дазай осознавал, насколько по-идиотски он сейчас выглядит, впрочем, наверное, как и всегда, но обратной дороги уже не было. — Все будет хорошо, Чуя. Нет ничего плохого в том, чтобы узнать друг друга лучше чуть более интересным способом, — смотря в уже менее недовольные голубые глаза, шатен внутренне ликует. Пришло время контраргумента. — Да и не разгуляешься особо на виду у других жителей больницы, знаешь ли...       Накахара наигранно подумал еще секунд так десять, после чего взмахнул рукой и все же сдался. На самом деле, он был готов отпустить свое недовольство буквально сразу же после этой удивительно приятной фразы о том, что Осаму действительно хочет его узнать. Верить людям все еще сложно и опасно, особенно таким скользким, как Дазай, но на корке подсознания та самая фраза про «нечего терять» все еще светится яркими огнями, а шатену попросту хочется верить. Страшно довериться кому-либо даже в самых невероятных мелочах, но Чуя понимает, что шатен настроен от чего-то положительно, он почему-то тянется, старается сблизиться, пусть и не всегда удачно со своей чередой туповатых шуток, но... Взвесив все, рыжеволосый решил дать ему стопроцентный шанс.       — Тогда начинай, ошибка человечества, — Чуя указывает рукой на какую-то деревяшку, — И давай присядем.       Осаму протяжно произносит что-то похожее на крайне довольное «ага», после чего медленным шагом подходит к несчастной деревяшке, когда сам Накахара уже расположился на ней, закинув ногу на ногу. Усевшись, он для чего-то пересказывает правила игры.       — Так вот... — с улыбкой щебечет шатен, смотря на своего друга. — Правда или действие?       — Действие, — уверенно произносит рыжий, зачем-то кивая. — И только попробуй загадать что-то извращенное, я не буду...       — Пробуй достать языком до носа, — задал действие Дазай, про себя отмечая, что начинать нужно с чего-то легкого, дабы не спугнуть юношу.       Накахара около десяти секунд, как засекал кареглазый, недовольно смотрел на соигрока, сложив руки на груди, но после сдался, понимая, что действие действительно безобидное. Высунув язык, он старательно пытался достать до кончика носа, удивляясь тишине, что царила в воздухе. Дазай что, не пошутит никак? Удивительно. Отвернувшись в сторону выхода, будто бы этот чертов спуск в больницу ему чем-то поможет, он все-таки достал до кончика носа, выполнив то, о чем его попросили.       — Боже, Чуя, какой кошмар, — все-таки засмеялся Осаму, схватившись за живот. — Смотри, это делается вот так, — он повторил действие за считанные секунды, после чего обратил внимание на удивленное лицо рыжеволосого.       — То есть, получается, этим длинным языком ты не только язвить умеешь? — осознание двусмысленности фразы дошла до голубоглазого не сразу. Раз. Два. Три... — Ты неправильно меня понял, извращенец конченный!       — Что? О чем ты? — еле сдерживая улыбку сказал Дазай, умиляясь слегка выступившему румянцу на лице своего друга. — Ну, вообще-то да, этот язык умеет многое, был как-то один раз случай...       — Избавь меня от подробностей! — выкрикнул рыжеволосый, быстро стушевавшись, ведь на крыше вести себя нужно было тихо. Узнай кто про их вылазки – одним изолятором бы не отделались.       — ...Я тогда экспериментировал, — наблюдать за реакцией Чуи было просто бесценно. — Взял нитку, провернул ее несколько раз языком и завязал узел, — шатен бы никогда не подумал, что будет рассказывать об этом кому-то. — Показать?       — Так, все... — заметно успокоился парень с голубыми глазами. — Правда или действие? — произнес он, проигнорировав последнюю фразу своего соигрока.       — Правда, Чуя, — шатен решил не геройствовать на время. Все интересное произойдет позже.       Накахара задумался. Что такого можно спросить у Дазая? Он полон тайн и загадок, но ответит ли он честно на сокровенные вопросы – кто знает? Поэтому рыжеволосый решил спросить то, что будет являться безобидным, то, что ему на самом деле интересно узнать.       — Почему ты так добр ко мне? — видя замешательство на чужом лице, он решает уточнить. — Почему общаешься со мной, пусть я и неправильный? — он делает паузу, внимательно следя за изменениями лица собеседника. — Грешный.       — Ох, мой дорогой Чуя, — Осаму начинает издалека, дабы не спугнуть. — Ты не грешен. Гомосексуализм существовал во все времена. Знаешь ли ты, что император Клавдий в античное время был единственным из первых пятнадцати императоров, который предпочитал лишь женщин? Тогда сенаторы смеялись над ним… — Дазай усмехнулся. — Говорили, что он так и сам скоро превратится в женщину. — кареглазый не знает, как объяснить ему то, что его ориентация более чем нормальна, учитывая предубеждения рыжего — Я общаюсь с тобой, потому что ты мне нравишься как человек. Я бы хотел, чтобы ты вспоминал почаще о том, что даже сотни лет назад гомосексуализм существовал и считался нормальным. Я… — он запнулся, раздумывая. — Я всегда готов вновь повторить тебе то, что ты не болен. Любить человека – нормально, вне зависимости от его половой принадлежности.       — Дазай, ты что, тоже… — Накахара путается в словах, тормозит после такой речи, но старается держаться. — Ну, гей?       — Я просто плыву по течению, — честно отвечает шатен. — Но я никогда не имел каких-либо барьеров в этом плане, знай это.       — Хорошо… — кажется, Чуя обескуражен.       — Я выбираю действие, — самодовольства Дазая хватит на весь мир. — Задавай.       А Чуя снова тушуется. Что задать-то? Дазай буквально признался только что в своей нетрадиционной ориентации, но тем не менее, сможет ли он, скажем, обнять рыжего? Чуе экстренно не хватает ласки. Он устал прятаться от всех, устал огрызаться. Но все равно…       — Придумай что-нибудь безумное, — о, да. Дазай точно сможет это выполнить. — Но только то, что не заставит нас сидеть в изоляторе. Я бы хотел немного… разнообразить жизнь, — Осаму действительно было скучно в этих отвратительных серо-белых коридорах, так что... — Выпьем сегодня после отбоя? Это не игра, просто спрашиваю.       — Что? — Чуя снова пребывает в тупике. — Ты совсем идиот!? Где ты вообще возьмешь алкоголь-то?       — У меня есть свои связи, друг мой, — Дазай явно ехидничает всеми возможными жестами, но он, на самом деле, более чем серьезен. — Задавай мне уже свое действие и даже не смей отказаться от нашего небольшого приключения ночью.       Чуе откровенно неловко. Он не чувствовал человеческого тепла уже слишком-слишком долго. Да и у Осаму, кажется, нет никаких... Предрассудков? Рыжий не знает, как относиться к признанию Дазая по поводу того, что он и сам, вероятно, грешен. Что, если он всего лишь подставное лицо? Но все же Накахара никогда не был трусом, поэтому...       — Обними меня, ладно? — голубые глаза стыдливо уставились куда-то вдаль, а сам Чуя по своим же ощущениям словно уменьшился в несколько раз.       Сначала шатен буквально застыл. Ему что, послышалось? Он не верил своим ушам. Чтобы такой агрессивный, замкнутый юноша из всех пакостей выбрал объятия? Отказываться было бы глупо и противоречиво касательно своих чувств, так что Дазай нелепо придвинулся к своему другу и обнял его довольно крепко, поглаживая по спине.       — Все будет хорошо, Чуя, — он зарыл свои руки в волосах рыжеволосого, но остановился сразу же, как только понял, что это на данный момент слишком. — Мы выберемся отсюда, я обещаю тебе.       На душе Накахары стало неимоверно хорошо. Он наконец почувствовал себя в такой далекой, но желанной безопасности. Хотелось отблагодарить, хотелось дать понять Осаму, что он только что сделал существование Чуи легче, проще и комфортнее, но это было бы чересчур. Тело у шатена крепкое, а плечи широкие, невзирая на худобу. Приятно. Он ведь, черт его дери, действительно очень красив. Осознавая свои мысли, Чуя мгновенно покраснел пуще прежнего. Кажется, эти успокаивающие поглаживания по спине длились бы вечно, но рыжий все же не выдержал смущения и отстранился.       — Спасибо, Дазай, — произнести было тяжелее, чем подумать об этом. — Загадывай дальше?       — Представь, что мы в другом измерении, играет твоя любимая музыка, а мы находимся на шикарном балу, — шатен встает, протягивая своему другу руку. — Потанцуем? — Осаму смешно поиграл бровями, радуясь мгновенной реакции со стороны своего собеседника. Он крайне мило краснеет, но сейчас, наверное, откажет.       — Я... — рыжеволосый задумался. Тишина казалась душераздирающей. — Давай?       Осаму сразу же обхватил Чую за пояс и начал вести странный незамысловатый танец, похожий на вальс. На самом деле, никакой музыки в голове не звучало ни у одного из парней. Они просто наслаждались друг другом, словно весь мир остановился. Сначала движения были плавными и отчасти неровными, после чего ребята так увлеклись, что начали крайне тихо мычать в унисон мелодию, придуманную на ходу под их темп.       Что есть комфорт? Для кого-то это что-то домашнее, теплое и милое сердцу. Для кого-то же это что-то взбалмошное, некий беспорядок, творческие инструменты, хаотично лежащие по всему помещению. Для Дазая комфорт - упирающаяся в грудь рыжая шевелюра и сбитое дыхание человека, в которого он влюбился. Для Чуе же это руки, обвивающие его, словно лианы, резкие движения при выпадах в танце и несомненно сам шатен.       Однако, рано или поздно все хорошее имеет свойство заканчиваться.       — Все, я устал, — прошептал Накахара куда-то в область груди Дазая. Приподняв голову, он увидел своего друга, что не сводил с него своих кофейных глаз. — Может, пойдем спать?       На том и порешали. Юноши разошлись по палатам донельзя счастливыми, с легкой душой.

***

      Посидеть после отбоя за стаканчиком чего-нибудь алкогольного не вышло ни на следующий день, ни через два и даже через долгих, пустых и скучных трех дней. На данный момент палата Осаму видела лишь самого хозяина, что одиноко сидел на подоконнике возле решетчатого окна и меланхолично думал о чем-то своем.       В коридоре послышались торопливые, тихие шаги, после чего в палату буквально влетело рыжеволосое чудо, что выглядело очень устало и сонно, но тем не менее крайне злобно.       — Какого хрена, блять, Дазай!? — прошипел, подобно змее, разъяренный Чуя.

Три дня назад

      Проснулся Дазай около пяти тридцати разбитым, напуганным и разочарованным в том, что имеет способность видеть невероятно реалистичные, пугающие своей правдоподобностью сны. Самые худшие сновидения - вовсе не про монстров, от которых кровь стынет в жилах, не про апокалипсисы и различные катастрофы. Самое отвратительное - видеть, как близкие люди тебя унижают, насмехаются над тобой, ощущать всем сердцем, словно тебя предают и бросают в пучину отчаяния, а ты не можешь с этим совершенно ничего сделать.       Шатену снилась мама, снилось, как она нежно гладила его по кудрявым волосам, спрашивая что-то про любовь, недавно поселившуюся в его темном сердце. Красивая женщина звонко рассмеялась, после чего вцепилась в волосы лежащего на её коленях сына, оторвав огромный клок волос.       — Ты действительно думаешь, что сделаешь ему лучше своими мерзкими чувствами? — пропела она, гадко улыбаясь. Осаму готов поклясться всем богам, что не помнит, чтобы его мать выглядела настолько устрашающе когда-либо. — Ты погубишь его, как и погубил меня, мальчик мой.       После сказанной фразы она словно испепелилась в огне, крича проклятия в агонии. Далее кареглазый парень видел будто бы будущее, где Накахару скручивают в изоляторе, после вкалывая ему какой-то препарат. Какие-то фигуры, чьи лица он не запомнил, избивали его любимого ныне друга. Рыжие волосы были запачканы кровью, руки его были неестественно вывернуты, а изо рта шла пена.       Такие сны не часто появлялись у шатена и он знал, что следует за ними - депрессивный эпизод. Очень странно понимать свои действия и свои мысли, понимать, что возможно сделать, дабы предотвратить нарастающую стадию, но не иметь сил противостоять своим же чувствам. Критическое мышление никогда не уходило от Дазая, он всегда мог рассуждать здраво, убеждая себя, что диктатор в его голове – не он сам, а демон внутри него. Однако, иногда эти убеждения не спасали.       Сев на койку с белоснежными простынями, Осаму обомлел. Это точно его палата? Быть может, он лунатил? Посмотрев на свои руки, он явственно ощутил то, что его руки словно движутся сами по себе, а тело кажется кажется чужим, странным и мерзким. Карие глаза посмотрели в потолок с обилием ржавых разводов и пятен, а после... Дазай чувствовал себя так, словно видел все свое существо со стороны: эти темные круги под глазами, трясущиеся руки и немо открытый рот, но самое ужасное – он чувствовал, как мысли хаотично проносятся в его мозгу, как он не может остановить их. Все казалось чужим и неестественным, даже вид за окном стал каким-то непривычным и жутким.       — Нужно... — дыхание парня сбилось. — Привести себя в чувства? — вопрос, заданный самому звучал словно под водой. — Кто я такой... Или что я такое?       Вставая с кровати, юноша едва устоял на ногах. Оперевшись на перила постели, он начал судорожно размышлять о том, что ему необходимо предпринять, но все бестолку. Но есть один проверенный способ... Осаму бездумно осел возле тумбочки, открывая ее. Прикроватная тумба заскрипела, казалось, чересчур громко и даже оглушающе. А потом шатен вспомнил, что у него нет с собой ничего, чем можно было бы порезать себя. Парень ощутил неимоверное отчаяние.       Отчаяние для такого человека, как Дазай – поход в медсестринскую.       А дальше все как в тумане. Кареглазый зашел с комнату с округленными глазами, сказал что-то про плохой сон и спросил, что с ним происходит. Кажется, упомянул что-то про любой острый предмет. Сонная медсестра усадила его на кушетку, а потом Осаму почувствовал, как игла входит ему в вену, после чего провалился в сон, очнувшись уже на кровати.

Наше время

      — Чуя... — не сказать, что депрессивный эпизод оставил шатена, но ему под воздействием таблеток и изоляции стало немного лучше. Он проспал практически все эти три дня. — Я...       — Почему ты не появляешься в столовой, почему тебе стали приносить в палату таблетки? — рыжеволосый устал узнавать о состоянии своего друга лишь от врачей, которые уверяли, что все в порядке и Дазаю нужно всего лишь отдохнуть. — Что случилось!? Я... — «переживал» — так зол на тебя! Что случилось, Осаму? — произнес он более мягко, понимая, что уже вдоволь накричался, если таковым можно назвать шепот.       — Успокойся, все хорошо, — сказал шатен, понимая, как сильно провинился. Он даже все-таки украл какое-то дешевое вино парой часов ранее, ведь приход голубоглазого был практически очевиден, пусть он и не знал в какой день точно тот заявится. Заявился он даже слишком быстро. — Я немного прихворал, но пилюли здесь и впрямь зачетные.       — Ты же говорил, что не будешь их пить? — практически неслышно произнес Накахара, боясь узнать то, что действительно могло произойти. — И все же...       — У меня был приступ деперсонализации, но его быстро загасили препаратами, — шатен вымученно улыбнулся, подбадривая то ли самого себя, то ли собеседника. — Я спал очень долго, а потом мне сказали, что если я буду пропускать прием таблеток, меня будут скручивать и насильно пихать их в меня, — видя расширенные от шока голубые глаза, Дазай поспешил дополнить свои слова. — Но я бы и без всего стал их пить. Кажется, пришло время, я не хочу...       «Причинить тебе боль».       — Не хочешь чего? — информацию Чуе, безусловно, стоило переварить. Но останавливать своего друга он не намеревался.       — Выпьем, друг мой сердечный? — довольно произнес шатен, дабы соскочить с неприятной темы. — Я стащил вино. Выпьем же его за наше воссоединение?       — Какое вино, если ты теперь пьешь таблетки, идиот!? — громко произнес Накахара, свирепо посмотрев в бесстыжие глаза напротив.       — То есть, тебя раньше не смущало то, что ты тоже их пьешь?       Рыжему хотелось сказать что-то вроде «это другое», но он вовремя осекся и замолчал. Своя жизнь ему не кажется какой-то особенной, поэтому... Но ведь Дазая не убедишь в этом, так? Он подошел ближе и сел на кое-как заправленную койку, на которую уже успел переместиться шатен.       — Тогда не будем ничего пить вместе, — гордо произнес Чуя, взвесив все «за» и «против». — Может, расскажешь все-таки чуть больше, пожалуйста? — как же ему не хочется произносить это. — Я... Я переживал за тебя, кусок ты дерьма.       — О, — сейчас Осаму кажется, что это самые приятные слова, которые он слышал за всю свою жизнь. — Мне приснился плохой сон.       — И?... — вопросительно протянул Накахара, искренне поражаясь тому, что его друг на этом закончил фразу. — Что за сон?       — Просто кошмар, не бери в голову. — Дазай словно отмахнулся, делая проблему обманчиво незначительной. Признавать свою слабость сложно, особенно, когда она сидит напротив и смотрит своими прекрасными лазурными глазами прямо в душу, нежно выпытывая информацию.       — Ты не доверяешь мне? — видя, что шатен собирается возразить, Чуя поднял руки вверх, призывая замолчать. — А я доверяю тебе. Я готов поделиться с тобой всем, чем угодно, потому что ты единственный, кто хорошо ко мне относится. И... — глубокий вздох. — Ты стал мне близок.       — А что, если сон будет напрямую связан с тобой? Что, если я скажу, что ты пострадал во сне по моей вине? — медленно проговорил кареглазый юноша.       Чуя искренне задумался. Что, если Осаму приснилось, что он убил его? Или ему приснилось то, что примерно сделал бы Ширасэ, если бы они поцеловались? Стоп, какие поцелуи?       Видя замешательство на лице своего возлюбленного, Дазай продолжил:       — Во сне я испытывал совершенно не дружеские чувства по отношению к тебе, — от чего-то шепотом произнес шатен. Ложь ли это? Лишь наполовину, ведь чувства существуют и в реальности. — И моя мать сказала, что я погублю тебя этими чувствами, — прикрыв глаза, он медленно сосчитал до пяти, но снова не услышал никакой реакции, которую теперь было страшно узнать. — Во сне тебе было очень больно.       — Каким таким волшебным образом ты бы погубил меня, а? — стараясь скрыть свое смущение, сказал Чуя. Правда, он хотел звучать более агрессивно, но как уж вышло. — Ты погубишь меня только в том случае, если оставишь меня, идиот.       Рыжеволосый готов был убить себя за последнюю фразу. Что, если как раз после неё Дазай подумает о чем-то плохом, о том, что Чуя испытывает что-то к нему? Голубые глаза стали похожи на орбиты. Он, получается... Он, что... Влюбился в этого полоумного?       Пока Накахара пребывал в шоке, Дазай приблизился к нему с необычайной скоростью и нежно поцеловал.