Ловец. Пожиратель. Герой.

~

Призрачная грань

~

Злосчастная эволюционная лестница.

Отчего человеческий род причисляет себя к пику последней ступеньки? С какой стати остальные существа смещены вниз — под «венец творения», ближе к самому дну? Почему мы решили, что шар, прорезающий космос, всецело принадлежит именно нам и только мы можем устанавливать правила кровопролитной игры? По праву ли крапленые ведущие узды томятся в наших руках?

«Люди — цари природы», — подумаете вы, и это знает каждый.

Сознание. Мышление. Членораздельная речь. Высокоразвитый головной мозг.

Апогей смертного совершенства. Всего за один давно ушедший тысячелетия назад миг была одержана бесчестная победа над животным миром, стоило лишь нашим предкам спуститься с верхушек деревьев, обзаведясь домом в скале. Что ж, превосходство человечества неоспоримо.

Монументальная многовековая истина.

И все же, победив, людское племя так и не смогло безмятежно пожинать блага правящего триумфа. Никогда не сможет. Высшим смертным сроду не сыскать покоя завоевателей.

Тревога, вплетенная в цепь ДНК.

Прогнув мир существенно отличающихся от нас существ, мы ежечасно пребываем в неустанном поиске новых противников. Годами. Столетиями. Тысячелетиями вычленяем различия в разношерстном кругу нашего вида. Миллионами искореняем подобных нам индивидуумов.

Люди против людей.

Откуда такое ярое стремление к уничтожению собрата? Отчего подмечаем исключительно различающие нас вещи? Ведь на планете не отыскать существ безусловно — до последней черточки на коже, до последней мысли — идентичных друг другу. Абсолютно ни единой пары.

Но мы попросту не способны перестать выискивать врагов…

***

      …Двенадцать лет. Он с нескрываемой радостью бегает по кабинету, безостановочно размахивая перед лицом отца письмом от капитана команды по квиддичу, ведь в нем сказано, что с сентября на позицию ловца ставят именно его! Регулуса Блэка. Он восторженно рассказывает Ориону о тактиках, которые собирается показать в игре, а тот с назидательной улыбкой наблюдает за ликованием, не обращая никакого внимания на бурчание угрюмых портретов со стен кабинета: отец не желает лишать его радостного смакования новостей по прихоти брюзгливых предков, позволяя немного побыть ребенком и выплеснуть нужные эмоции — тот всегда его понимал… Но вдруг тихо скрипит дверь, и в проеме показывается недовольное лицо матери. Один острый возвышенный взгляд Вальбурги, не терпящий ребячеств, и триумфальное счастье перевоплощается в сдержанное пожинание успеха…       «Регулус, ты должен сопротивляться. Соберись», — эхом раздался звонкий голос поверх воспоминаний, но тут же растаял.       …Шесть лет. Друэлла, громогласно повышая голос, отчитывает его из-за упрямого нежелания есть отвратный суп из брокколи: она запрещает ему уходить с кухни и присоединиться к играющим в саду сестрам и брату до тех пор, пока тарелка не будет пуста. Его переполняют возмущение и горечь обиды, он остервенело продолжает вертеть головой, отказываясь от ужасного пайка. Тетя же говорит, что он больше не получит ни единой конфеты до конца лета, что он не увидит ни единой игрушки, что… Резко вспыхивает подол бледно-персикового платья Друэллы — огонь быстро бежит по материалу, и на кухне возникает гробовая тишина, разбавленная потрескиванием полыхающей ткани. Регулус раскрывает рот в удивлении, но быстро осознает: всему виной именно его магия. Тут же пугается и вцепляется в ложку, полагая, что тетушка теперь еще больше рассвирепеет и лучше бы все же съесть суп. Но та лишь с осчастливленной улыбкой убирает огонь, гладит его по голове, поздравляя с пробуждением магии, и ставит перед ним целую пиалу конфет…       «Выстрой стену. Выгони меня из разума», — надтреснуто вымолвил глас и снова исчез.       …Четырнадцать лет. Урок по травологии подходит к концу. Регулус весь искусан колючими щупальцами цепня. Вымотан и валится с ног от усталости, но на его лице сияет блаженная улыбка, ведь рядом стоит Гермиона и говорит ему, как хорошо он справился с извлечением плодов. Шутливо сетует, мол, где же он был все эти годы, когда она мучилась с непутевыми напарниками по работе в классе. Регулус же молчит, неспособный вымолвить ни слова; скромная девочка из Пуффендуя, которая нравилась ему еще с первого курса, наконец-то обратила на него внимание. Он трясущимися руками подписывает баночки с соком плодов цепня, пытаясь заставить себя решиться на отважный шаг, и вполуха слушает, как Гермиона, уже собирая вещи, рассказывает про мази, предназначенные для борьбы с царапинами от колючек, а затем прощается, намекнув, что на следующем уроке хотела бы вновь быть с ним в паре. Уже выходит из теплиц, и Регулус, наконец-то, набирается смелости пригласить ее на свидание в Хогсмид… Гермиона улыбается и, раскрасневшись, соглашается…       «Я почти не чувствую твоих стараний. Ну же», — разочарованно прошипел голос, удрученно вздохнув.       …Восемь лет. Вальбурга наотрез запрещает полеты без родительского присмотра и даже тогда не позволяет подниматься выше первого этажа. Сириус категорически с ней не согласен, и он — тоже. Небо манит их обоих, поэтому они продумывают план действий, незамедлительно претворяют тот в жизнь. Ровно в полночь с чердака доносится возня — Сириус заранее пробрался и выпустил мышей, успев ускользнуть обратно в комнату до того, как те доедят сыр, — и, когда вездесущий Кикимер отправляется проверить, откуда идут звуки, они прошмыгивают из спален, устремляются к кладовке домовика и выуживают оттуда две метлы. Затем тихо выбираются из дома и всю ночь летают в облаках. Первый полет так высоко в небе, первое ощущение всепроницаемой жгучей свободы… первое неудачное приземление — случайно сбивают забор в палисаднике. На утро мать в бешенстве залетает к ним в комнаты и будит их, устраивая экзекуцию. Сириус ни капли не раскаивается. Регулус же поникает под гнетом вины…       «Борись. Еще сильнее. Я уже практически ничего не вижу. Ты на правильном пути».       …Тринадцать лет. Черный пес выглядывает из леса, озадаченно смо… Нет!       Пришлый треск откуда-то извне взмахом хлыста оборвал показ явственных картинок, выбранных незримым в разуме гостем, и туманные блики воспоминаний, перебегающих нелогичным сайгаком — ни капли не следующих реальному ходу событий, — вмиг почернели. Исчезли. Оставив после себя только непроглядную тьму, где сознание сделало головокружительный кульбит и пришпорило синапсы, отбросив его назад в жестокую и режущую кости реальность.       «Черт…»       Регулус сделал судорожный глубокий вдох, глотнув больше воздуха, чем смогли бы вместить легкие, затем колкий под сердцем выдох. Голова трещала по швам черепной коробки, а мысли плясали оборванным маршем. Глаза все никак не желали открыться: веки жгло изнутри. Сердце бешено колотилось, а пульсация вен грозила лопнуть те словно шарик. Любимая черная рубашка ощущалась влажной и тесной. Было такое ощущение, будто кто-то грубо выдернул его из тела, а затем так же жестко кинул обратно в кожистую оболочку, позабыв избавить от боли мучительного возврата. Он машинально сжал руки в кулак, лихорадочно хватая подушечками пальцев пыль.       «Пыль?»       Рваное дыхание с каждым новым поступлением кислорода неспешно восстанавливало ток связи от мозга к телу; кое-как собрав себя по кусочкам после отдаленного путешествия — мысль к мысли, дыхание к дыханию, — Блэк понял, что находился в горизонтальном положении: поясница и отброшенные далеко от тела локти упирались во что-то твердое, подсказывая, где именно он лежал — на полу. Наконец, посул сознания о стремительном броске, донесшийся минуту назад на задворках разума, когда картинки памяти неумолимо шелестели перед взором, был разгадан: он снова свалился с ног в попытке устоять перед легилименцией.       «Мда. Казалось бы, что сложного в защите разума… Но, видимо, куда проще в одиночку уберечь дом от сотни драконов, чем мысли всего лишь от одного человека».       С трудом приоткрыв веки, он подрагивающей рукой смахнул с лица мешающие взору волосы, прилипшие к увлажнившейся коже. Ничего не видно. Проморгался, борясь с покалыванием в уголках глаз, стараясь высмотреть хоть что-то. Однако забастовка зрения по-прежнему не желала снять стопор с мировосприятия, окружение было все так же расплывчато. Он нахмурился и мотнул головой в попытке ускорить пропажу туманной пелены, но тут же понял свою ошибку: отнюдь не густые вьющиеся локоны или же дымка на сетчатке препятствовали разглядеть перед собой хотя бы пару сантиметров пыльного кабинета — виновата была бьющая по глазницам режущая головная боль, давшая о себе знать в десятикратном размере при необдуманно резком движении.       «Опять нужно купить мазь от ушибов».       Приложив ладонь к затылку, откуда паутиной расходилась пульсация, Регулус нащупал место удара и задумался над тем, что же послужило первопричиной острой боли: безуспешные попытки сопротивляться проникновению в разум или же удар затылком о ножку стула, стоящего позади. Решив, что и то, и то наложило определенный эффект к возможному сотрясению, он отбросил попытки растереть саднящее место и собрал оставшиеся силы в кулак. Затем, игнорируя разыгравшуюся мигрень, встал с пола, морщась от неуклюжих покачиваний ослабевшего тела, которое вдруг заломило абсолютно в каждом суставе: казалось, что легилименция, подобно взбунтовавшемуся осьминогу, имела свойство просачиваться дальше головы, пропитывая организм целиком, высасывая все жизненные соки. Он устало помассировал веки и по привычке одернул одежду в подобающее положение.       Перед глазами нехотя расступалась пелена, кусками открывая взору кабинет.       Сквозь мутные, давно немытые стекла окон лениво проникало полуденное солнце, неравномерно рассеивая весенние пучки света по грязному и заброшенному помещению с исчерневшим дощатым полом и синеватыми пожухлыми стенами, которые требовали перекраски уже не один год — те венчали сотни старых потертых шляп всевозможных мастей и вкусовых предпочтений. Развешанных в особом порядке, согласно палитре, размеру и, если присмотреться, количеству прорех.       «Самая настоящая барахолка».       Бывший и, собственно, последний держатель кабинета явно увлекался нестандартным коллекционированием, так как не только стены пострадали от неугомонного собирательства. Широченные и изрядно потрескавшиеся подоконники заполонил всякий ненужный хлам: сдувшиеся желтые подушки, изломанные перья и непонятного назначения стеклянные и металлические вещицы, давно утратившие вложенные им магические свойства.       «Даже опереться не на что».       Здесь, в бывшем когда-то кабинете по чарам, полностью отсутствовали ученические столы, имелись только истлевшие стулья, поверх которых укромно лежали небольшие квадратные дощечки, предназначавшиеся для тренировки концентрации юных волшебников: «Хочешь писать конспекты — сумей удержать доску на весу в качестве парты».       «Хорошо, что методы обучения во многом изменились. Стали более гуманными, что ли… Раньше даже наказания были жестче. Одно подвешивание за пальцы вниз головой чего стоит».       Блэк поежился и отшагнул от стульев ближе к двери; ноги все еще не желали исправно выполнять роль опоры всего тела, и для устойчивости он облокотился спиной на прохладную деревянную поверхность. Блаженно выдохнул, ощущая смещение температуры организма к удобоваримой отметке. Затем еще раз проморгался, полностью восстановив фокус зрения.       Ровно напротив него, в другом конце кабинета, угнетенно располагалась черная раскуроченная временем доска, под ней валялись куски пожелтевшего мела, а рядом стоял громоздкий профессорский стол из темного дерева, на который лениво опиралась бедром Гермиона Грейнджер, застывшая в раздумьях с крепко зажатым меж пальцев древком: ее зрачки медовых глаз, устремленные к окну, бегали из стороны в сторону, следя за происходящим на улице, где на квиддичном поле петляли метлы, оседланные игроками пуффендуйской и когтевранской команд.       Сегодня проходил решающий матч, от которого зависело, с кем через месяц схлестнутся в схватке слизеринцы, вырвавшиеся вперед еще в начале года благодаря искрометному мастерству их ловца — Регулуса; но, к сожалению, пусть и в качестве зрителя, тот был вынужден пропустить эту захватывающую, судя по доносившимся из приоткрытой форточки крикам, игру. Уже шесть долгих недель — даже не заметил, как промозглый февраль сменил теплый март, — он практически все вечера, практически все свободные минуты, посвящал занятиям оккллюменции, где из раза в раз прогибался под давлением жесткого и неумолимого напора от заклинаний Гермионы. И ему все чаще начинало казаться, что с каждым новым ударом об пол, с каждым неудачным завершением долгих часов тренировки он только больше терял способность к выкладке хрупких — а других и не удавалось выстроить — баррикад, предваряющих доступ к сокровенным тайнам его разума.       — Ты опять пренебрег советами, — неприятно полоснул по ушным раковинам отстраненный девичий голос, и Регулус скривился: боль в голове все еще не ушла, отбивая молоточком неприятную симфонию барабанящей пульсации.       — Очистить разум не так-то просто, — просипел он, не узнавая свой собственный тембр, прозвучавший необычайно низко.       Грейнджер понимающе усмехнулась и слегка вытянула шею, чтобы рассмотреть кого-то за окном; Блэк, пользуясь ее отвлеченностью, медленно выпрямился во весь рост, ощущая, как позвонки с недовольным натяжением в мышцах встали на место, затем прочистил горло, которое сразу же запершило, будто в том поселились неуемно царапающиеся кошки, орудующие невероятно длинными когтями. Неужели снова кричал? Смахнул капельки пота со лба и скрестил руки, пряча колотящую тряску во всем теле.       — Я готов.       Удивленно вскинув бровь, Гермиона в момент метнула голову от окна и внимательно вгляделась в его бледное лицо, черты которого он старательно пытался удержать в режиме неукоснительной решительности; Регулус стоически одергивал каждую подрагивающую мышцу тела на положенное место, надеясь обмануть пристальное внимание беспокойства, но Грейнджер все равно отследила легкую дрожь в предательских коленках и тяжело выдохнула, спрятав свою палочку в карман распахнутой темно-зеленой вязаной кофты — она часто одевалась в цвета его факультета.       И ему это определенно нравилось.       — Регги, твоя задача научиться окклюменции, а не загреметь в лазарет. Думаю, на сегодня достаточно, — Гермиона оттолкнулась от стола и быстро приблизилась к нему: эхо от каблучков черных туфлей-лодочек звонко отстучало в его многострадальной голове. Она изысканно присела, подняв позабытое им на пыльном полу древко. Черт. — Матч скоро закончится, рискну предположить, что Людо с минуты на минуту поймает снитч.       Фыркнув, он медленно вытянул из протянутой руки свою палочку, пальцы даже почти не дрогнули. — Бэнгман не такой уж и хороший игрок. У нас есть час, а может, и все три, — охриплый голос пропитала надменность.       Грейнджер лукаво ухмыльнулась, зная, как Блэк гордился своими выдающимися способностями на фоне ловцов из других команд; и все же, она хоть и не разбиралась в квиддиче, но знала, кто хорошо играет на ее факультете, а кто — нет, поэтому закатила глаза на неудачную попытку склонить решение в другую сторону.       — Ладно-ладно, он хороший игрок, но у нас точно есть минут двадцать-тридцать. Я правда готов попробовать еще раз, — заискивающе улыбнувшись, он беззаботно прокрутил палочку в руках, всем станом излучая здоровый дух, однако от стены отходить пока не решился.       Гермиона скептически прищурилась, впившись пронизывающими зрачками в уверенный, но уставший взгляд Регулуса, и ее миниатюрная ладошка взвилась вверх, полностью укрыв его похолодевшие скулы. Горячие пальчики провели по коже, наделяя таким нужным теплом. Он и не заметил, что успел продрогнуть: сразу после падения и окончания посягательства на разум его кровь напоминала вскипевшую смолу, а теперь — ледяной океан; но он все же надеялся, что Грейнджер не сочтет это дополнительной причиной к завершению сегодняшней тренировки…       Ведь Блэк очень хотел продвинуться дальше, научиться владеть собой и разумом, оберегать тот от лазутчиков, особенно в условиях той работы, которую они выполняли. Никто из Пожирателей не был защищен от неудачи попасться в плен, и ему не доставляло удовольствия представлять, как Бартемиус Крауч, лишь заглянув в его разум, сразу выудит все ответы, даже не начав допрос, а ему было что скрывать: самая главная причина сокрытия памяти стояла прямо перед ним, волнующаяся за его здоровье, нежно прикасающаяся пальцами к коже его скул, прекрасно видящая его тревогу и его страхи поневоле выдать ее причастность к Пожирателям смерти в случае беспощадного расклада карт от злодейки судьбы.       Регулус слегка повернул голову, приникнув губами к девичьему запястью, безмолвно убеждая ее, что он в силах справиться еще с одним нападением на чертоги памяти, и та, наконец, сдалась, смягчив требовательный взгляд.       — Последний раз, Регги, и мы идем к домовикам за чаем и огромным пирогом с патокой, — притворно грозно произнесла Гермиона, но пробивающаяся тень улыбки с головой выдавала ее удовлетворение теми мыслями, которые она уловила в его голове; засунув руку в карман кофты за древком, она отошла на пару шагов назад. Вскинула то, устремив кончик прямо между его глаз. Вновь нацепила амплуа преподавателя, которое ей очень шло. — Сконцентрируйся, сосредоточься на своей цели. Ты должен уловить присутствие в разуме, выследить мой путь и выдворить за границы сознания. Готов?       Блэк глубоко вдохнул, почувствовав небывалый прилив сил и оттолкнулся от стены. Уверенно кивнул, сжав в руках палочку.       — Да.       — Легилименс, — мир вновь исчез, погрузив его в туманную картинку воспоминаний, те зашелестели перед глазами, подобно страницам толстенной книги, не задерживаясь на чем-то одном, выискивая самое трепетное, самое болезненное, самое личное…       …Четырнадцать лет. Платяной шкаф открывается, и оттуда вылетает туманная дымка. Секунда, и та перевоплощается в подвешенный в воздухе зеленоватый гобелен семьи Блэк. Вцепившись в древко, он замирает на месте, а дыхание сбивается с пути, грозя придушить. Среди тысячи ветвей выжжен только один человек. Регулус Арктурус Блэк. Его самый потаенный ужас с момента ухода брата из дома — отчаянный возглас сознания о страхе повторить судьбу Сириуса. Он отшатывается назад и, зажмурив глаза, делает взмах подрагивающей рукой, вспомнив первое, что пришло в голову для удовлетворения заклинания. Ридикулус! Неистовый выкрик, колотящееся в убийственном ритме сердце. Он открывает глаза. Гобелен исчез, а на его месте — картина с троллями в балетных пачках. Следующий! Не успевает он отойти, как перед глазами уже нет забавной картины: на полу лежат два мертвых тела в черных мантиях, лиц не видно за капюшонами, всюду кровь. Мужчина держит за руку женщину, безымянный палец которой венчает массивное золотое кольцо с черным камнем. Он поднимает взгляд. На бездыханные тела смотрит бледная Гермиона. Ужас застыл в ее глазах, но она уверенно держит палочку. Разъяренный взмах с заклинанием — боггарт разлетается на части, и она стремительно покидает кабинет. Ему не нужно было спрашивать, чтобы понять, что страх Грейнджер — мертвые родители…       Регулус изо всех сил старался сопротивляться насильственному воспроизведению, судорожно отыскивая призрачную кромку незаметного присутствия Гермионы, прощупывал каждый уголок, каждую цепочку проскальзывающих картинок; изворотливые девичьи путы казались не только неощутимыми и неосязаемыми, но и неуловимыми, словно она нейтрино , способное пробраться в любого, однако мир еще не придумал, как его отловить.       …Одиннадцать лет. Белокурая третьекурсница с Когтеврана протягивает ему шоколадную лягушку, услужливо поинтересовавшись, почему он плачет. Утерев слезы, Регулус прищуривается и недоверчиво осматривает нарушителя горестного одиночества. После недолгих раздумий, он неуверенно принимает сладость и, откусив кусочек, все же решается поделиться с доброй девушкой причиной своих печалей: рассказывает ей, что дело в брате, которого ненавидят все слизеринцы, те считают таким же взбалмошным и его. Отказываются с ним дружить и избегают его компании. Девушка горько улыбается и присаживается рядом, выудив из сумки целую кучу сладостей из Хогсмида. Она не спрашивает, есть ли у него, с кем можно поговорить, и знает ли обо всей ситуации сам Сириус. Вместо этого они сидят под лестницей до самого ужина, поедая сладости и разговаривая обо всем на свете. Его отпускает грусть. Появляется надежда на лучшее, а добрая третьекурсница Когтеврана по имени Пандора становится первым его настоящим дру…       Картинка помутнела, затерявшись в блеклых струнах памяти — там, где ей и положено было покоиться. Он осознал, что смог остановить воспроизведение воспоминания, не потеряв при этом контроль над телом. Почувствовал, как немного ослабло влияние на разум из-за остроконечного трепета стыда, пробудившего силы к сопротивлению, ведь ему совсем не хотелось, чтобы Гермиона видела его слезы: да, то были слезы одиннадцатилетнего мальчика, но…       «Я и не знала, что именно так началась ваша дружба. И раз ты сам не рассказал, я на верном пути. Чувствую, что ты нащупал мое присутствие. Молодец».       …Тринадцать лет. Черный пес выглядывает из леса, озадаченно смотрит на него желтыми, как луна, блюдцами грозных глаз. Склоняет мощную голову вбок и… Нет!       Воспоминание моментально померкло, рассыпавшись на глазах, он оттолкнул то глубже, стараясь опечатать навеки, не желая пробуждать больше, чем хотелось бы, деталей из событий того дня. Регулус ощутил, как дрогнуло сознание, сотрясаясь то ли от боли, то ли от жгучего желания укрыть маленькую крупицу чужого секрета, по случайности загулявшего когда-то к нему. Он и сам не знал, почему до сих пор хранил то в самой глубинной пропасти своей памяти, пряча даже от самого себя…       «Хмм. Ты не хочешь, чтобы Я видела это воспоминание, или действительно научился сопротивляться?»       …Тринадцать лет. Черный пес выгля…       Глухой треск переломившейся деревянной поверхности моментально привел его в чувства, Блэк неожиданно вынырнул из пучины непроглядного вязкого моря и кубарем вернулся в знакомую гавань подальше от пенного шторма мыслей, памяти и голосов. Наступила тихая тьма высвобожденного от влияния разума. И, тяжело дыша, полностью наплевав на боль, Регулус резко открыл пышущие резью глаза, ожидая увидеть потолок, удрученно обнаружить, что он вновь свалился с ног.       Прям болезненные замашки мазохиста — обжечься собственным провалом.       На этот раз взор просеялся быстро, оставив лишь молотящее постукивание в черепной коробке; и, вопреки, казалось бы, очевидному исходу борьбы с легилименцией, он искренне удивился, когда перед глазами был пол, а не потолок, что он все так же стоял на ногах, в том же месте и в том же положении, все так же вцепившись в древко до белесой полоски на пальцах, где отхлынула кровь. Брови взлетели сами собой, почти поравнявшись с кромкой волос, отразив неприкрытый вопрос: откуда тогда послышался треск дерева? Кисти его рук слегка онемели, подрагивая в такт стуку в ушах, он чувствовал неимоверную слабость, но на лице вдруг заиграла утомленная счастливая улыбка: все же упоительная радость оказалась превыше озадаченности, ведь у него впервые получилось не только выгнать Гермиону из головы, но и устоять на ногах. Он улыбнулся еще ослепительней и поднял взгляд вверх, ожидая встретить гордость и похвалу в гла…       Блэк моментально сорвался с места, позабыв о триумфе, позабыв о бессилии, так как в противоположном конце кабинета лежала Грейнджер, заваленная обломками огромного деревянного стола, а вокруг витала потревоженная взвесь пыли с воздухом. Он остервенело принялся отбрасывать доски, не обращая внимания на занозы, всецело занятый высвобождением Гермионы. И, откинув все, опустился возле нее на колени, судорожно отряхивая ее запачканную пылью и опилками одежду, проверяя на ранения, не замечая, что та мило улыбается, ни капли не сопротивляясь манипуляциям, сопровождаемым потоками сбивчивых вопросов о том, как она себя чувствует, поранилась ли, может ли встать. Блэк и дальше бы продолжил свой встревоженный ритуал спасительной операции, если бы девичьи руки не ухватили его дрожащие запястья, привлекая внимание. Он поднял растерянный взгляд.       — Все хорошо, Регги. От твоего заклинания пострадал только стол, — Гермиона ободряюще подмигнула, сдув разметавшиеся по лицу кудри, и подала знак, чтобы он помог ей подняться. — Скажу честно, не ожидала, но ты молодец! — встав на ноги, усмехнулась она и взмахнула древком в сторону поломанной школьной утвари. — Репаро.       Доски и щепки со скрежетом вернулись в первозданное состояние, даже слой пыли приземлился на положенное место. Регулус прикусил губу, неуверенно оглядывая неоправданно довольную девушку, искрящуюся гордостью и не замечающую своего растрепанного вида: волосы распушились, кофта надорвалась, а белая рубашка потеряла несколько серебристых пуговиц на воротнике, высвободив горло и ключицы; над бровью краснела тоненькая полоса прорезанного деревяшками ранения. Он виновато заломил пальцы, пребывая в смутных чувствах, не зная, может ли теперь радоваться успеху, ведь причинил боль Гермионе, отбросив заклинанием в другой конец кабинета.       — Я не хотел. Я… — плавно махнув рукой, та прервала его раскаяние и с теплом в глазах осмотрела взволнованное лицо. Склонила голову вбок.       — Регги, видел бы ты, как далеко отбросило моего отца, когда он обучал меня окклюменции… Уверенный в том, что я не скоро смогу сопротивляться, он выбрал неудачное место у окна. Собственно, его вышвырнуло с третьего этажа, — легкий смех завибрировал в голосе. — Я так же, как и ты, испугалась и побежала на помощь, но все, что увидела через осколки в раме, — так это целого и невредимого отца, стоявшего внизу и сокрушающегося над тем, как он мог взять и пропустить заклинание.       Гермиона захохотала во всю силу, ухватившись ладошкой под животом: воспоминания доставили ей приятное удовольствие от презабавной ситуации былых событий. Заливистый смех заманчиво звенел в стенах укромного кабинета. Такой радостной он давно ее не видел. Смеющейся от души, будто не было всех этих напряженных месяцев, бок о бок сопряженных с опасностью, будто они снова обычные подростки, не обреченные тяжкой судьбой. И, неожиданно для самого себя, Регулус расплылся в улыбке, полностью потеряв груз вины.       — Хорошо, что ты не так самоуверенна, как твой отец, — он машинально растер все еще саднящий затылок, смахнув остатки пыли с воротника.       — Что верно, то верно, — в уголках глаз проступили слезы задорного хохота, и она промокнула те рукавом. — Не хотелось бы посвящать всю школу в наши уроки таким интересным способом. Мне бы не простили срыв матча, — иронично подытожила Гермиона.       Блэк усмехнулся, наблюдая за тем, как, окончательно успокоившись от смеха, Грейнджер ловко поманила палочкой отлетевшие пуговицы обратно к рубашке, а затем восстановила сложный рисунок вязаной кофты — все петельки вернулись в стройный ряд.       — Кстати, о воспоминании, которое я видела до того, как совершила незапланированный полет, — переведя на него взгляд, сказала она, и Регулус немного напрягся, не желая поднимать разговор о черном псе, но та его удивила. — Ты заказал костюм? Помнится, в приглашении указано, чтобы он был то ли из пробкового дерева, то ли с вплетением маковых лепестков, — она задумчиво устремила рассеянный взгляд в никуда, припоминая формулировку.       Путаница в голове прояснилась достаточно быстро: Гермиону интересовал совсем не пес, и встревоженное упущение отразилось на его лице.       — Нет… — тихо произнес Блэк и почесал палочкой возле уха, ругая себя за забывчивость. Как он мог позабыть о Пандоре и ее предстоящей свадьбе? Нужно было не только пошить костюм, но и найти того, кто бы взялся за такую работу. Праздник назначили на первые дни лета, а с учетом предстоящей задачи по костюму и странному списку подарков, из которых нельзя было понять, что отыскать проще… Что ж, времени оставалось действительно немного. — Ты почти правильно помнишь, но вплетения мака должны быть в галстук.       — О, точно-точно. Честно, если бы я не знала о пристрастиях Пандоры и Ксенофилиуса, то решила бы, что в приглашении допущена ошибка или же заключена шутка. Но в данном случае сомнений нет… — она потерла кончик носа, борясь с чихом, а Регулус хохотнул, памятуя частые прогулки с Пандорой по территории Хогвартса в поисках существ, о которых он не слышал никогда в жизни, или как Ксенофилиус уговорил подвезти того на метле в самую чащу зачарованного леса за сбором дыхания потусторонних цветов… Таких странностей набралось на целую книгу, и все же ни он, ни Гермиона не считали тех умалишенными, скорее — исследователями интересных чудес, которые имеют место быть, если в них достаточно верить. — … В общем, я догадывалась, что ты отложишь дело до последнего, и сама нашла портного. Тебе нужно только появиться на примерке.       — Спасибо, — он шагнул к Гермионе, цепко заключив в свои объятия, совсем позабыв о ломоте во всем своем измученном тренировками теле, отчего то услужливо напомнило о себе, и он слегка содрогнулся. Но, даже несмотря на тянущую боль, тот не отпрянул. Напротив, еще крепче прижался к ней, наслаждаясь близостью с родным душе человеком, оказывающим поддержку абсолютно во всем, начиная от пустяков и закачивая непосильными задачами. Судьба все же бывает благосклонна, раз та подарила ему Гермиону. Сдув кудрявую прядь с виска, он поцеловал ее в нежное местечко с еле заметным шрамом. — Уверена, что не пойдешь со мной? Приглашение на нас двоих.       Обняв его так же крепко в ответ, она уткнулась щекой в плечо. Горячее дыхание согревало кожу через плотный материал рубашки. Он запустил руку в ее волосы, перебирая пальцами пышные локоны.       — Да… Ты же знаешь, утечка имен Пожирателей смерти вряд ли попала в Министерство, иначе бы меня уже допрашивал Крауч, но… — Гермиона поежилась, и Регулус полностью разделил это веяние ужасающего опасения. Бартемиус Крауч, руководивший поимкой сторонников Темного Лорда, всецело прибегал к методам, сравнимым с допросами-пытками самих Пожирателей, а иногда, если верить слухам, даже превосходил в жестокости самые смелые предположения мыслимых и немыслимых способов нанесения телесного или душевного вреда в целях получения информации, — все же Орден точно знает о моей причастности. И одно дело попытаться напасть в школе, а другое — на свадьбе, где среди пребывающих навеселе гостей похищение осуществить проще, чем вызвать Люмос.       Хорошо обдумав слова Гермионы, он кивнул: его-то никто еще не подозревал в причастности к Пожирателям смерти, поэтому появление на свадьбе Лавгудов не должно было омрачиться неприятными стычками, даже если там все же окажется кто-то из Ордена.       — Ты права, — он зарылся носом в каштановые кудри, вдыхая любимый еловый аромат ее шампуня. Сегодня не было ежевичных ноток. Тихо прошептал, коснувшись губами краешка уха: — Нельзя, чтобы ты рисковала. Придумаем какую-нибудь убедительную причину для Пан…       Раздался оглушительный стук по стеклам мутного окна. Они вздрогнули, моментально отстранившись друг от друга, и направили палочки на источник звука. Уединенность улетучилась быстрее, чем пыльца на ветру, взбеленив реакцию, направленную на постоянную готовность отражать возможную атаку. Но по ту сторону здания Хогвартса не затаилось предполагаемых врагов, там лишь суетливо летали две черные, как смоль, совы, которые в нетерпеливом предвкушении, когда их впустят внутрь, ударялись то клювом, то лапками о стекло.       Регулус и Гермиона вопросительно переглянулись, никто из них не ожидал сегодня писем, особенно вечером — те обычно прилетали во время завтрака. Опустив оружие, они подошли к окну, впуская недовольных промедлением сов, те впорхнули внутрь и, описав круг по кабинету, пристроились на преподавательском столе: у каждой совы к лапке было привязано по письму из золотистого пергамента с до боли знакомой Регулусу печатью дома Лестрейндж. Он приблизился к пернатым почтальонам и отцепил послания, передал один конверт Гермионе и порывисто развернул свой, пробегая по витиеватым черно-золотым строчкам.

Регулус Арктурус Блэк.

Приглашаем вас на празднование ночи ведьм. Тридцатого апреля в 23:00.

Место проведения: поместье Лестрейндж.

Ожидаем вашего появления и услужливо напоминаем: Вальпургиева ночь благоволит маскам и красным цветам.

Мистер и Миссис Лестрейндж

      Нахмурившись, он несколько раз перечитал приглашение, гадая, почему оно пришло только на его имя: обычно те приходили на всю семью, и то не ему, а родителям; но размышления оборвала Гермиона, получившая, судя по всему, аналогичное письмо — она шумно свернула бумагу, быстро описала палочкой зигзаг, прошептав заклинание, и послание взлетело вверх, постепенно снедаемое маленьким синим огоньком. Разгорающимся с концов, постепенно пробирающимся к сердцевине; пергамент, полыхая среди танцующих языков пламени, неотрывно завлекал взгляд, напоминая собой покачивающийся шарик света от Люмоса, правда, тот обычно имел белые оттенки, дарующие проблеск для взора среди тьмы, а этот — только спектр голубых тонов, утопающих в темной синеве.       Вечно можно смотреть на многие вещи, но огонь всегда занимал особое место среди неописуемых красот. Регулус свернул свое письмо и подкинул то в качестве дополнительной подпитки для извивающегося, но не греющего пламени. Ситуация в отчищенном от вопросов разуме немного прояснилась — послания получили все Пожиратели смерти.       — Знаешь, от чая я бы не отказался.

***

~

Месяц спустя

~

      Блэк придирчиво всмотрелся в массивное прямоугольное зеркало, высившееся вплоть до потолка, — фанатично начищенное до невыносимо сияющего блеска то кололо любой, даже подслеповатый глаз. Поэтому он немного прищурился, чтобы полностью рассмотреть беспристрастное мнение отражающей поверхности о его внешнем виде в новом, недавно пошитом костюме.       С гладкой стеклянной плоскости хмуро взирал казавшийся ему незнакомцем худощавый юноша с поникшими покатыми плечами и уставшим точеным лицом; все его вымученное тело напевало о тоскливой печали, но только не контрастно выделяющиеся глаза. Серо-голубые и неоправданно яркие. Искорки в радужках будто насмехались над выцветшим тоном кожи, излучая безмятежный восторг, ни капли не отражая обременяющую хозяина мирскую тяжесть телесного ядра. Совсем наплевали на обусловленную распространенным выражением работу — зеркал чертогов души. Они лишь сияли ярым потусторонним огнем, будто к ним подселилось нечто темное и упоительное, с чем сознание все еще пыталось бороться, но, казалось, все старания тщетны: нутро уже навеки утопилось в подлой черни.       Целиком. Подчистую выгнав проблески света.       Регулус закусил губу, отгоняя неприятную ассоциацию к собственным глазам, вновь навеявшую мысли о тернистой тропинке бытия, — те слишком часто его посещали, тормоша бессонными ночами и угнетая одинокими полетами на метле. Занимали практически все свободное время. И все же позволял он себе слабость раздумий только вдали от Гермионы, зная, как ту беспокоило его двоякое отношение к выполняемой ими уже четвертую неделю работе.       С каждым разом все тяжелее успокаивать совесть.       Через два дня после прорывного успеха в окклюменции под кожей загорелась метка, призывая на очередное задание, где их отряду наказали отлавливать маглов, породивших волшебных детей. Как животных загонять и тех, и тех в безвыходный угол — ловушку с предопределенным концом. Списку осужденных, казалось, не было конца. Как и чужеродному металлическому привкусу на языке, въевшемуся прямо под кожу. Детей — возраст неважен — они уничтожали на месте, а родителей-маглов забирали с собой, переправляя в темницы Лестрейндж-Мэнора. Зачем? Ему не положено знать. Сплошная кровь убитых и крики боли плененных. Регулус пропах смертью насквозь, окончательно потеряв счет приговорам, исполненным лично его рукой. Целый месяц убийств. Нескончаемые недели ночных набегов. Он уже почти не ощущал себя человеком, никак не предвидев, что — вопреки годам уверений Вальбурги, согласованных с идеологией Пожирателей смерти, — избавление от «грязной крови» окажется настолько тяжелым испытанием.       Почему? Он и сам хотел бы знать, с какой стати болезненное смятение, взявшееся из ниоткуда, зажало его в свои мертвенно крепкие тиски, скинув прямиком к невидимой ранее двери, препроводившей в совершенно иной мир. Мир, решительно опровергающий безоговорочные, всецелые и твердые убеждения, что маглы и маглорожденные — ничем не сопоставимые с волшебниками, истинными верхами мира, — всего лишь отвратные животные; лишай жизни, сколько пожелаешь — словно свиней на убое. Никаких сожалений. Никакой жалости. Никаких сомнений… И все же, даже невзирая на столь проникновенные утверждения, заложенные в его голову с пеленок, встретившись с «грязной кровью» так близко, как никогда прежде, нечто все-таки пошатнулось в уверенном доселе сознании.       Оглушительно затрещало, просыпая гранитную пыль очевидно нерушимых суждений.       Блэк ощущал себя полностью дезориентированным, не обнаружив при непосредственном контакте с маглами никаких различий: речь, мольбы о пощаде, осознанность взгляда, страх во всем трясущемся теле, даже кровь, струящаяся из ран, — все присуще и чистокровным волшебникам, да даже полукровным. Отсутствовало лишь магическое ядро, но Регулус не мог считать их за это животными. Ни маглов, ни порожденных ими волшебных детей.       «Убеждения» и «Совесть» непримиримо поделились на два противоборствующих лагеря, боем теснясь в голове. Ужасающий страх в плененных глазах и проникновенные крики силились практически подчистую искоренить тонкую — вживленную воспитанием — грань различия между магами и немагами. Препятствуя всецелому погружению в ликующее смакование важности дела — истребления ненужного пятна на карте волшебного человечества. Стремления к положенному возвышению магов, бесперебойно когда-то горевшего коптящим пламенем в захваченной близлежащим успехом душе… Ужасающая и пожирающая внутренности потерянность среди непрошенных и опасных мыслей — это пугало его, ему не нравились новые думы. Он не хотел давать волю столь сложным и постыдным вопросам, продолжая безоговорочно следовать воздвигнутым постулатам, как безвольная кукла, внутренности которой бунт непонимания рвал на куски.       А ведь еще год назад Регулус с легкостью мог поддержать мнение Вальбурги о неоспоримой необходимости жестоких мер для искоренения «выродков». Еще год назад он и сам высказывался среди слизеринцев о резонности выслеживания маглов — подобно охоте на лису по весне. Еще год назад он считал тех животными, неотесанными существами, имеющими из схожестей с высшими созданиями-магами лишь оболочку.       «Наполнение. Наполнение же другое. Так мне казалось, но теперь…»       Регулус прикрыл веки и глубоко вдохнул. Медленно выдохнул, попутно мотнув головой, хлестко выгоняя все чувства и мысли. «Прекрати думать о маглах. Ты — маг. Они не такие, как мы. Они отбросы мира. Делай свою работу», — жестко приказал он себе, заученно повторив наказы Долохова, и одернул манжеты нового костюма, всецело вернувшись обратно в примерочный зал.       Больше Блэк не хотел всматриваться в противоречивую глубину глаз. Размышления превысили любой удобоваримый лимит.       Взгляд сфокусировался на отражении в зеркале, где густые локоны, обрамляющие его утомленное лицо, сияли в свете ярких подсвечников помещения, переливаясь аспидными оттенками в такт танцующему пламени свечей, подобно наливным бликам от солнца у темного оникса. Он зачесал назад вьющиеся до плеч волосы — стеклянный близнец повторил. Полы пиджака, доходившие почти до середины бедра, разошлись в разные стороны, несильно стянув застегнутую на одну пуговицу ткань и открыв взору двубортный жилет, кромкой сходившийся с линией брюк.       Черный, ровно по фигуре, элегантный костюм, смотрелся как нельзя на своем месте, подчеркивая только выгодные стороны худощавой фигуры, а идеально подобранный оттенок ткани удивительно сочетался с переливающейся темнотой выразительных бровей и слегка взъерошенных волос. Изнаночная же сторона пиджака, подкладка, имела насыщенный гранатовый цвет с замысловатым узором, как и жилетка с укромно притаившимся в левом нагрудном кармане платком.       «Так, черная рубашка точно есть. Осталось забрать ботинки и мантию в цвет густой крови. Подумать только. Красный. „Благоволит красным цветам”. Хоть не целиком в этом цвете, — Регулус хмыкнул, все еще оценивая взглядом работу мастера. — Ах, да, еще маска. Ее мож…»       Неожиданно раздался сбивчивый лепет со спины, встрепенув поджилки в направлении защитного рефлекса.       — Мастер Блэк, так что скажете? Все пошито точь-в-точь вашим пожеланиям. Мерки соблюдены с ювелирной точностью, — быстро узнав голос портного, Регулус поборол хватательный жест к палочке, оставшейся поверх сумки у стула с одеждой. Он отвернулся от зеркала, обращая взгляд к высохшему годами мужчине, неуверенно выглядывающему из застенья у просмотрового подиума — тот явно не выдержал продолжительного промедления неторопливого клиента, решив ускорить вынесение вердикта. Костлявые пальцы нервно перебирали бугорки кривого, как и сам хозяин, древка, а приветливая улыбка, стягивающая возрастные складки морщин, заученно приклеилась к лицу, не соответствуя тревожному напряжению в плечах. — Если позволите, на мой взгляд, он идеально подчеркивает…       — Благодарю. Мне все нравится, — поспешил оборвать излишне льстивые слова Регулус, ведь выходное убранство действительно скроено четко под него: оттенки, длина, посадка. Абсолютно все. Придраться не к чему. Образцово детализированная и искусная работа, разительно отличающаяся от места ее свершения. Блэк вообще сначала не поверил, что получит здесь что-то путное, прибыв по адресу в первый раз. Самая окраина Лондона с изрядно обшарпанным — внутри и снаружи — зданием явно не подходит для мастера своей профессии. — Несомненно качественная работа, даже несмотря на то, что костюм пошит в рекордные сроки.       — Превосходно, просто превосходно, — энергично взмахнув руками, вмиг оживился скрюченный портной и полностью вошел в примерочный зал. Волнение покинуло осанку мужчины, и он знающе осмотрел свои труды, встав на почтительном расстоянии от подиума. — Точно не ощутимы чары, сэр? Иногда они вызывают легкое покалывание в спине.       Регулус слегка удивился: сколько же их нужно, чтобы они чувствовались?       — Нет. Чары?       — Мисс Грейнджер настоятельно просила отнестись с особым вниманием к чарам, вплетенным в нити костюма. Пара простых — для сохранности ткани, и несколько сложных — для самого мага… Знаете, прежде никто у меня не приобретал столь защищенные вещи, — взгляд портного вдумчиво обратился к стулу, где была аккуратно сложена одежда Регулуса. — Помнится, она всегда придерживалась такому набору оберегов для всех своих заказов.       Блэк озадаченно перевел свое внимание туда же. Поверх мантии и штанов аккуратно лежала черная шляпа с узкими, немного загнутыми полями и продольной вмятиной — ту ему пару лет назад подарила Гермиона.       — Тоже ваша работа? — вопрос был скорее риторическим. Мужчина согласно кивнул, скрестив руки за спиной. — Очень хорошая шляпа. Мне редко нравятся головные уборы, но эту ношу с удовольствием. Любимый предмет гардероба, — тепло отозвался он, ни капли не слукавив.       — Весьма приятно слышать, сэр, но, думаю, отнюдь не красота или комфорт сделали ее такой особенной, — портной понимающе улыбнулся, отметив слегка зардевшиеся скулы клиента. Затем подошел чуть ближе и провел рукой по шляпе, расфокусированно обратив взор куда-то за плечо Блэка. — Мисс Грейнджер — прекрасная девушка. Прекрасная… Само очарование. И частый клиент моего скромного ателье, еще с детства приходила ко мне с родителями…       «Преклонный возраст горазд на разговоры. Дай только повод».       Впитывая новую информацию о Гермионе, он сошел с подиума. Слепящий свет, направленный к зеркалу, исчез, вернув глазам Регулуса комфортный полумрак; за окном — уже?! — садилось солнце.       «Твою ж…»       Его мысли моментально вернулись к насущным делам, он больше не вслушивался в слова пожилого собеседника.       — …Подумать только, еще совсем недавно шла за ручку с мамой, а теперь сама распоряжается делами. Точная копия внешности матери и характера отца. Знаете, мистер и миссис Реддл пре…       Блэк с надеждой покосился на маленькие часы у выхода из примерочной, но чуда не свершилось. Куда-то убежал целый час. Неужели он так долго простоял перед зеркалом? Долохов будет в бешенстве, если опоздать. Хотел же быстро забрать заказ. Он нетерпеливо бросил взгляд на свои вещи, порыв отразился во всем теле.       — …Ох, простите мне мою разговорчивость, оставлю вас, — спохватился портной, отшагнув назад к выходу.       Времени на переодевания уже не осталось.       — Моя ошибка, сэр. К этому времени мне нужно быть уже в совершенно другом месте, — остановив уход мужчины, вымолвил Регулус и, подхватив со стула одежду и сумку с палочкой, торопливо устремился из примерочных по коридору к прилавку. Портной тут же поспешил за ним, с интересом поглядывая на то, как он наскоро укладывает брюки и древко в сумку. — Когда, говорите, будет готов костюм из пробкового дерева?       Мужчина, наученно лавируя между предметами в плохо освещенном пространстве, опять начал суетливо сжимать палочку в руках, будто они вернулись к началу разговора, где Регулус вновь стоял перед ним на подиуме и придирчиво вглядывался в зеркало.       — Материал не из часто используемых, мастер Блэк, — тот согласно хмыкнул, иначе и быть не могло. Портной еле-еле поспевал за размашистым шагом клиента, голос слегка сбился. — Галстук будет готов к следующей неделе, а костюм ближе к концу мая. Я направлю вам сову, как определюсь с датой, но до первых дней лета точно все будет выполнено.       Регулус кивнул и остановился у расчетной стойки, запустил руку в карман сумки в поисках кошеля с деньгами, затем водрузил оговоренную сумму поверх рабочих бумаг с косыми пометками портного, тот уже проскользнул к своему месту и подхватил перо, чтобы принять оплату. Раскрыл мешочек и пересчитал галлеоны — монетки дружно зазвенели в руках у изрядно запыхавшегося, но довольного мужчины.       — Еще раз спасибо за скорый пошив и согласие взяться за необычный заказ.       Портной поставил отметку в бумагах и спрятал галлеоны под прилавок. — Что вы, для меня только в радость попробовать нечто новое. Обыденные предпочтения клиентов имеют свойство надоедать, — Регулус слегка улыбнулся и, обменявшись с мужчиной пожеланиями доброго вечера, надел мантию и шляпу, шагнув к выходу из ателье. Дверца звонко закрылась за спиной, а он удивленно застыл на месте, чуть не столкнувшись с неожиданно появившимся перед ним человеком.       — Белла? — кузина хлестко вытянула руку вперед, схватившись за его плечо, и их утянуло в водоворот трансгрессии.

***

      Заведомо ускользнув от изобличающего прицела ярких фонарей с оживленных улиц Бирмингема, они переместились в тесный и замызганный переулок, где шелест их тихой беседы вкупе с топотом спешащих ног полностью потонул в шуме городка вокруг, а личности благополучно спрятались от досужих глаз в укромной тени неуклонно подступающей ночи: их движущиеся вперед силуэты, так выгодно одетые с головы до пят в черное, успешно сливались в почти что однородное темное пятно с неброской расцветкой стен высоких домов, проеденных не только крысами, но и оседающим поверх крыш токсичным полотном сажи, тоннами низвергаемой в атмосферу с близлежащих фабрик и заводов.       Здешние многоэтажные магловские жилища вплотную соседствовали с остатками давно ушедшего расцвета индустриальной эпохи: практически на каждой улице встречались небольшие обветшалые временем предприятия. И некоторые из них — добивая закашлявшиеся ошметки былой мощи — все еще работали, бесперебойно окутывая небо зольным гнетом, взвивающимся из зловеще высившихся над домами горловин необъятных производственных труб разномастной направленности: металлургия, производство резины, косметическая и прочая химическая убивающая промышленность. Отчего воздух тут, переполненный тяжелыми частицами, грубо давил на легкие, отдаленно напоминая последствия от непрерывного многолетнего курения.       Целый оседающий на альвеолах коктейль плохого здоровья, биллетирующий ускорение к праотцам.       — Ну конечно я рад тебя видеть. Всегда рад, — вполголоса произнес Регулус, объясняясь с уверенно идущей чуть впереди кузиной, и поправил соскользнувшую к затылку шляпу: порывистый прохладный ветер, свистевший в ржавых решетках окон, так и норовил стянуть ту с положенного места. Мерлин, когда-нибудь он ее точно потеряет. — Просто спросил, почему за мной пришла не Гермиона. Вот и все.       Лестрейндж притворно обиженно хмыкнула и внезапно остановилась, рывком прижавшись к прохладной стене, потянув за собой и его. Они синхронно, как две половинки одного целого, обратились в слух, затаив дыхание.       У выхода с проулка так не вовремя появился низкорослый мужчина, застывший на одном месте в упорной борьбе с бунтующим нравом маленького — совсем еще щенок — далматинца: хозяин, бурча себе под нос ругательства, старательно пытался усмирить своего пятнистого пса, который в безуспешных усилиях высвободиться от удавки поводка взбалмошно мельтешил у того в ногах, пробуя побежать то в одну, то в другую сторону; щенок настолько был увлечен попытками получения желанной свободы, что не улавливал ни слухом, ни нюхом близкого присутствия двух затаившихся в тени магов.       Однако, даже несмотря на безоговорочную скрытость их фигур, Беллатриса все равно сердито косилась на выпирающую из убежища объемную сумку Регулуса; он же делал вид, что не замечал сверлящего взгляда, всецело отдав внимание действиям далматинца, находившегося буквально в паре шагов от них, — тот уже перестал мериться неравными силами с непреклонным хозяином, занявшись вместо этого тщательным обнюхиванием угла здания.       «Было бы куда проще трансгрессировать прямо к нужному дому…»       Быстро разделавшись с процедурой по изучению новой местности, пес вальяжно — будто не он с минуту назад скакал в припадочном желании свободы — потянул мужчину дальше по тротуару: деловито и не отходя дальше возможной длины поводка. Перевоплотился в эталон послушания. И, стоило маглу с щенком исчезнуть из виду, они с кузиной двинулись с места, приближаясь к заветному углу здания, ведущему прочь из пропахшего вчерашними помоями проулка.       Ботинки тихо отбивали их спешащий ритм, утопая в грохочущих звуках от очередной фабрики, край которой уже виднелся впереди; оглушительная работа установок, сокрытых в стенах, давила на голову, казалось, что невидимые молоточки вот-вот взобьют мозг до однородной консистенции, превратив тот в розоватую лужицу из нервных волокон.       — У Гермионы другое поручение… — вновь заговорила кузина, слова частично тонули в адски раздражающем шуме. — Я тоже не знаю какое, — с ходу пресекла она уже всплывший в голове Регулуса вопрос и выглянула из-за кирпичной стены дома, провожая убийственным, полным неприязни взглядом спешащих по своим делам людей. Довольно оживленно для вечернего времени суток. Зрение Беллатрисы зацепилось за громогласно смеющуюся парочку маглов на другой стороне, и она поморщила свой остренький нос, огладив в нетерпении палочку. — И вообще, на кой черт тебя понесло на окраину Лондона за костюмом для приема. Я еле нашла это место.       Блэк слегка замялся, моментально прикусив порывавшийся к ответу язык.       Изначально, он планировал приобрести оба костюма — и для приема, и для праздника жизни — у Мадам Малкин, как и всегда, но та отказалась пошить костюм для свадьбы из-за необычной ткани, поэтому, приняв во внимание совет Гермионы, он обратился за помощью в ателье на окраине города, где смогли принять в работу сразу два выходных убранства. Вроде бы логичная и простая причина, однако Регулус не спешил ее озвучить, зная, что подготовка к предстоящему посещению свадьбы Лавгудов точно не сыскала бы одобрения у предвзятой кузины: по ее мнению, ни Пандора, ни Ксенофилиус не относились к правильным чистокровным. Поэтому Блэку совсем не хотелось лишний раз предоставлять Лестрейндж почву для разрушительной характеристики его друзей.       «Впрочем, пояснить выбор как-то нужно».       Он было открыл рот, чтобы сказать: «Так посоветовала Гермиона», — но тут же осознал, что лучше не стоит даже заикаться об этом, так как первые его слова после перемещения были: «Где Гермиона?» Да, Беллатриса попыталась старательно запрятать свои эмоции на пренебрежительное приветствие под маской, но он-то заметил, что ее это сильно задело.       Жесткая на первый, второй, да и третий взгляд кузина достаточно трепетно относилась к кровным узам. Нерушимо. С детских времен и до сих пор. Нетленно ценила каждого, кто носил фамилию Блэк, ведомая всецелой первостепенностью семьи: на иерархической лестнице приоритетов Беллатрисы родственники находились намного выше не закрепленных браком увлечений и тем более лучших друзей. Проявляла она свою привязанность, конечно, весьма спорными способами, но искренними. Как могла.       «Двоякая забота: опальный пряник и ласковый кнут».       Своеобразная защита и воспитание младших. Обязательство, горящее черным кострищем у Беллатрисы на подкорке: она всегда брала на себя ответственность не только за сестер, но и за кузенов. За весь их род, отчего отступничество Сириуса и Андромеды ударило больше всего именно по ней.       Возненавидела ли она их? Желала ли убить?       Со стороны могло бы показаться, что да. Гневные речи, угрозы расправы, но стоило Регулусу заглянуть ей в эти моменты в глаза, как там обнаруживалась только ноющая рана от предательства. Кровоточащая и мучительная тоска, поющая в разрывных нотах лишь одно: она не сможет. Просто не сможет. Обязательно накажет при первой же возможности, но убивающее проклятье не сорвется с ее губ. Странно, правда? Маглам достаточно чихнуть рядом с ней, чтобы обзавестись билетом в один конец, а тут… Убийца — и не может убить. Но причина стара, удивительна и трудна, как мир: всего одна вещь, слабо мерцающая бесперебойным маяком в груди Беллатрисы, не позволит ей свершить кару над непокорными очернителями рода. Маленькая и незначительная, но способная отвести в сторону даже ее излишне кровопролитные руки палача.       Любовь.       Сдержанная, суровая и скрытая ото всех чужих, но явная близким, монументальная; черное сердце Беллатрисы любило их всех, даже Сириуса и Андромеду. По-своему, но любило.       — Решил не привлекать внимания, — неопределенно высказался Регулус, пожав плечами, но кузина определенно не желала оставлять его сегодня в покое — обычно весь ее запал нетерпения и пытливости падал на плечи так неудачно отсутствующих Антонина и Гермионы, — и, быстро мазнув по нему взглядом, она вскинула вопросительно бровь, требуя уточнения.       «Было бы еще это уточнение».       Шпион из него точно получился бы хуже Гермионы, раз приходилось думать над плевыми вопросами так долго.       «Лгать близким тяжело…» — сокрушился он в мыслях, устремив взгляд вперед: только бы подальше от ждущей ответа кузины.       Улица неспешно пустела, а мгла грядущей ночи плавными волнами наседала на город, усиливая сияние фонарей и блики желтоватых окон, где тенями мельтешили маглы, но они с Беллой не торопились двигаться вперед, дожидаясь полной незаметности, чтобы без лишнего внимания пересечь широкий открытый участок пространства; люди, как назло, расходились очень медленно, не давая ему уйти от ответа.       «Может, применить логику?»       Пожевав нижнюю губу, он все же решился вернуть взгляд кузине, рассматривая не ее миловидное, но точеное лицо, а край капюшона. Неуверенно начал свое рассуждение:       — Резкий ажиотаж парадных костюмов за последний месяц, и все — с элементами красного цвета… На приеме будет не одна сотня гостей… Мне кажется, добрая половина точно обратилась с заказом в Косой переулок, — Регулус искренне понадеялся, что объяснение удовлетворит Беллатрису, и по тронувшей тонкие губы улыбке он понял: выбор отдаленного ателье — все же хорошее решение.       Лестрейндж вернулась к наблюдению, а он, также сфокусировав зрение на улице, еле заметно выдохнул возникшее в груди напряжение, но стоило ему осмотреть участок асфальтированной дороги, как лицо скривилось от возмущения. Ох, да, конечно, теперь муравьишки разбежались по углам. Чудно. — Мысленно буркнул он, заметив, как бессовестная сила иронии, подобно осеннему ветру, неожиданно унесшему пожухлую листву ввысь, моментально смела людей с улицы. Пространство будто насмехалось сейчас над ним своей пустынностью.       «Как нельзя вовремя…»       Последний раз осмотрев открытую местность, Белла вынырнула из укромного мрака, напролом устремившись к соседним домам с присущей спешащей женщине элегантностью. Пыльная дорога пачкала лакированные высокие сапоги, взвиваясь и до полов шелестевшей позади нее мантии, но она не обращала абсолютно никакого внимания на оседающий поверх дорогой одежды слой грязи, всецело увлеченная скорейшим прибытием к нужному проулку возле шумной фабрики — она еще не один раз запачкается сегодня в грязи. Регулус немного помедлил, ненадолго задержавшись в тени, затем тоже вышел из укрытия, непринужденно, как ему казалось, осматриваясь по сторонам, но, на самом деле, он больше напоминал сову, сидящую поверх еловой ветви в остервенелом поиске дичи, чем умелого лазутчика.       «Как вообще здесь можно жить? Столько шума и убивающего рецепторы запаха…»       Задания пожирательских будней постоянно заводили их не в самые прельщающие места, где липкая нечисть дорог и пестрящие отовсюду пересыщенные сорта зловония сумбурно смешивались в тошнотворный и отталкивающий продукт не первой свежести. Вызывающий головокружение и отвращение. Сплошная серость, сырость и другие тленные оттенки бесперебойного отчаяния. Уровень жизни откровенно пугал Блэка, но он знал — надеялся, — что есть и другие стороны магловского бытия, не такие печальные, как эти. Просто он их еще не увидел, так как его… их, Пожирателей Смерти, появление среди маглов уже само по себе привносило немалую толику тлена для обитателей любого уголка, если они приходили по их душу.       — На сегодня у нас последний и самый крупный улов, — ветер услужливо донес обрывки слов Беллатрисы до слуха, попутно пройдясь по шее вечерними нотками прохлады и вспушив темные локоны. Он потянул поля черной шляпы вниз, скрыв глаза и подобрал палочку в глубь рукава мантии. — Три семьи в одном здании. Акционный товар, — ухмыльнулась кузина, стрельнув в него лукавым взглядом, который он встретил безэмоциальной отрешенностью; Регулус уже давно успел привыкнуть к подобным высказываниям Беллы, понимая, что на те стоило либо одобрительно хмыкнуть, либо промолчать.       Он выбирал молчание.       Лестрейндж погрузилась в очередную укромную темень нового, не порадовавшего приятными ароматами проулка, и Блэк поспешил нырнуть следом за ней, но на входе в узкое пространство случайно задел сумкой широкий мусорный бак, занимавший почти весь проход. Послышался вздох кузины, срезонировавший с гулким звоном железа в удивительную ноту возмущения, однако он вновь не стал обращать внимания на недовольство: Лестрейндж всегда была взвинченной на заданиях. Импульсивной. Грубой. Она желала выполнить работу настолько неукоснительно, настолько выверенно, насколько это вообще было возможно.       Выслуживалась любыми доступными способами…       Вообще, каждый в их отряде делал все, что от них требовала служба в рядах очистителей мира от скверны: и Беллатриса, и Антонин, и Гермиона. Даже он с горем пополам свыкся с таким ритмом, неукоснительность которого вкупе с погруженностью действительно окупалась: их еще ни разу не вызывали на членовредительские разрушительные рапорты перед Темным Лордом. Да, среди Пожирателей Смерти тоже ходили слухи; если верить Белле, то всего два отряда на весь пожирательский состав не получали нежеланные и неприятные «пригласительные» на встречу лицом к лицу с разгневанным предводителем… Что ж, ему определенно повезло оказаться в команде настоящих профессионалов, где главенствовал двойственный Долохов, пускай и реакционный на взбешенный взрыв недовольства, но точно надежно решительный в критических ситуациях.       — Антонин уже там?       — Нет. У него тоже другое поручение, — чеканно, словно готовилась, огласила Белла, слегка удивив его подобным ответом.       Регулус поправил мешающую ногам сумку, сдвинув ту за спину, и вдумчиво нахмурил брови: положение дел на заключительное дело по отлову маглов отдавало предупреждающим привкусом. Три семьи — это уже шесть человек, плюс дети. Втроем, без Гермионы, они бы вполне справились, но еще и без Антонина — шансов на успех точно было мало. Они, конечно, имели преимущество благодаря магии, но всегда стоило ожидать непредсказуемого… А ведь только он подумал, что их отряд идеально выполнял задания, как судьба сразу же пнула под дых.       Правильно говорят: «Не гневи Мерлина своими успехами».       — Значит, мы только вдвоем, — немного обреченно выдавил Блэк, на что Беллатриса, разгадав безнадежность в его голосе, пренебрежительно хмыкнула, считая совсем иначе.       — Нет, не вдвоем, но мы бы с легкостью справились и без чужой помощи… — проулок был короче предыдущего, впереди уже отчетливо виднелся просвет очередной улицы, и, подобравшись к краю стены, она добавила: — Сегодня, братец, мы под началом…       Внезапно из-за угла дома выскочила чья-то палочка, целенаправленно уткнувшись в нежное горло кузины. Та в разрушительном взмахе четко вдавилась в ее сонную артерию, беспардонно прервав предложение и растормошив, словно осиный улей, их спокойствие и уверенность в собственной незаметности. Блэк тут же дернулся вперед, вскинув руку с заготовленным оружием: заклинание огненным отпечатком засело на языке, готовое в любой момент слететь с губ прямо в цель, но он не торопился атаковать, застыв в ожидании подле застигнутой врасплох — собственно, как и он сам, — кузины.       — Здравствуй, Белла, — изрек сухое приветствие незнакомец, и кирпичный барьер нисколько не заглушил четкие и хлесткие, но безжизненные слова, которые, даже будучи произнесенными полушепотом, резали на своем пути к слушателям любые помехи.       Блэк немного смутился, но не стал отпускать настороженность: кто угодно мог знать ее имя, в том числе и Орден. Оставалось понять, друг или враг перед ними, и если друг, то приветствие крайне странное. Вслед за рукой появился и хозяин возникшей угрозы, все еще не снимая девичьего горла с прицела; кончик палочки сильнее надавил на кожу шеи Беллатрисы, но та, замерев на месте, словно оглушенная, по-прежнему не предпринимала никаких попыток к освобождению — что, учитывая ее характер, виделось странным.       — Антонину стоит уделять больше внимания вашей скрытности и подготовленности к нападению. Будь я одним из орденовцев, то ты бы уже оказалась пленена, если не мертва, — вкрадчиво заключил мужской голос, лицо говорящего наполовину скрывала тень темно-синего капюшона; только тонкие губы могли подсказать, кто властно возвышался над кузиной, выказывая на их оплошность отнюдь не усмешку, а скорее сдержанное разочарование. Холодное и отстраненное.       «Неужели все же кто-то из Пожирателей?»       Пальцы мужчины обманчиво расслабленно удерживали оружие, являющееся точно продолжением руки, и у Регулуса на секунду сложилось впечатление, что, попробуй он выбить древко, оно, словно приклеенное, все равно ловко бы удержалось на месте, зацепившись невидимыми нитями за краешек кожаной подушечки.       — Я обязательно ему передам о существенных пробелах.       Желваки Беллатрисы яро заиграли на лице, отражая недвусмысленный посыл к чертям в аду — сухая констатация факта ударила по самолюбию сильнее, чем если бы тот издевался. И, наконец придя в себя, она резко отстранилась назад, уничтожающе стрельнув взглядом в полусокрытое беспристрастное лицо — похоже, она точно знала, кто пред ними.       — Джонатан*, — приглушенной угрозой просипел ее голос, лишенный из-за сдавливания горла мягкости на согласных, отчего мурашки прошлись даже по затылку Регулуса.       Впрочем, Эйвери никак не отреагировал на взбеленившийся пыл Лестрейндж и убрал в карман единственное спасение от ее скорой мести. Регулус уже приготовился к вспышкам от проклятий кузины, отшагнув немного вбок, чтобы его не задело, но она — он теперь не знал, кто в этой ситуации удивил его больше всего, — лишь прочистила горло и вопросительно посмотрела за плечо бесстрашного безумца. За его спиной в молчаливом ожидании развязки появилось еще три человека, также скрывающих свои личности за капюшонами.       — Я думала, ты будешь один.       — Как же я мог лишить моих помощников такой чудной возможности показать себя, — он кивнул Регулусу, проводив все еще вскинутую им палочку небольшой усмешкой — настолько мимолетной, что тот не мог точно утвердить, была ли она вообще, — и развернулся к остальной группе. — Слегка отстаем от графика, а нам лучше бы управиться до полуночи. Ведь негоже леди возвращаться домой на следующий день, — один из неизвестных мужчин усмехнулся, приковав к себе взгляд говорившего. — Ох, Люциус, если ты думаешь, что я имел в виду Беллу, то ты сильно ошибаешься.       Всего за одну секунду их мрачная компания повеселела, даже он с Лестрейндж хохотнули — обстановка разрядилась, оставив позади осадок от грубого приветствия. Малфой же, ничуть не обидевшись, сам рассмеялся, хлопнув Эйвери по плечу.       — Ох, Джон, вот обзаведешься женой и тоже будешь появляться дома вовремя.       — Надеюсь, это будет не скоро, — скупо хмыкнул тот, затаив ухмылку в уголках губ, и плавно отвернулся к улице, осматривая, свободен ли предстоящий путь. Затем подал знак, что пора идти — и они двинулись вперед, скрывая свои помыслы в нагрянувшем тумане.