Тремя метрами выше

      Карета без чар увеличения кажется такой тесной, что Гермиона начинает сомневаться в правильности своего решении. Она отодвигается от места рядом с единственной дверцей и нервно проводит пальцами по накидке, наблюдая за редко проходящими мимо силуэтами по ту сторону стеклянной глади.       Спустя десять минут томительного ожидания, благодаря перепаду температур, окна запотевают и рассмотреть, что происходит снаружи, больше не получается.       Внутри нарастает какое-то неправильное предвкушение вперемешку со злостью.       Он заставляет себя ждать слишком долго.       Грейнджер чувствует себя почти оскорблённой его задержкой, когда Малфой всё же появляется, без стука открывая дверь и падая рядом на освобожденное ею место.       — Ты… долго, — сухо бросает она, провожая взглядом капли конденсата, медленно ползущие по стеклу.       Всё что угодно, лишь бы не смотреть на него.       — Прошу прощения, ваше королевское высочество, — беззлобно язвит Драко, уловив нотки раздражения в её голосе. — Но ускользнуть от Кирана было не так уж легко. В последние дни он кровожадный, как стая гриндилоу, которая давно не топила детишек в озере.       — Он требователен только к тем, кто не выкладывается на полную. В целом, как и всегда, — она резко поворачивает к нему голову, и перья жар-птицы на воротке загораются, потревоженные движением. Гермиона отчасти надеется, что со стороны это выглядит немного зловеще, но Малфой только фыркает в ответ.       — Будешь отчитывать меня? — самодовольная улыбка касается его губ, и она закатывает глаза. — Снова.       На самом деле, ей действительно бы стоило его отчитать.       Грейнджер никогда не признается в этом вслух, но она обожает его отчитывать, несмотря на то, что его реакция никогда не предполагает раскаяния.       Она думает, что, вероятнее всего, он получает такое же удовольствие, доводя её до исступления, как и сама Гермиона, когда у неё подворачивается возможность выплеснуть на него всё своё негодование.       Вот только, пожалуй, сейчас не самый лучший момент. Дверь находится с его стороны, поэтому Грейнджер приходится перегнуться через Драко, чтобы дотянуться до ручки, но он перехватывает её руку.       — Решила сбежать?       Она опускает глаза. Взгляд скользит от его пальцев, сомкнувшихся на её запястье, и выше. По предплечьям, скрытым под мантией, по шее, на которой она замечает засос, и по губам с нагло приподнятым уголком.       Их глаза встречаются. И в этом мгновении больше нет никакой немой войны, только обоюдное поражение под белыми, словно снег, флагами.       Некоторое время Грейнджер тонет в серых радужках, позволяя себе снова прокрутить эту мысль в голове — они друг другу совсем не подходят. Как два пазла, сложенных кем-то не разбирающимся в таких вещах. Две детали, что встают в пазы друг друга, но при рассмотрении не совпадают рисунками. Но какая к дьяволу разница, если сцепка между ними так сильна, что для того, чтобы их рассоединить, придётся приложить слишком много силы?       Какая разница, если она его любит? И уже довольно давно.       Рывок за руку, его ладонь на талии и всего секунда времени. Гермиона охает от неожиданности, оказываясь у него на коленях.       — Вообще-то я хотела проверить, запер ли ты дверь, — ерзая и устраиваясь поудобнее, она пытается сохранить выражение лица более серьёзным, но когда пальцы Малфоя касаются поясницы, ловко обойдя все преграды в виде слоёв одежды, сосредоточиться становится сложно.       У неё никогда не получается злиться на него слишком долго. Особенно, когда он смотрит на неё так. Так, словно одержим тем, что видит.       — Могла бы просто попросить, я бы проверил, — Драко притягивает её ближе и проводит носом по шее, которую Грейнджер открывает, ведя головой вбок. — Но тебе же хотелось самой всё проконтролировать, да?       Да…       Что-то всё же остаётся неизменным даже спустя годы. Её контроль и его едкость. Их перепалки, с разницей лишь в том, что причины этих ссор теперь чаще всего заключаются в том, кто с кого стянул одеяло посреди ночи. Гермиона согласно мычит, концентрируясь на его руках, блуждающих под кофтой.       — Что мне сделать, чтобы вымолить ваше прощение за опоздание, мой капитан? — шепчет Драко.       Хоть на её груди больше не красуется значок, она всё равно остаётся капитаном их команды.       Вот уже пять лет.       И Малфой имеет особое пристрастие называть Грейнджер так во время секса и почти никогда не обращается к ней подобным образом в обычной жизни.       Его зубы едва смыкаются на коже у ключицы, а после он невесомо целует слегка покрасневшую чувствительную кожу. Слишком нежно. Почти неощутимо. От чего всё её тело превращается в один оголённый нерв, чтобы не пропустить ни единого прикосновения.       Очень-очень подлый приём.       — У меня есть одна идея, — с фальшивым спокойствием отвечает она, уже больше не злясь ни на то, что он просыпает тренировку, подставляя её перед Кираном, ни на то, что заставляет себя слишком долго ждать. Она даже забывает о том злополучном ужине на прошлых выходных, на котором Драко снова ругается с Гарри.       Хотя, стоит признать, в этот вечер Поттер начинает первым.       Гермиона расстёгивает и отбрасывает плащ на сидения напротив, а после подцепляет пальцем край своего чёрного рашгарда и тянет вверх, оголяя грудь. Она не носит лифчик, потому что ткань их формы и так достаточно плотно прилегает к телу. Ей так удобнее. А ещё… ей чертовски сильно нравится, что у Малфоя просто сносит крышу от этого вида, когда задранная вверх кофта закрывает только руки длинными рукавами и больше ничего.       Она успевает выучить его достаточно хорошо. Практически наизусть. И до сих пор продолжает удивляться тому, что когда-то считала его холодным. Он жаркий как печь, от пламени которой можно погреться зимними вечерами или сгореть вот в такие вот моменты до тла.       — Ртом, — приказывает Грейнджер, ощущая, как Драко отнимает руки от её спины. Тёплые ладони возвращаются на поясницу, и она задерживает дыхание, когда он тут же слушается и наклоняется, касаясь языком её соска.       И ей хочется проскулить в ответ, потому что это снова слишком аккуратно. Так нежно, что у Гермионы даже кости начинает ломить от того, что она недополучает чего-то, по ощущениям жизненно необходимого прямо в эту секунду.       Драко Малфой заботливо гладит её по голове перед сном, когда она устраивается на его плече. Шепчет ей милые глупости с самого утра, утыкаясь носом в лопатки и обнимая сзади. Он любит играть с её волосами, оттягивая кудряшки, ужинать с ней в постели, переплетая ноги, целовать под омелой, которую сам же наколдовывает на каждом шагу на прогулке, но сейчас…       Сейчас Грейнджер хочет другого Драко Малфоя. Того, каким он бывает, когда они оказываются в каких-то жалких миллиметрах друг от друга, запертые в тесных пространствах и вырвавшие для себя минуту времени в плотном графике.       Она запускает пальцы в его волосы и оттягивает назад. Заглядывает в его полуприкрытые нахальные глаза, качая бедрами. Вперёд-назад. И снова. Вперёд-назад, и так до тех пор, он не кривит губы от недостаточного трения между ними из-за одежды.       — А теперь, — произносит Гермиона и слышит, как ломается голос. — Сделай так, как мне нравится.       И его не нужно просить дважды.       Нужно только не забыть дышать в процессе, когда давление его пальцев на спину становится сильнее, настойчивее, когда оно перемещается на бока, сминая кожу. Когда он отстраняет её от себя, проходясь по телу таким въедливым взглядом, что она давится воздухом.       И когда все эти ощущения теряются в других. Горячих и смелых движениях его языка. Болезненных и возбуждающих тисках его пальцев на сосках.       Нужно только не забыть как дышать, когда их губы наконец-то сталкиваются в поцелуе. Начинающемся, как признание в любви, и обрывающемся предсмертной лихорадкой. Выдохом, жадно поделённым на двоих.       Драко неохотно возвращает её обратно, на сидения рядом. Шорох одежды заглушает звук сбившихся дыханий.       Они не отрывают друг от друга взгляда, пока избавляются от одежды, и в этом больше откровенности, чем во всех обронённых стонах.       Достав палочку из заднего кармана брюк, Грейнджер успевает наложить заглушающее на карету и, на всякий случай, запирающее перед тем, как они снова возвращаются к тому, на чём остановились.       Перед тем, как она снова оказывается на его коленях. Но в этот раз уже кожа с коже.       — Что теперь я должен сделать, мой капитан? — хрипло спрашивает Малфой, когда она опять покачивает бёдрами, но сейчас это чувствуется совсем иначе. Влажным скольжением и нарастающим жаром.       Она хочет его внутри. Хочет прямо сейчас. Но одновременно Гермионе настолько сильно нравится ходить по грани, что её разрывает на части. На грёбанные молекулы от невозможности выбора.       — Оближи, — выдыхает Грейнджер и после погружает указательный и средний палец в его послушно раскрытый рот.       Боже.       Драко выглядит настолько порочно в данную секунду, что низ живота прошибает разрядом электричества и она еле сдерживается, борясь с желанием прекратить эту игру. Сдаться, но…       Когда эти же пальцы касаются клитора, Гермиона закусывает губу, продолжая играть. Тыльная сторона ладони задевает его твердый член, пока она себя ласкает, наблюдая из-под ресниц, как Малфой находится в каком-то шаге от пропасти.       В мгновении, растянутом на целую вечность, от того, чтобы забрать эти капитанские регалии себе.       Такой нетерпеливый.       Желанный каждой клеточкой её существа.       Такой… мой, — думает она, прежде чем последние мысли растворяются.       — А теперь, — начинает Грейнджер, но теряется, запутавшись с очередностью вдохов и выдохов от собственных прикосновений.       — А теперь? — его ладони прижимаются к её лопаткам, широко ведут вниз и опускаются на ягодицы, сжимая их до мелких морщинок.       Он ждёт.       Хотя бы кивка.       Намёка о капитуляции. Полной и безоговорочной.       И Гермиона даёт ему это — разрешение действовать.       Глухой стон застревает в глотке, когда Драко берёт её лицо в ладони и впивается ртом в губы. Она обхватывает его шею, гладит плечи, прижимается бёдрами.       Ещё плотнее.       Закусывает его нижнюю губу, оттягивая, и почти всхлипывает, когда его руки приподнимают Грейнджер, чтобы после приставить головку члена ко входу.       — А теперь… опускайся, — хрипит Малфой, и Гермиона понимает, что подчиняться она любит так же сильно, как и контролировать. Как и он. — И двигайся, Грейнджер. Она медленно подаётся вниз, насаживаясь на его член, и резко выдыхает.       О, чёрт…       Стоит только начать двигаться, чтобы потерять связь с реальностью и отдаться сменяющим друг друга ощущениям. Резь в ягодице от шлепка, поцелуи на шее, пальцы, запутавшиеся в её волосах. Вкус его кожи на кончике языка, поджимающиеся пальцы ног, боль в мышцах.       Грейнджер выстанывает что-то неразборчивое, когда Драко начинает толкаться навстречу и ускоряет движения. Он сам направляет её руки вниз между ними. Заставляет коснуться скопления нервов, пройтись подушечками пальцев по клитору, пока он трахает её, наматывая кудри на кулак.       Воздуха словно не хватает в этом замкнутом, плывущем перед глазами пространстве. Мир, поддетый пеленой нарастающего удовольствия, блекнет и сужается, становясь чем-то неважным. Несущественным.       В одну секунду ей кажется, что она чувствует всё: от капель пота, ползущих по выгнутой спине, до его колотящегося сердца. В другую же секунду всё смазывается настолько, что остается лишь затягивающийся до невозможности дышать узел внизу живота.       — Грейнджер, ты… — говорит он, прежде чем толкнуться в неё, и Гермиона зажмуривается до белых пятен под веками, чувствуя, как от его дрожащего голоса, что отскакивает от стен, её ведёт ещё сильнее. — Просто потрясающая, и я до сих пор поверить не могу… — звук мокрых шлепков становится чаще, сильнее, и Малфой опускает руку на её шею. Большой палец скользит по впадинке и выше, туда, где под его ладонью в истерике бьётся пульс. — Не могу поверить, что ты дала шанс такому ебаному мудаку, как я… — И после он сжимает руку, заставляя её задушенно застонать. Практически заскулить. — Но я этому рад, так рад… — Гермиону начинает настолько сильно трясти, что ему приходиться прижать её к своей груди, зафиксировать в ловушке. Лишить возможности помогать себе пальцами, но это словно и не нужно, потому что… — Потому что я, блять, тебя очень люблю…       Оргазм догоняет её через несколько особенно сильных толчков и трения, созданного их телами.       Она кончает со вскриком, прижимаясь лбом к его лбу и вдавливая ладонь в окно позади Драко. Оставляет там отпечаток своей руки на холодном запотевшем стекле и ощущает, как он следует за ней.       Пока дыхание восстанавливается, в её раздраенном рассудке возникает вопрос. Грейнджер пытается вспомнить, когда ей было так же хорошо? В какой раз из того множества, что осталось позади.       Вспоминает.       В каждый из них.

***

      — Люциус никогда не признается, но он просто обожает этот комок ненависти, — пожимает плечами Малфой, стуча костяшками пальцев по двери раздевалки. Всем стоит поторопиться, потому что до матча остаётся минут десять.       — У них с Живоглотом это взаимно, — без энтузиазма признаёт Гермиона. — Но я всё равно переживаю. Кажется, Нарциссе не нравится, когда мы надолго оставляем его в Мэноре.       Грейнджер переминается с ноги на ногу, и мокрый снег под подошвами ботинков хрустит.       Снова зима.       Пусть и не такая холодная как та, в которую всё началось. Но эти ассоциации стрелой меж ребрами. Не вытащить и не избавиться, только терпеть нарастающую, как боль, ностальгию в области солнечного сплетения.       — Ещё бы. Это адское отро… Я хотел сказать, ангельское создание, — цокает Драко и закатывает глаза, напарываясь взглядом на её осуждающий. — Чью шерсть домовики денно и нощно соскребают с маминых любимых портьер, не добавляет себе очков в её глазах, пока делает это специально.       — Что? — она почти роняет метлу. — Опять? Люциус приставил свиту из домовых эльфов к Живоглоту?       — Он им доплачивает. Как вы и договорились, — успокаивающе говорит Малфой и снова, но уже более настойчиво стучится в раздевалку, подгоняя всех. — Ты заставила отца выделить для домовиков жалованье, он просто накинул им сверху оплату за дополнительные обязанности в виде ухода за животным.       — Мы договаривались о другом.       — Ты же всерьёз не думала о том, что мой отец будет собственноручно убирать дерьмо за твоим книзлом? Перспектива, конечно, заманчивая, но Люциус буквально только год назад смирился с твоим существованием в моей и в его жизни. Не всё сразу, Грейнджер.       — Интересно, сколько времени ему понадобиться, чтобы смириться с нашей помолвкой, — пробурчав под себе под нос, Гермиона отчетливо ощущает отсутствие кольца на пальце, которое приходится снять перед выходом на поле.       — Пока что он держится, но впереди совместное Рождество с твоими родителями, поэтому…       — Нам всем, кажется, понадобится курс психотерапии после Нового года, — заканчивает Грейнджер, мрачно улыбаясь.       На самом деле, Люциус оказался не настолько невыносим, как она считала до того, как впервые переступила порог Малфой Мэнора. Подействовала ли выходка Драко или то, что ещё год после окончания Хогвартса он не общался с отцом, Гермиона не знает. Но после череды ссор, попыток договориться и давления со стороны Нарциссы, двери фамильного особняка были для неё открыты. И Люциусу, скрипя зубами, пришлось принять выбор сына, потому что это было лучше, чем окончательно его потерять, что заставило Грейнджер совсем немного, самую малость, но почувствовать к нему уважение.       То, как он из раза в раз старался относиться к ней не как к самой главной проблеме в своей безупречно отлаженной жизни и даже подарил Гермионе на прошлый день рождения редкий том «Забытые руны. Старинные заклинания, канувшие в Лету» хоть и не делало из него образцового отца, но всё же давало надежду.       — Какого дьявола вы ещё не готовы? — бросает Киран, когда ровняется с Грейнджер и Малфоем. Щёлкнув пальцами и уничтожив магией окурок, он обрушивает несколько громких ударов на двери ещё до того, как Гермиона успевает что-либо ответить.       Первыми из раздевалки вываливаются Роджер и Меган, за ними следуют Джинни и Девон О’Донохью, занимающий уже четыре года место Блейза, который предпочёл не связывать свою жизнь с квиддичем, а последней появляется она…       — Ненавижу, — раздражённо говорит Власта на английском с явным акцентом. — Когда торопят.       Гермиона прячет улыбку, отворачиваясь и делая вид, что слушает наставления тренера, будто он не повторяет им то, что они уже слышали сотню раз.       Ланцова занимает место Макэвой примерно столько же, столько Девон место Забини. Она переезжает в Лондон сразу после окончания Колдовстворца, сбежав от родителей и их влияния, но встречаются они намного позже волей случая, что приводит их всех на матч Пушек Педдл.       Вечер в баре после игры заканчивается грандиозной идеей и мечтами о собственной команде.       Тот день становится точкой отсчёта. Новым началом.       Мог ли кто-то из них тогда подумать, что сегодня они будут стоять здесь в таком составе? Мог ли кто-то из них представить, что им доведётся участвовать в Кубке конфедераций?       Нет. Никто из них не мог. Но что ещё осталось тем, чья репутация за длительность турнира была уничтожена настолько, что только два года назад о них перестали говорить как о тех самых.       Тех, кто украшал сводки новостей громкими заголовками. Тех, чей финальный матч чуть не закончился серьёзными травмами или трагедией. Тех, кто проиграл по вине одного из своих же игроков.       Неудачники, преследуемые флёром скандальной славы во главе с тренером, имя которого давно вычеркнули из мира квиддича, как досадную ошибку.       Они начинали всё с нуля. Рука об руку, вместо того чтобы по отдельности искать место под крылом одной из перспективных команд.       Хайлендские филины.       Название, прицепившееся к ним с того последнего матча в Колдовстворце, сегодня уже произносили без сарказма или усмешки. Это говорило о многом.       Путь, проделанный ими, действительно был длинным и тернистым, но стоил каждого сложного дня, наполненного изматывающими тренировками и очередными напоминаниями о прошлом.       Грейнджер окидывает всех взглядом, проглатывая ком в горле. Мешанину из эмоций, неожиданно накрывшую её волной и бьющую по коленям. Лишь бы выстоять.       Создание смутно улавливает обрывки фраз:       —… единственное, во что вы должны играть на поле, — это квиддич…       Хочется закончить за него:       А если проиграете, то сможете попробовать снова.       Они ведь так и сделали.       Пока команда приближается к стадиону, Дэвид успевает несколько раз проклясть организаторов, наступая в проталины и пачкая ботинки. Недостаточно низкая температура превращает сугробы под ногами в мокрое месиво, но Гермиона не обращает на это внимание.       Воспоминания, как путеводная нить, ведут её сквозь миражи памяти по местам другой зимы. Зимы, которая дышит морозными узорами на окна. С беспощадными холодами и бесконечными снегопадами.       Зимы, которая всё изменила.       Грейнджер уверена, какая-то нота её амортенции теперь имеет запах спелых яблок, а какая-то часть её души звучит как рёв толпы, похожий на тот, что она сейчас слышит.       Болельщики отбивают удары ногами по деревянным полам смотровых, пока игроки взмывают в воздух и жмут друг другу руки.       Вдалеке, на фоне Каледонского леса, виднеются очертания палаточного городка для квиддичных команд и всех, кто прибыл на Кубок, но сейчас он пуст. В отличие от трибун, на одной из которых где-то среди тысяч людей сидят Гарри и Блейз. Лаванда и Рон. А ещё все те, кто однажды поверил в них.       Она сразу понимает, откуда берётся это зудящее чувство в затылке. Словно на неё смотрят, просверливая дыру навылет.       Смотрят и…       Стоит только поднять голову, чтобы встретиться с ним глазами. Заметить, как моментально улыбка на его губах расцветает.       Улыбка, которую он дарит только Грейнджер, зависнув в воздухе.       Его фигура давно уже не ложится на плечи ощущением тяжести, не давая сосредоточиться. Вместо этого Гермиона чувствует себя в полной безопасности.       Ведь теперь она знает, что для полета ей не обязательно иметь метлу.       Только крылья, которыми для неё становится Малфой.       Знает, что он не даст ей упасть.       И, конечно же, ещё она знает, что, пока её ноги не касаются земли, Драко всегда рядом с ней. Всего лишь тремя метрами выше.       Свисток троекратно усиленным звуком разлетается над полем.       — Да! Гермиона Грейнджер завладевает квоффлом…