Перелом

Кит до обеда за мной не присылает и вообще его не видать. Это хорошо, но меня мандражит до такой степени, что хочется что-то исполнить, чтобы отправили к нему и я смог понять что к чему. Может, он вообще не знает, что я вышел с больничного. И хорошо. Просто надо успокоится, а не выходит. В обед с трудом впихиваю в себя Тохину булочку. Сосать я точно больше не буду, но всё равно тошнит от самого запаха школы, этой атмосферы. Не верю, что Кит просто оставит меня в покое. Но Тохины справочки проходят на ура. Теперь мне нужно просто поменьше светиться. После школы жду всё же Тоху, но по пути домой торможу перед дорогой: — Может, разделимся? — Нафиг. Это ничего не изменит. А так, может, мама перебесится. Выпьет чуть больше своих антидепрессантов и успокоится уже. Шаркаю за Тохой. Надеюсь, он знает, что делает, хоть меня это и пугает всё больше. Я всё же выпотрошил его чистенький пузырик благополучия. Возле подъезда Тоха здоровается с какой-то бабой и, бросив на меня взгляд, сворачивает к лифтам. Я, не останавливаясь, чешу на лестницу и вверх. Выскакиваем на переходную на нашем этаже почти одновременно, Тоха падает в объятия, подставляет горьковатые губы с бальзамом. Я, запыхавшись после подъема, лишь вырываю у него изо рта воздух. Чуть отдышавшись, ржу: — Ты в школе губы красил? — Пытаюсь представить эту картину. Выглядит его бальзам как помада, только бесцветный. — Не «красил». — Тоха легонько ударяет кулаком меня в бок. — А мне не накрасил. — Лыблюсь и ощупывая его стояк, мычу в губы: — Может всё же задержишься на пять минут? Тоха только протяжно выдыхает мне в рот, оседая в руках и одновременно чуть подаваясь в ладонь. Тяну его в сторону хаты, но он тормозит у своей двери и мотает головой. Цепляю за поясницу и демонстративно облизываю губы: — Быстренько. — Не надо. — Снова мотает головой, сделав жалобные глазки. Почти вою, но только слегка касаюсь его губ и разжимаю руки, пятясь спиной к себе, на ощупь отпираю дверь. По приколу ещё отправляю воздушный поцелуй. Тоха, сдерживая смех, зажимает рукой рот, и я закрываюсь. Вжавшись лбом в дверь, выдыхаю. Больше мы сегодня не увидимся. Неужели так будет каждый день? Но главное — он мой. Мы вместе. Всего лишь сквозь пару дверей. Помучившись дома, приходит мысля всё же позвонить Юрке, узнать, где он работал. Но на телефоне ни копейки. Мне нужны деньги. Нужна работа. Прусь к Машковой, звоню от неё. Юрка говорит, что там только летняя тема, но кто-то из знакомых у него клеит объявления, если мне интересно, он узнает и пришлёт номер. Мне как-то пофиг что делать — объявления, так объявления. Номер Юрка присылает только вечером, и позвонить мне уже неоткуда. Не у матери же просить. Да и поздно, наверное, уже звонить. На следующий день, когда Тоха падает в мои объятия, я уверен, что сегодня мы опоздаем в школу и сильно. Но он, втираясь сквозь джинсы стояком в мой стояк, шепчет: — Я сегодня уйду с последнего урока. Я рычу, бессильно хватаясь за перила, когда он выворачивается из рук. Не, дома оно, конечно, куда интересней, но как я сейчас-то пойду в школу? Тоха, встретив мой взгляд, жалобно хлопает глазками и мямлит: — Прости. Показываю ему фак и отворачиваюсь, чтобы отдышаться. Ответит, сучёнок, за это после уроков. В школе меня почти не мандражит. Все мысли о том, что потом будет сорок пять минут с Тохой в кровати. И чёрт, я снова хочу его по-настоящему. И почти уверен, что он тоже хочет. Больше ни о чём не могу думать, только снова с и снова вспоминаю как он извивался в пятницу. Выскакиваю с последнего урока, а Тоха уже ждёт в коридоре — румяный и губы почти красные. Без слов валим домой. Вжимаюсь в него сразу в лифте, но когда оказываемся в квартире, меня чуток отпускает. Мягко притягиваю Тоху к себе. Хочется сразу всего. Содрать одежду, сжать обнажённое тело и терзать. И трахать. Втиснуться в него глубоко и трахать по-настоящему. Это и останавливает. Потому что это всё ещё Тоха, а не шлюха из кино и мне тихонько рвёт крышу. Тоха же расстёгивает мою косуху, скидывает её на пол и сразу цепляет ремень. Взвиваюсь, ощутив холодную ладошку в штанах. Выдёргиваю её и сую себе под футболку, сам стягиваю с него куртку и сразу спускаю штаны. Руки у меня не такие ледяные, как у него, но все равно не лезу сразу в трусы. Подхватив за попу, тяну на себя, и Тоха подаётся навстречу. Лыблюсь: — Хочешь опять? — Провожу пальцами между половинками. — А ты? — шепчет в ухо. У меня мелькает мысль, что я не хочу, чтобы он делал это только ради меня, но рычу только: — Охуеть как. Тоха опять подаётся навстречу, теперь уже вверх по мне, обвивает шею и сжимает ноги коленями, буквально открываясь сзади для моей руки. Шизею с этого. Сую руку под трусы на попе и тихонько скольжу пальцами прямо по дырочке, он сипит в ухо и его начинает потряхивать. Меня уже просто колбасит, но я вспоминаю про проклятое масло. Оторваться сейчас от Тохи я уже не смогу и тащу его в кухню. Открывая бутылку, роняю на пол, масло расплескивается по линолеуму и холодильнику. Это пофиг. Пока поднимаю бутылку, Тоха поворачивается к столу и берётся за его край. Я чуток подвисаю от этой картины. Ну да, я ведь тупое животное, лишь бы впихнуть. Но блин, это нифига не то, чего я хотел. Я хочу как минимум голенького и в кроватке. Молча снимаю с него полностью штаны и трусы, издевательски рычу в ухо: — В кровать! — и шлёпаю по заднице. Тоха вздрагивает, и послушно топает в комнату. Я на ходу раздеваюсь сам, потом стягиваю с него свитер и футболку, притягиваю Тоху к себе. Губы уже краснющие, но я помню, что потом до них фиг дотянуться и припадаю снова. И вообще охота потискать голенького Тоху, хотя помню, что времени у нас не так много, но Тоха опять пытается на меня залезть и так угарно выгибается, когда я касаюсь его попы. Пару минут можно и поиграться. Опускаюсь с ним на кровать, не отрываясь от губ, но он настойчиво берётся за масло. Глядя, как он увлечённо обмазывает меня, уже сомневаюсь, кто тут из нас озабоченный. Теперь уже верю: он реально хочет и, видимо, правда — давно, что его так штырит. Рычу: — Не увлекайся, блин. Я не хочу сразу спустить опять. Он вдруг смущённо улыбается, будто вспомнил, что стесняется, а сам разворачивается, опускаясь на живот и раздвигает колени. Видок прикольный, конечно, но спереди мне всё же нравится больше. Мычу: — Может на бочок? Тоха без слов поворачивается спиной ко мне. Блин, как-то всё странно. Но волнительно до дрожи. Опускаюсь с ним рядом, примериваюсь, чуть поглаживая его там. Ему, блин, нравится. Меня прёт от этого осознания, а Тоха ещё приподнимает ногу, открывая доступ, и уже хочется внутрь неимоверно. Надавливаю головкой и… нифига. Вообще не лезет. Шепчу ему: — Расслабься. Он вроде пытается, но фиг. Пробую пальцем – палец едва могу туда засунуть. Блин. Меня как-то резко отпускает. Накатывает слабость. Обнимаю Тоху, прижимаю к себе и, как ни странно, испытываю облегчение. Он шепчет: — Прости. Я хотел. Просто… я не знаю. Я тоже не знаю... как я всунул туда в первый раз. Но в пятницу там было как-то пошире. Самое подлое — хочется неимоверно. Размять его там что ли чуток. Решаю начать как в тот раз — с языка. Тоха опять угарно пищит, когда лезу туда ртом, но потом расслабляется, только чуток подрагивает и палец в него уже влазит легко, потом даже два и, кажись, сам уже влезу. Только, блин, кончу теперь опять сразу… И это опять какая-то пытка. Хочется безумно и не лезет. Довести его снова что ли сперва? Пытаюсь заглянуть в глаза, и на Тохином лице вовсе не блаженство, а хрен знает что, но вижу, что он хочет не меньше чем я. Вдавливаю, когда он расслабляется. Медленно, но проникаю всё глубже. Наконец прижимаюсь целиком. Даже не спускаю сразу. Тоха протяжно вздыхает и прогибается, плотнее прижимая ко мне попу. С минуту залипаю, прислушиваясь к его дыханию и тому, как оно там, внутри. Шаря руками по его животу, дотягиваюсь до его «пестика». А он, блин, сжимает попень и меня почти накрывает. Тоха изгибается, пытаясь подставить губы. Приходится напрячься, чтобы дотянуться до них, неудобно — капец. Тоха отворачивается сам, снова прогибает поясницу и отводит ногу, подставляясь мне. Чувствую, если двинусь — кончу. А хочется ещё чуток побыть у него внутри. Не шевелюсь, лаская его спереди. Тоха начинает опять подрагивать, сжимать меня внутри, и ёрзает, насаживаясь сам. Пытаюсь приподняться и заглянуть в лицо, но меня скручивает и толчками вжимаюсь в него. И всё кажется мало: хочется ещё глубже, просто взрывается мозг и уже ничего не соображаю, но ощущаю его. Меня выворачивает почти. Наизнанку и в него. Потом чуток отпускает. И хорошо. И мало. Прижимаясь к Тохиной спине, крепко притягиваю его к себе как можно плотнее и чуть не кусаю за шею. Блин, хочу видеть его лицо… Мычу: — То-о-ох, а спереди не получится, да? Он сперва только мычит, потом выдыхает: — Можно… Я ощущаю новый прилив к паху, чуть ли не встаёт сразу. Но вытаскиваю, и переворачиваю Тоху на спину в позу лягушонка, прикидывая, как туда подобраться. А он задирает ноги… Шизею с него всё больше. Обожаю всего. Размазываю под собой, засасывая губами кожу, зализывая всё, что попадается, пока не добираюсь опять до губ и чувствую, что мой член прижался куда надо и уже опять твёрдый. Аккуратно вставляю снова. Входит удивительно легко, но Тоха всхлипывает и чуток напрягается. Я замираю, вглядываясь в лицо. Вот совсем не похоже, что ему приятно, но он опять расслабляется, приподнимает пятки и кивает. Вдавливаю ещё. И хочется снова глубже, но опять страшно, хоть и только что вылез. По миллиметру впихиваюсь ещё, зависая на каждый его вздох. Прижимаюсь пахом. Бля. Охуенно. Наклоняюсь к Тохе, он тут же жадно оплетает руками и обхватывает коленями. И глядя в глаза шепчет: — Люблю тебя. Я размякаю, почти стекая на него, языком впиваюсь рот – полное проникновение, но хочется ещё и ещё — глубже. Я втираюсь сильнее, прямо внутрь, впитываюсь всем телом, пытаясь не лишится рассудка, не сорваться. Теперь я реально его трахаю, блин. И это крышесносно. А Тоха вцепившись в мои плечи вскидывается и всхлипывает на каждый толчок. И лицо у него… — Больно? — Замираю, вглядываясь в него. Он только поглубже вдыхает и мотает головой, потом тянется к губам. Целую и снова начинаю неосознанно двигаться, набирая темп. Проход у него уже не кажется таким узким, и я вживаюсь в роль. Прикольно, блин. Видеть его, ощущать так. Тоха выгибается, ещё сильнее вцепишись в мою спину, чувствую, как дрожат его ноги, а мой член опять сдавливает и меня тоже начинает колбасить. Приподнимаюсь и ещё добавляю. И теперь Тоха уже реально вопит, выдавая залп за залпом, и даже потом его кажись ещё кроет снова. Мне сносит крышу. От его голоса, от запаха спермы, от безумного взгляда. Тону, задыхаюсь им. Тоха мой космос, моя вселенная, и я в нём целиком. Разрываюсь в звёздную пыль, выплёскиваюсь в него. Снова и снова, когда уже кажется, что ничего не осталось от меня самого, просто выворачивает наизнанку и отпускает, но рывками, будто падаю сквозь миры. Возвращаюсь в реальность. Я всё ещё в Тохе и на Тохе. Он дышит приоткрытым ртом, губы сухие. Облизываю их, глотая его выдохи. Чуть отдышавшись, заваливаюсь на бок, затягивая его с собой. Он размякший совсем, все косточки можно прощупать. Валяемся так, не в силах разлепиться, пока у него в третий раз не звенит будильник. Тоха будто не слышит. Тормошу его сам, заглядывая в лицо, мычу: — То-о-ох. Он вздыхает и опять прикрывает глаза. Потом всё же кивает и встаёт. Тут же всхлипывает и прижимая ладонь к попе, несётся в ванную. Я сперва ржу с него, но потом опять становится ссыкатно. Мало ли чего… Прусь за ним. Помогаю по-быстрому смыть масло и пока вытирается, притаскиваю одежду. Тоха быстро выскакивает из квартиры, а я валюсь обратно в кровать. Блин… Я рехнулся окончательно. Это было так… уже запредельно хорошо. Нереально. Так вообще не бывает. И пофиг что дальше. Теперь я знаю, на этом всё не закончится. Пусть у нас будет по пять минут в день, пусть только обнимашки в подъезде, но он мой. Полностью, целиком. Насквозь. А сегодня у него ещё теннис. Я совсем скоро снова его увижу. Насчёт работы позвоню завтра. Сегодня слишком хорошо.