По ту сторону

—Мона, сколько раз тебе повторять?! Я. Не. Хочу. Возобновлять. Отношения, - отчеканил брюнет, всем своим видом выказывая неприязнь к девушке. И Кадзуха не видит - чувствует - как напрягаются его мышцы под футболкой, когда Мона вешается ему с удушающе крепкими объятиями на шею. —Мушша, прошу тебя! Я изменилась, честно-честно! Звёзды говорят, что мы предначертаны друг другу судьбой! - продолжает Мона. Она начинает покрывать поцелуями его лицо, шею, пальцами проникает под ворот рубашки. Что-то внутри самурая начинает неприятно царапать лёгкие. —Мона, нет! Прошу тебя, будь человеком! И не вытворяй подобного при моих друзьях, пожалуйста. - Скарамучча не без неприязни отстраняет ее от себя. Девушка недовольно дует покрытые ярко-красной помадой губы. Тарталья, Синьора и Кадзуха молча - а рыжий так вообще ещё и с неподдельным интересом - наблюдают за этой сценой. И страх перед первыми двумя вытесняется чем-то новым, инородным. Чем-то чужим. Это чувство в кровь раздирает лёгкие, лишает их кислорода. Организм по умолчанию начинает испытывать к Моне неприязнь. Тарталья откуда-то из-под стойки достает попкорн и начинает уплетать его. Для него происходящее - просто сцена драматического кино. А для Кадзухи это желание отцепить девчушку и закатапультировать ее в Селестию. Мона без зазрения совести, без единой капли стыда усаживается к Скарамучче на колени, любовно обхватив его шею руками. Тот всячески пытается отпихнуть ее, и Каэдэхара видит по его глазам, что не будь здесь лишних глаз, которые теперь намертво нацелены на них, он бы с превеликим удовольствием сломал ей челюсть. —Я честно-пречестно исправилась. Больше... я не повторю ошибок прошлого, - сдавленно говорит Мона, пристыженно опустив взгляд. *** Всю жизнь Скарамучча с Моной были друзьями неразлучными. Даже неразлучнее, чем с Тартальей. Куда он - туда и она. Вместе ходили в один детский сад, вместе стояли на праздничной школьной линейке в первом классе. После гибели родителей Скарамучча закрылся ото всего мира толстой ледяной стеной, покрытой острыми стальными шипами. Но Мона... Она смогла растопить лёд и сломать шипы. Девушка 24/7 была с ним, стараясь поддерживать в нем лучик жизни. Она не позволяла Скарамучче окончательно потухнуть. Поддержки в тот трудный год Скарамучча получил на десять жизней вперёд, и постепенно смог вылезти из депрессии на свет благодаря ей. И так, мало-помалу сближаясь, они завязали отношения. В них Скарамучча действительно был счастлив, хотя думал, что после смерти родителей он никогда больше не познает этого чувства. Он дарил ей всю любовь, на которую способно сломленное сердце, а она в ответ отвечала тем же. По вечерам они смотрели глупые фильмы, смешно копируя главных героев. По выходным они любили ездить по всему городу, чтобы посетить все-все места, а после без задних ног глубокой ночью свалиться в кровать. Но она обманула его. В один прекрасный зимний день, когда парень вернулся домой раньше обычного, проходя мимо кухни, услышал разговор Моны по телефону. Там она очень эмоционально рассказывала кому-то о том, что брюнет ее до свиста в ушах раздражает и что с ним она встречается ради денег. Ну конечно, ведь родители написали завещание незадолго до своей смерти - будто предчувствуя что-то - в котором передали ему всё своё наследство. В том числе колоссальное количество денег и свой бизнес, который впоследствии Скар передал сестре. И так, стоя на кухне, он слушал всё-всё, что она говорила. И говорила она это, кажется, своему настоящему бойфренду, судя по многочисленным «милый», «любовь моя», и все в таком духе. Стоял минут десять, а потом ушел в комнату. Скандала не была - Скар просто вручил ей сумку с вещами и выпнул из своей квартиры. *** И сейчас эта девица твердит о том, что так просто изменилась полтора года спустя? Нет, она и до этого убеждала в этом Скарамуччу, названивая до посинения пальцев, но сегодня - первый раз, когда она явила себя. Сидит и строит из себя невинного ангелочка. Брюнет, нисколько не волнуясь о сохранности своей бывшей мадам, спихивает ее. Та лишь чудом успевает в последний момент ухватиться за край столешницы и не падает. —Всё, иди давай. Нам с тобой не о чем разговаривать, - отрезает Скар и показательно отворачивается. Мона, однако, без боя не сдается. —Ну Мушша, пожалуйста! Я искренне извиниться хочу. Мы ведь можем просто поговорить, только и всего! - Мона отряхивает своё коктейльное платье синего цвета и поправляет выбившуюся из хвоста прядь волос. Глаз у Кадзухи начинает подёргиваться. Эта девушка до чёртиков раздражает. Скарамучча не выдерживает натиска бывшей и молча хватает ее за запястье, отводя туда же, откуда минутами ранее вернулся. —Пиздец, не иначе, - тихо проговаривает Тарталья и как ни в чем не бывало возвращается к своим обязанностям: протирает столешницу тряпкой, попкорн снова прячет. Ну хоть что-то - теперь он не пытается глазами Кадзухе сердце выесть. Розалина цокает и, выходя из-за стойки, цепляет на лицо дружелюбную улыбку: клиентов идёт обслуживать. Минуту спустя приносят заказ: два пирожных круглой формы. Рассыпчатое тесто, сверху горка заварного крема, цветная посыпка и кусочки фруктов. Даже на вид они кажутся тающими во рту. И повар наверняка хорошенько постарался, стараясь приготовить его как можно лучше. Но Кадзухе сейчас не до этого: он бросает обеспокоенные взгляды к двери мужского туалета на противоположной стене от барной стойки. Время тянется, как древесная смола, в которой погряз Кадзуха. Физически прошло минуты две, по ощущениям - больше обещанной сёгуном вечности. По пути сюда он думал, что нужно всего лишь разлюбить этого язвительного ко всему живому парня и тогда проблем не будет. Но, кажется, в ближайшие... в ближайшую вечность этого не случится. Еще минут десять, кажущиеся самураю столетием, проходит, и вот из-за двери показываются двое: раскрасневшаяся Мона с очень довольной улыбкой, и слегка потрёпанный Скарамучча с румянцем на щеках. Каэдэхара переводит взгляд на пирожные. Он очень сильно не хочет думать о том, что могло стать причиной их помятого вида. —Подожди.. неужели вы...? - догадывается и неверяще спрашивает Аякс, вытаращив глаза, которые от удивления скоро из орбит выпадут. —Ага! Именно так! Мы снова официально встречаемся! А всего-то стоило нормально поговорить! - Мона горделиво вздёргивает подбородок и в доказательство страстно целует возлюбленного. Возлюбленного Кадзухи. Внутри Каэдэхары сейчас происходит невообразимое: трескается сердце, крошится душа и в кашу мозг превращается. Предательски подступает противный тошнотворный ком и блондин затыкает ладонью рот. —Извините, я сейчас.. вернусь.. - Кадзуха пулей подрывается с места и скрывается в туалете. Скарамучча в ответ бросает обеспокоенно-вопросительный взгляд, но тут же переключает внимание завязавшемуся диалогу. Кадзуха, как это делают артисты на сцене, падает на колени, но не перед публикой и папарацци, а перед белёсым унитазом. Он склоняется над ним и на дне видит своё отражение. Даже от собственного вида хочется вывернуть желудок наружу, ибо выглядит он неважно: на лбу проступила испарина, губы непроизвольно сжаты в тонкую линию и кожа белее кремня. Иногда ему кажется, что в действительности он не молодой самурай восемнадцати лет, а старый дед: руки опять бьются в конвульсиях. Но сейчас сильнее, чем во все предыдущие разы вместе взятые. Он будто специально ими трясет во все стороны. К глазам подступают слезы: блестящая в свете мигающих ламп капля стекает по щеке медленно, как мёд. Кадзуха опять затыкает рот ладонью, чтобы сдержать рвущийся наружу плач и жмурит глаза. Слезы воле хозяина неподвластны, поэтому они продолжают пробиваться сквозь желание успокоиться и бегут вниз, на дно белого унитаза. Их становится больше и больше ежесекундно и остановить не получится даже волей самих Архонтов. Почему все так? Почему ни жизни, ни любви ему не положено? Когда он навлёк на себя гнев всего пантеона небесных существ? ЧЕМ ЗАСЛУЖЕНО ТАКОЕ?! Кадзуха почти захлёбывается в собственной беспомощности, слезах и желании вернуться в прошлое и никогда не прикасаться к чертовой арке. Одной ладони недостаточно и Кадзуха подключает вторую: всхлипы всё равно умудряются выскользнуть наружу. Они со всей скорости несутся по маленькому помещению и эхом отскакивают от стен и потолка. Грузовик, пора бы тебе завершить недоделанное ранее. Сердце рвётся на лоскуты, которые вместе со слезами выскакивают наружу, кроша рёбра. И так, слеза за слезой, остаётся один лоскуток сердца, совсем крохотный. Он все никак наружу не выходит и Каэдэхара почти готов ногтями разорвать грудную клетку и вырвать его оттуда. Но этот маленький кусочек не выходит наружу, потому что верит. Верит, что после всех страданий наступит счастье. Оно рассветом рассечет небеса и прогонит холодную ночь, полную истязаний. Ронин не считает времени, проведенного в одиночестве на холодном кафеле. Ему уже, впрочем, плевать. Пусть хоть насмерть здесь замёрзнет. Но ничего не длится вечно, и в конце концов влага отступает. Она сделала свое дело - к чертям сломила одинокого самурая. Перед глазами проясняется и Каэдэхара чётче различает черты туалетной кабинки. Слышит разговоры снаружи. Чей-то взволнованный голос совсем рядом. —Кадзу, дверь открой. Тебя слишком долго не было и я решил проверить тебя, и услышал всхлипы.. Что с тобой случилось? «Ты случился» Кадзуха игнорирует его и специально не отвечает. —Ничего.. все в порядке, просто, кажется, меня немного стошнило.. - тихо, почти бормоча, отвечает Кадзуха. Просто уйди, Скар. Я не хочу тебя видеть в ближайшую вечность уж точно. Иди, любуйся своей ненаглядной Моной, а меня оставь умирать здесь. Пожалуйста. Скарамучча бесцеремонно, как он любит, распахивает дверцу и видит скрюченного у унитаза самурая. Тот намеренно прячет лицо в растрепавшихся локонах и продолжает это делать, когда брюнет мягко опускается рядом. —Ох.. Кадзу, что с тобой...? Ты.. чем-то расстроен? - мягко, почти с нежностью спрашивает Скарамучча. Кадзухе от его притворства противно становится. —Ничего. Уйди. - разрезает воздух между ними. —Что значит «ничего»? Очень даже «чего»! Блять, просто скаж.. —НЕТ! - выкрикивает Кадзуха и вскакивает с места. Выбегает из туалета и несётся вперед, к спасительному выходу. Вслед слышится возмущенное «эй!» и Скарамучча бежит за ним. Но Кадзуха - самурай, обладающий анемо глазом бога, и скрыться от него не составляет труда - на улице он просто теряется среди толп народа и растворяется в куче голосов. Идёт куда-то вперёд, не разбирая дороги, просто чтобы не видеть его. Ноги начинают побаливать, когда он обнаруживается в знакомо месте - зелёный парк у их шестиэтажки, хоть на пороге осени природа порастеряла прежнее величие и роскошь. Без раздумий самурай идёт вглубь. Природа и вольный ветер - его единственные друзья и союзники. Они не бросают. Не предают. Сердце не ломают. Блондин идёт вдоль каменной дорожки, окружённый рыжими деревьями и пожухлой травой. Листья хрустят под ногами, ломая кости. Примерно как Кадзуха. Он доходит до небольшого пруда, где плещутся двое лебедей. Юноша садится на дальнюю скамейку под покровом рыжего клёна. Юноша опрокидывает голову на спинку скамейки и сквозь желтую листву смотрит на небосвод. Да уж, Боги до жути его ненавидят.