Лесник

      Прошло 3 месяца.       — Ну, как ты себя чувствуешь? — Катя смотрела в монитор. По ту сторону, в легком мельтешении помех и связи возникло лицо Карины.       — Уже получше, — махнула та рукой, чуть приподняла левую ногу, закованную в жесткий лангет, — уже немного двигать ногой могу, пальцы подвижность обрели.       — А общий прогноз какой?       — Сказали, что если период восстановления пройдет хорошо, что останутся только шрамы. Небольшие. Главное, реабилитационный период пережить и не ломаться. Сама понимаешь, больно это все и сложно. Да и больно. Если честно, то больно постоянно.       — Ну, ты ведь сильная, а главное, я в тебя верю.       — Ну, хоть кто-то верит, — невесело усмехнулась сестра, и Катя нахмурилась.       — Матери звонила?       — Было дело.       — Опять наговорила тебе гадостей?       Карина потупилась еще сильнее и утвердительно кивнула с глухим “Угу”.       — У нее новый хахаль и она опять беременная, с отцом за старших судится. Она ж без выплат осталась, да и статус многодетной потеряла.       — Твою мать. За суд я слышала и уже выступала в отцову защиту. Но чтоб она снова была в положении…как мне это надоело!       — Я уже ничего не хочу говорить по-этому поводу, я отцу деньги пересылаю, общаюсь с ними. Но с ней я дела больше иметь не хочу, как и с этим ребенком. Кать, я устала!       — Я тебя понимаю, дорогая, сама того же мнения, малые приедут к нам на зимние каникулы. Ну, а Алина, как и Инг со всей их командой, к вам. Сама уже знаешь.       — Да уж, готовлюсь изо всех сил. Ну да ладно, еще побуду нянькой-честезащитницей.       — Предупреждаю, Алина сильно изменилась, особенно после того, как ей вернули слух, обрела, так сказать, опору и уверенность в себе. Считает себя выше остальных, унижает подруг по команде. Стелла Германовна ее уже грозила отправить домой. Даже не пойму, в кого она такая стервозная.       — Даже не представляю, — ухмыльнулась Карина, делая наигранно-задумчивый вид, — гены пальцем не размажешь. Наверное, мы ее слишком избаловали. У вас-то как?       — Как у соседей по общежитию, — махнула рукой Катя, — даже в разных спальнях спим.       — Кать, ну простить не пробовала? Он же сколько раз показал, что заслуживаешь доверия, вон, даже сейчас дал тебе отдохнуть, с детьми гуляет. К скотине тебя не подпускает, сам разбирается во всем. Прямо идеальный муж.       — С которым я не живу, как с мужем. Карина, мы сами разберемся.       — Лет через пять! Катя, никогда не поверю, что ты не сходишь с ума от нехватки ласки и тепла. У меня этого нет, и то иногда маюсь. Очень одиноко. Катен, ну блин, хотя бы подпусти его к себе, не то, чтобы поговорить, просто пусть обнимет, ну отогрейся уже.       — Ну, Карин, ну хватит. Не ушла же, да и остальное уладится со временем. Я пока не готова.       — Не изводи пацана, он же лопнет скоро.       — Карри, успокойся!       — Ладно, пора мне отсюда, скоро процедуры начнутся, а ты думай! Вам срочно нужно потрахаться!       — Карина!       — Пока!       И отключила связь. Катя фыркнула недовольная и глянула в сторону спальни, из которой, в это время, выходил сонный Герман.       — Я детей спать уложил. Пойду животных проверю и в душ.       — Ужинать будешь? — безэмоционально спросила Катя, даже не глядя на него.       В руках у нее лесник заметил комплект своего постельного белья и понял, что примирение вновь откладывается на неопределенный срок. Поежился от неприятных ощущений. На душе стало гадко. Не муж и жена, а какие-то квартиранты.       — Ты ужинать будешь? — повторила жена с плохо скрываемым раздражением.       — Бутербродами в лесу перекусил, — бросил он так же хмуро.       — Не понимаю, для кого я готовлю, — пожала Катя плечами и он удостоил ее напряженного взгляда.       — Наверное, для того, кому будешь давать еду, а не как корм для собаки.       — Тебе что-то не нравится в пище, которую тебе готовят? — теперь уже начала закипать Катя.       — Мне не нравится, что ко мне относятся, как к собаке, которая курицу затрепала.       — То есть ты сравниваешь меня с курицей?!       — Да что с твоей логикой?! Я не это имел в виду! Катя, хватит на себя переводить!       — Не ори на меня! Я и так живу, словно на пороховой бочке, не представляю, что ты выкинешь в следующий момент!       — Я же говорил тебе уже, что не сделаю ничего ни тебе, ни детям. Меня околдовала Сусанна!       — Отмазываться мы все умеем, а ты покажи, что безопасен!       — А я, мать твою, не показывал?! Катя, прекрати, мне это все уже начинает надоедать!       — Так ищи ту, что не надоест!       — Ты издеваешься, да?! Слушай, Катя, иди спать, я немного занят!       — Мы еще не договорили! — рыкнула жена, приближаясь, но он быстрым шагом вошел и ванную комнату и закрылся от нее.       Хватит, достала. Пусть выпустит пар без него, а то, неровен час доведет до белого каления. А потом плакать будет, если он обернется и начнет крушить мебель. Достала. Дожил, от бабы в ванне закрывается. Кажется, в других семьях бывает наоборот.       Он с раздражением сорвал с себя одежду. Надо было срочно принять душ и успокоиться. Он зашел в кабинку, закрывая полупрозрачную дверь и включил прохладную воду. Остыть, только остыть.       Катя ворвалась в ванную без спроса. Видимо, запал никак не хотел отпускать и она принялась стучаться в кабинку.       — Хватит прятаться от меня, давай уже, наконец, расставим все точки над ё! — кажется, она практически истерила.       — А давай, поговорим, — Герман резким движением раскрыл перед ней дверь, ухватил за футболку и затянул к себе под струи воды.       — Ты что творишь?! — жена невольно взвизгнула, промокая с ног до головы.       — Это ты что творишь?! — лесник смотрел на нее с непередаваемым выражением лица. — Я уже зае…ся от этого всего!       Ее длинная футболка прилипла к телу, очерчивая соблазнительные изгибы, крупную, практически не изменившуюся грудь. Побледневшее от шока лицо и темные на его фоне соблазнительные губы. Они долго сверлили друг друга яростными взглядами. И вдруг будто напали, сливаясь в яростном, диком поцелуе. Мокрая одежда тяжело поддавалась, но он кое-как справился с мокрой тряпкой, зашвыривая на ширму. Сжал хрупкое тело Кати в объятиях, приподнимая. А она обхватила его талию ногами.       Трусики. На ней были строгие спортивные трусики, которые ему не хватило сил снять или подвинуть. Он просто разорвал их на ней, отбрасывая обрывки в сторону. Прижал к прохладной стене, вжимаясь в нее всем телом. Оба замерли на мгновенье, пристально глядя друг другу в глаза. Этот непередаваемый момент единения. Изменение выражения лиц, мурашки идущие по коже. Приоткрывшиеся от страсти губы.       Потом была просто страсть. Быстрые, порывистые движения, тихие всхлипывания и стоны. Острые ноготки впившиеся в мокрые, покрытые рубцами и замысловатыми завитками татуировок плечи. Яркая вспышка обоюдного наслаждения и навалившаяся усталость.       Катя спустилась на пол, задумчивая и очень притихшая. Молча вышла из душа, промакивая тело полотенцем. Герман постоял еще в душе, позволяя прохладным струям стекать по разгоряченному телу. После, словно тать в ночи, прошел в гостиную и сел на разложенный диван. В голове была полная сумятица. И что теперь? Как поведет она себя дальше? Как подступиться?       Теплая ладошка легла на его плечо, заставляя повернуться. Катя положила ладонь поверх ладошки, задумчиво посмотрела ему в глаза.       — Пошли спать, — голос ее был тихий, из глаз пропала та арктическая стужа, что видел он последние месяцы.       — Ну, пойдем, — он поднялся и вдруг легко подхватил ее на руки, крепко прижимая к себе, — и спать тоже.       Примирение было страстным, ярким, прерывалось лишь на проснувшегося сына. Им просто не хватало сил оторваться друг от друга до самого рассвета. Задремали коротким беспокойным сном, когда уже подходило время подниматься. И, хотя усталость преследовала весь последующий день, но общее настроение было довольно неплохим. Стена, воздвигнутая колдовством и предательством, наконец, упала. Семья воссоединилась окончательно.