Дана из племени рубинидов

If our love ended, would that be a bad thing?

Paris Paloma — Labour

825 год

Северо-восток стены Роза

Деревня Синдри

      — Ба! Освальд, ты ли это?       — И тебе не хворать, Вилма! Чего орешь, как ошпаренная?       — Так до тебя не дозваться, глухой черт! Машу-машу, а тебе что в лоб, что по лбу!       — Ну все, услышал тебя! Что надо?       — Так поговорить с тобой хотела! А то ты как в загул на прошлой неделе ушел, так не видать. Мы уж думали, что Марта вдовой сделалась — хоронить тебя будем!       — Типун тебе на язык, карга старая!       — А не пойти ли тебе в баню, милый друг?!       — Тьфу, вот же склочная баба!       — Ну и иди, подлец, иди! Ничего тебе не расскажу, квась дальше!       — Ой, да как будто есть тебе что рассказать.       — Представь себе: есть! Пока ты не просыхаешь, у людей жизнь-то кипит.       — Что, опять у Веллеров корова сдохла? В Синдри ничего не происходит, Вилма! Это место — самое унылое на просторах стен!       — А вот и нет! У Адама, представь себе, мальчонка прижился!       — У Адама? Ритвельда, что ли?       — Ну да, у него самого.       — Дочки привели поди?       — Не поверишь, девчонки-то и привели. Но не свататься, а выхаживать. Рут давеча говорила: отправила тех по грибы в лес, а они вернулись через час — лукошки пустые, а на плечах парнишку несут!       — Да ну! Брешешь!       — Еще раз говорю, ослина ты полоумная: сама Рут рассказала! Девки говорят, нашли без чувств в овраге. Испугались сначала: думали, что мертвый. А потом подошли, глянь — а он дышит! Вот матери и понесли выхаживать.       — И как, очнулся?       — Очнулся! Ритвельды над ним всю ночь молитвы читали, да компрессы ему меняли. Под утро глаза открыл, говорить начал — а сам-то малокровный, худющий, как смерть.       — И что рассказал?       — Да ничего дельного. Вроде как не помнит, почему в лесу оказался. И родичей своих тоже назвать не может — память как отшибло!       — Дела-а-а… И что делать будут с ним теперь?       — Рут сказала, долечит его и там посмотрит. Приглянулся ей видать малец, она ж баба такая, жалостливая.       — И Адам вечно у нее на поводу идет. А звать-то его как, тоже не помнит?       — Кого звать?       — Пацана, дура безмозглая!       — Сам дурак! Так помнит, вот что удивительно. Имя у него еще такое, знаешь, как будто не здешнее…       — Это какое?       — Да сейчас, на языке крутится, все вспомнить не могу… Киран, что ли? Черт выговоришь, короче!

***

      Мать строго-настрого наказала: к нему не лезть. Слабый, говорила, не дай Роза снова здоровьем сникнет. Да и пережил бедняга, кажется, что-то по-настоящему страшное.       Ирма кивала, но потом все равно убежала за дом под предлогом грядки полоть. Возиться в огороде она не любила, зато со стороны картофельных кустов отлично было видно сени. Место, где спал Киран.       Она пачкалась в земле часа два, периодически посматривая в маленькое распахнутое оконце. Киран спал на лавке, свернувшись калачиком. А потом, когда Ирма замечталась о чем-то своем, мальчишка проснулся. Увидев, как он встал, рассеянно оглядываясь, Ирма запаниковала, но не спряталась. Наоборот подобралась ближе, как будто бы выщипывая сорняки.       Нашла его вообще-то Эдит. Старшая сестра в лес идти не хотела: после нескольких дождливых дней грязь еще не просохла, а марать новую обувку Эдит не хотела. Поэтому пока Ирма ползала под деревьями, срезая ножки грибов, сестра гуляла про проторенным дорожкам, собирая ягоды себе в рот. Ирма злилась, но ничего не говорила.       А потом раздался крик.       — Ирма!       Вопль сестры она узнала бы из тысячи.       Оставив корзинку и грибы вместе с ней, Ирма неуклюже ломанулась на зов. Эдит нашлась недалеко, у старой, местами подгнившей переправы через овраг. Сестра стояла, прижав ладони к губам. Ирма подскочила к ней фурией, озабоченно разглядывая: вроде целая, не побитая, не зареванная. Только глаза почему-то сверкали как будто в предвкушении истерики.       — С-смотри, — преодолев ужас, Эдит указала пальцем куда-то вниз.       Ирма проследила за подсказкой и на дне оврага увидела тело.       Тогда ей и самой захотелось закричать.       Тело оказалось совсем юным парнем. Не было ни крови, ни следов от выстрелов, ни изогнутых под неправильным углом конечностей. И когда первая волна паники сошла на нет, в голове даже проскользнула простодушная мысль: «Может быть, спит?»       — Я е-его раньше не в-видела, — заикаясь, продолжила Эдит.       — Я тоже, — шепотом согласилась Ирма.       Ровесников своих — да и всех жителей деревни — девчонки знали очень хорошо. А таинственный незнакомец выглядел едва ли старше сестер. Не местный, получается. Но откуда? Синдри очень далеко от других поселений. Ближайшая деревенька — на западе, по другую сторону господских владений.       — Ч-что делать-то, Ирм?!       Ирма нахмурилась. Посмотрела на «труп», затем на Эдит и еще раз — на «труп».       — Стой тут, я… Проверю его.       — Ты что! А вдруг покойник?       — Живых бояться надо, а не мертвецов.       И принялась осторожно спускаться вниз. Медленно, как охотник, выслеживающий жертву, подобралась к мальчишке, лежащему в беспамятстве. Первым, на что обратила внимание Ирма, стала одежда: другая, на обыкновенно-обывательскую непохожая. Рубашка — плотная, очень светлая, строгого фасона. Если стирать белье по деревенскому методу в студеной воде, то ткань быстро тускнела, становилась более грязной. А эта — такая белая, что глаза защипало, точно её кипятили.       Еще на нем были необычные брюки — со «стрелками» на штанинах. Ирма только слышала, что нечто такое носили богачи. А на ботинках — вот чудо! — и вовсе сверкали металлические набойки.       «Бандит, что ли», — подумала Ирма, поднося дрожащие руки к чужаку. Ей бы только проверить, холодная ли кожа, есть ли пульс…       Пульс был — жилка на шее пульсировала под огрубевшими подушечками ее пальцев. Но так слабо, что Ирма даже не поверила. Поэтому наклонилась к лицу паренька, надеясь расслышать дыхание. Затем оглянулась на сестру и неуверенно бросила:       — Живой, кажется… Спускайся, надо вытащить!       «Или хотя бы дядек из деревни позвать», — запоздало предположила она. Но Эдит уже начала спускаться, а в это время Ирма позволила себе рассмотреть незнакомца детальнее. И заметила, как в высокой траве, в подозрительной близости от его руки, что-то блестело.       Потянулась — достала кольцо. Золотое, с большим красным камнем.       Ирма повертела его, недоверчиво рассматривая. «Ой, мамочки, точно бандит!..»       — Что он, правда не жмурик? — послышался где-то рядом голос сестры.       Чего-то испугавшись, Ирма спрятала находку в кулак, а оттуда — прямиком в карман. Там колечко, к слову, хранилось и до сих пор. Вместе с Ирмой пололо грядки в огороде.       Проснувшийся Киран, видимо, не понимающий, где именно оказался, робко подошел к окошку. Ирма задрала голову — и так они встретились взглядами. Простояли так, глядя друг на друга около минуты: Ирма — испуганно, Киран — удивленно. Она сорвалась с места, огибая дом по широкой дуге. По пути захватила ковшик с колодезной водой и забежала через порог прямо в сени.       «Матушке сказать надо, что очнулся», — подумала Ирма, но опять же, слишком поздно. Киран обернулся на шум скрипучей двери и взглядом напоролся на ковш, который ему уже великодушно протянули.       — Спасибо, — сухо поблагодарил он, а затем прищурился, точно роясь в памяти. — Эдит?..       Наверное, вспоминал, как мать раздавала им с сестрой указания, когда он впервые пришел в сознание.       — Н-нет… Ирма.       — Извини. Спасибо, Ирма.       Киран припал губами к ковшу и, жадно хлюпая, принялся пить. Ирма опустила руку в карман, проверяя, на месте ли кольцо.       — Оно твое?       Увидев украшение, гость даже ковшик на пол уронил. Резко, безо всякого стеснения, подлетел ближе и отобрал кольцо. Ирма испугалась, но сквозь пелену страха заметила, как побледнело лицо Кирана.       — Откуда оно у тебя?       — Подобрала… Когда тебя нашла…       Посмотрев на нее недоверчиво, Киран, кажется, успокоился. Отступил, чуть шатаясь на нетвердых ногах, и подцепил ковш.       — Извини… — сдавленно пробормотал он. — Спасибо, что подобрала. Извини…       «Чудной какой-то», — буркнула про себя Ирма и побежала звать мать.       Их с Кираном странное знакомство надолго отложилось у нее в памяти.

829 год

      У Адама Ритвельда, столяра с золотыми руками, дом был полон женщин: любимая жена, старшая дочка-красавица Эдит и младшенькая, отцовская отрада, мечтательница Ирма. Сыном богини не наградили, а хотелось, причем безмерно, о чем в деревне знали все.       Так что когда Ритвельды усыновили найденыша, никто и не удивился. Говорили про Кирана, правда, сначала всякое: что белоручка парень, а значит — убогий. Ну как в таком возрасте дрова колоть не уметь? Выходило, что бестолочь. Да еще и юродивый, видимо. Деревенский староста предлагал Адаму написать в город, чтобы Полиция попыталась найти родственников юнца, но идея быстро замялась. Какое городским дело до их житейских проблем?       Сам Киран, к удивлению, искать кого-то из родных запала не имел. Тихо сидел себе в уголочке, печально глядя в окно. А как окончательно восстановился, так Адам за него и взялся: принялся учить тому, что знал сам. Глядя на пристрастие мужа, Рут лишь усмехалась и помешивала в кастрюле щи. Как сказала однажды языкастая Вилма Генрих: Рут Ритвельд была женщиной слабой, тяготела к ребятишкам. И бедного сиротку сразу стала воспринимать как родного.       Прошло время, Киран освоился. Научился, как отчим, мастерить столы и стулья. Ездил с Адамом на ярмарки продавать товар, заготавливал древесину, ловко орудовал рубанком. А как изрос — из щуплого гадкого утенка в такого красивого парня превратился, что даже замужние бабы ему глазки строить начали. Чего уж говорить про девчонок — хвостиком бегали все, даже самые маленькие.       Ирма несла в отцовскую мастерскую ломти хлеба и кувшин козьего молока, состроив крайне недовольную мину. Уже на пороге было слышно, как в мастерской кто-то работал. По-хозяйски толкнув дверь, девушка зашла внутрь и заворчала:       — Чтоб ты тут от голода распух…       — Спасибо за заботу, Ирм.       Утерев со лба пот, Киран отложил инструменты. Ирма вытянула шею, заинтересованная новой диковинкой, над которой работал названный братец.       — Что это?       — Дверца шкафа. Хочу сегодня резьбу на ней закончить.       — А лучше бы на обед пришел.       — А что там?       — Пришел бы — узнал.       — Ну не злись. Ты же знаешь, я твою стряпню просто обожаю.       — Мы с мамой пампушки пекли к бараньей похлебке. Уже ничего не осталось, так что на вот — ешь, что дают.       Киран усмехнулся. Ирма невольно залюбовалась им так, что грудь кольнуло: он и правда был невероятно хорош собой. Глаза светлые, черты лица такие — тонкие, что ли. Ни тебе обычных носов-картошек, как в деревнях принято, или толстых губ. Только волосы светлые стриг коротко, чуть ли не до залысины.       «Постыдись!» — отчитала саму себя Ирма и потупила взгляд. Нравился ей Киран, правда нравился. Но стыдно было об этом даже думать: брат ведь все-таки, хоть и не родной. Хотя многие замечали. Эдит вот, например, не упускала возможности сестру поддеть.       — Спасибо, что не дала с голоду загнуться, — сдержанно поблагодарил ее Киран.       Разложил хлеб перед собой и, сцепив руки перед лицом, закрыл глаза. Киран был странным, Ирма давно это подмечала. Молился часто, но не вслух, как в церквях это делают, а внутренне. Часто поминал какую-то Владычицу, но не на людях, а так, в кругу домашних.       Однажды Ирма присела отцу на уши, чтобы тот ей пояснил эту чудаковатость. Адам лишь отмахнулся:       — Мир большой, Ирм, людей в нем много. Каждый верит в то, во что горазд.       Набравшись смелости, она все-таки подошла с этим вопросом к самому Кирану.       — Не знаю, привычка, — ответил он, пожав плечами. — То немногое, что помню… Сама понимаешь.       «Недоговаривает», — решила для себя Ирма. Но больше с расспросами не лезла. Как говорила мать, меньше знаешь — крепче спишь.       Помолившись, Киран принялся за еду.       — Хочу закончить на этой неделе, — кивнул на недоделанную дверцу. — Повезу на ярмарку в Орвуд. Там хорошие деньги получить можно… Поедешь с нами?       Ирма растерялась.       — Не знаю. Дел много ведь…       Дела заключались в предсвадебных хлопотах. К Эдит по весне сваты приходили, она тем летом счастливой невестой ходила. Готовились всей семьей, на конец месяца широкое гуляние затевали.       — Я поговорю с Рут. Думаю, она разрешит.       Глядя на широкую улыбку Кирана, Ирма мгновенно раскраснелась.

***

      Договорились — не без претензий, но на ярмарку с отцом и братом ее отпустили. В лучших платье и башмаках Ирма поехала в Орвуд, ходить по базарам и тратить выданные деньги. Сначала было грустно и немножечко страшно — стольких людей она отродясь не видала. Потом освободился Киран, и пока Адам рассчитывался с хозяином ярмарки и общался с другими мастерами, молодежь отправилась гулять по городу.       Когда вдруг…       — Киран!       Ирма первая обернулась на звук знакомого имени. Брат остановился рядом, вмиг став похожим на восковую свечу. Голову поднял только тогда, когда незнакомый Ирме мужчина с ними поравнялся и положил Кирану руку на плечо.       — А я все думаю: ты или не ты!..       — Вы ошиблись, — сквозь плотно сжатые зубы выпалил парень.       И быстрым шагом понесся прямо в толпу людей. Ирма бросилась за ним.       — Кир! — тихонько пискнула она. — Что случилось? Кир…       — Тихо! — неожиданно вспылил он. — Не называй меня так!       Ирма замерла на месте как вкопанная. До самого возвращения домой они больше не разговаривали.

***

      Ночью Ирма проснулась от странного шума. Подорвалась с кровати — Эдит спала, тихо посапывая в край одеяла. Немного посидев, Ирма попыталась снова уснуть. Но шум повторился. И она, не сдержав любопытства, отправилась на поиск источника звуков.       — Киран?..       Брата она застала на крыльце с котомкой на плече. Тот оглянулся через плечо и цыкнул.       — Иди спать, Ирм.       — Ты куда собрался? Ночь на дворе…       — Спать иди.       — А вещи тебе зачем? Что происходит?..       — Я ухожу. Иди спать, пока насильно не уложил.       «Я ухожу», — слова обернулись осколками и поразили прямо в сердце. Ирма, осознав их, оцепенела.       — Куда уходишь? Кир, ты с ума сошел?! Иди сюда, подожди… Давай поговорим в конце-то концов!       — Я же тебе сказал…       — Это из-за того господина в городе, да? Если ты мне сейчас все не расскажешь, я закричу! Весь дом перебужу!       Так начался разговор. Длинный и страшный, как байка для детишек. Протащивший за собой месяц на ночном небосклоне.       — Я соврал: я помню, что стало с моей семьей. Их убили, и я не хочу, чтобы это произошло с вами. Если тот человек из Орвуда начнет копать, откуда я там взялся, рано или поздно выйдет на Синдри. Все повторится снова.       — О чем ты?.. Как это, убили? Киран, я не понимаю, почему ты молчал столько вре…       — Я не знаю. Мы жили в большом доме недалеко отсюда, у нас всегда были деньги. А потом пришли люди в черной одежде и убили всех. Моего отца, маму, младшего братишку…       Ирма явно расслышала слезы в его глазах, Киран рассеяно теребил шнурок на своей шее. На шнурке болталось кольцо — то самое, с красным камнем.       — Это кольцо…       — Семейная реликвия, его носил мой старший брат. Он передал его мне, когда на дом напали. Отвлек убийц, чтобы я успел спрятаться. А потом я убежал, и… Ты все знаешь дальше.       Ком встал поперек горла: Ирма и не знала, что на такое отвечать. Слишком много откровений свалилось ей на голову в один момент. Прижав ладони к щекам, она жалобно протянула:       — И что же теперь делать? А если они тебя найдут? Розы ради, Кир, остановись… Давай вместе подумаем…       — Все уже решено. Прощай, Ирма, я твои пампушки никогда не забуду. Не рассказывай родителям, что застала мой уход.       Он наклонился к ней и быстро поцеловал — прямо в губы. От нахлынувших эмоций у Ирмы все внутри смешалось. Она схватила Кирана за руку и, буквально повиснув на нем, заплакала:       — Не уходи, пожалуйста, не уходи!.. Я же не смогу, я же с ума сойду от беспокойства…       — Не плачь. Я твои слезы не переношу, ты ведь знаешь.       — Я с тобой пойду… Я тебя одного не отпущу, дурака кусок! Даже не думай!..       Киран грустно усмехнулся и опустил подбородок Ирме на макушку. Неловко погладил широкой ладонью по спине.       — Глупая ты, Ирм. До невозможного глупая…

830 год

      Больше всего на свете Ирма жалела о том, что не побывала на свадьбе у сестры. И о том, что мать их, осознав побег младшей дочери, скорее всего плакала. Обо всем остальном — например, как воспринял такое горе ее отец, — Ирма старалась не думать. Слишком тяжело делалось на душе.       Так что решила не забивать этим голову. Хотя бы сегодня.       — Если ты передумала — просто скажи, хорошо? Я пойму.       — Какой ты все-таки осел, Кир.       Они долго над этим думали. Если быть точным: с той самой ночи, когда покинули Синдри. Сначала робко — каждый в своих мыслях. Потом вслух — но с опаской, не представляя, как обойти неприятности.       Киран узнал в придорожной таверне о том, что в маленькой деревне на юге венчают всех, кого не попадя. И даже документы оформляют о законности брака. Ирма увидела в этом шанс.       Она готова была выдумать себе любую фамилию, лишь бы не светить имя Кирана. Кир же решил остановиться на старом варианте — хорошо знакомым и почти родным.       — Киран Ритвельд, — обратился к нему священнослужитель культа стен. — Готов ли ты взять в законные жены эту женщину?       У Ирмы не было дорогого платья. Не было дюжины гостей и всхлипывающей матери за спиной. Да и этот священник, судя по расхлябанности его речи, явно успел пригубить вина перед церемонией.       Но все это — пустое. Главное, что человек, который стал для нее всем миром, держал Ирму за руку.       — Согласен.       Киран не верил в Марию, Розу или Сину. За год в бегах он успел рассказать ей о традициях своей семьи. Что верили они — в зеленую Владычицу, которая подчинила все живое на свете. Что Владычица защищала тех, кто обращался к ней в темные минуты. И что только Владычице было решать, жить человеку или умирать.       «Думаю, ей было угодно, чтобы ты тогда вытащила меня из оврага», — с улыбкой как-то раз пояснил Киран.       Тем же вечером он помог ей обстричь волосы. Еще одна необычная традиция, от которой душу Ирмы откровенно корежило. После свадьбы честь женщины переходит с волос на плечи мужа — именно он теперь должен был печься о благополучии жены, не посрамить ее доброе имя. Потому что каждая женщина была сотворена по образу Владычицы, и образ ее чист и неприкосновенен.       А Киран с того дня начал отращивать густую пшеничную шевелюру.

837 год

Фортовой город Шиганшина

      — Доброго дня, молодой человек!       — Здравствуйте… Извините, не помню, чтобы мы были знакомы прежде.       — А мы и не успели. Моя фамилия — Арлерт, живу в соседнем квартале. Увидел вчера, как вы заселялись в дом Ашеров, решил сегодня познакомиться с новыми соседями.       — Вот оно как… Приятно познакомиться, господин Арлерт. Я — Киран Ритвельд.       — Взаимно, господин Ритвельд. Как вам Шиганшина? Уже успели обжиться?       — Пока не совсем, разбираем коробки. Как обустроимся, приглашаю на чай. Моя жена Ирма — мастерица по всем видам выпечки!       — Ого, ну тогда загляну… Не сочтите за наглость, господин Ритвельд, но вчера же подглядел… У вас есть ребенок?       — Практически два! Жена беременна, доктора говорят, что рожать в следующем месяце. Поэтому и решили переехать, большой семье нужно много пространства.       — Поздравляю, стало быть. А старший ребенок?       — Дочка, ей четыре года.       — А у меня внук, представьте себе! Два года правда, зовут Армином.       — А мою — Даной…       — Звучное имечко!       — Спасибо, несколько месяцев голову ломал, пока подбирал.       — Будем надеяться, что вам понравится Шиганшина, господин Ритвельд.       — Да… Мне бы тоже хотелось, чтобы этот город поскорее стал для нас настоящим домом.

854 год

      Время шло. Магат медлил.       Порко проводил с Даной целые дни. Причем фактически добровольно: сидел в углу комнаты, которую ей выделили. Наблюдал, скрестив руки на груди. А когда четыре стены устали от их взаимного молчания и начали давить, между ними завязывались разговоры.       Однажды Галлиард спросил:       — Почему ты отрезала волосы?       Дана изогнула рассеченную бровь.       — В армии неудобно с длинными волосами.       — Раньше тебя это не волновало.       Она надула щеки, вмиг став похожей на какого-то экзотичного зверька. Порко даже усмехнулся, не сумев прогнать ассоциацию.       — Снова из воспоминаний Имир выдернул?       — Уж прости, мне не дана возможность от них отказаться.       — Волосы — это про честь. От моей чести давно ничего не осталось.       Почему-то эти слова заставили Порко вздрогнуть. Он в принципе не успел привыкнуть к тому, что Дана могла разговаривать много — неосознанно сразу вспоминал ее ультиматумы Магату. А тут еще и получилось мрачно, словно приговор перед очередной казнью.       Короткий диалог замялся. Галлиард приготовился скучать.       Но справедливости ради, даже скучать рядом с ней было приятно.       Однажды, когда Порко отлучился из их комнаты отлить, в коридоре его выловил Магат. Причем выловил буквально — как будто стоял и караулил все это время. Схватил Галлиарда за плечо и, сомкнув пальцы на рукаве куртки, спросил:       — Держит она тебя?       Подразумевалось: «Управляет ли она тобой сейчас?»       Дана не управляла, иначе бы Порко почувствовал — такое уж точно ни с чем не спутаешь. Но Галлиард почему-то с поспешностью кивнул.       Сам не понял почему.       — С-сука, — выплюнул Магат и отпустил его.       Когда Порко вернулся, то застал Дану в том же положении, в котором она была, когда Галлиард уходил. Иногда он всерьез задумывался, почему Ритвельд не сбежит. Ведь могла, все условия созданы: шифтера обезвредила бы, если встретила рядового солдата — по любому справилась бы.       Однажды Галлиард не сдержал своего любопытства, и Дана ответила:       — С такой ногой я не сбегу.       Нога у нее правда до сих пор была неважная. В медблоке сквозь пелену презрения порекомендовали соблюдать покой и ходить с тростью. Трость ей не предоставили, но Ритвельд и не просила — предпочитала опираться на Порко. Тот практически не возражал и с каким-то странным удовлетворением отмечал, как с каждым разом Дана становится к нему ближе.       Больше телесного контакта — больше доверия.       Но это все конечно же лирика: нога к побегу не имела никакого отношения. И тут расправлялся простор для догадок — либо бежать Дане на самом деле было некуда, либо желание спасти Хисторию стало ее навязчивой идеей. Настолько внушительной, что любые риски и страхи супротив нее меркли.       — Ты ведь видел. Она мне как сестра, — во время их легкого обсуждения промолвила Ритвельд. — Нет… Она и есть сестра.       — У меня был старший брат, — для чего-то произнес Порко.       Рядом с ней он почему-то очень часто вспоминал Марселя. Если Галлиард окончательно не двинулся, то было между ними что-то схожее: едва-едва уловимое, но одновременно с этим неизменно привлекающее внимание. Случалось, посмотрит на него Дана как-то с прищуром, а Порко вспоминал — с тем же взглядом учил его уму-разуму брат.       — Правда?       Голос у нее неожиданно дрогнул, и Галлиард против воли поднял глаза. В уголках губ на измученном лице Даны спряталась снисходительная улыбка.       — А у меня — младший.       «Профессиональная старшая сестра» — это прослеживалось в ней всей. От пят до кончиков золотистых волос: то, с каким видом она поучала, как пеклась в воспоминаниях Имир о Кристе-Хистории. Серьезная в ответственные моменты, смешливая и расслабленная, когда была нужна самая близкая на свете подруга.       Порко с трудом проглотил вставший поперек горла ком.       После таких моментов ему совершенно не хотелось думать о том, что когда-нибудь Магат примет решение, и им с Даной придется разойтись. Отпускать Ритвельд из досягаемости вытянутой руки, ставшей привычной зоной комфорта, он не желал.

***

      Он больше не слушал.       Все звуки после рокового слова слились воедино — раздражающий, давящий на виски белый шум. Да и не было, пожалуй, там уже ничего важно.       Самое необходимое он уже усвоил.       Поэтому теперь просто следил за руками — жестикулировал Магат очень активно.       — …это бессмысленные риски. Мы не готовы пойти на них: неизвестно, что случится на острове. Или даже раньше — в воздухе! К тому же, вскрыть ей черепушку и узнать, какова доля правды в ее словах, тоже нереально…       Иногда слова все же доносились до него. И тогда в мыслях рождался грубый, никакой субординации не подчиняющийся, вопрос.       «Зачем передо мной оправдываться?»       Ему ведь совсем не обязательно понимать причины. Он — не шишка из правительства, чье одобрение необходимо для принятия важного решения. Да у них теперь шишек никаких и не было.       Неужели все это ради того, чтобы облегчить свою же душу?..       — Надеюсь, ты меня понял. Иди. Буду рассчитывать на тебя.       — Так точно.       Ответ вырвался сам по себе, он его даже не обдумал. И получилось почти механически — не слова, а скрип бездушной железной машины. Ничего человеческого, даже движения у него были чопорные. Как у заведенного.       В коридоре, за пределами кабинета главнокомандующего, осознание накрыло с головой. Как медным тазом — и мир вокруг стал ощущаться гулко, подобно ударам. Каждый шаг — вибрация. Каждый вдох — колебание.       Секунда, две, больше: в ушах поднялся такой звон, что стало нестерпимо больно.       Он привалился к стене, схватившись за затылок, и согнулся так, словно невидимый противник с размаха ударил под дых. Как же, что же, почему же… Ни один из вопросов, крутившихся на языке, не получалось довести до ума. Потому что на любой жалобный писк приходилась суровая, пропитанная чернилами должностного долга, точка.       Воспоминания пестрили у него внутри, сменяясь вспышками фейерверка. Остров, Имир, Криста, оглашение результатов, общая столовая, Трост, много-много Разведкорпуса, Трост, Роза, Шиганшина… Шиганшины тоже очень много.       «Я воин, а она — солдат. Иначе и быть не может».       При мысли об улыбающейся Дане Ритвельд сердце сжалось в холодных тисках нарастающего ужаса, а глаза закололо, как бывало в эпицентре песчаной бури.

***

      — Отойди.       Галлиард не сразу понял, почему «заклание» сработало. Лишь позже увидел, что нижняя губа у Даны кровит. Когда только успела прокусить?..       — Извини… — он миролюбиво поднял руки.       — Я сказала отойди.       Неведомая сила оттеснила Порко еще дальше, и он, врезавшись в кресло, едва удержал равновесие. Дана выглядела уже не просто серьезно, а прямо-таки воинственно. Кулаки сжаты, глаза выпучены, кровь ленивой струйкой стремилась к подбородку.       Что произошло — непонятно. Еще две минуты назад они спокойно разговаривали, Порко, раскрепостившись, пересказывал ей какую-то городскую сплетню. Дана слушала, подперев щеку рукой. А затем он подошел ближе и…       Вот оно что.       — Черт, — ругнулся, отведя взгляд. — Ты ведь все еще можешь сделать со мной что угодно, да какого…       — Закрой свою пасть!       Она не принуждала. Но крикнула с таким надрывом, что действительно захотелось заткнуться до самой смерти.       Хоть как-то пошевелиться Галлиард не рисковал еще несколько минут. Затем взглянул на Дану — в глазах у той блестели осколки былого спокойствия. Смотреть на нее такую беспристрастно не выходило: предательски щемило где-то внутри грудной клетки.       — Дана…       Схватившись за волосы, Ритвельд рухнула на диван и сжалась в маленький угловатый комок. Ее потряхивало, и потряхивало так сильно, что Порко, даже стоя в отдалении, замечал эту дрожь.       Возможно, прошла пара минут, а может быть — целый час, когда Дана выпрямилась. Зачесав взлохмаченные патлы назад и, откинувшись на мягкую спинку так, что солнечный свет упал на опухшую губу и старый шрам на шее, она громким шепотом выпалила:       — Прос…       Слово оборвалось на середине, как будто Ритвельд не была уверена, стоило ли извиняться вовсе. Это спустило Галлиарда на землю — без церемоний и предупреждений, как падение с высоты.       Они ведь не друзья, даже не товарищи. Он — так вообще ее вынужденный пленник. А еще двумя неделями ранее она участвовала в нападении на его родной город.       Неправильно это все, черт возьми. Ни разу, ни под каким гребаным углом.       — Я тебя понял, — все-таки пришел Порко ей на помощь, чтобы Ритвельд не маялась с окончанием.       Молчала Дана, правда, все равно недолго.       — Не подходи ко мне так близко больше. Или правда заставлю спрыгнуть с лестницы.       Галлиард давился рвущимся наружу вопросом, который задавать ему запрещали последние крупицы здравого смысла. «Почему мне, мать твою, нельзя к тебе подходить?»       Ответ он знал: потому что — опять же — они не друзья. Он — треклятый марлийский воин. Она — не элдийка, но тренированный на чужбине солдат. Здесь более уместен вопрос: «Почему мне, мать твою, можно к тебе подходить?»       Конфликт чувств и долга справедливо раздирал в клочья. Но здесь имело место быть еще что-то. Причина, почему на дистанции Дана вела с ним нормально, а при сближении — как чумная.       — Дело не в тебе, — хрипло подсказала Ритвельд, глядя в пол. — Это у меня в голове. Это я больная.       — Да не понимаю я! — вспылил Порко. — Я же ничего тебе не делаю! Сам, черт побери, подчиняюсь! Даже принуждать не надо!       — И что? — рыкнула в ответ Дана. — Ты от этого мужиком быть перестаешь?!       На Галлиарда словно ведро ледяной воды опрокинули. Ритвельд смотрела на него долю секунду — потом отвернулась так резко, что удивительно, как шею не выкрутила. Порко отнял костяшки от губ.       В голове не укладывалось…       Нет, так-то укладывалось. Чего только он сам за время в армии не видел, но Дана… Она же другая.       С ней ведь так нельзя.       — Кто тебя… Так?.. — выдавил он, не совсем осознавая последствий вопроса.       — А то ты не понимаешь.       Мгновенно Порко вспомнил все: и шипение Магата про отряд дознавателей, и недавнее упоминание Виртса, и то, как исказилось лицо Даны, стоило только этой фамилии прозвучать. Кусочки мозаики сложились в единую картину, и Галлиард почувствовал, как у него по позвоночнику прямиком к мозгу вскарабкалась ярость.       — Так тебя это… Наши… — Порко цепенел, и слова шли едва-едва.       Дана горько хмыкнула:       — А что, благородные марлийцы баб не насилуют?       Теперь, когда она сказала об этом прямо, и блеклые причины не верить в догадку разбились, ярость стала объемной. Жил Порко без розовых очков — насиловали, конечно, ублюдки те еще. Во время войны сам был свидетелем последствий, но там…       Да к дьяволу оно все — марлийцы по большей части и насиловали. Особенно руководящий состав, особенно порабощенных девушек. Элдийцы, вопреки клейму монстров и варваров, вели себя мирно. Нет, бывало, конечно, и у них крышу от пережитого сносило — но таких сразу отстреливали. Без единого шанса на ошибку.       А марлийцам почти всегда сходило с рук. И в этот раз тоже сошло.       Виртс…       — Что, — нервным голосом продолжила Дана, — жалко, да? Да, такая я и есть. Жалкая.       — Нет.       Порко провел ладонью по лбу и натянул кожу так, что яблоки глаз вот-вот и выпали бы наружу.       — Ты всего этого не заслужила.       — Твое командование так не считает.       — Да посрать мне! — в порыве гнева признался Галлиард. — Не заслужила.       И даже укола совести не ощутил за заявление, которое в теории чревато было санкциями от выговора до позорно-досрочного снятия с должности воина.       Зато имя «Эдуард Виртс» не отпускало Порко еще несколько часов кряду.

***

      Порко ускользнул из комнаты ближе к вечеру. Последний час тупо смотрел, как ползут по циферблату никелевые стрелки, и беспокойно сжимал руки. Магат в принципе редко оставался в штабе на ночь, и сейчас тоже привычкам не изменял. Пересекаться с главнокомандующим не хотелось, поэтому Галлиард просто ждал.       А когда время подошло, резко встал и решительно направился к двери.       — Ты надолго? — тихо спросила Дана, когда он уже одной ногой оказался за порогом.       Галлиард обернулся на ее голос, потому что жутко хотел на нее посмотреть. Просто посмотреть.       Днем Дана попросила его найти какую-нибудь книгу, в которой хоть словцом упоминались рубиниды. Порко не стал расспрашивать, и вместо этого пообещал в лепешку разбиться, но найти что-то по запросу. И нашел. Поэтому последние несколько часов Ритвельд молчала, погрузившись в чтение.       — До сортира. Не потеряешь.       — Извини.       Прощения просила она теперь как дышала. Возможно, даже сама не обращала внимания. Порко тоже старался на этом не зацикливаться, потому что искренности в словах не ощущал. Скорее формальность.       На этот раз Порко криво ухмыльнулся:       — Ну привяжи там своими фокусами, чтобы далеко не сбежал.       Ритвельд, оторвав взгляд от книжных страниц, неожиданно усмехнулась:       — Иди уже.       Картина, точно нарисованная масляными красками: в теплом приглушенном свете блестели волосы и уже привычно сверкали глаза. Галлиард в сотый раз почувствовал, как в груди натянулась сердечная мышца, и закрыл дверь.       Ставка сыграла: с Магатом он не встретился. Зато на лестничном пролете, перепрыгивая второпях через две ступеньки, столкнулся с Пик.       — Покко? — недоверчиво спросила подруга. — Ты чего… Не с этой, что ли?       — Нет… Да… Долго объяснять, — хотел было отмахнуться Порко, но все же помедлил: — Пик, а ты знаешь… У дознавательного отряда остаются дежурные?       Пик пожала плечом.       — Кто ж их знает… А тебе для чего?       — Да так, не бери в голову, — и побежал дальше, чтобы у Фингер не осталось возможности продолжать допрос.       К тому же, ни на один из ее вопросов четкого ответа Галлиард бы не дал. Он вообще больше ничего не понимал. И вряд ли бы нашел оправдания половине своих действий.       Хватило бы пальцев одной руки, чтобы пересчитать, когда Порко сам сталкивался с дознавателями. Там не менее, с Виртсом через четыре рукопожатия познакомился. И даже видел лично.       Получается, сегодня — уже вторая их встреча.       — Ого, почетный марлийский воин, носитель Челюстей… Ваш визит — для меня честь.       Высокий скуластый Виртс стоял в центре своей маленькой каморки и педантично натирал хирургические инструменты. Взгляд Порко метнулся от стула с фиксирующими ремнями до металлического операционного стола. Перед глазами возник образ измученной Даны, какой она предстала перед Галлиардом в день ее сорвавшейся казни.       Ему моментально поплохело.       — А я как раз собирался уходить домой. Думаю, только вот приведу рабочее место в порядок. Видно, сама судьба подсказала задержаться. Простой доктор может чем-то помочь?       «Как ты только посмел сделать с ней такое, мразь?»       Порко из последних сил уговаривал себя молчать, одновременно с этим не понимая, что в принципе следовало говорить. Злость кипела в нем, как вода в кастрюле, с того самого разговора с Даной. И теперь, когда Галлиард столкнулся с Виртсом лицом к лицу, эмоциями буквально ошпарило.       — Надо поговорить. О Дане.       Переливчатая улыбка скользнула по лицу Эдуарда, как толстая гусеница по листу. Он бросил скальпель в контейнер и с чавкающим звуком стянул перчатки.       — О, я слышал, что она перешла под юрисдикцию воинов. Так странно, мне изначально товарищ Магат говорил, что Дана ценности не имеет и делать с ней можно все, что заблагорассудится…       Злость схватилась за Порко с такой силой, что стало больно просто дышать. Дана ведь не врала, Галлиард же видел: не могут люди шугаться так наигранно. А Виртсу все равно: как будто ничего и не было. Как будто он ее не…       — Она рассказала о том, как вы ее… Допрашивали. Это бесчеловечно.       Порко чудом не орал. Бешеный крик просился наружу, чтобы разодрать горло и вызвать выворачивающий наизнанку желудок кашель.       — Ну как же это, — Виртс почесал подбородок. — Стандартная процедура: вырывание ногтей, сенсорная депривация, надрезы, истязание жаждой. Даже не подвешивали, что же вы!..       — Зато насиловали, — с презрением выплюнул Порко.       Под потолком мигнула лампа, Виртс замер в одной позе, точно громом пораженный. Секунду Галлиард понадеялся: стало стыдно. Но потом послышался сдавленный смешок, вскоре переросший в тихий, почти психопатический хохот.       — А мне казалось, Дана не из тех, кто будет стучать. Во всяком случае, со мной она была очень тихой. Местами даже послушной, — доктор неожиданно посмотрел Порко прямо в глаза. — А в чем, собственно, дело? Командующий обеспокоен, что я не написал об этом в отчете?       «Какого хрена… Что он вообще несет?!»       — Это… Мерзко. Не знаю, аморально! Кто вообще дал тебе право делать такое с живым человеком?! — вспыхнул, как спичка, Галлиард, не осознавая, как плавно перешел границу всяких приличий.       Виртс помолчал. Как будто бы правда задумался, а потом, с той же своей формалиновой улыбкой уточнил:       — Человеком? Она элдийка.       И тут Порко наконец-то понял, для чего пришел сюда. Чтобы крепко съездить Эдуарду Виртсу по морде. На пренебрежительно выплюнутом слове «элдийка» и без того шаткую плотину внутри прорвало, как при взрыве.       Виртс был высоким, но хилым. Серая лабораторная крыса. Не отдавая отчета своим действиям, Галлиард замахнулся, попав кулаком Виртсу в острую скулу. Другой рукой, неуклюже повернувшись, он снес боксы с проспиртованными инструментами. Грохот медицинской стали заполнил комнату.       А следом раздалась новая волна смеха: громкая и почему-то безмерно довольная.       — Так слухи не врали, — оскалился Виртс, сделав шаг назад. — Эта мелкая потаскуха реально заделалась в почетные гости. Даже воины за нее теперь готовы вступиться.       «Я бы мог просто доложить обо всем Магату», — вдруг осознал Порко, рассматривая заалевшие костяшки на руке. Здравые мысли вдруг полились в голову неудержимой волной, разгоняя красную пелену злости. Что он натворил, для чего он вообще сюда пришел…       — Скажи, а она продолжает это делать?       Точно. Ради Даны.       Порко посмотрел на развеселившегося Виртса исподлобья, не понимая вопроса. Правда, доктор решил пояснить сам:       — Все еще делает вид, что ей не нравится, а сама стонет во весь голос? Или же… Она тебе не дает, и ты из жалости так за нее оскорбился? Ну же, расскажи мне, щенок. Почувствовал ту же грязную кровь, что и у тебя? Носишь эту уродскую повязку, а на деле обыкновенный элдиец…       Ему в затылок вдруг пришло воспоминание: неожиданно не Имир, свое. Как Галлиарда, совсем ребенка, избивает какой-то здоровый мужик за то, что Порко просто решил поиграть с его сыном. Как вступился за него Марсель, как позже отчитывал, что нельзя перечить марлийцам или представителям каких-то других народов.       Потому что они родились элдийцами. Изгнанниками.       После этого Порко вдруг решил, что и умереть будет не жалко за то, чтобы ударить Виртса еще раз. И еще. И снова. Много-много раз.       Давняя обида, подкрепляемая злобой за Дану и последние слова доктора, захлестнули Галлиарда, и он принялся бить наотмашь. В какой-то момент ударил так, что Виртс, больше смеявшийся и что-то лопотавший про «варварское отродье», пошатнулся и упал. Порко навалился сверху и продолжил бить.       Он не знал, сколько прошло времени. Но вдруг, попав в краткий миг просвета сознания, понял: вместо Виртса под ним был уже остывающий покойник.

***

      Оставшись в одиночестве, Дана так и не смогла вернуться к чтению. Немного посидев над раскрытой книгой, она отложила ее в сторону.       Прочитанное напоминало ей о самостоятельном расследовании, которое она проводила с помощью Армина в королевской канцелярии. Слово «рубиниды» нашло ее не сразу: сначала пришлось взять у Ханджи еще пару отгулов и провести в сыром архиве пару ночей.       Зато там Дана узнала достаточно о Ротшильдах — семье своего отца. Эта фамилия встречалась в старой документации дворцовых заседаний, но обязательно с припиской-титулом «лорд».       — Получается, ты тоже из аристократов, — хило улыбаясь, заметил Армин. — Недалеко от Хистории ушла.       У Даны голова шла кругом. Она не понимала, почему при всем том могуществе, которым располагал дом Ротшильдов, в итоге появился тот отчет об убийстве целой семьи, а ее отец стал обычным столяром в Шиганшине.       Еще и с чужой фамилией.       Но королевский архив не дал ей ответы на эти вопросы. Дана уезжала из столицы с тяжелым от неразгаданной загадки сердцем. Пока она седлала лошадь, попрощаться пришел Армин:       — Может быть, стоит узнать про родственников твоей матери? Вдруг информация о них прольет свет на правду?       — Может быть, — хмуро согласилась Дана. — А может быть и нет.       Информация о Ротшильдах принесла ей больше волнений, чем радости. А тем временем подходила к концу зима, в теплом воздухе весны расцветало лето. В последнюю неделю мая Ханджи поставила их с Жаном перед фактом: из выводка желторотых новобранцев им придется собрать себе отряды.       — Ты как выбирать будешь? — спросил ее тем утром Жан, поравнявшись с подругой в коридоре.       — Без понятия.       Им дали несколько дней на то, чтобы поприглядываться: за это время Дана отыскала Расти и Финли. Крепкие широкоплечие бугаи — лихо летали на тросах и неплохо раздавали тумаки в рукопашке. На теоретическом занятии, где Ритвельд рассказывала о тонкостях общения с членами антимарлийской группировки, она заприметила себе Мелани — сообразительную и острую на язык. Смешливая девчонка чем-то напомнила ей язвительную Имир.       А потом, в распределительных списках Дана увидела его.       «Эзра Ротшильд», — и потеряла покой.       — Вон тот, рыжий, — подсказал Жан, когда Ритвельд втихаря пришла к нему на полигон.       Тощий мальчишка, выглядевший даже младше своего возраста, заставлял Дану дрожать и вспоминать, как болели глаза от бесконечных поисков в рассекречиваемой канцелярии. Поговорить с ним тогда она не решилась, хотя уже понимала — это не однофамилец.       После того кровавого отчета Ротшильдом назвался бы только дурак.       Поэтому обратилась к своим подопечным, стремясь узнать о таинственном Эзре Ротшильде побольше.       — А, этого трижды чуть из кадетки не выперли, — вспомнил Расти.       — Вообще-то он неплохой, даже восьмое место по выпуску занял, — вступился Финли.       — Бестолочь и разгильдяй, — огрызнулась Мелани. — И молится как-то странно.       — Вот так? — спросила Дана, сложив перед собой руки.       — Ага…       «Совпадений не бывает», — вспомнила Дана наставление отца. И вызвала Эзру к себе на разговор.       — Откуда родом?       — Северо-восток стены Роза, мэм!       — Отставить: капитан. Семья есть?       — Так точно, мэ… Капитан! Отец и мать.       — Молишься о них?       — Э… Так точно… Капитан…       — Стенам? Или Владычице?       Глаза Эзры округлились, и Дана поняла, что попала. Из винтовки, без прицела, прямо в центр мишени.       — Вы тоже знаете эти молитвы?..       Эзру Дана забрала под свое крыло, окончательно укомплектовав отряд. Жан долго потешался над ней, называя «вторым капитаном Леви»: набрала мелочи в подшефные и ходит довольная. Правда, через несколько месяцев поехал вместе с Ритвельд на северо-восток Розы.       Дане нужна была поддержка. Она не знала, что найдет в доме Эзры Ротшильда. Зато знала, что Жан в случае чего всегда подставит свое плечо.       Мать у Эзры оказалась самой обычной: радушно встретила гостей, повздыхала-поохала над похудевшим сыном. Низко поклонилась — вызывая красноту щек — Жану и Дане со словами:       — Много наслышана о подвигах Разведкорпуса, пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Капитан Ритвельд, верно? Мой муж очень ждал вашего приезда.       Дальше Дану одну провели в дальнюю комнату, где на широкой резной кровати она застала незнакомого мужчину. Подставив перед гостьей стул, госпожа Ротшильд с улыбкой извинилась и удалилась. Дана, к стыду своему, хозяйку даже не поблагодарила: настолько ее поразил внешний вид незнакомца.       Они смотрели друг на друга несколько минут, утопая в мертвой тишине помещения. Дана не знала, что говорить, поэтому мужчина взял инициативу в свои руки:       — Что же… Ты сильно на него похожа.       — Вы тоже.       Призрак Кирана Ритвельда встал между ними, как будто наяву.       — Почти все Ротшильды рыжие, — задумчиво протянул отец Эзры, потирая блестящую на солнце медью бороду. — Киран просто пошел в нашу мать.       Имя отца так ошеломило Дану, что она все-таки решила сесть на стул. Лишь бы позорно не рухнуть наземь перед новоявленным родственником.       — Но, наверное, я не с того начал. Меня зовут Брехт Ротшильд, капитан Ритвельд. Прости, что не поприветствовал, как следует: к сожалению, я уже несколько лет как не в состоянии вставать на ноги.       Эзра ей об этом рассказывал.       — Ничего, — эхом отозвалась Дана.       «Своему старшему сыну, Брехту, я завещаю родовой дом семьи Ротшильд и принадлежащие ему землю», — вспоминала она.       Кольцо под тканью рубашки нагрелось. Отец говорил: раньше оно принадлежало его старшему брату. Дрожащими руками, Ритвельд подцепила с шеи шнурок и показала Брехту кольцо.       — Насколько я знаю, это ваше.       Возможно, все десять лет она берегла его именно для этого момента. Брехт взял украшение в руки, придирчиво присматриваясь.       — Киран не оплошал: все-таки сумел сбежать. Как он сейчас?       — Мы жили в Шиганшине. Семь лет назад, когда на город напали, спаслась только я. Отец, мама и мой младший брат… Не выжили.       Брехт поднял на нее тяжелый взгляд.       — Так выходит, мы с тобой оба чудом спасшиеся.       — Я знаю, что карательный отряд посчитал вас мертвым. Как вы их обманули?       Тяжело вздохнув, Брехт откинулся на груду подушек. На миг он показался таким уставшим, что Дана устыдила саму себя: зря она спросила. То же самое, пожалуй, если бы ее попросили пересказать тот ад из 845 года.       — Никто никого не обманывал. Мне просто повезло, — Брехт облизнул пересохшие губы. — В тот вечер, когда люди короля пришли в наш дом, я вышел из комнаты на крик матери. В коридоре увидел труп нашего самого младшего, Нильса. Мама кинулась на убийц, приказав мне бежать. И я побежал наверх, в комнату Кирана. Не знал, сколько было времени, но я ведь был старшим, должен был заботиться о тех, кто слабее. Заперся изнутри, сказал брату, что надо бежать через окно. Но мы не успевали… Я помог спуститься Кирану, когда дверь уже практически снесли с петель. И понял, что ему нужно время, чтобы скрыться. Поэтому отдал брату кольцо и решил отвлечь внимание на себя, дать ему отсрочку. Тогда мне ранили обе ноги и избили до потери сознания.       Ритвельд пережила многое. Никогда не бахвалилась, но и отрицать было глупо: видела всякое. Только рассказ Брехта почему-то все равно заставил волосы на затылке шевелиться.       — Я очнулся утром. Кое-как поднялся, дополз до купеческого тракта. Там меня и нашли. Довезли до больницы, выходили. Выхаживала, кстати, моя нынешняя жена — но сразу сказали, что раны серьезные, а помощь была оказана слишком поздно. Но я не отчаялся, схоронился в сельской глуши, не выдавая того, в какой семье родился. Женился. Родился Эзра. А теперь вот нашлась ты. Все по велению Владычицы.       — Не понимаю… Я мало знаю, но Ротшильды ведь были в ближнем окружении короля. Почему нас вас напали?       Брехт помедлил с ответом.       — Я думал, ты в курсе. Поэтому и пошла служить в Разведкорпус.       Дана вопросительно вскинула брови.       — Ты слышала что-то про Аккерманов? Или азиатов? — получив кивок, он продолжил. — Их семьи подверглись репрессиям, потому что на них не распространялась сила короля. Ротшильды… Были ближе к королю, между нашими семьями даже заключались браки. Поэтому очень долгое время нас не трогали. Но тогда, в 825 году, мой отец сильно разругался с королем. Райсс побоялся восстания, поэтому решил отрубить руку, которая верно служила ему без малого восемьдесят лет.       Подняв руку, Брехт подставил камень в кольце под лучи солнца. Яркие искры вспыхнули внутри алых граней.       — Этот камень, рубин, не зря был нашей семейной реликвией. Это — напоминание о нашей крови. О том, что мы, как и азиаты, как и Аккерманы, совершенно другой народ.       — Ротшильды не элдийцы?..       — Нет. Ты не станешь титаном, даже если получишь специальный препарат. Потому что в твоих жилах течет кровь Ротшильдов, кровь рубинидов. Древнего народа, которого боялся сам король. Не потому что не имел над нами власти, а потому что мы могли иметь власть над ним.       Он выдержал загадочную паузу и закончил:       — Рубиниды могут управлять титанами.       Проговорили они долго — несколько часов вплоть до ужина. Дане и Жану пришлось остаться у Ротшильдов на ночь, потому что дорогая была дальняя, а у Ритвельд еще были в закромах вопросы.       Уже перед отъездом Брехт сказал ей:       — Забери кольцо, Дана. Оно твое по праву, как самого старшего ребенка в семье.       Дана вернула себе украшение, но не потому что захотела почувствовать на себе тяжесть великого рода. Скорее потому, что кольцо напоминало об отце. Она еще несколько раз приезжала во Владычицей укрытой деревню, чтобы поговорить с тем, кто приходился ей дядей, как-то помочь по дому.       Свою семью Дана давно потеряла, но в те месяцы поблазнилось, что она вновь ее обрела. Заботливую мать, наставника-отца, проблемного младшего братца…       Брехт Ротшильд не пережил следующую зиму: его подвело сильно просевшее здоровье. Дана пообещала ему заботиться о его жене и сыне. Вновь лишаться того, что далось ей великими страданиями, Ритвельд не желала.       Но все-таки время расставило все по своим местам.       И вот она сидела в полутьме комнаты военного штаба Марли, только-только оплакав смерть Эзры. Не зная, вернется ли сама когда-либо на Парадис.       Потерев кулаками уставшие глаза, Дана услышала шум отрывающейся двери и, не глядя, фыркнула:       — Как-то ты правда долго в этот раз… — она подняла голову, и улыбка стерлась с лица, как пятно на одежде после интенсивной стирки.       Внутри все перевернулось. Или взорвалось. Или и то, и то одновременно.       — Чего тебе надо? — едва волоча языком, прошептала Дана и большими круглыми глазами уставилась на замершего в пороге Райнера.

850 год

Остров Парадис

Замок Утгард

      Голодная, уставшая и злая, как тысяча чертей, Дана Ритвельд перехватила лучинку в левую руку, а правой убрала упавшие на лоб грязные волосы. После целого дня езды верхом у нее отваливалась спина, немели ноги и жутко раскалывалась голова. Хотелось поскорее сползти с лошади и принять вертикальное положение.       Даже поза трупа пришлась бы кстати.       Когда она высказала эту мысль вслух, Криста пискнула:       — Не смей так шутить! Особенно сейчас!       — А в чем заключается особенность «сейчас»? — поддела ее Имир.       — Стена ведь прорвана! Титаны могут напасть в любой момент!       — Титаны не передвигаются ночью, — терпеливо напомнила Дана.       — Но мы все равно должны быть внимательными, — осадила новичков ехавшая впереди Нанаба.       Криста уязвленно задохнулась, а Имир довольно цыкнула. Дана закатила глаза и подумала, что еще пара минут и позвоночник у нее рассыпался бы в пыль. Ночная темень сгущалась под укрытым облаками небом, и Ритвельд казалось: была бы с ней рядом любого размера дыра в стене, и ее она проглядела.       Потому что после стольких часов на диете из нервов и переживаний накатывала жуткая сонливость. Лошадь под ней это состояние разделяла — Дана уже без особой наблюдательности отмечала, каким тяжелым стало дыхание у скакуна.       Еще пара таких деньков, и она поседеет. Во всю длину своих именитых волос.       — Это еще что такое… — проворчала Нанаба.       — Ого, — выдала Имир, вытягивая и без того длинную шею. — Да неужто…       — Ребята! — подхватила ее воодушевившаяся Криста. — Конни! Бертольд! Райнер!       «Райнер!»       Дана встрепенулась, и сон как рукой сняло. Где-то в области ключиц с облегчением гулко забилось сердце.

***

      Она никогда никому не врала и впредь врать не собиралась: из Даны выходила отвратительная разведчица. И это даже опустив всякие неприятные моменты по типу того, что в Разведкорпус она вступила исключительно по прихоти Кристы, которая обнулила все их с Имир старания.       Так, например, Дана напрочь и думать забыла о том, что где-то в Розе могла быть гипотетическая дыра, из которой на заре к завтраку вправе нагрянуть были титаны. Ей стало так все равно, что аж самой тошно. Главное, что ребята живы.       И Райнер в их числе.       Заводя лошадь в стойло, Дана думала исключительно об этом. А потом за ее спиной раздался красноречивый кашель. Ритвельд обернулась так резко, что хлестанула длинной косой себя же по локтю.       Райнер стоял позади, как бы не при делах, сунув руки в карманы. Дана неосознанно просияла.       — Как день прошел? — спросил у нее Браун.       Улыбнувшись так, что губы заболели, Дана качнулась с пятки на носок.       — Паршиво. А у тебя?       — Если «паршиво» умножить на «дерьмово», что получится?       — Наша жизнь.       Сдерживаться больше она не стала и подалась вперед, налетев на Райнера всем телом. Обычно Дана сдерживалась: честно и ответственно, как полагалось каждому человеку, состоявшему на службе в армии. Причем сама Ритвельд даже не знала, что именно стало причиной ее постоянной «марки» — вечные ли подколы Имир, или шепотки сплетников в столовой.       После любовной неудачи со Стейнбеком она и вовсе начала считать, что облачать свои дела сердечные в слова — нечто постыдное.       Но сейчас, когда вокруг творился сущий кошмар, а минуты спокойствия подобно воде утекали сквозь пальцы, Дана позволила себе послать всех к чертям. Пусть Имир вставляет свои шуточки по самые гланды, а Криста бросает неловкие взгляды. Ритвельд приподнялась на мыски и без предупреждения поцеловала Райнера так крепко, что пульс набатом застучал в темечке.       — Я очень за тебя переживала, — призналась она и вжалась губами ему в грудь.       Несмело, как будто касалась дикого зверя, чужая ладонь упала ей на затылок. Райнер ответил, точно борясь с эмоциями:       — Да. Я тоже сильно переживал.       Они встречались всего ничего — Дана попыталась наскрести в уме хотя бы два месяца, но быстро сбилась со счета. Слишком много всего произошло за два месяца: итоговые экзамены, выпускной, Трост, Разведкорпус, первая экспедиция, теперь вот этот вот кошмар…       Но из-за всех нервов, навалившихся друг на друга как слои в пироге, Дана чувствовала, как сильнее прикипает к Райнеру. Они изначально сошлись как-то странно: с плацдармом в виде кадетской дружбы, за которую успели изучить один второго с разных сторон. А тут… Дана готова была рассказать ему любой секрет. Любое переживание, которое одолевало ее мысли. Даже просто поворчать на какую-то мелочь.       Как какому-то родственнику, который обязательно выслушает и поддержит. Как члену семьи.       — Знаешь, если бы с тобой что-то случилось, я бы с собой покончила.       — Дана…       Что-то такое она говорила ему и после Троста. Когда тоже налетела с разбега и, повиснув на шее, принялась горячо шептать всякую ересь, как в лихорадке. Наполовину обезумевшая от страха потерять навсегда.       — Я серьезно. Узнала бы, что ты ноги протянул — повесилась бы в тот же день.       — Ну и что мне на это говорить?       — «Хорошо, что я живой».       Райнер усмехнулся.       — Хорошо, что я живой, — и похлопал Дану по спине. — Пойдем внутрь. Не хочу здесь оставаться надолго.       — Я зайду внутрь, лягу на пол и сразу же усну.       — Отлично, я посторожу.       — Расскажешь мне, что увидели на юге?       — Если захочешь — непременно.       — Хочу.       Что угодно, лишь бы слышать его голос и понимать: он здесь. Никуда от нее не денется, не уйдет. Дана слишком устала терять дорогих ей людей, чтобы позволить себе отпустить кого-то еще.       Порой ей казалось, что истерзанное сердце больше не смогло бы кого-то впустить в себя. Поэтому Райнера она любила со всем трепетом и всей силой, какая только оставалась в теле.       — Ну что вы там, голубки? Не налобызались еще?! — крикнули откуда-то со входа в замок голосом Имир.       Дана разочарованно выдохнула и отлипла от Райнера. Гребаная Имир не заставила себя ждать, если переживут эту ночь — насыплет ей песка в казарменную постель. Мягко взяв Брауна за руку, Ритвельд спросила:       — Идем?       Ей согласно ответили.       — Идем.

***

      А через два часа и без того невеселая жизнь бедной-сиротки Даны Ритвельд разбилась окончательно.

854 год

      Порко вернулся в комнату, дрожа всем телом и так и не отмыв руки. Кровь Виртса застыла на них, стянув кожу коркой, и Галлиард смотрел на красные разводы, чувствуя, как состояние аффекта постепенно отпускало. В голове стоял туман, и самое страшное заключалось даже не в хладном трупе чумного доктора, оставленном в холодном кабинете.       А в том, что к Галлиарду так и не пришло раскаяние. Он убил марлийца, видную фигуру в военной структуре, а совесть так и не пришла по душу. Потому что Порко был убежден, что Виртс все заслужил.       Но заслужила ли мать Порко? Заслужил ли отец? Что случится с ними, когда Виртса найдут в его кабинете в луже крови? Как скоро придут за Галлиардом, когда сопоставят все факты?       Что на все это скажет Дана?       Передвигаясь механически, Порко открыл дверь и, увидев поразительно знакомую спину, почувствовал, как к нему возвратился голос.       — Райнер? Какого ты…       Порко осекся, понимая, как подло к нему повернулась жизнь: Браун его и сдаст. Сраный стукач, готовый выслужиться перед начальством по любому предлогу, точно поймет, что кровь на одежде Порко — не совпадение. Твою мать…       Пока Галлиард судорожно решал, что делать, Райнер так и не соизволил откликнуться. Зато где-то рядом раздался жалобный всхлип. Вместе с этим звуком Порко вспомнил: где-то здесь вообще-то должна была быть Дана.       — Да что здесь происходит?.. — тихо спросил Галлиард, шагнув вперед.       Дойдя до Райнера, он резко остановился, точно налетев на невидимую стену. Резко стали понятны сразу две вещь: первая — рыдал Райнер. Вторая — Дана сидела перед ним на коленях.       — Райнер, — сухо спросил Порко, переваривая увиденное, — ты что сделал?..       Браун затрясся, как земля перед взрывом вулкана, и выпустил шею Даны из рук. Обмякшая Ритвельд повалилась на пол, как тряпичная кукла. Порко упал рядом с ней, протягивая окровавленные руки к бездыханной девушке.       — Я не хотел… — сдавленно запричитал Браун над его головой. — Я не хотел… Но Магат сказал, что я должен… Что это мой долг, как воина… А он-на… Не сопротивлялась. Как будто хотела… Или не верила… Не хотел я… Не хотел!       Порко судорожно шарил ладонями по шее Даны, пытаясь найти признаки жизни. Но не находил: ничего. Абсолютный ноль.       — Твою мать…       «Нет, все не может закончиться вот так…»       — Дана? Дана, ты меня слышишь? Эй, открывай глаза… Слышишь? Черт, Дана!       Райнер снова зашелся в рыданиях.       Пока Порко в железном отрицании тряс труп Даны Ритвельд, из ее воротника выкатилось кольцо. Попав под тусклый искусственный свет, внутри крупного красного рубина вспыхнули искры.       Чтобы затухнуть раз и навсегда.

2000 лет назад

Север элдийских земель

      Мох на плоском камне расползся в форме звезды с девятью концами. Она покрутила булыжник в руках, хмуря светлые брови. Хороший знак.       «Хороших знаков не было давно», — подумалось ей. Словно в насмешку вход в палатку зашуршал, оповестив о приходе гостя. Она оглянулась через плечо.       — Прибыл гонец от элдийского короля, — низким басом возвестил мужчина с густой рыжей бородой. — Завтра пригонят еще одну преступницу. Сможешь принести ее в дар предкам.       Она скривила губы, спрятав камень в широкий карман юбки. Подошла ближе, поравнявшись с гостем взглядами.       — Мне было видение, Ротшильд.       Растерянность промелькнула на одутловатом лице того, кого назвали Ротшильдом.       — Вещай, моя ясноглазая мудрость.       — Спасение придет с юга. Хромая, немая, но хрюкающая, как настоящая свинья.       Ротшильд ухмыльнулся, точно услышав что-то смешное. За годы, проведенные с вместе, он так и не научился серьезно относиться к видениям, посещавшую заклинательницу. Образы, о которых она рассказывала, больше напоминали бессмыслицу, чем небесные знаки.       — Свинья — это хорошо…       Она посерьезнела, и Ротшильд попытался оправдаться:       — Прости, день выдался тяжелый. Только-только догорел погребальный костер, а на подходе новые трупы.       Лихорадка не отпускала членов племени, отбирая к предкам как грудных детей, так и сильных бойцов. Она из-за этого не находила себе места.       — Прости меня, — прошептала, пряча взгляд. — Зря ты доверился мне, в итоге я тебя и подвела.       — Дана.       Заклинательница почувствовала чужие пальцы на своем подбородке и позволила Ротшильду поднять ее голову.       — Не говори глупостей. С тех пор, как я выкрал тебя у Черного Уса, не было ни одного дня, чтобы я жалел об этом. Только благодарил богов за то, что свел мой путь с великой Владычицей зеленых лугов.       Слабо улыбаясь, Дана позволила ему завлечь себя в объятия. И, покорено вжимаясь губами в плечо Ротшильда, подумала:       «Пожалуйста, пусть Древо не отвергнет завтрашнюю элдийскую грешницу. Пусть предки будут благосклонны и дадут нам свое благословление».