Падший ангел

      Азирафель ходил к Кроули почти каждый вечер на протяжении месяца. Их встречи были отдушиной для святого отца — здесь его принимали таким, какой он есть, и можно было немного расслабиться и позволить себе побыть просто человеком со своими страстями и тайнами. Конечно, основной темой их разговоров была Библия, но бесчисленное количество раз они отвлекались и говорили о чём угодно — о жизни и справедливости, об отношениях, об устройстве Вселенной.       — Как ты думаешь, Бог — мужчина? — как-то спросил Кроули.       — Ну, трудно быть Отцом, если ты женщина, — улыбнулся Азирафель.       — Но ведь Господа никто никогда не видел, кроме Иисуса… И мы созданы по образу и подобию Его, и женщины — в том числе!       — Во всех священных книгах о Нём говорится как о мужчине, но твоё мнение тоже имеет место быть — мы не можем знать этого точно.       Азирафель отхлебнул немного чая из своей чашки и поставил её на крошечный журнальный столик. За окном летел снег с дождём, и тусклые фонари отражались в лужах на асфальте. В комнате Энтони было тепло, а особого уюта добавляла гирлянда, которую он развешал по стенам перед Рождеством.       — Я бы хотел кое-что сказать, — начал Кроули и поднял глаза на Фэлла. — Я очень благодарен, что ты тогда подошёл ко мне и проявил участие в моей жизни. Мне было очень одиноко и тоскливо, но благодаря тебе и нашему библейскому кружку, — тут он улыбнулся, — мне стало гораздо лучше. Я всё ещё зависим и сломлен, но я не один — теперь у меня есть ты! У меня никогда не было таких близких друзей.       — Я не мог оставить тебя после всего, что услышал на исповеди. Таков мой долг — помогать тем, кто в этом нуждается, — сказал Азирафель и немного помолчав, добавил, — я рад, что мы стали друзьями, это очень ценно для меня.       Кроули улыбнулся и встал, чтобы убрать чашки со стола и не заметил, как шея Фэлла покрылась пятнами. Ему тяжело давалось сдерживаться и не делать ничего, чего так хотелось — заправить непослушный локон рыжих волос за ухо, погладить тыльную сторону ладони, прикоснуться губами к нежным векам… «Да что же со мной такое?» — временами думал он, когда в очередной раз представлял, как зароется носом в затылок Кроули. Всё это время, с тех пор, как Фэлл впервые услышал его голос и увидел на проповеди, он только и делал, что сопротивлялся. Это было похоже на одержимость, на зависимость — ему необходимо было каждый день видеть эти рыжие вихры, слышать этот прекрасный голос, как бы случайно касаться края одежды. Азирафель чувствовал себя как в ловушке — быть рядом с ним было невыносимо, а вдали от него — ещё невыносимее, и это сводило его с ума.

***

      «Может быть, я и правда одержим?» — думал он, слепо смотря в окно в автобусе. За стеклом проплывали улицы, погруженные в темноту и освещающиеся только жёлтыми фонарями и гирляндами. Решение пришло в его голову неожиданно — в автобус зашёл парень с большим псом, у которого был металлический ошейник. «Должно быть, это испытание. Я пройду его с честью! Дьяволу не удастся увести меня с пути истинного христианина!» — сказал сам себе Азирафель и брови сдвинулись сами собой. Он чувствовал себя усталым, но всё равно зашёл по пути домой в зоомагазин и купил такой же ошейник, как был на псе в автобусе. Придя домой, он сразу же пошёл в душ, чтобы смыть с себя этот день. Как бы Фэлл ни тёр себя, всё равно чувствовал себя нечистым.       «Как я могу, он мне доверяет, считает меня своим близким другом, а я полон похоти!» — размышлял он, пока горячая вода стекала с его кудрей. Азирафель вылез, обтёрся полотенцем, залез в карман брюк и вытащил оттуда ошейник. Металл был холодным и неприятно прилип к разгоряченной коже и Фэлл сморщился, но не отступил от задуманного. Выбрав место несколько выше колена, он с силой затянул ошейник на ноге, почувствовав, как тот впился в кожу. Священник закусил губу почти до крови и трясущимися руками аккуратно заправил кончик ремешка. Он оделся и вышел из ванны, стараясь не морщиться от боли.       — Милый, ты будешь ужинать? — спросила Мишель, услышав как Азирафель вошёл на кухню.       — Я не голоден, спасибо, — ответил он и улыбнулся. Улыбка вышла кривоватой, потому что он сел на стул и почувствовал, как металл впился в кожу.       — Что с тобой? — обеспокоено спросила жена. — У тебя что-то болит?       — Всё в порядке, дорогая, — сказал Фэлл. — Как прошёл твой день?       Спустя несколько дней Мишель всё же увидела импровизированные вериги и удивлённо вскинула брови. Азирафель потупил взгляд.       — Что это у тебя на ноге?       — Это собачий ошейник.       Встретив ещё более удивлённый взгляд, он вынужден был объясниться.       — Мне кажется, я теряю Господа в себе. Это для того, чтобы испытать мою веру. Женщина кивнула и больше не задавала вопросов — подобное уже случалось, но тогда это была плеть. Мишель понимала его, но методы, которые он выбирал, были ей не очень близки и она старалась не вмешиваться. Единственное, о чём она просила — чтобы Уриил этого не видел, ведь пятилетнему малышу будет сложно объяснить, почему папа делает себе больно.