И пусть стоит до потолка...

      – А че, работают, нет? – спрашивает Дайске. Он так тщательно испытывал на коробке с пиротехникой все трогательно-щупательные действия, будто проверял младенца на признаки жизни.       – Да должны, – по-простецки отвечает продавец. – Пока никто не жаловался.       – А проверить можно?       Кассир, не по своей воле обмотанный в новогоднюю мишуру, как-то печально поджал губы, явно сомневаясь в интеллектуальных способностях пацана. А зря. Если уж выбрасывать деньги на ветер, то хочется, чтобы это все-таки было красиво, иначе для чего вообще придумали фейерверки?       В детстве Дайске наблюдал только за чужими салютами. Его единственным участием в этом грандиозном пиротехническом действе было громкое «Ооо!», произнесенное с таким энтузиазмом, словно он лично запускал каждую ракету. Мальчик стоял, зажмурив глаза, чувствуя привкус дыма и запах пороха в воображении.       Дайске мечтал о собственном фейерверке, да о таком, чтобы все соседи обзавидовались, а кошек пришлось массово снимать с деревьев – и нет, не из-за испуга, а от их ярого желания поближе рассмотреть красочное представление!       По наступлении первого Нового Года в возрасте восемнадцати лет, его детская мечта наконец-то сбылась. Она пахла порохом и чуть-чуть страхом, но в основном – радостью. Победой.       И потраченной стипендией, конечно.       – Ну а че? – Дайске перекидывает взгляд с продавца на Аню. – Я ж должен знать, за что деньги отдаю! Они вот сколько стоят?       – Пять, – скромно подсказывает Аня, разглядев на коробке ценник.       – Да за питик они мне должны еще и калинку малинку сплясать!       Такой же питик отвоёвывала однажды его мама на рынке, когда они вместе пришли покупать мелкому Дайске джинсы. Невзирая на все громкие заявления про турецкое качество, женщина упорно добивалась своей цены, а Дайске смиренно стоял на картонке в одних подштанниках и мерз.       Правда, пять тысяч за джинсы, которые прослужили верой и правдой не только Дайске, но и всем соседским пацанам, это нормально. А пять тысяч за одноразовый фейерверк – не особо.       – Вот за две прям щас возьму, – начал торговаться Дайске, подключая свою харизму.       – Нельзя, – спокойно отрезал продавец, пожав плечами. По нему было видно, что он давно уже смирился со всем в мире, когда узнал, что работает тридцать первого декабря. – Не мое же.       – А за две и анекдот?!       Аня посмотрела на друга так, что Дайске начал чувствовать себя еще более голым и беззащитным, чем на том рынке.       – Подождите! У меня еще есть... Ща...       Дайске засунул руку в карман куртки, пытаясь найти там что-то путное для выгодной коммерческой сделки. В ладонь больно впилась горстка семечек, прилипший чупа чупс и пятьдесят рублей. Нет, пятьдесят рублей жалко.       Он вздохнул.       – Ну, тогда по карте.       Дайске первый вышел на мороз, придерживая дверь для Ани.       Ощущения от неудачного торга были похожи на сон в хлебных крошках – вроде неприятно, но жить можно. И даже нужно, учитывая, что сейчас лежит у Дайске в руках.       Фейерверки!       – Сейчас будет пиздец как красиво.       – Ты что, собираешься здесь запускать? – аккуратно спрашивает Аня, натягивая вязаную полосатую шапку. – Прям под магазином?       – Ну да, – Дайске начал открывать коробку, разрезая запечатывающий скотч ключами. – Ты прикинь, сколько еще пиротехники взорвется следом за нашим салютом!       – И продавец там... Тоже взорвется?..       – Дак он же не фейерверк.       Аня многозначительно промолчала.       – Ребята же просили оставить, чтобы вместе запустить после курантов, помнишь?       – Да не кипятись. Я парочку зажгу, ну так, сделать тест-драйв, все дела. И если они не сработают, то лучше уж расстроиться сейчас, чем в новом году. О!       Мудрость Дайске была настолько внушающей, что спорить с ней было бы оскорблением для самого Сократа.       Девушка бесцельно осматривалась по сторонам, находя для себя симпатичным зимний пейзаж их спального района. Она наблюдала, как тучно собирались серые хрущевки над детской площадкой, как снег обволакивал качели, горки и скамейки, как необычно тоскливый свет фонарей придавал акцента этой картине. Гирлянды на окнах подмигивали ей по-всякому, с разными цветами и настроениями, но Аню все равно беспокоил этот вид.       Вид детской площадки без самих детей.       – Дайске, как думаешь, почему людей на улице нет?       – Да ширяются где-нибудь по углам в подворотнях, не на людях же такими откровениями заниматься, – отмахнулся пацан, щелкая зажигалкой над фитилем. – Аня, ну-ка прыгай подальше!       – Дайске!       Он оттаскивает Аню назад, под девичьи восклики падая спиной на землю. К счастью для Дайске, снег оказался вовсе не колючим, больше похожим на бабушкину перинку. Блаженно распластавшись в сугробе, Дайске с восторгом любовался своим детищем, который, судя по всему, превзошёл не только все ожидания, но и допустимые нормы безопасности.       Фейерверк – это огромное количество красок, которые перемешали с бенгальскими огнями и взболтали в стиральной машинке на высокой скорости. Потом всё это великолепие взрывается, как перезрелый арбуз, оставляя после себя только запах сожженого сахара и бешеное, как у загнанного зайца, сердцебиение.       Каждый взрыв освещал лица Дайске и Ани, из-за чего они то бледнели, то зеленели, то краснели, хотя до смешивания алкоголя с ополаскивателем дело ещё не дошло.       Залпы гремели в унисон смеху Дайске. Он ловил каждое цветовое сочетание, что вспыхивало у него перед глазами. Розовое-зеленое напоминало ему о гавайских рубашках, серебряно-золотое – о елочных игрушках, а красно-синее на всю жизнь будет ассоциироваться у него с зубной пастой.       Ну, или не совсем.       Оказывается, зубная паста имеет своих товарищей по цветокору. Об этом Дайске подумал только сейчас, потому что приехали Они – стражи порядка, исполнители закона и, в конце концов, главные враги Вороваек.       – Дайске, ты слышишь?       К сожалению, Дайске слышал. Вроде салютов со звуками полицейской сирены еще никто не придумал.       – Ну что ж такое делается-то, а? Прям напротив магазина с фейерверками. Это у вас реклама такая, что ли?       Заветным дядей полицейским оказался высокий блондин с вьющимися волосами, на плечах которого красовалась дубленка, наброшенная поверх рабочей формы. Дайске, не заприметив у мужчины черных очков и пончиков, даже немного расстроился, что их задержание не будет похоже на типичный сериал про трудных подростков.       – Сержант полиции Керли, – будничным тоном произнес тот, открывая удостоверение. Аня честно его прочитала, пока Дайске просто пялился на забавную фотку Керли. – Вы задержаны, голубки. Придется проехать в отделение, протокол составим, да погреемся. Вам, смотрю, раз пиротехнику продали, значит восемнадцать исполнилось.       У Дайске от неожиданности даже ворованные мандарины из-под куртки посыпались. Слава Богу, на них не написано, что они не самым привычным путем получены. Иначе пиздец котенку. Потому что отдать микрозайм в качестве штрафа за мелкое хулиганство – это одно, а выйти через пять лет с куполами на спине – совсем другое.       – А у нас денег нет на проезд, – Дайске не нашелся в ответе, поэтому выдал вот это, вылавливая мандаринки из сугроба.       Керли, похоже, оценил отчаянную попытку Дайске дать заднюю, а потому дружелюбно подыграл:       – Эх, так и быть, довезу вас, бедолаг, – Керли непринужденно почесал шею. – У вас же нет аллергии на ванилин? У меня ароматизатор в машине стоит.       Аня кивнула, Дайске – отрицательно помотал головой. Керли выгнул бровь в немом вопросе. Абсурдно, конечно, но оба варианта подразумевали как раз отсутствие аллергии. Впрочем, ванилин – это как любовь к ближнему своему – кто-то за, кто-то против, но от поездки это никого не освобождает.       – Давайте, чтоб все по закону было, защелкну вас маленько, – Керли начал что-то искать, хлопая по карманам своей формы.       – На фотик? – засиял Дайске.       – В наручники, – отрекошетило пулей в лоб. – У меня только одна пара с собой, но вас, надеюсь, не стеснит.       – Прикольно! Будем почти как сиамские близнецы!       Вот и повезли сиамских близнецов в ванилиновой кунсткамере отбывать Новый Год за решеткой.       Неугомонное стремление Дайске сделать селфи в полицейском бобике превратило Аню в живой маятник на заднем сидении – с каждым рывком ее швыряло туда-сюда, вызывая плачущий лязг замученных наручников. Последней каплей стало желание Дайске запечатлеть рядом с собой еще и дядю полицейского. Как только пацанчик начал разворот на сто восемьдесят градусов, Аня не выдержала:       – Дайске, хватит!       – Так, погоди пять сек, мне звонят.       В машине на некоторое время стало относительно тихо, если не учитывать, что по радио самозабвенно играла «Какая осень в лагерях».       – Алё, привет! – первый поздоровался Дайске и сразу начал кидаться козырями. – Мы не приедем, короче. И меня не будет, и Ани не будет, салютов вообще не ждите! Салаты нам в контейнер закатайте, мы завтра заберем!       – А че там случилось? – послышался искажённый голос с динамика. Аня сразу узнала в нем одногруппницу, которая ещё осенью занималась бронированием квартиры и организацией общего празднования.       – Дак приняли нас, прикинь!       – Чего?       – Ну как чего? – Дайске сначала возмутился, но после решил, что будет очень уместно похвастаться своим знанием тюремной дискографии. – В шикарном платье рыдаешь ты, меня увозят в СИЗО менты. Аттестат в крови, по бокам конвой, а меня везут под сирены вой. И теперь там ждут друзья новые, а предметы там уголовные...       Аня пихнула Дайске в плечо, намекая на необходимость более осторожных выражений.       – Че такое?       Девушка вместо ответа молчаливым кивком показала в сторону Керли. Полицейский, однако, оставался невозмутим. Его пальцы отбивали ритм песен Бутырки на руле, а губы едва заметно шевелились, подпевая. Такое ощущение, что двое "криминальных преступников" в машине – это не более чем приятный музыкальный фон. Возможно, Керли даже считал, что они – его бэк-вокал.       – А че я сказал? – искренне не понимал Дайске, мимо ушей пропуская всё, что пыталась донести собеседница по телефону. – «Менты»?       Аня выразила самую сильную эмоцию безысходности, которую могла.       – Я потом перезвоню, ага, давай, ага, потом расскажу, все, давай... давай, пока, – Дайске сбросил трубку, еще пару секунд дебильно улыбаясь экрану.       Радио в машине выдавало такой музыкальный коктейль, что создавалось впечатление, будто главные ведущие радио-станции при первой же возможности собрали свои манатки и сбежали домой, оставив вместо себя ностальгирующего по молодости зэка. Ни один полицейский не может быть законом печальному уголовнику в радио-рубке, поэтому наши герои смиренно внимают словам песни «За нами едут полицаи» и не жалуются.       – Сержант, а вы мандаринку не желаете? – любезничает Дайске. Он так-то сам захотел, просто за компанию спросил.       – Не желаю, – усмехается Керли. – Ты вообще ее там подальше спрячь, а то придется конфисковать.       – Вы боитесь, что я тут в салоне намусорю? А я, между прочим, в третьем классе научился делать лебедей из мандариновых шкурок! Хотите покажу?       К сожалению, ни смотреть лебедей, ни слушать анекдот Керли не захотел, из-за чего Дайске немножко приуныл, поддаваясь меланхоличной волне:       – Блин, Аня, ты прости все-таки, что я тебя подставил. Ты эти фейерверки даже в руках не держала, а из-за меня тут торчишь. Но ты не расстраивайся, смотри в какой тачке едем! Да и с кем!       – Лучше бы, не знаю... – Аня вздохнула и отвернулась к окну, – В настолки играли.       Участок встретил Аню и Дайске скромным новогодним оформлением, судя по которому стало понятно, что праздничный инвентарь давно никем не спонсировался. Особенно ребятам понравилась маленькая елочка в горшке, больше похожая на засохший кактус в лысеющей мишуре, чем на неизменный символ Нового Года.       КПЗ сегодня выступал в роли старой коммуналки, где два подростка будут искать общие темы с мужчинами, которым за тридцать. Внутри, помимо двух ржавых нар и обшарпанного столика, предназначенного для внезапного армрестлинга и игры в «дурака», царила атмосфера, которую можно было бы назвать уютным пост-апокалипсисом. Дайске даже вошел во вкус, начиная свою любимую шарманку:       – Ну что... Встречайте лагеря... – с театральным драматизмом начал распеваться пацан. – Не плачь, родная мать! Не смог твой сын понять совсем элементарного – не надо воровать...       – Давай-ка без самодеятельности, – Керли открывает решетку, пропуская малышню к бывалым мужикам. – Прошу, молодые. Не драться, не кричать, непотребствами не заниматься... И может тогда пораньше отпущу вас.       Пока Аня боялась и с места сдвинуться, Дайске тут же ринулся знакомиться со своими сокамерниками, пытаясь унять в груди распирающий энтузиазм.       – Малолеток притаранили, – усмехнулся один из мужиков, напоминающий плюшевого медведя, пережившего несколько лет стирок. Его лицо хоть и было добрым, взгляд проницательно оценивал каждого из ребят. – Вас как зовут-то?       – Я Дайске, а это Аня, – оптимистично произнес наш удалец, жестами подзывая Аню сесть рядом. Девушка, точно боязливая лань, подошла и примостилась на краю койки.       – Можете меня Свонси звать. Это – Джимми.       Джимми лениво кивнул в знак приветствия. Он вальяжно сидел напротив, скрестив руки на груди. Измученный вид, голова не первый свежести и недельная щетина создавали впечатление, что этот обезьянник построили вокруг самого Джимми, настолько долго он здесь чахнет.       – Понятно... – излишне энергичный Дайске по-детски болтал ногами и осматривал потолок, не зная, как продолжить разговор. – А вот ты уже блатной или еще просто мужик? – даже непоколебимый Джимми едва сдержал ухмылку, настолько невинно был задан вопрос.       Свонси так возмутила вольность пацана, что его лоб от злости стал напоминать сморщенную газету.       – Ты че, шкет, откуда вылез такой? – рявкнул тот. – Базар фильтровать не учили?       Дайске, ничуть не смущаясь, продолжил:       – Ааа... А может ты опущенный... Жаль, конечно.       – Малой, ебан бобан, в себя-то приди! – вскипел Свонси. – Раз уж решил в зону поиграть, то не делай вид, что тут самый главный, у самого-то ещё на губах молоко не обсохло!       – В смысле? Я молоко не пил.       На звуки назревающего конфликта пришел Керли, спасая ситуацию. В руках он держал ватман и фломастеры.       – Друзья, я ж вас предупреждал, – его приподнятое настроение чувствовалось через интонацию. – Теперь, вот, отработку несу. Новогоднюю стенгазету надо сделать. Справитесь?       Аня издала отчаянный вздох, который Дайске косвенно пояснил для всех:       – Не зря ты в художку пять лет ходила! – пацан ободряюще хлопнул ее по плечу, отчего она закашлялась. – Все сделаем!       – А что рисовать? – Аня впервые заговорила.       – Да хоть Джимми в шубе Деда Мороза, все на ваше усмотрение, – отшутился Керли и ушел дальше создавать вид бурной деятельности на рабочем месте.       Дайске ловко слез на пол, расстилая перед собой ватман, словно белую простыню. Пацан принялся приводить его в надлежащий вид, но ватман реагировал плохо, можно даже сказать сопротивлялся, после чего Дайске понял, что без помощи не обойдется:       – Мужики, а есть чем придержать края?       Джимми полез в карман, но тут же оторопел:       – Ничего нет. Керли все забрал.       – Конфисковал! – послышалось с другой комнаты.       – Ну, или так.       – Вам нечем ватман пригвоздить? – Керли вновь показался напротив обезьянника, только теперь с контейнером в руках. – Посмотрите, подойдет? У меня там пятьсот грамм плова. Вы только быстрее, а то мне есть хочется.       Потом Керли донес кусок здорового хозяйственного мыла и еще какую-то бытовую химию с технического шкафчика, отчего тот совсем осиротел.       Аня сидела на коленях, открывая фломастеры и тестируя их где-то на краешке будущей стенгазеты. Выяснилось, что они, судя по противному скрипу и полному отсутствию яркости, пережили не самые лучшие времена и явно являлись ровесниками унылой елочке в горшке. Дайске вообще начал бедные фломики слюнявить, совсем усугубляя ситуацию.       – Надо спиртом смочить, – со знанием дела сказала Аня. – Есть спирт у кого-нибудь?...       – У Свонси есть, – проинформировал Джимми.       – Ну-ка цыц! – пригрозил обладатель запрещенки. – Военную тайну не рассказываем, а то щас придет этот...       – Тебе жалко что ли?       Свонси недоверчиво прищурился. Эх, ладно уж, за такой бескрайне щедрый поступок ему еще обязательно аукнется! Он недовольно вздохнул, и, несмотря на недавнюю перепалку, так и быть расчехлил свой спрятанный фанфурик.       – Вы только в крышку налейте, а то больно жирно вам будет всю чекушку отдавать, мне еще пригодится.       – А нам больше и не надо. Спасибо, – поблагодарила Аня, сильно удивившись, что Дайске за всё это время уже начал рисовать елку.       – А вы за че сидите? – увлеченный процессом, спрашивает Дайске.       – Мужика отпиздил, – признается Свонси. – За дело, конечно же!       Все трое в обезьяннике покосились на Свонси, что заставило его почувствовать груз ответственности.       – Чего вылупились? Я правду говорю! – начал оправдываться мужчина. – Жена меня отправила за елкой. Прошлой, видите ли, десять лет уже, устарела. Будто кто-то ее видит! Старая вообще бодрячком была, пышная, красивая, я у другана близкого лично покупал! Щас он контору свою прикрыл, пришлось наобум брать. Вот и наткнулся, блять, на мразей бессовестных! Продали, твари, такое уродство! Елка помятая, страшная, ветки вообще все из разной оперы: одни – короткие и чахлые, другие – длинные и кривые, как спина после работы на грядках, тьфу бля! А мне нахуя елка-франкенштейн?       – Нифига... – проникся Дайске, почёсывая открытым фломастером щеку. – У моего дяди такое же было. Правда, он потом пятнадцать лет сидел за убийство...       – Так вернул бы назад, попросил обратно деньги, – Джимми захотел рационально решить проблему.       – Ага, нихуя он принимать не захотел! Видал я его и всех его колючих недоносков в гробу! – было видно, что Свонси сам себя вывел на эмоции пересказом. – Мне вообще кажется, что наш гражданин начальничек с ним в сговоре...       – Почему?              – Я, как жертва обмана, здесь сижу, а он там с моими деньгами продолжает людей наебывать! – мужик так разошелся, что Аня даже вздрогнула.       – Успокойся, – Джимми пытался устаканить обстановку. – Ты все еще можешь подать...       – В суд! – перебил пострадавший, внезапно воспламенившись новой энергией. – Я найду других обманутых покупателей и мы подадим коллективный иск! Вот он у меня попляшет чечеточку...       Пока Свонси активно искал в бумажнике номер знакомого юриста, Дайске с Аней перевели фокус внимания на Джимми:       – А ты, – начал Дайске, – ты как сюда попал?       Джимми устало вздохнул, прикрывая глаза и почёсывая переносицу.       – Старушка одна кошелек обронила, я его поднял и хотел отдать. Она обернулась, увидела меня с этим кошельком несчастным, ну и подумала что я ее пенсию последнюю забираю. Слушать меня не стала, закричала, что я вор. Прохожие сразу полицию вызвали. Даже смешно: настоящие карманники никогда на месте преступления не задерживаются, а я тут, как дурак, с доказательствами в руках распинаюсь перед ней, – рассказывал Джимми. – Потом вообще драться полезла, сумкой замахиваться начала.       – За что? – поинтересовалась Аня.       – Женщиной ее назвал.       – А она кто? – спросил Дайске, не отрывая взгляда от рисунка. – Не женщина?       – «Девушка», – пожал плечами Джимми, расплываясь в кривой ухмылке.       Стенгазета начала приобретать знакомые образы: на белом полотне появилась елка, такая же кривоногая, разношерстная и несуразная, как из пересказа Свонси. Рядом с ней красовалась злобная бабуля с кошельком, над которой ребята прямо-таки поиздевались постарались. Избитый Джимми тоже где-то там фигурировал, но это так, отсебятина Дайске. И, конечно же, неочевидная кульминация – фейерверки. Они были изображены с таким размахом, с такой экспрессией, что казались настоящим взрывом целой стаи попугаев. Дайске остался ими особенно доволен.       – Очень... Аутентично, – Керли не понимал, как ему относиться к пику сюрреализма, который до конца новогодних праздников будет постоянно преследовать его в полицейском участке. И что ему скажут другие сотрудники? – Вы прям удивили.       – Ай как сочно получилось! – вставил Свонси свои пять копеек. – Прямо как чебурек на вокзале.       – У Ани вообще руки золотые! – воскликнул Дайске, встав с пола на ноги. – Скажите?       – Скажу... – с теплотой произнес Керли, отрезая кусочки скотча, чтобы повесить стенгазету всем на радость. – Что есть, того не отнять.       – А вы, мелюзга, по какому вопросу здесь оказались? – опомнился Свонси. – Подкопы небось делали, да?       – Да ты что, Свонси, – вклинился Керли, защищая честь своей малышни. Они же ему вон какую завидную стенгазету сделали! – Ты походу никогда наркоманов не видал. Вот попалась нам однажды девчонка. Поймали ее в центре с двумя закладками. Клялась-божилась, что это мука для магазина. Досматривала ее моя коллега, и, говорит, у нее на теле ни одного живого места не было! Я до этого случая даже не знал, что наркоманы в подмышки колются.       – В подмышки – это как? – глупо спрашивает Дайске, оборачиваясь на Аню, как будто она знает ответ.       – Щекотно, наверное, – издевается Джимми.       – А ты щекотки боишься?       – Нет.       – Ну вот тогда и иди сюда, – подытоживает Керли. – Послужишь нам манекеном для наглядной демонстрации. Ради науки, так сказать.       – Зачем?       – Да ладно тебе, – настаивал сержант, улыбаясь. – Или есть, что скрывать? Карманчики-то щас вывернем. Давай, тебе дойти-то два шага.       – Ой, всё.       Пока Дайске, точно школьник на уроке биологии, хихикал и шептал что-то Ане на ухо, Джимми с видом великого страдальца молча зашагал к открывающейся решетке.       Уровень доверия между обитателями обезьянника вырос настолько, что ограждение казалось уже совсем ненужным, как заборчик для клумбы с пластмассовыми цветами. Керли, распахнув каталажку, даже не стал запирать ее обратно.       – Вставай сюда, – подозвал он. – И подними руки.       Джимми, не без закатывания глаз, выполнил указания. Керли сгрёб белый лонгслив Джимми на спине и сильно натянул его, чтобы очертания тела были видны лучше.       – Вот здесь было по четыре маленьких квадратных пластыря, – Керли обводил зону чуть ниже подмышечной впадины. Джимми, как и говорил, к щекотке был равнодушен. – И вот здесь тоже все обколото, – полицейский бегло прошелся пальцем по низу живота своего подопечного.       – Может в пупок они тоже колются?       – Дайске, прекрати.       – Ну только если пирсинг... – продолжил размышлять пацан сам с собой.       – Я знаю, что под язык тоже можно, – поделился своим широким кругозором Свонси.       – Ну, это уже без меня, – отрезал Джимми.       Керли под шумок общих разговоров продолжил досмотр. Он, словно опытный мошенник, скользнул руками от живота к карманам штанов, задерживая на них свое внимание. Общупав снаружи, Керли остановился на правом кармане – там лежало что-то плотное, похожее на маленький сверток в синей изоленте. Да ну.       – Это тоже для науки? – буркнул Джимми, наблюдая за действиями Керли.       – Это для работы.       Двумя пальцами, будто боясь потревожить хрупкое насекомое, полицейский бережно подцепил предмет, вызвавший у него мгновенную перемену в лице. Аня, затаив дыхание, прикрыла рот рукой. А Дайске уже начал мириться с тем, что видит Джимми в последний раз. Ну ничего! Хороший мужик был. Таким в памяти и останется.       – Так... Это что такое... – надорвавшимся голосом произнес Керли.       Пара нетрудных манипуляций и Керли извлек из кармана Джимми потенциальный вещдок – сосательную конфетку в прозрачном фантике. Она была такой невзрачной и дешевой, что казалась насмешкой над всей драматичностью ситуации.       – Можешь забрать, – спокойно сказал Джимми.       – Конфискую! – провозгласил Керли с особой торжественностью и сразу же закинул конфету в рот. В такие моменты он наслаждался своей работой больше всего. – Все, свободен.       Дайске, не сдержавшись, издал что-то похожее на смешок. Аня и Свонси между собой переглянулись, но ничего не сказали.       Слово за слово, и в ход пошло шампанское. Его кто-то оставил на рабочем месте, и наш гражданин начальник благоразумно решил, что хозяин за бутылкой уже не вернется. Еще Керли из какой-то заначки достал старинные конфеты с ликером, а, как известно, с такой прикормки все караси напрочь дуреют, особенно Свонси.       Темы для обсуждений разгорались одна за другой, из-за чего ребята совсем потеряли счет времени. До Нового Года оставался всего час – об этом заботливо дали знать непрекращающиеся звонки от мам, бабушек и жен на изъятые мобильники. Керли только успевал раздавать телефоны обратно владельцам, чтобы те взяли трубку.       Аня успокаивала бабушку, что она сыта, согрета и сидит с непьющими одногруппниками. Девочка нисколько не врала, просто не хотела беспокоить слабые бабулины нервы. Свонси отчитывался жене, попутно поздравляя своих детей с наступающим, только вот телефон Джимми упорно молчал, как партизан. И непонятно – то ли у него беззвучка, то ли ни у кого за Джимми сердце не болит. Керли хотел поинтересоваться, но вовремя понял, что это не его дело.       – Как ты хотел сегодня праздновать? Ну, если бы не попал сюда, – более компетенто начал Керли, садясь рядом с Джимми. Он подловил момент, когда его никто не слышал.       – Один.       Керли кивнул, понимающе смотря на Джимми. «Один» – слово прозвучало просто, но Керли почувствовал в нём эхо собственной юности. Вспомнились студенческие годы, когда Новый год он тоже встречал в одиночестве. Не то чтобы Керли не хотел праздновать в компании – просто шумные студенческие вечеринки казались ему невыносимо фальшивыми, а денег на билет домой, к родителям, критически не хватало. Поэтому парнишка тихо отмечал в своей крохотной общажной комнатушке, наблюдая за чужими гулянками через окно, и чувствовал себя не столько одиноким, сколько… отстраненным.       Но после черной полосы обязательно наступает белая. И Керли помнил, как в его берлогу заглядывали такие же потерянные соседи по общежитию, которых судьба-злодейка оставила без праздника. Помнил, как они собирались, обменивались и делились тем, что было – может, парой бутербродов, может, историями из жизни, а иногда и накрывали целую поляну, засыпая только под утро. И это был настоящий, теплый Новый год.       Люди помогают друг другу, дарят новые эмоции и воспоминания. Разве Джимми не заслужил того же?       – Слушай, Джимми, – после очень долгой паузы, Керли пришел в себя, – черкани мне свой номер телефона.       Джимми приподнял бровь.       – Праздновать одному теперь противозаконно?       – Нууу, в каком-то роде да, – усмехнулся Керли, – поэтому я хотел собраться вместе на следующий Новый Год. Или чуть раньше, когда выделится выходной, – он протягивает Джимми свой мобильник, явно настаивая создать новый контакт. – Только ты бабушек больше не обворовывай.       – О, ну так уже неинтересно, – язвит Джимми, хотя номер все равно записывает.       Керли, получив заветные цифры, по привычке сделал дозвон для проверки. Кнопочный сотик на столе задрожал с такой силой, что сам себя потащил к верному падению. Керли ринулся спасать чужую собственность, которая, между прочим, денег стоит, да только было уже поздно – гаджет столкнулся с полом слишком быстро. Сердце Керли пропустило удар. Полицейский уже мысленно прощался с собственным телефоном. Однако, напрасно – подняв уцелевшего бойца, Керли обнаружил, что тот пережил свою смертельную встречу с гравитацией без единой царапины.       – Слава Богу, – выдохнул Керли с таким облегчением, будто он сейчас обезвредил самодельную бомбу. – Я бы щас влетел на два кредита.       – Да не парься, ему красная цена три копейки, я им два года уже на работе машины подпираю.       – Автомеханик?       – Нет, шины на улицах скручиваю, – Джимми сказал это настолько убедительно, что Керли заинтересовался им в других целях. В рабочих. – Ладно, – без раздражения вздохнул Джимми, – автомеханик.       Дайске прервал их тем, что слишком громко поздоровался с мамой.       – Дайске, солнце, вы там веселитесь? – поинтересовалась женщина средних лет. На фоне телевизор соревновался по громкости со звуком ножа, стучащего по доске. Видимо, что-то готовила.       – Да, мам, тут весело! – радостно поделился Дайске. – Огонь!       – С одногруппниками-то собрались уже? Все пришли? Я слышала, что у вас там район опасный, сегодня на улицу не суйтесь, там алкашей, как тараканов!       – Не, мам, я в обезьяннике, – без единой зазубринки вкинул Дайске, отчего челюсть отвисла не только у мамы, но и у всех остальных.       На той линии резко повисла тишина. Даже работающий у мамы телевизор, казалось, напрочь заглох от такой информации. Керли невзначай подумал, как бы она там в обморок не упала.       – Мам, ну ты че молчишь? Связь плохая? Алоо?       – Где ты, ребенок? – женский голос звучал как запись с поврежденной кассеты. – У меня лагает, что ли? Какой еще обезьянник?       – Ну в участке я, – шмыгнул Дайске.       – Не лагает... – женщина удрученно вздохнула и, походу, пять раз перекрестилась. – Не говори, что опять взрывчатками своими баловался!       – Ну ты че... Щас наговоришь мне тут... Я отсюда вообще не выйду.       – Господи, Дайске, я ж тебе иконку в куртку ещё вчера положила! Ты опять не в той пошел?       – Дак а че, в ней жарко, – Дайске уже не знал, чем себя занять. За диалог с мамой он успел обсмотреть все свои ногти, синяки, изучить свои трехлетние кроссовки и оторвать корочки с губ. – Мам, я пойду?       – Сына, тебе адвокат-то нужен? А то у меня есть один на примете. Отличный парень, умный, все зэки в нашем городе через него прошли!       – Да не, нам и впятером весело, – обозначил Дайске, не особо интересуясь, через кого там зэки проходят. – Всё, давай, щас передам трубочку сержанту, чтоб не волновалась. Пока!       Отстрелявшись со всеми родственниками, кому еще Дайске вздумал рассказать про свое местонахождение, Керли решил притащить квадратный маленький телевизор, чтобы включить поздравление президента. За пятнадцать минут до этого шествия, сержант подсуетился и принес нераспечатанные бокалы, которые, по всей видимости, готовились кому-то на подарок. Но это уже неважно – все проблемы оставляем в старом году!       Когда все уместились за столом, Дайске очень захотелось сказать тост. Времени у него оставалось мало, поэтому он так распереживался, словно ему надо было рассказывать на стульчике стихотворение для Деда Мороза. Он резко встал, поправил высокий воротник вязаной кофты, прокашлялся и начал говорить:       – Друзья, я так рад был вас встретить! Хочу, чтоб у вас всегда были деньги, тачки... И пусть стоит до потолка... Бодрящий запах мандаринов! – Дайске опрокинул голову и вылил в себя шампанское, зажмурившись от пузырьков, щекотавших ноздри.       – Красава, малой, – поддержал Свонси и поднял бокал, призывая чокнуться. – И пусть все будет чин-чинарем!       – С Новым Годом!       Под бой курантов каждый думал о своем. Кто-то вообще не думал, но это не плохо, в самом деле! Ведь как Новый Год встретишь – так его и проведешь. А ученые, между прочим, подтвердили, что много думать – вредно для здоровья.       После официальной части началось то самое откисалово, когда по телеку идет Голубой Огонек, кто-то начинает активно обсуждать наряды аристов на экране, а кто-то пытается унести в себе как можно больше с праздничного стола. Только в участке, к сожалению, кроме остатков плова в пустом контейнере не было ничего съестного.       – А может закажем пиццу? – предложила Аня, выискивая поддержку в глазах компании.       – Анька дело говорит! – закивал Свонси. – Есть у кого номер пиццерии?       – Да хуйня ваша пицца... – отмахнулся Джимми.       – Это еще почему? – спросил Керли, с хитрым любопытством поглядывая на Джимми.       – У меня есть сертификат пиццайоло, – сказал он и выпил залпом целый бокал, будто пытался забыть этот фрагмент в своей жизни.       – А поехали к нашим одногруппникам! – выпалил Дайске, сам обрадовавшись своей идее. – Мы с Аней зря, что ли, скидывались на шведский стол?       – Во малышня удивится, когда менты заявятся! – воодушевился Свонси. – Испугаются и всю еду нам отдадут, лошпеды.       – Ну вот! – Дайске подскочил с места, опираясь руками в стол. – У меня еще фейерверки остались, можем заодно запустить! Хотите? Или не хотите? Ну пожалуйста!       Керли окинул Дайске добрым, отеческим взглядом а-ля «ничему тебя жизнь не учит». Зато план был хорош – два в одном, как кофе. Можно было и вкусно накормиться, и показать наконец молодым, где действительно разрешается фейерверки запускать. Керли, вот, в свое время тоже никто не показал, поэтому он, будучи совсем шпаной, загремел в КПЗ на целые сутки. Дайске и Ане такого желать не хочется – и одного раза с них хватит.       – Ай, ладно! Поехали! – Керли махнул рукой. – Никто не против песен «Бутырки»?