Облачные коты

Звон в ушах, по логике, должен утихнуть, но на сцене его хоть заглушали крики зала и вой инструментов; в закулисье же — суета, мельтешение и белый шум в голове. Джуён зол. Зол и разочарован. Он испортил выступление, загубил свою карьеру, перечеркнул все свои старания на хрен! — Ребят, молодцы, хорошо справились! — улыбается слегка потный Гониль и хлопает Хёнджуна по сгорбленной спине. — Джисок будет пищать от радости, — Сынмин довольно ухмыляется. — Наши вокалисты просто золото! Он скромно чешет локоть, а Джуён наперекор подбадривающим словам взрывается. Краснеют уши, ком злых слёз колется ежом в горле, а во взгляде — непроглядный дым, въедающийся осколками в зрачки. — Вы молодцы, — срывающимся (снова, блядь) голосом заявляет Джуён, — а кто-то шедеврально всё изговнил! Все нервно оборачиваются. Они явно старались не затрагивать тему и боялись, что Джуён сорвётся, но он мальчик самостоятельный — без всяких подачек истерику закатить может. Испуганно и устало не смотрит только Чонсу. Джуён сталкивается с его взглядом, как с ледяной стеной, на мгновение, но тут же разворачивается и бежит. Едва не сбивая диваны, стулья и людей на пути, он добирается-таки до туалета, а на ноге пульсирует свежий синяк от этой погони непонятно от кого. А правда — от кого он убегает? От кричащего вдогонку Сынмина? От девушки из стаффа, на которую чуть не проливает её же кофе? От самого себя? Вероятность последнего равна единице, то есть — это «событие, которое точно случилось». Вот и занимайся рефлексией, когда основной вывод уже сделан. Скукотища. Джуён трясущимися от гнева и умилительно детской обиды руками запирает первую же кабинку, оказываясь в белом пространстве, напоминающем кому. Эмоциональную кому. Словно все чувства смешиваются в одну вязкую массу, забиваясь в нос и заставляя чихать от безысходности. — Дурак, имбецил… — ругает Джуён самого себя, вцепившись в волосы и разворошив укладку, — подвёл Джисока… Всех подвёл! От захлёстывающей ярости Джуён не может оставаться в статичном положении, предпочитая тому динамичное — и травмоопасное. Он вскакивает с крышки унитаза, на которую несколько секунд назад плюхнулся, едва не сломав, и бахает кулаком о хлипкую стену кабинки. Раздаётся хлопок, но стерильное помещение, пропитанное хлоркой в своих жилах, даже не морщится. Будто всем наплевать. Всем, кроме Джуёна. И ещё кого-то. Кто-то тихо шагает по серой плитке пола, ступая в сценических ботинках так, точно они мягкие тапочки. Но кто-то не крадётся и не таится: у него от природы такая кошачья походка. Кошачьи глаза тоже от природы. — Пожалуйста, не поломай кабину, — вкрадчиво и спокойно подаёт голос Чонсу. Джуён лишь шикает и трясёт покрасневшей рукой. — Куда лучше поможет подушка: так ты хоть не поранишься. Со стороны может показаться, что Чонсу холоден. Однако Джуён ясно понимает, что он просто сдерживает себя; наверняка он сейчас моргает со скоростью реактивного самолёта, будучи не в силах обуздать нервы. Но вместо покаяния и благодарности Джуён выдаёт: — Да лучше бы ты ударил меня, хён, — прямо выплёвывает, подобно ядовитой змее. — Могу, — легко соглашается Чонсу, всё ещё скрываемый дверцей кабинки, — но не хочу. И не буду. Он ставит акцент на частицы «не» и замолкает, едва слышно постукивая носком ботинка по полу. Это совершенно сбивает зашкаливающий пульс Джуёна, и его сердце разрывается — ненормально и гневно биться или подстроиться под чужой успокаивающий ритм? Джуён прислушивается к сердцу, истерично кричащему о нерешительности, и с силой прикладывается лбом о скрипнувшую дверцу. Сдавленно выдыхает. Воздух из ноздрей выходит чуть ли не паром. — Ты готов поговорить? — спустя пару минут спрашивает Чонсу всё тем же уравновешенным тоном. Джуён, продолжая гимнастику для дыхания, кивает, и его голова проезжается по пластику. Шпилька, держащаяся на соплях, царапает покрытие и оставляет едва заметный серый шрам на дверце. Чонсу прокашливается и уточняет: — Можешь открыть дверь? — не получая ни ответа, ни действия, он продолжает: — Ты ничего не испортил. И никакой ты не дурак. У каждого из нас случаются казусы, и это нормально. Мы не можем всегда делать всё идеально — в этом и есть изюминка человека. Ты нас не подвёл, Джуён-а. Джуён словно трескается. Его кожа покрывается мелкими зарубками, капилляры в глазах расходятся, суставы выворачиваются — и весь он разверзается, подобный бездне из страха и противоборства адекватности с пылкостью. Его душа зияет сквозь просветы в теле, и, открыв дверь, Джуён покажет все свои внутренности Чонсу. Тот слышит копошение, расценивая его как противоречие, и тут же перекрикивает шорохи: — Знаю! Знаю, сейчас тебе сложно в это поверить. Я сам такой. Но прошу тебя, Джуён-а, перестань думать о том, что ты «плохой» или «ничтожный». Вовсе ты не такой. Щёлк. Скрип. Дверь открывается. Взгляду Чонсу (а он и правда часто-часто моргает) предстаёт трещащий по швам, загнанный в угол, разбитый Джуён со слезящимися глазами и дрожащими руками. Он грузно оседает на унитаз и, даже не пытаясь держать осанку, опускает голову. Острые колени — на правой синяк — зажимают ладони, и в них тоже отдаёт зубодробящий тремор. Чонсу отлипает от стены и беззвучно подходит, глядя в макушку Джуёну. Тот явственно ощущает прожигающее нежностью тепло чужой ладони, и вдруг она приземляется прямиком на выбеленную чёлку. Затаив и так сбитое дыхание, Джуён впитывает каждое мгновение скованных поглаживаний по волосам. — Я… — сипло начинает он, — я так сильно разозлился. Прости. Мне стоило… — Ничего тебе не стоило, — фыркает Чонсу и плавно (даже без хруста коленей!) опускается на корточки, чтобы заглянуть в лицо с размазанным макияжем. — Испытывать эмоции — нормально. Понял, Джуён-а? Сердце ёкает от чего-то неизвестного, но настолько мягкого и приятного, что в грудь словно набивается стая клубнично-розовых облаков, щекоча изнутри неким радостным беспокойством. Джуён неуверенно улыбается и наконец поднимает взгляд. Глаза Чонсу непослушно моргают, но неотрывно глядят на него, полные заботы и того же непонятно-вдохновенного чувства. Только кажется, что облака Чонсу темнее и увесистее. — Понял, Чонсу-хён, — с тихой полуулыбкой кивает Джуён, и тот ворошит его длинные волосы, нехотя убирая руку. — Вот и молодец. Чонсу неловко отстраняется, отходит на два шага и давит кашель в горле. Джуён сквозь клубничную дымку наблюдает за всеми его мельтешащими движениями и теплит в душе робкие розовые облака, напоминающие по форме котят. — Я пойду, наверное, — роняет внезапно зажавшийся Чонсу, но тут же спешно добавляет: — Если ты больше не нуждаешься во мне, конечно. Джуён обдумывает, насколько по-дурацки это будет звучать, и всё-таки произносит с по-глупому наивным лицом: — В тебе я нуждаюсь всегда. Замерев на мгновение, Чонсу задушенно усмехается, выжимает из себя улыбку и прощается. Безмолвно уходит, шумно втягивая воздух носом. Джуён смотрит ему в спину, неспешно поднимается на шатающиеся ноги и думает: «А похожи ли облака Чонсу-хёна на волков?».