Сказка о Снежной королеве

Кто-нибудь задумывался о том, кто же стал прототипом Снежной королевы? Неужели Ханс Кристиан Андерсен полностью сам выдумал её из своей головы? Как бы не так. Под вдохновением своей возлюбленной, отказавшей ему в ответной любви, Андерсен и создал эту героиню. Но и это не всё. Сказочный персонаж стал неким образцом Ледяной Девы из скандинавского фольклора, являющейся олицетворением зимы и смерти. Вот только... откуда в сознании Дании такой образ? Хенрик Денсен – явление блеклое в истории Российского государства. Может быть оно и имело важное значение, вот только не донесли этого до потомков. Дания не вступал в войну с Россией, никогда, хотя бывало возникало желание, а порой он находился на грани. Вот-вот, и война начнётся. Однако этого удавалось избежать долгие тысячу лет. Возможно поэтому он и не отпечатался жирным почерком на страницах истории России. Что уж тут поделать... Хенрик не жалел, что является таким непримечательным для остальных в отношении России. Никто и не заподозрит ничего. Никто не увидит его чувств. Даже сам русский. Денсен, как и многие другие государства, любил приходить к своим творческим деятелям, когда те находятся в полубреду или во сне, не осознавая происходящего. В один из таких дней Хенрик посетил Ханса Кристиана Андерсена и нашептал ему о сказочном месте похожем на ледяную пустыню. И правит там Ледяное сердце. Настоящая Снежная королева. И пусть в Скандинавии порой очень холодно, там, в её логове, ещё хуже. Ад привыкли видеть в огне, под землёй, в Преисподней... А для Дании Ад – это Ледяное царство с долгой морозной зимой. Там трескучий холод и вьюга. И находится он не далеко под землёй, а совсем рядом, почти под боком. Пугающе близко. Денсен с радостью бы избежал злополучного знакомства и с этим местом, и с его хозяином. А правду говорят, внешность и впрямь обманчива... Встретить на холодном берегу в середине октября паренька, одиноко сидящего у кромки замерзающей воды, оказалось неожиданно. Причалив к берегу, Денсен спустился к мальчику и позвал его. Голубые отчаянные глаза и светлые-светлые волосы, развевающиеся на ветру, очаровали с первого взгляда. Он тогда ещё не знал в какую ловушку угодил. Сбросив наваждение, а на самом деле отложив в дальний ящик свою непривычную неправильную реакцию, он подошёл к пареньку. Разговор вышел сумбурный, несвязный, но открытый. Ваня показался ему заблудшей душой, и очень хотелось ему помочь. Странное несвойственное ему чувство охватило всё в груди. Это был единственный раз на его памяти, когда от Ивана исходило невинное тепло. Голубые глаза уже не светились, они сияли в ледяном блеске. Холод постепенно захватывал очи Ивана, взгляд становился отрешённым и наливался лиловым цветом. Холод пробирал до костей. Но этот образ, взгляд, жесты и голос... Картинка запечатлена в его памяти навеки. Его сердце украла та самая Снежная королева из сказок Андерсона, из былин и рассказов его народа, его национального фольклора. Скандинавская Ледяная Дева стояла прямо перед ним, такая же холодная и ужасающая своей смертоносной силой. Кто же знал, что скандинавская дева окажется совсем не девой. Белые волосы переливались морозными бликами на солнце, глаза мутно смотрели в ответ, словно и не видели той любви и муки в Дании. В тот раз датское сердце впервые разбилось безнадёжно и вдребезги. Многим позднее, спустя несколько веков, Хенрик будет сидеть страдальчески в доме Андерсена и петь печальные колыбельные. Приближалась зима. Вновь холод, вновь ненужные воспоминания. – А ты знаешь, Ханс, где самые красивые снега?.. В Руссии. А знаешь, у кого самые красивые глаза? Дания полулёжа сидел на скрипевшем разваливающемся стуле и смотрел в потолок. Андерсен откликнулся на его слова и вопросительно посмотрел в ответ. – У Снежной королевы. – Полушепотом в полной тишине сказал Денсен. Хенрик продолжит свою тираду о любовных терзаниях, а потом уйдёт. На утро писатель не вспомнит ни о нём, ни его слова, ни его самобичевания. Но в памяти останется тот образ и имя: "Снежная королева". Андерсен найдет применение этой ожившей сказке, как и сам Денсен, перекинув на облик Девы свою трагичную любовь. Но если в случае Ханса это лишь сказка, альтернатива, прототип, олицетворение. То у Дании всё действительно так и есть, без преукрас. Несмотря на то, что Россия не единственная страна с суровыми холодами, Зима любит её больше всех. Россия и впрямь Снежная Королева, даже не так... Царь Снежных полей, вьюг, метелей и морозов. В этом Хенрик убедился сам, собственными глазами, когда однажды намеренно отбился от своей делегации, пошёл через лес и увидел Ивана в шубе из белого чистого меха, едущего на больших санях, запряженных тремя кобылами удивительного серебристого окраса. Он убедился, что Россия любимец Зимы, когда узрел кружевные узоры от мороза прямо на санях! Они полностью были покрыты снегом и кристаллическими узорами. А красивые пышные ресницы Ивана заморозились и превратились в белоснежные. Пухлые щеки, заледеневшие от зимней стужи, приобрели едва заметный румянец. Глаза русского заискрились в удивительно сказочном блеске, когда аметисты заметили продрогшую фигуру навзничь лежащую в сугробе. Словно выкованные из самого мороза сани остановились рядом с ним, и Иван мягко улыбнулся уголками губ. – Тепло тебе, моряк? – Красивый голос был ровным и остывшим, но в том бреду, в котором находился Хенрик, он услышал некую теплоту и заботу, совсем несвойственную Снежной Королеве. Да, это определённо бред. У него наверняка началась лихорадка. Продрогшим голосом Дания едва смог вымолвить: – Я привык к холоду. Россия тогда поднялся и будто метелью метнулся к нему, взмахнув полами белой шубы. Денсен не сразу заметил, что на его голове была шапка из такого же меха. Иван был одет великолепно, как настоящий сказочный персонаж, покровительствующий морозами. Белая шуба была украшена орнаментом, как и валенки с шапкой. Чудесная сказка. – Не говори глупостей, варяг. Айда в сани ко мне. – Он подхватил оледеневшее тело и усадил в санки на скамью, уложив в свои объятия и укутав в какую-то серую шубу. Иван взял его уже начинающие синеть руки в свои, и Хенрик вздрогнул. Ладони России были холодными и ничуть не спасали от стужи. Иван тихо улыбнулся и надел на него свои варежки, которые в отличии от тела России действительно грели. Когда он удостоверился в безопасности Дании, то вздёрнул поводьями: – Но! Три серебристых коня помчались по лесу, мерцая в отблесках снега и звеня колокольчиками. Тысяча лет много или мало? Смотря для кого и для чего. Для любви без ответа... Много? Да. Очень много. А если ты бессмертный, то для тебя это много?... Хенрик думает, что для вечности чуть меньше тысячи лет это немного. Вот только сердце рвется на части, а боль не утихает, с каждым веком лишь разрастается всё больше. Время лечит... Так почему его раны всё ещё так свежи? Пора забыть и вовек не вспоминать об этой несчастной любви с ледяным сердцем. Но забыть не получается. За окном зима. Деревья и земля укрылись белым пуховым одеялом. А на стёклах уже можно рассмотреть морозную живопись, так приятно ласкающую глаз Ивана. Он в помещение не один. В кресле рядом с рабочим столом сидит немец, а на стуле близко к Ивану расположился Пруссия, упрямо что-то выискивающий в отчётах с Данией. – Ну в упор не понимаю, что с ним делать. Россия уставши вздохнул, смотря в окно, и неспеша повернулся к Гилберту. – Что тут непонятного? – Он возился с документами различных договоров с другими странами Европы. Но тут пришли два немца, и Байльшмидт старший изъявил желание помочь, а точнее покопаться в его делах. Людвиг тактично молчал и просто сидел в углу с романом Достоевского "Идиот". Да, идиот. Иван – идиот, дверь нужно на ключ закрывать. – Ну как же? Мне совершенно не понятны мотивы Дании. Сидит себе тихо, ничего не высказывает тебе. А сам во всех союзах и блоках с америкосами и европейцами. – Ворчал Гилберт. – Брат, да ты совсем обрусел. – Неожиданно подал голос Людвиг. – Забыл свои корни? – Мне никогда не нравились эти выскочки. Так что всё в норме. – Что правда, то правда. Гилберт никогда не изъявлял больше радушия, чем этого требовали обстоятельства. Как он относился ко всем с пренебрежением, так и относится до сих пор. – А ничего, что я тоже состою в "этих" союзах? – Спросил Германия. Иван усмехнулся и отвернулся обратно к окну, пока Байльшмидты спорят. – Тц, ой беда. – Закатил глаза Гилберт. – Но признаться, мне это тоже не нравится. Давай-ка, брат, вступай к нам. А ещё лучше в Российскую Федерацию, будем снова вместе и едины с тобой. – Увидев ошалелую мордашку немца, Пруссия громко захохотал. Ради этого выражения лица даже Иван оторвался от созерцания природы и тоже не сдержал смех. – Да шутит он, Людвиг. – Успокаивающе сказал Ваня. И вновь отвернувшись к окну, едва слышно, но вполне серьёзно произнёс. – А вот я был бы не против стать единым с тобой. Ошарашенное лицо немца вновь вывело Байльшмидта на хохот, а Иван тихо прыснул себе в кулак, едва сдерживаясь. – А я смотрю, вы спелись, да? – Недовольно проговорил Людвиг. Прекратив свой странный громкий смех, Гилберт ответил: – А почему бы и нет? Нам весело, а значит всё хорошо. – Рад за вас. – Буркнул Германия, вернувшись к книге. – Ну вот... – Кивнул довольно Байльшмидт и резко вспомнил. – Ах да, Дания! Брагинский закатил глаза и попытался слиться с местным пейзажем. – Ничего не выйдет, я не отстану. – Гилберт подобрался ближе к русскому. – Может тебе стоит навестить его? Напомнить о ваших дружественных дипломатических отношениях? – Он итак это помнит... – А чего ты избегаешь этой темы? М? Дания не нравится? – Да нравится-нравится. – А чего тогда? Он неплохой парень. Помню как он отзывался о тебе, вполне себе... Лестно. – Иван незаметно навострил уши, а Гилберт и дальше лил свою речь. – Мы с ним выпивали однажды, и он там в полупьяном бреду назвал тебя Снежной Королевой. – Даже не стараясь сдерживать смешки, говорил Пруссия. – Ой, я так ухохатывался. Иван всё же обернулся к нему со снисходительным выражением лица. – И почему же? Байльшмидт поднялся со стула. – Ну какая ж из тебя Снежная Королева? – Потянулся он во весь рост. – Тогда уж ты на Снежную бабу больше похож. – И прыснув от смеха, метнулся подальше от Брагинского. – Да иди ты. – Буркнул Иван и повернулся к окну, вновь смотря на морозные узоры. Улыбка озарила его бледное лицо, а всё такие же холодные руки коснулись стекла. Красиво.