Светлая королева

      — Ну нет, так не пойдёт! Где вы видели, чтобы невеста ехала в битком набитой машине, ещё и на переднем сидении? И да, я помню, что навигаторы благополучно накрылись вместе с интернетом, так что, пока будем ехать, в тик-токе я не залипну. Забудешь тут такое, как же! Но давай сегодня Лео побудет твоим персональным водителем, а мы с мамой как-нибудь сами разберемся, с кем поехать. Сандра, Илинка, Валентин — тут все знают местность как свои пять пальцев, без всякого навигатора, так что не заблудимся. Откровенно говоря, Лайе было всё равно, каким образом, в насколько «соответствующих поводу» машинах и в каком составе они бы добрались до Сигишоары. Но Милли, лучащаяся избытком энтузиазма за всех, была непреклонна в своём стремлении сделать всё «как надо». Она, возможно, была единственной, кто искренне наслаждался праздником, не будучи обременённой знанием о теневой его части и подозрениями о творящемся в этой самой тени. Она очутилась в сюжете любимого жанра и, пусть даже не будучи главной героиней, открыто этому радовалась, а Лайя не хотела забирать эту возможность у сестры. Ей так было даже проще держать под контролем собственные сомнения в реальности с нею происходящего. Несдержанно завизжав от восторга в прижатые к губам кулачки, Милли выдала в голос: — Моя сестра — самая шикарная невеста на планете! — при этом продолжая вытанцовывать вокруг Лайи круги, чтобы осмотреть со всех сторон. — Ты вообще в курсе, что похожа на глянцевую картинку?! Если бы я на тебя сейчас не смотрела в упор, подумала бы, что в жизни таких не бывает! — Милли, — протянула Лайя, чувствуя, как к щекам приливает жар. — Ты просто на себя всё не найдёшь минутку посмотреть, — на очередном круге поймав сестру за предплечье, девушка по инерции продолжающегося движения, напоминающего танцевальное, привлекла младшую к себе и развернула к большому ростовому зеркалу, положив руки ей на плечи и давая время полюбоваться отражением. — Ты восхитительна, моя, — Лайя улыбнулась, — уже не малышка. В глазах Милли действительно на миг загорелся огонёк восторга при виде себя в коктейльном платье, с макияжем, вечерней прической и всеми аксессуарами, но он беспричинно быстро угас, хотя виду девушка старательно не подала. И когда только научилась так профессионально скрывать эмоции? — И почему инквизиторы в своё время решили, что неземной красотой блещут только тёмные? — по центральной лестнице к ним резво сбежал — практически слетел — Лео, чьи рыжие волосы на общем тёмном фоне его образа казались самой настоящей огненной гривой. — Imago hominis кого угодно красотой превзойдут! — мужчина подмигнул Милли через отражение в зеркале. — Загляденье! — И это мне говорит прародитель львов, обладающий самой что ни на есть типичной внешностью для того, чтобы закончить жизнь на костре, — фыркнула Милли, но лицом, взглядом и всем своим видом показывая, что внимание оценила, пусть неожиданное и не очевидное. — Рыжие волосы, зелёные глаза. Как вы выживали-то вообще? Даже в непринуждённом обсуждении самых безобидных тем, что сами шли на ум, легко было ступить на скользкую дорожку, а Милли, говоря о малознакомых для нее вещах, ещё не так хорошо умела удерживать равновесие в границах безопасного. Благо, вокруг все умели подстраховать: вовремя посмеяться, сменить тему, отвлечь внимание. — Милли, глянь, пожалуйста, — на помощь пришла… мама. — Не вижу сзади. У меня, кажется, волосы в цепочке от сумки запутались. — Позволишь? — поддев с вешалки серебристо-серое меховое манто, Лео раскрыл его с очевидным намерением помочь Лайе в него облачиться. — Осторожно, во-о-т так, чтобы ничего не помять, — поддерживая уложенные локоны на весу, он обращался с девушкой, как с вазой из самого тонкого хрусталя и даже говорил настолько тихо, что лишь благодаря чутью и мимолетному ощущению его дыхания на коже она могла расслышать его слова. Лайя обернулась посмотреть на Лео через плечо и вдруг осознала, насколько непривычно близко оказались друг к другу их лица. В повседневной жизни девушка редко носила каблуки, да ещё и такой высоты как сегодня, а потому чаще случалось так, что она смотрела на Лео снизу вверх, как и на Влада. Ракурс глаза в глаза с высоты роста был почти таким же новым для неё, как и имидж друга, сменившего привычный кэжуал на элегантный деловой костюм, а творческий беспорядок рыжих кудрей, прилично отросших со дня первой встречи — в собранный у основания шеи пучок, безумно ему идущий, кто бы ни отстаивал моду на короткие мужские стрижки. — Ничего не говори, дай угадаю: не терпится взять ножницы и меня обкорнать? — Лео верно прочёл её задержавшийся дольше положенного взгляд, но в корне неверно — мысли по этому поводу. Улыбнулся чуть виновато и машинально потянулся поправить волосы, хотя с ними и так всё было прекрасно. — Извини, замотался, не успел заскочить в барбершоп. — Хочу сказать, что стричь такое царское богатство — кощунство чистой воды, — Лайя обезоруживающе улыбнулась и, не удержавшись, протянула руку, чтобы коснуться выбившихся по линии роста более коротких и тонких прядей, обрамляющих лицо. Они ей очень нравились, ещё тогда, когда мужская мода на волосы была совсем иной, а огнегривому Аслану с косой до пояса тайно завидовали едва не все девушки султанского гарема, при том что ни одна из них не была стриженой под мальчика. — Мне так очень нравится. Тебе идёт. — Ну вот, — уголки губ Лео опустились вниз, придавая его лицу разочарованное выражение. — Напросился на комплимент, — но тут же задорно дёрнулись вверх, рисуя широкую искреннюю улыбку довольного чеширского… льва. — От самого прекрасного ангела, которого видели мои глаза! — Слушайте, — вновь подала свой звонкий голос Милли, кидая меткие подозрительно-недоумевающие взгляды между мамой, сестрой и… и ещё одной глянцевой картинкой, что б их всех — этих божественных созданий! — А вы тут все точно-точно уверены, что Лео, — она посмотрела на мужчину, — тебе не брат? — затем на Лайю и завершила круг на матери. — Ну или нам обеим? Потому что вот эти его вечные братские замашки — жутко бесячие и даже двусмысленные, не знай я, как всё на деле обстоит, но, чёрт, настолько невинные для вас самих, что вы даже не замечаете! Защитит, поможет, комплиментами осыплет… — Милли, о чём ты? — первее и очевиднее всех собравшихся краской залилась Энни, не зная, куда себя деть в ставшем вдруг невообразимо тесном холле. — Боже, прекрати, — женщина не могла решить, то ли ей смеяться, то ли пытаться в очередной раз приструнить младшую дочь, хотя абсолютно не было похоже, чтобы озвучиваемые ею периодически наблюдения смущали хоть кого-то, хотя бы самую малость. Может быть, пора было и женщине начать смотреть на всё проще, хотя бы с сотой долей той непосредственности и раскрепощенности, с которой это делала Милли. — Подожди, — Лео вдруг озадаченно нахмурился, словно, переосмыслив прозвучавшее, не был готов просто так отпустить тему. Лайя украдкой на всякий случай сжала его руку, но это не помогло. — То есть ты правда считаешь, что защищать, помогать и осыпать комплиментами, причём, прошу заметить, совершенно заслуженными, может только брат? Милли развития темы явно не ожидала, но за ответом в карман не полезла. — Ещё муж ну или… как там красиво сказать-то на вашем языке? Парень? Любовный интерес? В общем тот, кому ты нравишься! Обычные парни, на улице проходящие мимо, в комплиментах незнакомкам не рассыпаются, что б ты знал! Это только ты у нас такой солнечный экстраверт на максималках. — Ого! Милли, ты сегодня жжёшь! — Лео весело хохотнул. — Так меня ещё никто не обзывал! — Да я ведь… Я же не в обиду… — А я и не обиделся, — Нолан в очередной раз сверкнул улыбкой. — Просто прикольно прозвучало. Надо запомнить формулировку. Под подобное перебрасывание короткими и не очень фразами негласно и будто бы случайно было решено, что Лео с Лайей действительно поедут вдвоём и чуть раньше остальных. На самом деле, вовсе не случайно — так было нужно. Остаться наедине им тоже было необходимо. — Знаешь, мне иногда кажется, что Влад не осознает, как его настроение сказывается на окружающей действительности, — издалека начал Лео спустя минут десять езды в молчании. Дворники лениво ползали по стеклу из стороны в сторону, стирая заметно поредевший дождевой крап. Впереди, как раз в том направлении, куда они ехали, небо постепенно прояснялось, и в просветах смыкающихся крон периодически становилось заметно, с какой скоростью и остервенением ветер рвал в клочья облака, кусками расшвыривая их по сторонам горизонта. — Отчасти, может, ты и прав, — несколько отрешённо, хотя и не теряя связи с реальностью ответила Лайя, прослеживая взглядом влажные дорожки на стекле. Упорно пробивающееся сквозь редеющую листву солнце играло радужным спектром в каждой отдельной капле. — Раньше его влияние было слабее и редко выходило из окрестностей Холодного леса. А ведь, действительно, раньше карпатскому королю точно не приходилось думать, как расположением своего духа не оставить без света и связи целый город. Или страну. Да и если задуматься, раньше Влад вряд ли бодрствовал столь продолжительное время подряд, при этом почти не покидая пределов одного измерения. Материя не успевала сродниться с его постоянным воздействием или Влад сам умышленно не позволял себе внедрять своё влияние слишком глубоко. Теперь всё изменилось, теперь материя отзывалась на его ментальное состояние безусловно, как дрессированный зверь, с существованием которого Дракула, по-видимому, ещё не успел смириться. Под властью чужой воли облака сгущались и таяли, солнце пряталось и вновь сияло, ветра неустанно меняли направление — и это всё могло происходить одновременно в пределах нескольких минут. Синоптики и прочие светила связанных наук, несомненно, найдут себе занятие на ближайший десяток лет. Как только решат, что разобрались с геомагнитной аномалией и сочинят правдоподобное ей объяснение. Нолан ненавидел себя за то, что собирался сделать, но дольше молчать было просто неразумно. Да и бессмысленно. Здесь все чувствовали, что что-то не так, что что-то грядёт. Даже те, кто вовсе не обладал чутьём на проявление потустороннего. Сам воздух постепенно напитывался коллективным страхом. Лео надеялся, что Лайя сама заговорит, когда они останутся наедине, возможно даже, развеет его подозрения, обнадежит. Она казалась такой спокойной, сосредоточенной, будто наперёд знала, что всё хорошо и беспокоиться не о чем. Лео очень хотел разделить её спокойствие, вот только она продолжала молчать, и ничего хорошего в этом молчании мужчине не виделось. — Лайя, ты можешь связаться с Владом? — осторожно попробовал Нолан. — Узнать, где он и чем занят. На мои попытки он не отзывается. — Могла бы, — отозвалась девушка, по-прежнему глядя в окно, будто нарочно избегая даже зеркального пересечения взглядов. — Но не стану. Лео тяжело сглотнул и прикрыл на мгновение глаза, доверив вождение чутью. Разговор был сейчас гораздо важнее обстановки на дороге. — Ты знаешь, что произошло? — несмотря на то, что прежде Лео был в этом уверен, теперь испытал острую необходимость убедиться. Он почувствовал её взгляд затылком, и необъяснимая дрожь скатилась вниз по позвоночнику. — Знаю. Вновь без каких-либо подробностей. Лео скосил взгляд в боковое зеркало, заведомо зная, что прямо сейчас никого знакомого там не увидит, хотя это вовсе не исключало того неизбежного факта, что к месту действия скоро прибудут и остальные. Бог знает, что их там ждёт. — Лайя, твои мама и сестра. Возможно, для них стоит придумать повод не спешить. Мы… — мужчина собирался обобщить, но быстро передумал: — Я не имею ни малейшего понятия, что мы обнаружим на месте, когда доберёмся. А ты? — его голос был полон сомнения. Он правда хотел бы быть последним человеком, кто заставлял бы Лайю обдумывать всё это сейчас. — Он хотел всё сделать правильно, — её голос звучал тихо, но уверенно. — Церковные каноны перед венчанием предписывают исповедь, причастие. Мы с ним даже не виделись это время, чтобы поддержать иллюзию, будто для нас всё в первый раз; чтобы тоска разлуки, пусть и недолгой, усилила эффект от встречи там, у алтаря. Он даже позволил Ватикану вмешаться, чтобы они получили свои доказательства. Всё должно было быть по-человечески. Он хотел этого и стремился к этому, кажется, даже больше чем я, — Лайя почувствовала как её губы, подрагивая, тянутся в горькой улыбке. — У меня это было и есть, а он хотел вспомнить, каково это — по-людски, без притязаний из прошлого, без всего потустороннего и тёмного, чтобы даже одежда на нас была создана людьми. Он хотел по-людски, — девушка посмотрела в зеркало, ища пересечения взглядов. — А люди наполнили ядом нашу венчальную чашу. И склонили моего отца приложить к этому руку. Им даром не нужны доказательства его человечности или божественности, Лео. Им не нужен человек под именем Влада, им нужен монстр, и они ни перед чем не остановятся, чтобы оставить его таковым. Был ли Нолан удивлен внезапно обрушившимися на него откровениями? Нет. Шокирован, ошарашен, будто вместе с прозвучавшими словами ему прилетел хороший удар под дых, — вот подходящие определения. И куда более — тем фактом, что он узнавал обо всём только сейчас. Куда смотрела Тетра?! Если вообще смотрела хоть куда-то, а не была, как обычно, избирательно слепа. И где до сих пор носило Тауруса?! — Погоди, — Лео потряс головой, с трудом останавливая бешеный поток догадок, в коем почти затерялось всё сказанное Лайей, а ведь она всегда видела и чувствовала больше их всех. — Ты сказала про… яд в венчальной чаше. Боже, какой абсурд и позор! Но ведь… этого ещё не произошло. Вы ещё не обвенчались и ничего не пили… — Но выпьем, — её голос прозвучал так, словно всё уже было предопределено, не поддаваясь изменению. — Попытается ли Влад предотвратить это до или после — человеком перед ними ему не остаться. Это замкнутый круг. И я не вижу смысла дальше по нему бегать. — Да при чём тут… — Лео собирался закончить «Влад», но передумал, потому что именно он и был при чём, и всё-таки… — Лайя, это проблема не только Влада! Это кнут, которым Ватикан вознамерился стегануть весь Орден разом, если конечно, — Нолан сжал зубы, — кто-то из нас не причастен. — Divide et impera, — её голос прозвучал с неожиданной холодностью. — Да, Ватикан полюбил эту практику в отношении врагов, которым не мог противостоять в одиночку. Но не сегодня. Ни Аквил, ни Таурус не знали о планах церкви до того, как о них узнал Влад, и ни один из них никогда не посмел бы действовать руками моего отца. Нолан сам не представлял, какой камень лежал на его душе до этих оправдательных слов. К сожалению, вопреки должному, основатели Тетры редко отличались близостью взглядов и абсолютным доверием друг другу и в прошлом не раз руководствовались тем же принципом, что и Ватикан — разделяй и властвуй — но сейчас, именно сейчас, после всего, через что они вместе прошли, предательство кого-то из них казалось Лео чем-то немыслимым, о чём даже думать не хотелось. Хотя и приходилось, скрепя сердце и до сведённых челюстей сцепляя зубы. — В любом случае, ещё не поздно всё исправить, — продолжал настаивать Нолан, не позволяя секундному облегчению от невиновности своих названных братьев и тени его — стыду за то, что в очередной раз позволил себе в них усомниться — себя отвлечь. — Ещё ничего не… — он посмотрел в зеркало, моля о том, чтобы встретить в нём взгляд Лайи, ему столь сейчас необходимый. Он слишком опережал события, забывая, насколько близки и взаимозаменяемы иногда могли быть понятия «ещё» и «уже», когда дело касалось Влада. — Что мы можем сделать? — прямо спросил Лео, глядя в зеркало. Опережая время и лишь слегка не успевая за его реакцией, где-то рядом натужно взвизгнули тормоза и засвистели покрышки. Нолану пришлось резко выкрутить руль вправо, уводя машину из-под бокового удара, и тут же уйти в маневр от столкновения лоб в лоб с «Тайотой», едущей по встречке. В голове у мужчины не осталось ни одной цензурной мысли, которую он смог бы выразить ни матом и ни звериным рёвом, что рвался из груди, готовый аккомпанировать красноречию. Он был способен вести автомобиль, не глядя на дорогу, и обладал гораздо большими возможностями, даже в случае возникновения проблем, избежать столкновения. Но иногда, не растрачивая лишние ресурсы на то, что было для него естественно, он напрочь забывал о том, что он не был единственным участником дорожного движения, и что другие водители знать не знали о его способностях и в случае чего просто не могли доверить ему одному избежать аварии. При этом в своих попытках они подчас делали слишком много лишних, безрезультатных движений, они паниковали, ошибались. В конце концов, нарушая правила, не все из них могли совладать с двумя тоннами разогнавшейся стали, лишившимися управления. — Лайя! — когда Лео вновь благополучно вернулся в свою полосу и ряд, и даже не оставил позади месиво из покореженных авто, он больше не отводил взгляда от дороги и других объектов на ней, но теперь ему жизненно необходимо было услышать свою пассажирку. А ещё лучше — получить от неё затрещину. — Прости, пожалуйста, ласточка! Ты как? — мужчина уже подумал съехать в ближайший по пути карман и остановиться. — Не мешать людям сделать их собственный выбор и не пытаться ничего изменить — вот, что мы можем сделать, — как ни в чем не бывало Лайя ответила на вопрос, к которому Лео за время, пока пытался избежать столкновения, успел потерять интерес. — Я в порядке, езжай. Мужчина почувствовал руку на своём плече и тут же накрыл её пальцы своими, не в силах побороть необходимость вернуть прикосновение, впитать его кожей. — Ты знаешь, что нас там ждёт, Лайя? Ах, если бы знание в их случае что-то меняло, и они могли бы повернуть назад и просто не быть там, где с почти абсолютной вероятностью их не ждало ничего хорошего. И абсолютно точно не то, что подразумевал сегодняшний день, пройди он так, как было запланировано. Но они не могли, оба не имели права, потому что их место — там, в эпицентре происходящего, чем бы оно ни было и к какой бы роли ни обязывало. В тон мыслям друга Лайя отрицательно качнула головой. У неё самой источником знания был только ночной кошмар и бесконечность основанных на нём догадок, иные подробности были ей недоступны. Влад никогда бы ими с нею не поделился, а она не стала бы выведывать насильно. Ей достаточно было уверенности, что ничего из этого он не хотел и не планировал. Но теперь, когда этот вариант событий ему навязали, он не проявит жалости, даже если она сама его об этом попросит. Он не оставит врагу шанса воплотить свою угрозу. Вопрос лишь в том, какой ценой. — Ты уверена? Темпераментные инстинкты льва рвались в гущу событий, в то время как всё человеческое в Лео буквально вопило увозить Лайю подальше, желая уберечь её от очередных крови, битвы, неизбежных жертв и скорбных слёз. Потому что этот день не должен, просто не мог продолжиться так. Она не воин и не безвольный трофей в извечном противостоянии интересов, которым не суждено пересечься. Она — невеста, сделавшая свой осознанный выбор! Для неё сегодня должен был быть светлый праздник, а не поле брани с кучей трупов, знаменующее очередной этап нескончаемой войны. Да и было бы против кого воевать! Наказав виновных здесь и сейчас, Дракула уйдёт в недосягаемый для смертных тёмный мир — и всех тех, кто противостоит ему, не останется в живых, когда он вернётся. Их заберёт время, сменив поколения дедов и отцов сыновьями и внуками, так и не узнавшими от своих предшественников, что Влад Дракула больше не тот одержимый местью новообращенный тёмный, которого при должной сноровке и удаче можно было заковать в серебряные кандалы и пытать солнечным светом и прочими садистскими игрушками, что имелись в распоряжении инквизиторов средневековья. А бросать вызов дракону — всё равно, что бросать вызов любому из quattuor animalia. Хотя они и были смертными, что иногда усыпляло бдительность врагов, заставляя тех забывать, что за безвременно прерванную земную жизнь тетраморфа они платили своей душой. Пока Лео погряз в размышлениях, Лайя молча смотрела в окно, за которым серый в дождливую погоду пейзаж пригорода постепенно сменился городской чертой, типичными для архитектуры старой Европы узкими улочками, с преимущественно односторонним регулируемым движением. Стены разнокалиберных невысоких домов давили, цвета светофоров сменялись слишком медленно, а вслед проезжающему представительскому авто встречные прохожие почему-то смотрели с излишней пристальностью, будто на самой машине большими буквами обозначалось, кому она принадлежала, понуждая людей стремиться заглянуть за тонировку стёкол. — Отлично! — полустоном-полурыком высказался Лео, сигналя очередным любопытным, норовящим попасть под колеса. — Только толпы свидетелей нам и не хватало, чтобы заполнить дыру в клиповом мышлении людей новой порцией сюжетов в стиле вампирских ужасов. Дождь почти прекратился, с переменным успехом в прорехах облаков выблёскивало солнце, и все те, кого непогода застала в пути по делам, спешили продолжить его, покидая свои временные укрытия. — Дождь заканчивается. Если бы Влад не хотел свидетелей, их бы здесь не было, — сделала вывод Лайя, проводив взглядом женщину, долю секунды смотрящую прямо на неё с такой пристальностью, будто действительно могла разглядеть. — Припаркуйся, пожалуйста, здесь. Лео мельком оценил предстающую перед ним картину в лобовом, затем поднял полнящийся сомнением взгляд на отражение: — Уверена? Могли бы без проблем подъехать ближе. Даже если у самого храма не имелось парковки, из прежнего опыта общения Влада со стражами порядка сильно вряд ли последние захотят оформлять штраф, когда пробьют владельца тонированного «Мерседеса» по базе. Если он, конечно же, значится в чьих-либо базах. Базилика Святой Троицы была достаточно объёмным и центрующим на себе внимание сооружением на фоне остальной архитектуры Сигишоары, чтобы её можно было почти беспрепятственно обозревать, не находясь в непосредственной близи. Построенная на некогда окраине города, в парковой зоне на берегу реки, она до сих пор располагалась на некотором расстоянии от основных городских объектов. И хотя все пешие подступы к ней были облагорожены, расстояние до неё от предложенного Лайей места парковки было всё ещё не рукой подать. К тому же в платье и на каблуках, по оставшимся от ливня лужам. Если Лайя не собиралась спонтанной пешей прогулкой испортить свой наряд, то толпу за собой она соберёт однозначно. Ведь люди всегда любили свадьбы и тяга к ним в них не умерла даже спустя века, даже когда их коммуникабельность сузилась до размеров окошка чата на экране смартфона. Люди по-прежнему отчаянно тянулись к тому, что могло хотя бы ненадолго выдернуть их из рутины, а свадьбу - такую свадьбу и такую невесту, идущую пешком через улицу, заметил бы, наверняка, даже слепой. Всё ещё преисполненный сомнениями, Нолан не снимал ногу с газа, пока мимо них очень медленно скользил осенний пейзаж, спасённый от обыденной промозглости лишь лучами солнца, радугой играющими на каждой покрытой каплями поверхности. — Уверена, — Лайя сомнений друга не разделяла, а её голос, произносящий подтверждение, даже немного повеселел и зазвучал более раскованно. — Смотри, цветочная лавка! Лео мог бы усомниться в надобности цветов. Мог бы сказать, что у него не было с собой наличных, в то время как одинокий киоск на выходе из переулка совсем не производил впечатление того, где мог иметься терминал для безналичного расчёта, даже если бы не было очевидных проблем с сетью. И он бы не соврал и не слукавил — всё правда. Но Лео не был бы собой, если бы вдруг сделался настолько мелочным, чтобы отказать девушке в букете в день её же свадьбы. Даже если букету этому, вполне возможно, совсем скоро суждено было оказаться в луже. Дай бог дождевой, а не кровавой. Лица цветочницы и ее юной помощницы синхронно вытянулись от удивления, чуть приоткрылись рты, когда, покинув машину, Лайя как ни в чём ни бывало, словно самая обычная прохожая, направилась в их сторону. И всё бы ничего, если бы она, ритмично постукивая каблуками о плитку и придерживая рукой подол подвенечного платья, не выглядела ни много ни мало именно так, как должна была выглядеть невеста кого-то безмерно богатого, неизвестно что забывшего в здешней почти деревенской глуши. — Doamna!.. Шок на их лицах сменило подозрение, но и оно быстро развеялось, стоило Лайе заговорить — не надменно, не высокомерно, не требовательно, а приветливо, дружелюбно и на беглом румынском. В нём Лео по-прежнему не был достаточно хорош, а потому остался чуть в стороне, не желая ещё сильнее смущать местных. Образ Лайи был выдержан в светлых оттенках, без ярких акцентов, но едва ли взглянув на что-то другое, она выбрала розы тёмно-красного, в определённом свете почти чёрного цвета и забрала все, что были, попросив только связать их лентой и никак не упаковывать. Лео так и не успел придумать, как признаться, что у него и впрямь не было с собой налички, когда понял: по реакции, эмоциональному посылу коротких незнакомых фраз и отстраняюще-отталкивающим жестам ладони румынки, что она отдавала цветы бесплатно и не желала брать за них денег. — Дурная это примета, госпожа моя, с невестой, что под венец идёт, торговаться за букет. Берите так. На счастье вам и вашему mirele. Светлые глаза из-под козырька кепки посмотрели на Лео, и он, даже не уловив сути сказанного, интуитивно покачал головой и поднял руки, ограждая себя жестом, призванным выказать отрицание. — Нет… nu, doamna, нет… я не mirele, — кроме того, что это действительно было не так, Лео не хотел прослыть в чужих глазах тем, кто не способен был позаботиться о букете для невесты заранее. Наверное, слишком явное и активное отрицание он выразил, от чего женщина сперва смущенно нахмурилась, а затем вновь добродушно улыбнулась и произнесла: — Prietene?.. Лайя, которую стало едва видно за огромной охапкой бутонов, листьев и шипов, попыталась помочь с переводом, на что Лео предупреждающе тронул её пальцы: на слово «друг» его скудного словарного запаса, доставшегося по большей части от жизни Аслана, хватило — и смущённо кивнул женщине, которая зачем-то манила его к себе пальцем. — …Sau un martor? Такого слова Нолан уже не знал, но был вполне согласен с первым предположением, поэтому кивнул более выразительно и следом утвердительно повторил: — Prietene. Sunt un prietene… Но женщина, кажется, не очень ждала подтверждения своей догадки, уже прилаживая к нагрудному карману его пиджака одинокий и небольшой, но удивительно пышный бутон, который грозил остаться таковым, даже лишившись половины лепестков. Лео не был силён во флористике, но тонкий аромат, достигший его чуткого носа, подсказывал, что это точно была не роза. Значит, белый пион?.. Или всё-таки шиповник? — Mulțumesc, — с благодарностью глядя на женщину, крепившую цветок к костюму незнакомца с почти материнской сердобольностью, Лео извлёк из своего позабытого жизнь назад словарного запаса ещё одно румынское слово. Ему отчего-то сделалось ужасно неловко под этим добрым, не ждущим никакого ответа взглядом. Рядом Лайя, перехватив охапку роз одной рукой, другой отделила одну и с улыбкой вернула женщине. — Pentru fericire de la mireasă… — она сказала, продолжая улыбаться. Затем у другой розы в букете надломила самую верхушку с ещё не полностью раскрывшимся бутоном и заправила его в волосы стоящей рядом девочки, что всё время смотрела на неё, как на диснеевскую принцессу, с восторженно раскрытыми глазами, неосознанно водя пальцами по воздуху вокруг себя, будто хотела потрогать, но знала, что нельзя. — Pentru fericire, mica domnisoara. Когда они отошли на расстояние, по мнению людей достаточное, чтобы не слышать их разговора, в спину им продолжало звучать перешептывание, но вместо того, чтобы спросить, о чём они говорили, Лео прошептал Лайе: — Что ты сказала им? — Когда их розы увянут, то станут тем, чего им больше всего не хватает… — девушка сказала это так уверенно, что в первый миг Лео даже не подумал усомниться, но потом, переосмыслив, тихо засмеялся. — А на самом деле? — он спросил сквозь улыбку, пока они оба медленным шагом шли в направлении возвышающихся над остальными строениями куполов, к которым вела мощёная тротуарной плиткой аллея, с возвышающимися по одну её сторону фонарными столбами. — Цветочница пожелала мне и моему мужу счастья, и слова её, как и подаренные розы, были искренними. Я пожелала ей с внучкой ответного счастья. Как бы там ни было и какое бы тайное значение не несли в себе эти красные, как кровь, бутоны, Лайя со счастливой улыбкой раздавала по цветку каждому встречному, включая просящих милостыню, что облепили все подступы к храму и даже выстроились в подобие очереди, к нему ведущей, как будто приход пообещал им раздачу бесплатной еды. Лео никогда никого не судил раньше, чем узнавал в подробностях, и к бродягам, что бы ни толкнуло их на этот сомнительный путь, он всегда относился достойно. Но именно сегодня их присутствие, да ещё в таком количестве, будто здесь собралась без малого вся городская нищета, если не откровенно раздражало, то очень настораживало. Это было странно. За всем этим сборищем Лео даже со своим зрением и наблюдательностью не сразу заметил машину, пустую и бесхозно брошенную на площади перед центральным входом. Как любая другая, она не имела на себе отличительных знаков, но Нолан наверняка знал, что не ошибётся, предположив, что это одна из машин из автопарка Влада, выделенная для встречи гостей. — Лайя, — Лео окликнул шёпотом, — я всё ещё не знаю, что ждёт нас внутри, но уверен, что такая толпа свидетелей нам не нужна. Я мог бы попытаться их разогнать, но почему-то уверен, что если их попросишь ты, они оскорбятся меньше. — Лео… — Лайя вручила розу какому-то пожилому мужчине. — У нас с Владом не так много тех, кто стал бы желать нам искреннего счастья, будучи приглашённым на наше торжество. А этих людей, — между слов она вставила приветствие для кого-то на румынском, — никто не позовет на праздник, а даже если бы позвали, они бы, вероятнее всего, отказались прийти, потому что у них нет ни приличной одежды, ни достойного подарка. Они не знают меня, не знают Влада, по большей части, или хотя бы не в лицо. У них нет причин не желать того, что произойдёт сегодня в храме, хотя бы потому, что любой праздник в его стенах — это всегда шанс для них получить больше монет в ладони. Погоня за лёгкими деньгами для этих любителей хлеба и зрелищ могла стоить жизни. Лайя должна была понимать это как никто, но продолжала как ни в чём не бывало привечать толпу, раздавая цветы. При этом ещё ни один из тех, кто не чурался подойти близко, заставляя Лео инстинктивно напрячься, не попытался добраться до элементов её наряда или сделать что-то ещё — назло, в отместку — чего стоило бы ожидать от озлобленных своей участью бедных в адрес богатой, а уж Лайя сполна производила впечатление таковой. Но никто не сыпал оскорблениями, не пытался схватить или чем-то в неё кинуть. Словно сегодня была пасха, воцарился общий негласный мир и исчезли все границы между сословиями. Кто-то хранил угрюмое молчание, кто-то всё же выкрикивал что-то слабо для Лео понятное, но, судя по эмоциям и улыбке на лице Лайи, непременно ободряющее и добродушное. Лео бы и рад присоединиться ко всеобщей вакханалии, но чем ближе они были к храму, чем молчаливее для львиного чутья были его стены, тем быстрее внутри рос градус напряжения. Используя фору, он планировал разобраться в происходящем до приезда остальных, но они с Лайей благополучно потратили всё то время, что у них могло бы быть в запасе, на пешую прогулку. Лео ни на мгновение не отпускало чувство, будто Лайя знала гораздо больше, чем хотела или могла сказать. Оттого и вела себя совсем не так, как должна была бы вести себя девушка, отцу которой грозила смерть, оттягивая выяснение обстоятельств, а не стремясь к нему. Как Нолан и опасался, появления остальных долго ждать не пришлось, они приехали почти одновременно. Используя возможность оставить Лайю под присмотром кого-то другого, Лео переглянулся с Илинкой, Сандрой и Валентином поверх голов мгновенно разошедшейся толпы и, улучив удобный момент, собрался проскользнуть внутрь. Но от этого намерения его отвлекла внезапно мелькнувшая где-то сверху тень и вторгшийся в мысли немой оклик: «Лео…» «Алан?! — Нолан машинально вскинул взгляд, хотя и знал, что никого над собой не обнаружит. Слишком много лишних глаз. — Что происходит? Где Билл?» За наводнившими коллективное сознание вопросами рокот толпы позади становился всё тише. Постепенно утихали и знакомые девичьи голоса, которые Лео стремился слышать до последнего… — Нет-нет-нет-нет, Лайя, — Сандра придержала подругу под руку. — Не сразу, — она понимающе ей улыбнулась, но увлекла в сторону от центральных дверей. — Твою чудесную пушистую шкурку надо бы поменять на фату, без неё нельзя. А ещё прическу поправить и всё остальное по мелочи. Идёмте, — она оглянулась на остальных. — Я знаю, где у них тут есть ещё один вход. Влад никуда не сбежит. Лайя украдкой выдохнула, позволив себе чуть-чуть расслабиться. Сандра так же ничего не знала, но она была верна Господину, она верила в него и никогда не приписала бы ему очередное преступление без доказательств. Поэтому со всем доступным ей спокойствием она просто ждала, давая Владу единственное, в чём он сейчас по-настоящему нуждался — время. Которое всех рассудит и всё расставит на свои места, даже если станется так, что Владу придётся в очередной раз побыть для кого-то палачом. У невзрачной на вид двери в одной из колокольных башен их встретила пожилая женщина в церковном одеянии, тепло приветствовала, будто давно ждала, и провела внутрь, в небольшую, но подходящую для подготовки комнатку. — Позволите задать вам несколько важных вопросов, doamna? — стоя поодаль и не мешая процессу наведения финальной красоты, женщина обратилась напрямую к Лайе. Переглянувшись с явно заинтересованной вопросом Сандрой, помогающей Милли поправить прическу, Лайя благосклонно кивнула. — Да, разумеется. Лицо женщины оставалось бесстрастным. — У невесты есть с собой нательный крестик? — Да, — Лайя коснулась груди, готовая, в случае необходимости продемонстрировать подвеску. — А венчальная иконка Богородицы? Только девушка, считав мамино выражение лица, приготовилась ответить «нет», как подала голос Милли: — Есть, — это прозвучало уверенно, а вот дальше — уже с сомнением и тише, будто она выдавала чью-то непреложную тайну. — У Лео есть, он подготовил. Он Владу отдаст, я уверена, и… — не дожидаясь оглашения следующего пункта из списка необходимых атрибутов, Милли полезла в свой клатч и под удивлённые взгляды собравшихся вытащила оттуда маленькую чёрную коробочку. — Кольца вот, у меня. Можно мне… — она в сомнении посмотрела на сестру. — Можно я их вам вынесу? Я, конечно, уже не тот маленький пупс, которым обычно такое доверяют… — Милли! — Лайя сама не определилась, чего в этот момент в ней было больше — удивления или благодарного восхищения. — Конечно, можно! Но… откуда?.. Не слишком своевременный вопрос, учитывая, что служительница храма ещё стояла в проходе, хотя и не вмешивалась в обсуждения. — Венчальные свечи для вас и свидетелей подготовит священник. И последнее: у невесты будет провожатый? Вопрос, который Лайя меньше всего готова была услышать прозвучавшим вслух. — Да-а, непременно, — Энни оглянулась, будто ожидая найти мужа где-то позади себя или что он вот-вот зайдёт в те же двери, что и все они. — Её проводит отец. Он просто задерживается, — в который раз на автомате женщина мыслями и рукой потянулась к своему телефону, желая позвонить и выяснить хоть что-нибудь. Ну в самом деле кто так поступает? Пропадает без предупреждения в самый ответственный момент! Выяснив всё, что хотела, служительница описала в воздухе крест в направлении Лайи и удалилась в молчании. — Интересно, Влад уже на месте? Может кто-нибудь знает действенный способ с ними связаться? — от мамы начала исходить пока едва ощутимая, но уже безошибочно узнаваемая тревога, упрямо пробивающаяся сквозь попытки Лайи держать её настроение под контролем. Возможно, все её усилия были напрасны, возможно, совсем скоро она пожалеет о содеянном, как ей казалось, во благо, и все её неумелые попытки сойдут на нет, взорвавшись, подобно бомбе с отсроченной детонацией. Возможно. Но пока у неё оставался хоть крохотный шанс удержать в целости разрушающуюся семью, Лайя не прекратит пытаться. И ничьи опасения и убеждения не отнимут у неё надежду и веру. Влад не навредит её отцу, если не будет вынужден. Не навредит! Ведь они оба знают, насколько дороги ей. — Ой, кажется сотовая связь заработала! — обрадованно сообщила Энни, сжимая в руке телефон и уже набирая заветный номер чуть дрожащими от волнения пальцами. Вызов шёл, но на том конце её всё ещё поджидала тишина в виде непрекращающихся длинных гудков. В силу своей должности обычно Грегори всегда снимал трубку, а когда этого не произошло, женщину сильнее прежнего стали одолевать подозрения. — Что-то… не так, — она поймала взгляд старшей дочери, и в груди у неё ёкнуло что-то необъяснимое, но заставившее вздрогнуть всем телом от пронзившего её ужасного предчувствия. — Милли, идём, — переглянувшись с Илинкой, Сандра засуетилась, пытаясь сделать всё возможное, чтобы голос не выдал её волнения, — займём лучшие места и поищем мужчин, а то вдруг они уже все в сборе и ожидании, пока мы тут марафет наводим, — чтобы чем-то занять руки и на что-то отвлечься, девушка достала мобильный. — Наберу Валентину. — Идём… — Илинка схватила явно потерявшую нить происходящего Милли за руку и потянула за собой из комнаты, но младшая Бёрнелл вырвалась, с молчаливым укором оглянувшись на сестру. «Опять меня выставляешь вон, как малолетнюю дурочку?» Потом она посмотрела на маму, но уже привычно не найдя поддержки, вылетела из комнаты, изнутри пожираемая разочарованием и бессильным гневом. Ну что?! Что она делает не так в своих упорных попытках показать, что она уже не маленькая и готова к правде даже больше, чем их мать, каждый раз предпочитающая тактику отстранённого невмешательства во всё, что так или иначе не соответствует её ожиданиям. Лучше конечно, чем откровенная враждебность папы, и всё же… — Лайя, что происходит? — как только младшая дочь исчезла из виду, Энни Бёрнелл прибавила голосу требовательности, но вместе с ней прибавилось и дрожи, которую прежде будто что-то подавляло, мешая осознанию очевидного. А теперь туман развеялся, плотина дала трещину, и из неё хлынуло что-то воистину страшное. — Мамочка, пожалуйста, — Лайя уже понимала, что теряет контроль над чужими эмоциями, но не могла не попытаться удержать хотя бы его иллюзию, потому что знала, что обрушившейся лавины обвинений она не выдержит, она расскажет, на что отец дал своё согласие, и тогда все прежние усилия будут зря. — Прошу тебя, успокойся. — Это всё ты, да? Твоя сила… Ты манипулируешь мной? — женщина медленно подняла трясущиеся руки к голове. — Прекрати! Твой отец не доверял Дракуле. Он бы ни за что не согласился на перемещение куда бы то ни было через портал! Что произошло после нашего приезда? Что вы все скрываете? «Настолько не доверял, что согласился сам, своей рукой навредить тому, кого я люблю! Навредить мне, не понимая, что мы с Владом связаны», — Лайе стало до того обидно от этого факта, до того больно внутри, что она почти не выдержала, почти произнесла вслух всё то, что прежде стремилась скрыть. — Лайя, — подоспевший Лео вырос за плечом девушки, тронув её пальцы в безмолвном подтверждении своего присутствия рядом. Как же хотелось ему сказать, что всё хорошо, что Влад её ждёт, но правда была в том, что… Он не успел закончить неутешительную мысль даже в собственной голове, когда разом зашкаливший внутренний счётчик опасности пустил мурашки по всему его телу, вынудив рывком обернуться и втянуть носом воздух, в один миг наполнившийся знакомым запахом энергии не этого мира. Из крохотной точки на глазах спирально раскрутившись до размеров человеческого роста, портал открылся точно там, где был вход, искря по краям нестабильной материей, — и в помещение вошёл, преодолев грань измерений, магистр Грегори Бёрнелл во плоти. Судя по выражению лица, немного сбитый с толку способом перемещения, здраво настороженный и вынужденный сходу оказаться в эпицентре назревающего противостояния, но вполне себе живой и даже, насколько Нолану хватило секундной поверхностной оценки, абсолютно невредимый. Удостовериться в этом соответствующим вопросом Лео не успел, получив на опережение встречный. — Лайя, Энни, всё в порядке? — мгновенно утратив интерес к бесследно исчезнувшей за его спиной дыре в пространстве, мужчина обратился к жене и дочери. — Папочка! — Лайя бросилась к отцу первая, утонув в едва успевших раскрыться объятиях. Она единственная из всех, кто не нуждался в объяснениях и не ждал ни их, ни оправданий. Она будто предвидела всё это время именно этот момент, хотя до последнего не была уверена, что он наступит. Не знала, сомневалась, но безоговорочно верила, без всяких притязаний на доказательства. — Теперь да… Всё в порядке! — она прошептала эти слова в шею отцу, не задав ни единого вопроса о безусловно ей известных обстоятельствах его внезапного исчезновения. — Энни… — взглянув поверх плеча дочери, мужчина отцепил от неё одну руку, приглашая в объятия жену. — Я думала, ты… Я думала, что-то… Что произошло, Грегори?! Но не дожидаясь ответа на собственный же вопрос или вовсе не желая его слышать, женщина прильнула к мужу, и в этот момент, сражаясь с демонами собственных сомнений в том, насколько безумно всё происходящее, но отчётливо ощущая себя лишним, Лео оставил семью наедине. Правду о произошедшем он непременно вытрясет из другого участника событий. Когда-нибудь потом. Бёрнелл-старший мог опасаться природы Дракулы, мог не разделять его взглядов, мог находить его методы дикими для современности и даже безумными, но на правду, что он говорил, сложно было закрыть глаза. И первая такая правда крылась в том, что любое действие, совершенное во зло или во благо имело свои последствия. И столкнуться с последствиями своих действий магистру только предстояло. Коснувшись напоследок волос дочери в невесомом поцелуе, мужчина ненавязчиво отстранил её от себя, чтобы, наконец, увидеть её здесь, перед собой, такую, какой она стала, без попыток сравнивать с теми вероятными вариантами, которые могли, но уже никогда с ней не случатся. Без слепого вечного стремления остановить грядущее, без наводняющих голову бесконечных планов перекроить реальность под ту, что казалась идеальной. Даже будь у него на это время, никаких слов, что он мог бы сказать, не было достаточно. Никакие слова не оправдывали его поступков, да он бы и не стал… принижать достоинство родной дочери скомканными попытками выпросить прощение. Когда-нибудь в будущем, возможно, он попросит её о понимании. Но не сегодня. — Наша маленькая принцесса выросла, Энни… — едва сдерживая предательскую дрожь в голосе и руках, мужчина потянулся подхватить облако ткани, чтобы дымной вуалью опустить его сзади наперёд, скрывая лицо. — Идём, принцесса, — мужчина укусил изнутри собственную губу, чтобы совладать с эмоциями, после чего согнул в локте руку, вставая рядом с дочерью, лицом к выходу. — Тебя ждёт тот, кто сделает тебя королевой. За последние насыщенные событиями месяцы своей жизни сколько раз Лайе приходилось усомниться в реальности происходящего? Нечисть, ангелы, демоны, видения прошлых жизней, смерти — умышленные и случайные. Сколько раз мир вокруг неё походил на плод безумного воображения, грозя сбросить девушку со своего края, вычеркнуть из уравнения жизни, как что-то лишнее. Сколько раз к этому прикладывали руку те, кому она становилась неугодна? Сколько раз она пробуждалась от смерти, думая, что самый верный путь для неё — это психушка? Ведь так не бывает! Того, что с ней произошло и до сих пор продолжает происходить — не бывает. Это всё… наваждение, это просто сон… Беспробудный кошмар вдруг стал слишком правильным, слишком красивым, слишком… таким, как вечность хотелось и мечталось, но не могло сбыться. Ведь жизнь — это не мечта, в ней нет прекрасных принцев, во тьме столетиями ожидающих свою единственную, чтобы встретить её у алтаря… Мир Лайи неумолимо дрожал, готовый вот-вот обрушиться и сгинуть. Ей казалось, что её вот-вот накроет обломками в очередной раз несбывшихся надежд. Пока она не увидела его — там, по ту сторону прохода. Он смотрел на неё, надёжно удерживая её взгляд своим, а она — на него, и не существовало больше ничего и никого для них во всей Вселенной. Не было больше времени, что делило бы происходящее на «тогда» и «сейчас», не было прошлого, оно стало их настоящим. Тем настоящим, в котором он стоял и ждал её там, с кардиналом Вентреска за одним плечом и диаконом Баджиа за другим. В реальности Лайя видела этих людей впервые. В своём сне она познакомилась с самым тёмным, что существовало в их душах, застывших на грани. С ними рядом стоял её иноземный принц, её князь, её мучимый жаждой крови тёмный… её таинственный незнакомец, её благородный господин, её хищный зверь, её любимый человек. В любом времени и ипостаси — её! Долгие мгновения Лайя не могла оторвать взгляда от его глаз и видела только их, но потом понемногу, шаг за шагом, делающим их ближе друг к другу, заметила и всё остальное, что так же лишь ей одной предназначалось. Она помнила этот воротник-стойку, эти чёткие строгие линии, охватывающие высокую мужскую фигуру, подчёркивающие стать и благородство происхождения династическими цветами Басарабов — винным бархатом с золотым шитьём. Это был подарок от Лале. В этом камзоле Влад встречал гостей на пасхальном пиру — первом для него в качестве Господаря родной земли. А для юной Господарыни-чужестранки это был второй раз после их венчания, когда она увидела любимого в праздничных одеждах. Может быть, поэтому тот раз так врезался ей в память? Влад был особенно красив тогда. И именно таким он представал перед ней сейчас, словно просто переместился с одного пира на другой, только камзол на нём, сохранив прежний крой строгих линий со стойкой под горло, утратил прежнюю красноту, сделавшись чёрным, а вместо золотых вензелей бархат островками покрывал такой же чёрный, отличающийся от фона выпуклой текстурой, узор чешуи. Наверное, мало кто мог заметить эту деталь, особенно на расстоянии, и вряд ли кто-то вообще узнал бы в современном образе воссозданную копию из далёкого прошлого, но другим и не нужно было. Это предназначалось не для других, а только для неё, потому что он помнил, как ей было радостно тогда от первой неумелой, но удавшейся попытки сделать любимому подарок. Его глаза светились счастьем, только на дне их металось зверем в клетке усилием сдерживаемое нетерпение. Он слишком долго этого ждал. И ещё дольше не верил, что это снова станет для них возможно. Лайя старалась сдерживать собственное нетерпение, жаром разгорающееся в груди, подстраиваться под отцовский шаг, но порой она даже теряла ощущение его руки под своей, а остальных присутствующих и вовсе не замечала, словно они переместились куда-то за грань её внимания, в иное измерение… Этот особенный миг на часах Вселенной принадлежал только им, а они принадлежали друг другу. «И пусть исчезают эпохи и люди…» — слова рвались из самого сердца, из недр души, опережая принесение свадебной клятвы, но Лайя знала: тот единственный, кому они предназначались — слышал. «Моя ты на веки… — слышал и отвечал. — Моя ты…» — Будь счастлива, моя принцесса, — трепетно обхватив её лицо ладонями, отец коснулся лба дочери губами через тонкую вуаль. Лайя слышала искренность в словах, ощущала её в действиях и была бесконечно за неё благодарна, думая, что, возможно, когда-нибудь она спросит о подробностях, приведших к столь резким кардинальным изменениям в отношении папы к её выбору, и узнает, почему те, кто вознамерились покуситься на его жизнь, стояли сейчас у Влада за спиной, а он позволял им это. Когда-нибудь. Но сейчас… …Её рука — в его руке, её ладонь — в его ладони. — Да. «Он — её, а она — его. В горе и в радости, в болезни и в здравии, во свете и во тьме. В жизни и в смерти, если однажды им всё-таки придётся её познать». — Да. «Да, Господь, я принимаю твой великий дар! Да, я принимаю её жертву во имя нашей любви! Да, её душа — моя! Отныне и до тех пор, пока будет на то… твоя воля. И любящие души раб твоих и друзей наших — Валентина и Александры — в чьих руках сегодня наша правда и наши венцы, пусть станут нам свидетелями пред Тобою». Когда встал вопрос выбора свидетелей, их с Лайей мнение было единогласным. Другой искренне любящей парой в своём близком окружении они пока не обзавелись, а никого иного не рассматривали, что бы там ни утверждала и ни запрещала церковь. Снаружи кончился дождь. Над городом сияло солнце. Его лучи, преломлённые скопившейся в атмосфере влагой, растянули по небосводу две радужные дуги, небесными вратами перекинув их через башни церкви. Двое мужчин стояли на площади, напротив центрального входа в храм, чуть поодаль собравшейся толпы, и оба запрокинув головы, всматривались в небо. Один — средних лет, темнокожий, с золотым кольцом в широком носу; второй — пожилой европеец, с седыми редеющими волосами, едва виднеющимися из-под простой чёрной шапки. — Вы рискнули пойти по о-о-чень тонкому льду, Хорхе Бергольо, — темнокожий предупредил своего спутника. — Если оступитесь, Господь свидетель, я вам не спаситель. Как и никто из нас. — Сколько лет я уже не слышал, чтобы ко мне обращались по крёстному имени, Уильям Таурус. Великие князья апостолов сделали свои выводы, основанные на истинах, простым смертным недоступных. Позвольте же нам сделать доступные для нас. Дракула не перестанет быть тем, кто он есть лишь с ваших слов. Мне же важно самому убедиться, достоин ли он стать кем-то другим, не оправдывая свою безграничную жестокость божьей волей. — Вам настолько важно знать, в каком ключе продолжать писать историю, что вы готовы расплатиться за это знание душами верных вам людей? Вы то уж наверняка сполна осознаёте, что это не пустая угроза и не фигура речи. — Когда зверь, однажды уже предавший Свет, претендует на благословение, — да, это крайне важно. — В таком случае вы должны понимать, что дракон не служит ни церкви, ни религии, как и никто из душ Четырёхъединого. Ваше благословение — условность. И кажется мне, что это не вы сегодня проверяете Дракулу — это Всевышний через него проверяет вас. Ровный фоновый шум от толпы у дверей храма стал громче. Активность нарастала волной: от тех, кто были ближе ко входу, передаваясь тем, кто стоял дальше. Людей было много, и в руках у каждого — по алой розе. Стараясь не поддаваться разбуженным ассоциациям, Таурус внимательнее присмотрелся и прислушался к тому, о чём именно шелестела толпа. В большинстве своём это были местные и они общались на своём, а у мужчины родом с другого континента пока что не возникало серьёзной мотивации налегать на изучение румынского языка, поэтому понять он мог лишь человеческие эмоции, по ним считывая намерения… — De ce nu? Unde punem aceste flori? — сидящая на ступенях храма женщина с удивительно светлыми глазами — отличительной чертой румынского народа — усмехнулась. — Puneți într-o vază? — она накрыла бутон пальцами, безжалостно оборвала его и показала рядом сидящим полную пригоршню лепестков, колышущихся от малейшего дуновения. Любители подсмотреть и подслушать, облепившие запертые двери, резко отпрянули, и кинулись врассыпную, утягивая за собой остальных, а попутно выкрикивая на одной ноте: — Ei-vin! Ei-vin! Совсем скоро двери распахнулись, а ещё через какое-то время до Тауруса дошла суть того, о чём говорила женщина. Он фактически увидел, как её задумка претворилась в жизнь, а сотни покинувших стебли лепестков, синхронно подхваченных ветром из поднятых к небу человеческих рук, взвились в воздух, осыпая с обеих сторон ограниченную толпой дорожку, тянущуюся от самого порога, через ступени к площади… Взгляд Тельца был прикован к тёмной арке, желая застать хотя бы окончание того, что он вынужденно пропустил. Опасаясь утратить бдительность и опрометчиво забыть, насколько кровавыми могут быть празднества Дракулы, он забыл и то, насколько они могут быть красивыми. Если не пытаться отобрать у него то, что он по праву считал своим. Облачённый в бликующую под солнечными лучами чешую Дракон нёс на руках свою сияющую небесным светом Жемчужину, а над их головами живыми конфетти взметались лепестки алых роз. Разделяя витающее в воздухе счастье и не сдерживая улыбки искренней радости, телец украдкой стянул с руки перчатку и слегка пошевелил пальцами, нащупывая идущие от земли нити гравитационного поля, избирательно их ослабляя, сплетая их с воздушной энергией орла, так же стремящегося задержать дождь из цветов подольше. — Что это? От созерцания прекрасного, как, собственно, и от присутствия на церемонии Тауруса отвлёк голос спутника, который держал перед собой на раскрытой ладони сверкающую в солнечных лучах монету. Видимо, мужчина слишком увлёкся ребяческим порывом и упустил из внимания факт, что те из лепестков, которые всё же успели опасть, касаясь земли, рассыпались латунью, медью и сталью. Взяв доставшуюся Бергольо монету и поборов в себе навязчивое, но совершенно неуместное ситуации желание попробовать латунь на зуб, Таурус подкинул её на ладони и поймал: она приземлилась надписью ROMANIA, характерной для пятидесяти румынских бани. Мужчина усмехнулся и, ничего не объясняя, посмотрел перед собой. — Ещё одна развеянная на ваших глазах небылица, Ваше Святейшество, — приближающийся к ним рука об руку со своей супругой Дракула ответил на заданный не ему, но напрямую его касающийся вопрос. — Как видите, над своим златом я не чахну, — подойдя достаточно близко, Влад приветствовал обоих мужчин учтивым кивком. — И я не стану врать, хоть вы и ждёте этого от меня, будто рад вашему визиту. Уже хотя бы потому, что вам ли пристало ждать за закрытыми дверями храма?.. Моя бесценная супруга, — он поднял на обозрение их соединенные руки, не отказав себе в удовольствии лишний раз продемонстрировать, — позволь тебе представить незваного, но с некоторых пор предвиденного гостя нашего с тобой торжества. Верховный первосвященник, архиепископ и митрополит римской провинции, Его Святейшество Великий понтифик Франциск, — Влад приобнял напрягшуюся от неожиданности и волнения Лайю за талию и сказал вблизи её уха, но так, чтобы слышали все: — Прежде, чем мы окружим его гостеприимством, которое он непременно заслужил, сперва, наверное, стоит сообщить, что кардинал Вентреска и диакон Баджиа, которые только что нас обвенчали, — оба живы и в добром здравии, как, собственно, и я. — Рад это слышать, Влад… Басараб, — несколько поспешно переключив внимание на Лайю, мужчина почтенно склонил перед ней голову. — Светлая Госпожа. — Дракул, — Влад не позволил запинке в обозначении своего имени проскользнуть незамеченной. — Первый вариант, от которого вы отказались, был почти верным. Вы свободны называть меня так. Из всех моих династических и родовых имён именно это отражает мою суть. Дракон. И я при всех многочисленных свидетелях, уваживших нас сегодня своим присутствием, прошу вас и ваших подданных: больше не пытайтесь уличить меня в ином. Иначе в следующий раз, — прослеживая взглядом витиеватую траекторию парящего лепестка, он понизил голос: — каждого, кто вознамерится угрожать мне или моей семье, я верну домой в гробах. Частями. Пойманный у головы Лайи лепесток преобразился прямо в руке Влада и стёк вниз — длинной, тонкой чередой звеньев, плавно раскачивающихся в воздухе под весом подвешенного на цепь распятия с тремя поперечинами. Перехватив удобнее, мужчина раскрыл ладонь перед собравшимися, но обратился к одному — тому, кому, собственно, предназначалось подношение. — Вещь, незнакомая для вас, но я рассчитываю, что вам может быть знакома её роль в истории, — Дракула говорил спокойным голосом, не отступая тоном от светской беседы. — Такая же цепь с папским тройным крестом стала ценой за мою голову, предложенной вашим далёким предшественником моим давно мёртвым врагам. И пусть это не пресловутый топор, но её — как символ войны между церковью и мной — я так же предлагаю зарыть. Перехватив витки цепи так, чтобы они обвили его ладонь, Влад протянул руку на манер рукопожатия и застыл, ожидая ответа. Подразумевалось, что владеющему кольцом рыбака традиционно целовали руку в это самое кольцо, а не пожимали. И тем более, не ждали ответного рукопожатия. Традиционно Дракула сажал своих врагов на кол, а не предлагал мировую, собрав вокруг себя не меньше глаз и ушей, чем во времена своих кровавых казней. Старческие пальцы, избавившись от перчатки, медленно поднялись, обхватывая чужую руку поверх намотанной цепи и покачивающегося чуть ниже распятия. — Да будет так, Дракул. In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. — Amen, — с готовностью подтвердил Влад. В миг, когда их руки рассоединились, цепь осыпалась наземь россыпью монет, с металлическим перезвоном ударяющихся о плитку и отскакивающих, чтобы снова упасть, затем снова, и в конечном итоге затеряться, чтобы быть найденными нуждающимися в общем радостном гвалте. Не желая больше тратить ни секунды этого дня на кого-то другого и что-то другое, Влад повернулся к Лайе, нашёл взглядом её взгляд, чтобы мгновение спустя их губы слились в поцелуе. Ничего кроме него он не мог себе позволить там, перед алтарем: ни удивиться, ни восхититься, ни даже толком сообразить, а что вообще произошло в тот миг, когда их губы соединились, а надетые на палец кольца оказались друг от друга на расстоянии касания ладоней. Стоило повторить поцелуй, как на изнанке век оглушительными вспышками цветного фейерверка вновь расцвели видения. В них мысленному взору Влада являлась Лайя: с той электронной фотографии в телефоне Милли. Досмотрев короткое, но такое значимое видение до конца, Дракула моргнул, всё ещё с трудом фокусируясь на реальности и живом воплощении той самой фотографии рядом с ним, в его руках, и с потрясённым придыханием прошептал в губы Лайи: — Это мой первый взгляд на тебя в новой жизни, — мужчина заботливо убрал выбившуюся из хитросплетений прически прядку, мешающую ему читать отражающееся в любимых глазах. — А что увидела ты? — Тебя… — выдохнула Лайя, так же разрываясь между двумя реальностями — объективно окружающей её и воображаемой, но такой же настоящей и желанной для всех её ощущений. — Мужчину за барной стойкой в том отеле. Сперва я не придала значения и только окинула взглядом твою спину. А потом ты вдруг предложил купить для меня баснословно дорогие картины. Я не могла не обернуться на твой голос. Всего на миг тем вечером мне показалось, что я тебя знаю… — Только на миг? — Влад рассмеялся, прижав свою ладонь к её ладони и вглядевшись поверх её плеча в окружение. Безусловно, того, о ком были его дальнейшие мысли, не могло оказаться рядом, но Дракулу это не остановило от озвучивания вслух: — Выходит, этот самый миг долгожданной встречи и закольцевал наш непревзойденный иллюзионист. Ноэ, это… красиво. — Это потрясающе! — шепотом в тон любимому мужу подтвердила нынешняя законная жена недавнего незнакомца — Лайя Басараб.