Светлая королева

      У всех цивилизаций мира

есть только одно преступление,

которое невозможно простить —

убийство короля.

Это преступление

против законов

людей и богов.

Удар

в самое сердце общества.

©

      Сдержанность, степенность… Заведомо проваленная попытка не думать о том, что всё происходящее настолько же естественно, насколько наиграно и поставлено. Как спектакль или балет, как сцена из фильма, и они в ней — актёры под присмотром режиссёра, который непременно хочет всё видеть, хочет знать, хочет принимать решения и контролировать… Лайя совершенно не так себе представляла самый важный день своей жизни или, вернее будет сказать, всего существования, сколько бы прожитых жизней оно ни включало. Но, подумав, взглянув на ситуацию глазами других, оценив вероятные перспективы, девушка решила, что ей в общем-то абсолютно всё равно на складывающиеся обстоятельства, действующие лица и их подлинное отношение к происходящему. Ведь с ней рядом её любимый, в прошлом уже ставший ей мужем, тот, за кого она молилась Богу, готовая с Ним сражаться за его душу. Именно так: шаг в шаг, рука об руку, сердце к сердцу и душа к душе — в любом из миров, до конца, когда бы он ни настал. Всё остальное и все остальные — это лишь фон — бледная, теряющая свою значимость декорация, которая так же неизбежно изменится, как из века в век, из эпохи в эпоху изменялся мир людей. Время преобразит всё и заберёт всех, кого-то раньше, кого-то позже. Нетленной во всей этой череде неизбежных изменений останется лишь их любовь, за которую они сошлись в битве со Всевышним и в которой Ему же поклялись перед ликом Спасителя и Богоматери. И сегодня они обновят свою клятву. Им пить эту любовь, как святое вино — из общей на двоих чаши. До дна. Лайю переполняли восторг, нетерпение и предвкушение того, что совсем скоро всё закончится. Ватикан получит свои доказательства и оставит их, хотя бы на какое-то время, позволит насладиться моментом… Вот… диакон Баджиа подал наполненную чашу кардиналу Вентреска, и тот, согласно традиции, преподнёс её сначала жениху. Чуть помедлив, словно не веря, что это взаправду с ним происходит, Влад обхватил ладонью позолоченный сосуд и спустя ещё одно долгое мгновение промедления припал губами к краю, уверенно отпивая глоток, затем ещё один… и ещё… А затем на слуху Лайи, оглушенной воцарившейся тишиной, раздался звон упавшей… отброшенной в сторону чаши. Но осознать происходящее и как-то отреагировать она не успела, потому что её губы, рот, горло — всё резко зажглось такой болью, словно это она пила вместо Влада, и вовсе не вино, а кислоту или битое стекло, что теперь растекалось жидким пламенем у неё внутри. От неожиданности и шока едва успев прикрыть ладонью рот, девушка зашлась мучительным кашлем в рефлекторной попытке исторгнуть то инородное, что оказалось внутри. Хотя она ведь ничего не пила, право первого глотка не ей принадлежало… на что и был, должно быть, коварный расчет отравителей. Лайя попыталась отыскать их взглядом, но глаза подёрнулись слезами, зрение меркло, пока она лишь слепо шарила вокруг себя в неосознанной попытке нащупать рядом Влада, как-то привлечь его внимание, понять, что с ним… — За… что? — прохрипел его голос рядом, и в тот же миг чьи-то… его же руки подхватили её, прижимая и удерживая. — Лай… — имя прервал страшный, грудной кашель, от которого содрогалась окружающая реальность. — Лай-я-а! В панике, выламывающей всё её тело спазмами, Лайя посмотрела прямо перед собой меркнущим взглядом, изо всех сил, что в ней ещё остались, стараясь не моргать. Над ней, в обрамлении подступающего со всех сторон мрака, нависало лицо любимого — окровавленное, перекошенное болью и ужасом. Его губы жадно хватали воздух, отзывающийся клёкотом в груди, с них стекали густые алые капли, падая ей на лицо. «Моя Лайя…» — он пытался позвать, но сделать это вслух уже не смог. Его мысли полнились болью, в бушующем океане которой стремительно тонуло всё человеческое. — Не ходить Змею под Богом! Во веки веков не ходить никому, искушенному им на грех! — под храмовыми сводами, должными стать свидетелями союза двух душ, голосом кардинала Вентреска прогремел не подлежащий обжалованию приговор. — Во имя отца, сына и святого духа. Да простит нас Господь содеянное ему во славу! Аминь! С трудом подчиняя себе агонизирующее тело, пытаясь не позволить Лайе упасть, вместе с ней Влад тяжело опустился на колени. Придерживая её голову своей ладонью, ткнулся лицом в окровавленную грудь. Стремительно и неотвратимо взор его алой пеленой застилало безумие. — Бог… простит… — на остатках воздуха прохрипел Дракула сквозь клокочущую в сожжённом горле кровь. — Это верно… Он всех прощает… Всех любит… Всегда… Так он устроен… — резко вскинувшись, Влад запрокинул голову назад и, позволяя обращению завершиться, взревел во всю силу лёгких. Мешанина из боли и крови, засевших в его груди, тлела под испепеляющей мощью эфира, изливаясь наружу столпом чистейшей необузданной стихии уничтожения. — Но я — не Он! Я не прощу! Всего этого Лайя уже не могла видеть. Не собственными глазами. Она больше не могла воспринимать реальность собственными чувствами, но всё равно знала — через него и неразрывную связь их душ, позволяющую ей следовать за ним сквозь время и пространство, — как Влад, обернувшись драконом, на куски истерзал смертное тело убийцы, обнажая скрытую в нём душу; как рёв и дыхание его, исполненные эфиром, вмиг испепелили эту душу, не оставив ни следа от неё, ни даже упоминания о её существовании. Обратили в ничто за мгновение. «Быть четырём щитом света и веры между раем земным и тьмой, на него посягающей. А пятому быть разящим мечом…» Карателем для всех тех, кого простить нельзя… Воспоминания голосом Лео пронеслись в затухающем сознании Лайи, прежде чем её окончательно поглотил ужас, липкой паутиной оплетающий руки и ноги, сковывающий, парализующий… За ним пришли милосердные тьма и пустота. Они накрыли девушку одеялом безвременья, заставив думать, будто вот он — очередной конец очередной её жизни, в бессчётный раз прерванной насильно, жестоко и… слишком рано. А потом она ощутила, что соскальзывает в пропасть и падает… Летит в небытие и, достигнув недостижимого дна, разбивается. И кричит… Кричит от боли и страха, хотя в том месте, где в человеческом теле располагались лёгкие, давно не осталось воздуха, но из горла почему-то продолжали вырываться крики, задушенные за стиснутыми зубами и прикушенными в кровь губами. Лайя отчаянно забилась, забарахталась, пытаясь отбиться от резко навалившейся на неё, сковывающей тяжести… одеяла, что оказалось тут же отброшено вместе с судорожно зажатым в руке чем-то… оказавшимся подушкой. Пытаясь осознать произошедшее и вернуть в реальность разум, застрявший в слишком настоящем для всех её чувств кошмаре, девушка обхватила колени руками, сидя посреди огромной кровати, и часто задышала, давясь слишком душным воздухом. Неспокойное сердце билось слишком быстро, слишком громко и болезненно эхо его биения ударялось о виски, чтобы Лайя за этим всепоглощающим звуком могла расслышать что-то ещё. События кошмара всё ещё горели на изнанке её век, мешая видеть окружающий интерьер, ничем не напоминающий храмовую архитектуру. Интерьер той самой спальни, в которой она заснула после поздних посиделок с Сандрой и Илинкой за девичьими разговорами, безобидным гаданием и прочими мелочами, в волнительном предвкушении утра… Теперь казалось, будто всё это случилось вечность назад. — Господи Боже… — деревянными губами произнесла Лайя, и голос её охрип. Всю её сотрясала мелкая неконтролируемая дрожь, горло саднило, а легкие продолжали гореть: то ли от бессознательных криков, то ли от отголосков пережитых в кошмаре ощущений, слишком настоящих, чтобы было легко от них отмахнуться. Во рту было солоно, навязчиво пахло металлом… Это был не первый её сон, просачивающийся в реальность запахами, звуками и… даже становящимися материальными предметами. Но с той принципиальной разницей, что прежде Лайя всегда чётко понимала, где заканчивались космические просторы мира сновидений и начинался мир реальный. Сегодня этого понимания не осталось и в помине, как и малейшего представления, считать ли этот сон результатом предсвадебной мандражки или… вещим. Всё вокруг было в зыбком тумане. Обычно отзывчивое и с некоторых пор всегда бодрое тело вновь ощущалось налитым свинцом и будто вовсе чужим. Чтобы поскорее прогнать это чувство, Лайя предприняла попытку сдернуть в сторону балдахин, но чуть не рухнула с кровати, лишь в последний момент успев опереться рукой о тумбочку. Засветился экран задетого телефона, показав расплывающиеся цифры. Если верить им, не было ещё и семи утра… Проведя ладонью по лицу, надавив пальцами на переносицу, Лайя старалась хоть как-то вывести себя из транса и собрать в панике разбежавшиеся по закоулкам разума мысли, понуждающие к спонтанным, слишком необдуманным действиям. Например, немедленно связаться с Владом. А так же с Лео, Аланом и всеми-всеми-всеми вовлечёнными, чтобы отменить венчание и впредь никогда больше не возвращаться к этому проклятому событию, уже ставшему для них однажды началом конца. — Стоп! — девушка резко прервала себя, на всякий случай отдёрнув руку подальше от телефона. Она вновь забралась с ногами на кровать и, сжав пальцами пульсирующие виски, глубоко втянула носом воздух, затем медленно выдохнула, стараясь обуздать эмоции, подпитывающие её внутреннюю панику подобно кислороду при пожаре. Нет. Её разыгравшееся от волнения воображение — точно не повод ставить на уши всех вокруг, тем более, в столь ранний час; тем более, пока она сама не успокоится достаточно, чтобы суметь внятно рассказать о том, что её встревожило. Спустя какое-то время, уговорив сердце не пытаться выпрыгнуть из груди, Лайя предприняла очередную — более удачную — попытку встать с кровати. В полумраке задернутых тяжёлых штор, на всё ещё нетвердых ногах девушка поплелась в ванную. Но на полпути её остановил, заставив вздрогнуть от резко прорезавшей тишину мелодии, телефонный звонок. «Доброе утро, самая счастливая в мире невеста! — голос Милли на том конце был звонок и бодр. — По местным часам рань несусветная, знаю, но должен же был кто-то сообщить тебе, что мы прекрасно долетели! К тому же, уверена, ты уже не спишь. Я бы сама глаз не сомкнула… — не получившая моментального ответа, Милли понизила голос, заговорив чуть менее уверенно. — Или… всё-таки спишь? — молчание и сразу за ним совсем робкое: — Лайя? Ты… меня слышишь?» «Я тебе говорил… — недовольно-осуждающий тон Лео на фоне. — Вот же неугомонная! А ну сбрось!» — Доброе утро, сестрёнка, — сделав над собой усилие, Лайя попыталась придать ответу той доли бодрости и оптимизма, которая не вызвала бы подозрений. — Вы уже в Бухаресте? От собственного неимоверно глупого вопроса девушка приложила ладонь ко лбу и крепко зажмурилась. Если Милли пользовалась телефоном, значит, наверняка, они уже приземлились, да и по времени всё совпадало. Насколько Лайя знала, Влад собирался встретить их сам или, по крайней мере, отправить кого-то для сопровождения — не хотел дорогих гостей оставлять на произвол, даже если путь к замку был безопасен — но вмешался Лео, напомнив невзначай, что он вообще-то тоже прилетает вместе с семьёй Лайи и дорогу к замку найдёт с закрытыми глазами, поэтому и жених, и невеста пусть лучше беспокоятся о вещах, для них более важных утром этого знаменательного дня. Милли продолжала воодушевлённо лепетать в трубку что-то про самолёт круче, чем был у Ратвена, про то, что она так и не определилась с нарядом, потому что понятия не имела, что из её гардероба могло быть уместно для венчания в храме и про так себе погоду — она почему-то совершенно не учла, что в это время года в Румынии уже «холодина несусветная». «Снег, Лайя! Только середина октября, в Лэствиле ещё загорать можно, а здесь уже выпал снег! Небо вообще — жуть-жуткая! Такое чувство, что Влад сегодня хоронить кого-то собрался, а не… — она резко осеклась. — Это ведь он такие тучи нагнал?» «Так, ну всё! — Лео, своим чутким слухом, очевидно, не пропустив ни слова содержательного монолога, потерял терпение. — Хорош сестру кошмарить, Милли! Я серьёзно! Дай ей хоть слово вставить. А лучше пусть проснется сперва… — голос его приблизился и стал громче: — С добрым утром, Ласточка! Ты прости, не обуздал…» — С добрым, Лео… — поприветствовала Лайя, не повышая голоса, будучи уверенной в том, что он услышит её так же свободно, как она слышала его. И он услышал, к сожалению, даже больше, чем девушке хотелось бы, несмотря на все её попытки себя не выдать. «Ты действительно ещё не проснулась, поэтому такая… — запнувшись на миг, чтобы подобрать подходящее слово, он произнёс его уже в самый динамик, очевидно, забрав у Милли телефон: — Потерянная?.. Или что-то случилось?» Лайя стиснула зубы от досады. Лгать она никогда не любила, и не то чтобы хорошо умела, но иногда это было необходимо. — Всё в порядке, Лео, просто… слегка волнуюсь, — как бы ей хотелось, чтобы это было правдой, чтобы её кошмар был всего лишь плодом разыгравшегося на нервах воображения. «Ага… — протянул Нолан, даже не пытаясь сделать вид, что поверил. — Я вижу… — придя к одному ему известным выводам, тему он развивать не стал, как и допытываться о причинах или пытаться ободрить, во всяком случае, не по телефону. — Будем на месте через пару часов. И… — шум и знакомый приближающийся голос на фоне. — Лайя, тут твоя мама просит трубку…» Девушка уже внутренне смирилась с тем, что привести мысли в порядок в одиночестве ей не позволят. Может, оно и к лучшему. Вдохнув поглубже, она произнесла: — Привет, мамочка. «Лайя, девочка моя, что бы тебя сейчас ни тревожило, сегодня всё будет прекрасно! Это твой… ваш день, и он будет волшебным…» Лайя не успела поймать ускользнувшую бесследно мысль о том, насколько странно было услышать подобное от мамы, для которой сегодняшний день как раз и был сбывающимся кошмаром. Настолько же странно, насколько совершенно естественно. В глубине души девушка неосознанно очень ждала подобных слов, хотя и успела подготовить себя к тому, что они никогда не прозвучат. Не от матери… От встречи лицом к лицу их отделяли всего несколько часов, но, едва услышав мамин голос, Лайя поняла, что не может ждать — ни часы, ни даже минуты. Ей нужен был этот разговор, необходим, как воздух, прямо сейчас. Но воздух в горящем помещении быстро выгорал… Точно так же в огне эмоций сгорали и темы для поддержания разговора, которых нужно было ещё поберечь для встречи, чтобы в молчании не рождались недосказанность и отстраненность. Под конец, будто с ювелирной точностью подгадав время, чтобы не прерывать, но и ни на миг не оставлять Лайю в одиночестве, наедине со своими страхами, в дверь спальни постучала Сандра. Она была бодра, как утренний ветер, и лучилась энергией миниатюрного солнца, но стоило ей пересечься с подругой взглядами, как она всё поняла, будто прочтя её самые тёмные мысли под уже наслоившимися другими, сквозь все попытки Лайи отвлечься от последствий сна и вовсе забыть его, вырвать из сознания и развеять по ветру. — Вам с Владом абсолютно противопоказано не видеть друг друга дольше двух дней подряд… — сделала неутешительный вывод Сандра и с некоторым сомнением распахнула шторы на одном из окон. Вопреки ожиданиям Лайи, намного светлее от этого действия в комнате не стало. Со своего положения у кровати она взглянула на затянутое тяжёлыми тучами небо и только теперь осознала, чему так возмущалась Милли и что из телефонного разговора смог «увидеть» Лео — и без того поздний рассвет был отложен на неопределенный срок застилающим небо грозовым фронтом, гигантской воронкой нависающим над замком и от него распространяющимся дальше равномерно во все стороны горизонта. — Предсвадебная лихорадка не только у тебя, Лайя, но, как бы странно сейчас это ни прозвучало на фоне вида из окна, на тебя она влияет хуже всего, — Сандра вернулась от окна к подруге и положила руки ей на плечи. — Сегодня тот самый день, а на тебе лица нет… Ещё вечером ты так радовалась, твоя аура сияла ярче любой звезды… Что случилось, Лайя? — сжав ладони подруги своими, девушка ненавязчиво подтолкнула их обеих к кровати, где они могли бы сесть друг напротив друга. — Может, потому и хуже, что Владу хотя бы есть, на что отвлечься. Ведь это он всё организует. Он поедет встречать Аквила и послов из… Ватикана. А я… я чувствую себя избалованной принцессой на горошине, которая даже выспаться нормально не в состоянии, потому что… — Лайя отчаянно хватала губами воздух, которого не было достаточно для всего того, что рвалось из неё сплошным потоком. — Потому что вот-вот случится то, чего мы оба так долго ждали, а… а дальше… — ей не хватало не только воздуха, но и слов, чтобы выразить мысли, в которых перекати-полем кружили события сна, тесно мешаясь с обрывками событий прошлого без надежды отделить одно от другого. — Это… это словно найти цветок папоротника в ночь Яна, чтобы потом бежать… бежать без оглядки в страхе, что тебя настигнут и отберут нечаянное счастье. Сандра уже давно перестала удивляться неожиданным познаниям и ассоциациям, как своим собственным, так и её ближайшего окружения, в том, что сложно было назвать случайно где-то прочитанным или подслушанным. Откуда Лайе было знать о тонкостях обряда в языческом празднике, который не сыскал большой популярности в Новом свете? Но она знала, и познания эти были куда глубже и обширнее, чем можно было ожидать. Они таили в себе страхи, давно покинувшие сознание современных людей. — Лайя… — чтобы отвлечься и отвлечь, Сандра сжала пальцы подруги своими, желая вернуть контакт взглядов, ей так сейчас необходимый. — Твоё… ваше с Владом счастье очень даже чаянное и сполна заслуженное. И никто отобрать его не посмеет, — ей бы спросить, откуда взялись все эти мысли, которых ещё несколько часов назад и в помине не было, да только она понимала, и это понимание казалось ей слишком личным, слишком сокровенным, таящим в себе слишком много пережитой боли, чтобы говорить об этом вслух. — Не в этот раз. — Уверена, во все предыдущие разы, сколько бы их ни было, я думала точно так же. Я не хочу всего этого, — Лайя скользнула взглядом по периметру спальни, как будто это объясняло всё, что подразумевали её слова. — В очередной раз. Это нужно не нам, это нужно другим. Это всё не для нас, потому что мы уже прошли через это, мы принесли клятву и от неё не отреклись. Мы уже обручены, мы уже связаны перед Богом, и другим мы ничего не должны… — Лайя… — позвала Сандра и, не дождавшись ответа, повысила голос, крепче сжав руки подруги, чтобы не позволить ей метаться в отчаянии. Вода в самопроизвольно движущемся кувшине у кровати уже выплеснулась из краев, и её скопления, зависнув в воздухе, принимали хаотичные формы. — Лайя, выдохни… Её слова поглотил далёкий рокот грома, похожий на протяжный стон, в очередной раз убеждая Сандру в том, что все эти выдуманные людьми правила были совершенно не применимы для душ, магнитами стремящихся друг к другу каждое мгновение. Лишь осознание того, на что отныне были способны её вышедшие из-под контроля эмоции, вид зависшей в воздухе воды заставили Лайю отвлечься от «внутреннего» и переключиться на «внешнее», на происходящее с ней здесь и сейчас. — Прости… — осторожно, но настойчиво высвободившись из сдерживающей хватки, Лайя запрокинула голову, не позволяя пролиться слезам, и глубоко вдохнула. — Прости, я… — она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали и казались деревянными, отказываясь выдавать поддельную эмоцию. — Не знаю, что на меня нашло… Со стороны прикроватной тумбочки раздался короткий свист воздуха от стремительного движения, а затем — всплеск, запустивший во все стороны каскад из брызг. Законы физики без принуждающей их силы вернулись на круги своя — гравитация притянула извлеченную из сосуда воду, разлив её кривыми лужами по полу и частично — ковру, что его устилал. Лайе от подобного развития событий стало одновременно и совестно, и страшно, но ещё сильнее сгущать и без того нерадужные краски она не собиралась, лишь поджала губы от досады и вымучила извиняющуюся улыбку. Мытьё полов — определенно, самое то, с чего невесте следовало начинать своё утро. Сандра только легкомысленно махнула рукой в сторону разлитой воды. Глядя на подругу, она понимала, что та не раскрыла ей истинной причины своего состояния, за что не таила обиду и ничуть не настаивала, давно приняв за истину, что некоторые тайны души должны оставаться тайнами, вне зависимости от степени существующего доверия. По крайне мере, пока не придёт их время прозвучать. Вместо того, чтобы вынуждать на разговор, Сандра, напротив, попыталась оправдать тишину, сделав её менее натянутой. — Ты волнуешься, и это нормально, — она ободряюще улыбнулась, показывая, что понимает и не просит подробностей. — Ведь сегодня, в этой жизни, ты — невеста. Невеста Господина, в чьём сердце ты одна. — «В страхе девичьем она… князю тьмы наречена», — вдруг вспомнила Лайя слова подруги, сказанные ей в похожей ситуации, где они обе точно так же сидели на кровати в её спальне, и Сандра помогала ей подготовиться. — Только уже не князю, а королю… Мало-помалу оценив масштабы бедствия, обстановку и общий вид Лайи, никак не соответствующий романтично-волнующему образу, Сандра подумала, что без колдовства и трав дело точно не решится так скоро, как того требовали неумолимо бегущие стрелки на часах. Очень уж не хотелось, чтобы Лео, Милли и родители Лайи, которые и без того пребывали не в восторге от причины званого визита в Румынию, встретили хозяйку торжества в таком состоянии. Что уж говорить о хозяине… — Дать тебе пару минут? — тактично уточнила Сандра, будто бы случайно проследив взглядом путь до двери в ванную. — Я пока пойду, сделаю нам чай… — Только самый простой, без трав, — обычно спокойно относящаяся к ремеслу подруги Лайя категорично покачала головой. — И лаванды не нужно. Я… хочу сама с этим справиться. В другой ситуации Сандра бы непременно поспорила о пользе трав или хотя бы влезла с советом, но не сегодня. — Конечно, как пожелаешь, — переборов вдруг возникшее из ниоткуда желание поклониться, девушка покинула спальню подруги. Стоило ей переступить порог, как в приоткрытую дверь вдоль пола просочилась чёрная тень. Мавка давно не показывалась на глаза. Носферату часто мелькал в поле зрения персонала, выпрашивал еду, отирался во дворе у подъездной аллеи, очевидно, скучая по хозяину и потому поджидая его. А кошки видно не было. Даже когда Господин с Госпожой вернулись в замок, она не встретила их. Влад сказал не переживать по этому поводу… И только теперь она решила появиться. Будто чувствовала, всегда очень чутко, когда кому-то из тех, к кому привязывалась её не знающая покоя душа, было плохо — физически или морально. Лайя так и стояла посреди комнаты, спиной ко входу, всё ещё пытаясь овладеть собой, когда её босой ступни вдруг коснулось что-то мягкое и тёплое, не имеющее ничего общего с ворсом ковра. На нервах лишь чудом не дёрнув ногой и не закричав, девушка метнула взгляд вниз… — Мика! Малышка не отшатнулась от столь эмоционально-громкого приветствия, наоборот, будучи узнанной, продолжила с большим рвением накручивать восьмерки в ногах Лайи и громко мурчать в установившейся тишине, понуждая девушку присесть на корточки, чтобы погладить неожиданную, но такую долгожданную гостью. Вместо того, чтобы поднять кошку на руки, Лайя предпочла сама сесть на пол, с наслаждением погрузив пальцы в лоснящуюся чёрную шерсть. — Где же ты пряталась, крошка? Вспышки-видения, что неизбежно возникали перед глазами при каждом касании пушистого тельца, Лайя, скорее, приветствовала, нежели пыталась избежать. Они могли показать ответ на вопрос… Они отвлекали, стремительно заполняя мысли другой реальностью и другими ощущениями, пусть недосягаемо далекими во времени, но от этого не менее настоящими. Казалось бы, что могла запомнить малышка, прожившая и узнавшая так мало?.. Да, она могла не понимать тогда, свидетелем чего была, но она это видела своим неосознанным детским взглядом, и у неё не было ни намерений, ни причин скрывать то, что она когда-то видела, поэтому Лайя так легко, от малейшего прикосновения, могла читать её — чистую душу, которой нечего скрывать, которой не были ведомы ни понятие скрытности, ни стеснения, ни смущения… Она видела свою маму, перед зеркалом примеряющую белое платье. Она видела папу в доспехах, который пришёл к маме, а затем они долго и громко о чём-то ругались, кричали… рычали… со звоном билось стекло, разлетаясь вокруг двух мечущихся фигур хрустальным крошевом… До тех пор, пока Влад молниеносным движением не схватил Эржебет за горло и не прижал к стене, одной рукой приподнимая над полом. — Ладье королеву не заменить! — разъярённо прорычал он ей в лицо, перекошенное яростью, искаженное до неузнаваемости тёмной природой. — Soh-h-a! Emlékezz r-r-rá! Лайя резко отдёрнула руку, обрывая ведение, получившее омерзительно невыносимое развитие. Не потому, что на своём прошлом и нынешнем месте она увидела другую женщину, претендующую на сердце Влада, а потому что свидетелем сцены, из светлой в одночасье превратившейся в кровавую, был ни в чём неповинный ребёнок, чья душа в упор не отличала времени, она лишь ощущала энергетику. Здесь и сейчас, в настоящем, ту же энергетику, что и тогда… Только тогда эта энергия исходила от отвергнутой Эржебет, а теперь от Лайи, которая, вместо того, чтобы радоваться происходящему, боялась этого. Боялась своей роли. А её эмоции мавка впитывала так же легко, как Лайя — воспоминания её короткой жизни. Они были открыты друг другу в своих страхах и в своих радостях, с той лишь разницей, что у Лайи был шанс объясниться с окружающими, тогда как Мику могла понять только Лайя, в её странном, не успевшем должным образом сформироваться ощущении реальности занявшая место умершей матери, как Влад когда-то, так же вовсе не претендуя на эту роль, занял место отца. Просто потому что малышка его выбрала. — Нет… — ласково произнесла Лайя, успокаивающе поглаживая свернувшийся у её ног комочек и даже не замечая, что отвечает на незаданные вопросы, сформированные одними только чувствами, ощущениями и ассоциациями, возникающими при прикосновении. — Нет, папа вовсе не злится. Он просто… немножко занят сейчас. А я… — Лайя на миг задумалась, как описать свои чувства. — Я очень по нему скучаю. Ты тоже, маленькая, я знаю… Когда Лайя, перестав ощущать от Мики эмоциональный отклик, подумала, что та уснула, и поднялась, чтобы наконец-то дойти до ванной и привести себя в порядок, кошка тут же встрепенулась и пружинистой походкой последовала за ней. Невозможность просто захлопнуть перед её носом дверь быстро пересилила в девушке возникшее было стеснение и мимолетную мысль: «А правильно ли это?» Пора было признать, что «правильное» в жизни Лайи давно расширило свои границы до необозримых, оставив далеко позади множество самых разных явлений, способных смутить обычного человека, каковым девушка себя уже не считала. Она — основатель человеческой родословной тетраморфа, она — Богом нареченная невеста тёмного короля. Ни людям, ни даже тёмным этого не изменить. Больше не изменить. Подняв взгляд от рук, судорожно обхвативших края раковины, Лайя несколько раз глубоко вдохнула, выдохнула и посмотрела на себя в отражении зеркала. Она не умела преображать себя и свою внешность по велению мысли, как это делал Влад, управляя эфиром, но ей тоже была подвластна сила стихии, способная смыть всю неуверенность, все страхи, оставив их за эфемерной завесой — мерно льющейся стеной водопада, подобной той, за которой однажды их души впервые воззвали друг к другу. — Не бойся, малышка, — Лайя приласкала начавшую заметно нервничать кошку, с лёгкостью осознавая вдруг, что та вполне типично для кошачьих боялась влажности и воды. Но не только и не столько потому, что так велел ей животный инстинкт, а потому что вода, сочетаясь с благословенной аурой, могла её преобразить, а в своём околочеловеческом обличии мавка чувствовала себя беззащитной и уязвимой. — Не бойся… — не прекращая гладить по голове между ушами, девушка аккуратно переложила кошку в раковину, где та улеглась пушистым чёрным шариком. — Здесь вода тебя не коснется, обещаю. Лайя уже собиралась отойти, чтобы встать под душ, как Мика вдруг боднула её руку, притерлась к ладони, на миг прижавшись к коже влажным носом — и девушку поглотило очередное видение… Часы в дороге пролетели на удивление незаметно. Лео вёл предоставленную Владом машину легко и уверенно, капризы местной погоды его теперь не волновали, и даже не внушающий доверия любому здравомыслящему вид чернеющего горизонта не тревожил его внутреннего льва. Осенний лес по обе стороны пустой горной дороги с ярко-желтой разделительной полосой хранил прежнее впечатление мрачного и неприветливого к гостям, но ничего опаснее территориальных хищников в нём не водилось, никто не строил баррикад на пути к замку и не пытался запутать след. В целом, в Трансильвании было привычно мрачно, холодно и по-осеннему сыро, но безопаснее, чем сейчас, здесь не было, кажется, ещё никогда. — Когда мы были здесь летом, погода мне нравилась куда больше… — на одной волне с мыслями Лео заметила Милли, высунув пальцы в чуть приспущенное стекло и неодобрительно сморщив нос. — Напишу Кэти, что она не много упустила с того, что не смогла поехать… — не собираясь откладывать намерение в долгий ящик, девушка достала телефон. — Давай только без визуального сопровождения, окей?.. — попытался Лео, надеясь, что за подобной просьбой не последует долгих и нудных объяснений. — Как распогодится, сможешь постить всё подряд, хоть прямой эфир записывай. А пока… — Нолан бросил быстрый взгляд на переднее пассажирское. — Не дразни ее лишний раз, она и так не в восторге, что не смогла поехать. — Из-за учёбы? — Милли озвучила официальную версию, в которую ничуть не верила, а потому поначалу даже обиделась. Правда, так и не определилась, на кого больше. На подругу, её брата или обстоятельства. — Просто напоминаю, хотя, уверена, что ты и так помнишь: у меня тоже учёба. Но я же здесь! — Милли… — долгое время предпочитающая не вмешиваться в чужой диалог, миссис Бёрнелл всё же решила осадить дочь. — Ты сестра невесты. Конечно, ты здесь. «Исчерпывающий довод», — подумал Лео и взглядом дал младшей Бёрнелл понять, что добавить ему нечего. — Ну а Кэти моя лучшая подруга! «Урыла», — молча признал Нолан и вернул внимание дороге, потому что к этому заявлению ему, тем более, добавить было нечего. Кроме того, что у его сестры и впрямь было куда меньше причин, достойных прогула занятий, чтобы в разгар семестра срываться в другую страну. Но об этом Милли и без него знала, даже если не была согласна и всё ещё чувствовала себя брошенной в обществе предков и старпёров. Лео даже хотел сам сыграть в обиженного, когда ему такое прилетело, но потом, путём несложной математики он запоздало осознал, что даже на официальных основаниях свидетельства о рождении и паспорта он всё-таки разного с Милли поколения, и это без всего «неофициального», связанного с его именем и происхождением, на основании чего он заслуживал прозвища многим интереснее старпёра. Даром, что в обновлённой шкуре… Милли уткнулась в телефон, и в воцарившейся тишине мысли Лео постепенно вновь вернулись к тому, от чего ушли вначале поездки, которая изначально планировалась несколько иной. В аэропорту их встречало две машины. Двухдверный спорткар заметного на любой дороге при любом трафике кислотно-оранжевого цвета — для Лео, который должен был просто ехать впереди и показывать дорогу, и чёрный «Мерседес» — для семьи Лайи, за руль которого Бёрнелл-старший и должен был сесть. Во всяком случае, в лучших традициях аристократического гостеприимства, позволяющего каждому приглашенному выделять личный автомобиль люксового сегмента, Влад предоставил ему такую возможность. Но, по не вполне понятным для Лео причинам, тот отказался. И за руль «мэрса», примерив на себя роль не только провожатого, но и таксиста, Нолану пришлось сесть самому. Спустя некоторое время в пути он признал, что, вероятно, это к лучшему. Магистр Бёрнелл даже в роли пассажира заднего сидения не выглядел готовым покорять горный серпантин. Хмурое небо над плотно насаженными домиками старых кварталов расколола на сегменты очередная вспышка. Вне городской черты и застройки, с возвышенностей соединяющих населенные пункты трасс подобное зрелище выглядело особо впечатляюще, почти как гроза в чистом поле. — Я предполагал, хозяин земель будет… более гостеприимен, учитывая повод, — прозвучало с заднего сидения, и Лео посмотрел в зеркало, встретившись взглядом с отцом Лайи. Слова его, сказанные почти без голоса, предназначались, прежде всего, тому, кто мог без труда их расслышать даже за буйством стихии. Нолан не считал нужным замалчивать или скрывать очевидное, поэтому ответил во всеуслышание: — Влад гостеприимен более чем, поверьте, магистр. Это не угроза и не неприятие, — мужчина указал кивком на мелькающие время от времени в просвете деревьев очертания замка, в лучших традициях Кинга окутанные туманом и тенями, чьё величие пока преуменьшало расстояние. Это, — прервав зеркальный зрительный контакт, Лео вернул взгляд ускользающему под колеса дорожному полотну, — отражение его внутреннего состояния. И тому, к сожалению, есть неочевидные причины, которые устранить не так легко. — Грейг, прошу… — Энни Бёрнелл накрыла руку мужа своей, слегка сжав. — Не сегодня. — Мам, пап, вы же обещали! — Милли стиснула зубы, почувствовав прилив обиды и раздражения. — Ну зачем опять?.. — Прости, дочка, — Бёрнелл-старший резко выдохнул, сильнее сжав кулак, накрытый ладонью жены. Прикрыл глаза, качнул головой… Мужчина сам не знал, что с ним происходило, ведь он и вправду обещал, в том числе и самому себе, но с прилётом в Румынию всё то, что он долгое время уговаривал себя спрятать глубоко внутри и там же похоронить, вновь стремилось наружу с силой, с которой ему было не совладать. Словно что-то клещами тянуло из него истинное отношение к происходящему, мешая прикрыть его той ролью, к которой обязывал сегодняшний день. И чем ближе они были к драконьему логову, чем мрачнее над ними сгущались тучи, тем сложнее становилось. Порывистый ветер срывал с деревьев пожелтевшие листья. Опадая, те шуршали под шинами. Бросив очередной взгляд сквозь зеркало на чету Бёрнелл, переглянувшись с грустно-задумчивой Милли, Лео сосредоточился на дороге, которую мог преодолеть с закрытыми глазами глухой ночью. Хотя ему вовсе так не казалось, когда он ехал в замок первый раз в нынешнем времени. Когда ехал по чужой земле незваным гостем, спасать похищенную девушку. Разве мог он ещё каких-то пару месяцев назад предположить, что совсем скоро приедет сюда как друг, как… брат, вовсе не к «похищенной девушке» и её «похитителю», но к хозяйке и хозяину замка, и поводом тому станет событие, надолго лишившее сна всё мировое духовенство. Далеко впереди, за очередным витком горной дороги промелькнули и вновь исчезли стремящиеся ввысь кованые пики подъездных ворот. В первый раз Лео пришлось оставить машину за крепостной стеной и проникнуть внутрь, как вору, которого, впрочем, нашлось удивительно мало желающих остановить. Точнее говоря — вовсе никого, потому что каменная громадина, на удивление хорошо сохранившаяся для сооружения средневековья, производила впечатление забытой временем и необитаемой. Теперь это изменилось. В сложенных из камня невысоких башнях по обе стороны от врат чутье льва даже на приличном расстоянии улавливало жизнь и активность. Влад, очевидно, расширил свой и без того немалый штат, и, помимо обслуживающего персонала, нанял ещё и охрану. Из числа людей. По крайне мере, пока только людей. Стоило Лео выехать на подъездную аллею, уложенную идеально-гладким асфальтом, как управляемые электроникой врата стали медленно открываться, пропуская. Всё было так же, почти так же, и в то же время, при всей неуловимости произошедших изменений, совсем иначе. Замок больше не напоминал пугающе-красивую локацию на фоне гор, оторванную от цивилизации, необитаемую и заброшенную. Теперь, со всем своим величием забытой архитектуры он был самым настоящим домом, где с нетерпением ждали и радушно встречали гостей. Плавно снижая скорость, Лео не смог сдержать улыбки, наблюдая, как по ступеням им навстречу торопливо сбегает Лайя, а на её лице расцветает ответная приветственная улыбка, не оставившая и следа утренних тревог. Она была счастлива. Счастлива и прекрасна уже сейчас, хотя до церемонии ещё оставалось прилично времени. Нолан вышел из машины, и они обнялись, так, будто не виделись вечность. Лео это давно перестало казаться странным. В их картине мира это стало совершенно нормальным и естественным, даже если бы рядом стоял Влад… При нём он бы не почувствовал и доли той неловкости, которую испытал, вскользь поймав на себе взгляд отца Лайи. — Господин Бёрнелл. Госпожа… Бёрнелл. Мисс… — Привет, Валентин! — жизнерадостно воскликнула Милли, прежде чем дворецкий успел бы произнести фамилию в третий раз подряд. — Не думала, что когда-нибудь скажу это, но… я скуча-а-а-ла! — с этими словами, озвученными нараспев, она пронеслась мимо фонтана и с широко раскрытыми объятиями впечаталась в Сандру. — Я вас целую вечность не видела! Улучив момент, Лео послал Валентину приветственный взгляд и кивок. За всем тем, что они вместе пережили и знание каких тайн, недоступных большей части человечества разделили, Нолан иногда напрочь забывал, что этот парень выполнял у Влада обязанности дворецкого. — Мама, папа, это Валентин, — представила своего сопровождающего Лайя. — Вы с ним встречались в Лэствилле… Расторопные, угодливые, понятливые и… почти невидимые слуги, растворяющиеся в многочисленных коридорах. В преддверии торжества замок был полон ими, как привидениями, однако роль хозяйки целиком и безраздельно принадлежала Лайе, и видя её сейчас, у статуи дракона на ступенях входа, Лео не мог себе представить никого другого на её месте. Без короны, церемониальных одежд и прочих атрибутов, будучи современной молодой девушкой, она была похожа на королеву больше, чем все известные миру монаршие особы со всем их дворцовым этикетом вместе взятые. — В прошлой жизни она была принцессой… — внезапно зазвучавший слева и чуть позади голос заставил Нолана моргнуть и потупить взгляд. — Я изучал историю Османской Империи того периода и её правящую династию. Её звали… Лале, верно? — мужчина произнёс имя, понизив голос и будто преодолевая для этого внутренний запрет, через силу. Прежде чем ответить, Лео вновь исподволь взглянул на Лайю, знакомящую миссис Бёрнелл с Сандрой. — Лале-хатун — племянница султана Мурада II. Мы познакомились, когда были детьми… — Нолан не знал, зачем вдруг решил сообщить деталь, о которой не спрашивали. Наверное, она просто пришлась к слову затронутой темы. — Пройдёмся?.. — вдруг предложил магистр, взглядом указывая на одну из дорожек, уводящую от фонтана. — Я бы… попросил хозяина устроить мне ознакомительную экскурсию, но в данный момент он занят более важными делами. Обернувшись, Лео встретил взгляд собеседника, пытаясь определить его намерения и настроение. — Влад должен встретить Аквила и подданных папы, чтобы отвести их в храм, где они смогли бы подготовиться, — озвучил общеизвестное Нолан, но идею поддержал, медленно двинувшись по каменной кладке в противоположную от главного входа сторону. — Но вам вовсе не он нужен, магистр, не так ли? Мужчина бросил взгляд через плечо, откуда доносились голоса, смех и ритмичное бренчание чемоданных колесиков от спешно уносимого слугами багажа. — Папа! — окликнула Лайя, подзывая рукой. — Идите, дочка! Мы с Лео скоро присоединимся! — ответил Бёрнелл, улыбнувшись. — Хочу осмотреться. А вы пока обсудите свои секреты в девичьем кругу… На миг взгляд Лайи задержался на Лео, её брови напряженно свелись к переносице, но затем её лицо просветлело, и она одобрительно улыбнулась. — Конечно! Ты только не начинай экскурсию с подземелий, ладно? — она подмигнула Лео, намекая на предыдущий раз, когда спустя шесть веков разлуки их души не нашли места для встречи лучше, чем полная соответствующих орудий комната пыток. Нолан усмехнулся и сложил пальцы в жесте «окей». Вскоре немногочисленная, но колоритная толпа из гостей и слуг исчезла за закрывшимися дверями. Из охранной пристройки у ворот вышел незнакомый Лео парень в безупречном деловом костюме, рысцой добежал до «Мерседеса», и, сев в него, отогнал в направлении гаража. Наблюдая за этим, магистр решился ответить на заданный ему вопрос. — И без его присутствия я уже который час не могу отделаться от ощущения, будто он держит меня за горло, — мужчина протянул руку к собственной шее, в жесте, будто хотел ослабить слишком тугой галстук, которого не было. — Мы, кажется, уже всё выяснили, и я признал, что, каким бы ни было моё к нему отношение, против воли божьей, если это действительно она воскресила Лайю, я не пойду. Его же рукой было написано именное приглашение, а теперь он… — Бёрнелл поднял взгляд к чёрным тучам, закручивающим пугающую самое искушенное воображение воронку над башнями замка. — Против моего присутствия? Или здесь каждый смертный по умолчанию ощущает неконтролируемое желание сбежать без оглядки? — Напрасно, магистр, вы считаете, будто мне непременно ведомы его намерения и пределы сил, — Лео глубоко втянул носом прохладный, вязкий от скопившейся влаги воздух. — В одном лишь я могу вас уверить: Влад никогда не будет против ничего и никого, дорогого Лайе. Он, скорее, сам уйдёт в тень и тени уведёт за собой, чем встанет между Лайей и вами. — Но правда такова, что он всегда стоял между нами! — не совладав с эмоциями, мужчина высказался громче, чем хотел, и голос его, моментально подхваченный ветром, улетел в недосягаемые дали затмевающих горизонт Карпат. — Мой ребёнок ещё не родился, я ещё не знал, сын это будет или дочь, пока где-то здесь Дракула уже ждал её! С чужой жизнью и прописанной ролью в его судьбе, с чужим прошлым, с воспоминаниями и… чувствами, которые она не выбирала! Только Нолан собирался возразить, как Бёрнелл продолжил, и голос его резко упал до обречённого шепота: — Которые ни один из вас — душ тетраморфа — не выбирал. Ваше существование — парадокс законов бытия: ваша жизнь конечна, но одновременно и вечна, потому что в каждом вашем воплощении неизбежно пробуждаются воспоминания прошлого, которые ничем не заглушить. Мы с Энни знаем, мы пытались… — он покачал головой. — Не заглушить, конечно, нет, лишь намерено не пробуждать, не упоминать имён, связанных событий… На какое-то время нам даже удалось убедить себя, будто мы растим новую, свободную от бремени прошлого душу. Милли казалась больше одержимой мифической историей Дракулы, чем целеустремлённая, сосредоточенная на карьере Лайя. Но потом они обе уехали в Румынию, откуда Лайя уже не вернулась. Вместо неё — совсем другой человек, во внешности которого осталась лишь призрачная тень той девочки, которую я любил и… воспитывал, как свою дочь. Характером, поведением, манерой держать себя… Она больше не наша Лайя. Она… перерождённый во плоти ангел, на иконах стоящий за плечом Матфея — своего первого и настоящего отца. Двое медленно шли вдоль замковых стен, погружаясь всё глубже в лабиринты чужих владений. Забыв любоваться архитектурой, оба просто смотрели перед собой. Лео думал о том, кто и в какой период существования Ордена постановил, чтобы родителей и возрожденных разлучали как можно раньше; о том, как на самом деле тяжело людям осознавать и пропускать через себя истины, связанные с перерождением. Не мог он, положа руку на сердце, назвать стоящего перед ним человека глупцом, как не мог с полной уверенностью сказать, что он прав в своих суждениях и предположениях относительно того, кто такие — души тетраморфа. Пожалуй, чтобы их понять, нужно ими быть, в остальном люди всегда будут встречать предвзято метаморфозы, с ними происходящие по мере слишком быстрого подчас взросления, знания, способности, связь, существующую между ними, причём, как физическую, так и духовную. — Я мог бы сказать, что мне жаль, что вы пережили этот горький опыт, на котором не настояли в своё время мои родители, доверив моё воспитание Ордену. Но это стало бы откровенной ложью, поэтому будет лучше, если вы прямо скажете, зачем вообще затеяли этот разговор, магистр. Если сочувствие — это не то, на что вы надеялись. Какое-то время мужчина молчал, будто всё пытаясь договориться с собой или смириться, но затем глубоко вздохнул и заговорил: — Вы вместе прошли то, что я не в состоянии себе даже вообразить. Вы вместе проживали жизни, сражались за человечество и за свершение на земле воли Творца, вместе умирали. В одном из таких циклов ты знал её настоящего отца. У тебя, у любого из вас — её наречённых братьев — больше прав благословить её и отвести под венец, чем у меня когда-либо будет. В конце концов, никому, кроме вас неизвестно истинное значение и ценность этого союза, — Бёрнелл поднял взгляд, открыто встречаясь глазами со стоящим рядом: — Сделай это вместо меня. Проводи её к алтарю. Твои истинные стремления не будут противоречить действиям, когда ты вложишь её руку в его. В нём ты увидишь того, кого я никогда не смогу. Ты дашь ей то, чего я не могу. Прошу, Лео! — последнее прозвучало утонувшим в порыве ветра шёпотом. Для чуткого слуха льва, для его взгляда, смотрящего в душу, — всё равно, что криком, преисполненным мольбы. Лео не выдержал — отвёл взгляд и отступил на шаг. Он был готов к разным вариантам развития этой незапланированной «экскурсии», но, определенно, не к такому. Просьба стала неожиданной, хотя, пожалуй, вовсе не удивительной по своему содержанию. Всё к этому шло. В жизни каждого из них однажды неизбежно наступал момент, когда люди, даже из числа высших чинов Ордена, знающие, как всё устроено, переставали воспринимать их как людей, начиная раболепно смотреть снизу вверх, возводя в своих разумах воображаемую стену между человеческим и божественным. Так им было проще смириться со всем тем, что характеризовало тетраморфа в целом и каждую душу единства в отдельности. И так было, когда апогеем проявления божественного были канонизированные души четырёх. Теперь каноны изменились. Изменились неожиданно и слишком стремительно даже для них самих, что уж говорить о людях, из поколения в поколение всё больше привыкающих воспринимать окружающую реальность исключительно по меркам физических чувств. Всё, что стояло за гранью возможности увидеть, услышать, понюхать и потрогать, для них либо не существовало вовсе, либо внушало страх и трепет перед неизведанным. — Изощрённый план мести, — Нолан дёрнул уголками губ в подобии на улыбку. — Мог бы быть, учитывая, кого Тетра и вы сами, магистр, предпочли бы видеть сегодня на месте Дракулы. — Я никогда… — Не стоит, право, — Лео прервал никому ненужную череду оправданий. — Мастера кисти редко изображали нас похожими на самих себя, даже если дело касалось наших человеческих воплощений. Мастера пера делали это и того реже. Современники, в том числе и вы, лишь создали на белых пятнах истории удобный для вас сценарий, приравняв дружбу и единство душ к любви. — А её разве не было? Опасный вопрос, балансирующий на грани между дозволенным и запретным, вновь вызвал у Лео лишь снисходительную улыбку. — Вы действительно хотите знать, что между нами было, магистр? — Я хотел бы понять, — мужчина смотрел перед собой широко открытыми глазами, но мало что видел — мысли затмевали происходящее. — Хотел бы не ощущать времени и так же как ты, не видеть разницы между «тогда» и «сейчас», между… — Зачем вам это? — в очередной раз Нолан вынужден был убедиться, насколько сильно в людях стремление к запретному. — Вы не жили в то время, вы живёте сейчас, как и мы. Перед вами столько возможностей, а вы разом отвергаете их все и зачем-то тянетесь к недосягаемому и давно прошедшему, — Лео медленно шёл, не особо разбирая дороги, пока ноги сами собой вели его и слепо следовавшего за ним спутника в закрытую живой изгородью часть территории близ замка, где из земли вырастали оплетённые увядающим плющом каменные надгробья. — В каждой из жизней у каждого из нас могли быть собственные семьи — возлюбленные, дети, внуки, новая история, соответствующая времени. А могло ничего из этого не быть. Кроме родителей, любовью своей дающих нам жизнь. Каждому воплощению. Представьте, сколько их было у души Лайи, прежде чем заветную возможность назвать её своей дочерью, вновь познакомить с миром людей и воспитать в соответствии с эпохой обрели вы? Предположу, что эта мысль вас не обнадеживает, а потому просто замечу: некоторых из них она даже не знала. Не успевала подарить им ни свою любовь, ни свою благодарность, прежде, чем смерть забирала их — болезнью, мечом, интригами завистников, желающих умертвить божественную душу ещё в колыбели. Например, отец Лале умер вовсе до её появления на свет. А вы и ваша супруга, можно сказать, выиграли эту жизнь, магистр Бёрнелл, когда наплевали на закон Ордена, запрещающий родителям Основателей заниматься их обучением и занимать при этом руководящие посты. Вы воспитали дочь и справились с этим блестяще, несмотря на то, что многое скрывали от неё и ради неё. Вы подарили ей самое ценное — свою любовь. И удостоились любви взаимной. Любви в самом искреннем и чистом её проявлении, какая только может существовать между ребёнком и родителями. И это длилось не миг, не год и даже не десяток лет. Это продолжается прямо сейчас, потому вы живы и ваша дочь жива. И она любит вас, всей той нерастраченной её душой любовью к родителям, которых она не знала. А вы всерьёз просите меня проводить её к алтарю? Ответа не последовало. Порывы ветра трепали кроны деревьев где-то высоко над их головами. Могила, у которой они оказались, сами того не заметив, была совсем свежая, насыпь земли над ней ещё была влажной, рыхлой и не успевшей порасти травой. На надгробье, простоявшем века, надпись состояла из короткого нечитаемого сочетания символов старотурецкого языка. Под ним, у самой земли угадывались выгравированные в камне очертания цветка. Тюльпана. Смотря на него, стеблем растущего из земли, Лео не мог понять одолевающих его чувств. С одной стороны, он знал, что могила давно пуста, а её хозяйка во плоти и крови вновь ходит по земле. С другой стороны, память Аслана была всё ещё с ним, была ещё свежа, и та боль, какую он однажды испытал от её потери, оставила рану на его душе, что никогда не перестанет болеть. Не в этом воплощении. А на последующие он не загадывал. — Я уже делал это, — сообщил Лео, прерывая воцарившуюся между ними тишину, время от времени прорезаемую далёкими раскатами грома, давно ставшими фоном. — Возможно, даже не единожды, но последний раз в цепочке перерождений обычно самый запоминающийся, поэтому я помню всё так, будто это было вчера. Как я уже сказал, отец Лале не дожил до её венчания. В Валахии у неё — беглой османки — вовсе не было ни родных, ни друзей. Но кто-то же должен был… Ни Влад, ни Лале об этом не просили, считая, должно быть, что это слишком жестоко с их стороны, ведь когда-то Лале действительно выбирала между нами двумя. Она сделала свой выбор, а я его поддержал. Когда они с Владом венчались первый раз, я был тем, кто соединил их руки. — До или после того, как Дракула продался тьме? Лео посмотрел на собеседника, не скрывая осуждения: — Вы слишком хорошо знаете матчасть о том, что могут и чего не могут тёмные, магистр, чтобы всерьёз задаваться подобным вопросом. Мужчина глубоко втянул носом воздух, таким образом справляясь с эмоциями. Дальнейшие его слова звучали спокойно, но напористо: — Дракула всегда мог больше, чем любой из тёмных — истина, прекрасно известная обеим сторонам и не одной не встречаемая восторгом. Но да не важно. Это в любом случае не произошло в одночасье! Должны были быть, не знаю, знаки, какие-то признаки того, что он планировал сделать. — Если бы Влад делился всеми своими планами. Но, да-а… — протянул Лео из глубины своих мыслей. — О том, что его душа открыта тьме, можно было судить уже по тому, что он сдержал обещание, данное после смерти отца и брата: стал худшим кошмаром для всех тех, кто угрожал дорогим ему людям. И не только для них. Ради возможности посвататься к Лале, после смерти Мурада, по приказу Мехмеда, с его янычарами на подпевках Влад вырезал «неверных» тысячами, в качестве устрашения и подавления сопротивления устраивая массовые казни, чтобы другие сдавались без боя и не лезли под ятаганы и копыта конниц. Но Мехмед, вопреки образу, созданному для него историками, никогда не был человеком слова. Ни за одну, ни за две, ни за десять побед Влада в копилку славы и расширяющихся владений султана он кузину на брак не благословил. Тогда Влад увёз её из Эдирне без благословения, оставив позади колья с трупами янычар, пущенных за ними в погоню. Надежда была, что темпераментный султан, как это ныне говорится: «Перебесится и успокоится». Ведь Казыклы был его лучшим воином, способным одним звучанием своего имени на устах герольдов обращать в бегство целые армии. Будучи при этом смертным человеком, а так же османским вассалом, он собирался исправно платить Империи дань, на одном из визитов турецких послов представив Лале как свою супругу и княгиню Валашскую. Поэтому со свадьбой они торопились. Все прошло не очень пышно, но с соблюдением всех правил и формальностей. — Мехмед не признал союз, — спустя время, понадобившееся на то, чтобы обдумать услышанное, магистр высказал самое логичное предположение, из его уст прозвучавшее даже не вопросом, а полноценным утверждением, с долей насмешки над очевидной глупостью. — Бессмысленно было на подобное рассчитывать, неужели Дракула не понимал? «Не играть вам с зятем в шахматы, — подумал Лео. — Не играть…» — Всегда удивлялся тому, как история стремится всему придать наиболее выгодный с точки зрения полноты картины смысл. Непременно самый логичный. Но правда в том, о чём история умолчала: Мехмед признал их брак и даже отправил молодым поздравления и щедрые подарки. В то же время венграм и всем вынужденным союзникам Влада, в прошлом не согласным с его положением на валашском троне, он прислал письма, обещающие для их стран выгодные условия существования под властью По́рты, в обмен на организацию восстания против Дракулы. Трусливый шакал, никогда не был способен посмотреть достойному врагу в лицо! Он обещал Владу поддержку в борьбе за удержание трона, но своим генералам отдал приказы грабить деревни, насиловать женщин и пытать стариков; девочек забирать в гарем, а мальчиков пленить, пока турецкая армия маршировала к Тырговиште. Узнав об этом, Влад понял, что войну на два фронта ему не выиграть, — Лео сам не заметил, как ощущения прошлого обрели власть над ним настоящим, и он до белых костяшек сжал кулаки. — Примерно месяц спустя турки попытались осадить замок, и Влад вышел к ним, якобы для переговоров. Один, навстречу тридцатитысячному войску, как позднее напишут в хрониках, хотя тогда никто не считал, понятное дело. Когда я добрался до поля боя, свободной земли не было видно под стелющимися трупами и сталью ставшего мертвецам бесполезным оружия. А он стоял посреди этого могильника без единой царапины, без страха, без раскаяния в наполненных мраком глазах. Оставшиеся без поддержки и гарантии выполнения договоренностей, венгры молили Господаря о пощаде. И Влад их пощадил. Но предавший однажды предаст и дважды, особенно с поддержкой сильного покровителя. И такой очень скоро объявился в лице папы римского, до которого дошли слухи о тёмной природе Влада. Николай V заключил сделку с Яношем Хуньяди. Тот должен был убить Влада. Но случилось так, что в день нападения на замок Влад повел войско отбивать пленных, которых османы при очередном набеге успели переправить через Дунай. Случайно ли так вышло или было спланировано ни при последнем участии Ордена, желающего Владу смерти, в той бойне погибла Лале, — стиснув зубы, Нолан кивнул на могилу. — Винил ли я Влада в том, что так произошло? Да. Потому что об очень многом не знал и многого не понимал тогда, в том числе, своей собственной природы. Жалел ли я о её выборе? О том, что соединил их руки? — Лео отвернул лицо от надгробья, чтобы встретить на себе чужой взгляд и ответить на собственный вопрос: — Ни единой секунды. Почему? — мужчина поднял взгляд к небу, где вилась черная как ночь воронка грозовых облаков, такая же, как сформировалась над замком в день смерти его хозяйки. — Я видел, что с ним она была счастлива, она его любила. В человеческом обличии и даже в тёмном. Она приняла его жертву еще тогда, когда о ней никто не знал. А он любил её. Человеком и тёмным. Так, как никто бы не смог полюбить. Ни тогда, ни сейчас. Позвольте же себе отойти от классической полярной концепции добра и зла, магистр! Подумайте о том, что уже сотворила сила того, в чём вы видите союз света и тьмы, — Лео выдержал паузу в несколько глухих ударов сердца, прежде чем озвучил один из множества вариантов. — Благодаря этому союзу мы оба с вами ещё дышим. — Если всё так радужно и исключительно прекрасно для всех и каждого, — мужчина развёл руки в стороны, чуть приподняв их к небу. — Чего ж он не радуется-то? И дочь моя не светится от счастья? Лео долго молчал, прежде чем ответить. — Думаю, он уже обо всем вам рассказал сам, когда просил благословения. Мне нечего добавить, магистр. От себя лишь попрошу: слушайте своё сердце, а не чужие предостережения. У каждого из нас есть шанс не повторить историю. У вас есть шанс сделать свой собственный выбор, не позволив кому-то совершить ошибку вашими руками, — Лео уже развернулся, намереваясь вернуться к центральному входу, но замер на миг, добавив: — Мой телефон и обостренный слух всегда доступны. Дайте вовремя знать, если я должен буду занять ваше место. Грегори Бёрнелл — великий магистр человеческой ветви Ордена и отец основательницы — остался стоять в одиночестве и глубокой задумчивости на могиле предыдущего воплощения своей дочери, на чужой и незнакомой ему земле, погубившей не одного и не один десяток неугодных гостей. Он сам имел все шансы стать таковым, оттого и не мог избавиться от ощущения удушливой хватки на горле. В который раз ослабив несуществующий галстук, мужчина достал из внутреннего кармана пальто мобильный, молясь о том, чтобы сеть ловила. Хотя надежды на то было мало, индикатор неожиданно показал три стабильных деления из пяти — знак свыше, не иначе. Отбросив последние сомнения и отыскав нужный контакт, Бёрнелл нажал на «вызов» и сделал глубокий вдох в ожидании ответа: «Аквил! — динамик рявкнул по уставному коротко и чётко. — Учитывая, что тебе известно, чем я сейчас занят, у тебя обязано быть что-то важное, Грегори. Говори». — Насколько сильно твоё доверие к Франциску, Алан? — опуская подробности, сходу поинтересовался мужчина. Слава Богу, лидер Орлов соображал исключительно быстро, умея выделить важное из минимума поступившей информации. «Не имеет значения, раз ты задал мне этот вопрос. Что я должен знать прямо сейчас?» Магистр прикрыл глаза. Так казалось чуть легче размыкать челюсти, произнося слова: — Семь холмов Рима в ближайшем будущем станут порталом в преисподнюю, если Ватикану в очередной раз удастся осуществить задуманное, — у мужчины дрогнула рука, и он сжал её в кулак. — И это при условии, что моя дочь останется в живых. «Ради всего святого! — голос Аквила зазвучал громче и требовательнее. — Грейг… Что ты натворил?!» — Ничего, о чём бы не было известно мне, — раздался голос за спиной — эхом ему громче всех предыдущих стал раскат грома. На один бесконечно долгий миг магистру показалось, что невидимая хватка на его шее окончательно перекрыла доступ кислорода в лёгкие, и жить ему оставалось считанные секунды. «Дракула?! — одно имя содержало, кажется, все эмоции, которые только способен был испытывать человек, от отрицания до смирения, через бесконечное количество промежуточных стадий. — Влад, не…» — но сигнал сети прервался чередой коротких гудков, помешав предостережению прозвучать до конца. — Магистр Бёрнелл, — обманчиво спокойно приветствовал Влад, медленно обходя замершего без движения человека, чтобы встать к нему лицом. — Ваша степень членства в Ордене, совместно с прошлыми заслугами по уличению преступников, обязывает знать, какое наказание положено за покушение на жизнь Основателя. Вы приведёте его в исполнение сами, или предоставите эту возможность мне? На экране смартфона всё ещё отображалось сообщение об отсутствии сигнала, когда тот выпал из разжавшихся пальцев и ударился о землю. — Я всё объясню… Влад издал угрожающий рык, заставляющий воздух вокруг вибрировать низкими частотами, и разжал сведённые яростью пальцы правой руки, выпуская в пространство сферический сгусток эфира. «Влад, стой!»