Светлая королева

      — Не бойся, — повторяла Бёрнелл, как мантру. А боялась ли она сама того, что что-то может пойти не так в замысле, который ещё никто и никогда не пытался осуществить? Ведь даже при церемонии передачи власти никогда не случалось так, чтобы кому-то одному доставалась кровь всех четверых. А вместе с кровью — сила, опыт, память предыдущих жизней. Которых у Влада не было, ведь первый Дракон был уничтожен тысячелетия назад, его род был прерван, и уже ничто не связывало нынешнее время с теми бесконечно далекими событиями. Ничто не связывало того, первого Дракона с Владом. Но, что если… И почему Лайя сразу об этом не подумала, легко позволив воодушевлению от идеи Лео затуманить разум? Ведь, как Ноэ говорил, кровь — это не только пища и источник жизненной силы, это еще и безразмерное хранилище знаний, потенциально способное… лишить рассудка. Владу только этого сейчас и не хватало! — Влад… Но его губы уже коснулись края чаши, и после всех настойчивых уговоров и убеждений, после того, как Лайя сама принесла ему кубок и позволила учуять его содержимое, поздно было что-то менять. Да и невозможно, как невозможно вырвать из пасти хищника добычу. Осталось лишь замереть, затаить дыхание и ждать, слушая слишком громкие в тишине глотки и вторящее им биение сердца. Мучимая сомнениями, волнением и еще только лишь зарождающимся чувством вины за возможные последствия, которые оказалась неспособна предвидеть, Лайя всё же безошибочно улавливала волнами исходящую от Влада энергетику, требующую немедленно отпрянуть на безопасное расстояние. Он очевидно не хотел, чтобы кто бы то ни было и, особенно, Лайя так пристально наблюдала за процессом, словно заглядывая в рот и гадая, достанется ли что-то ей. И пусть девушка изначально не претендовала ни на один глоток, она вняла безмолвному предупреждению и навязывать свою близость не стала. Ее продолжали терзать предчувствия, но, стараясь им не поддаваться и не паниковать раньше времени, Лайя отвернулась и потянулась за сумкой, чтобы отвлечь себя приготовлением или, скорее, бесцельным перебиранием одежды — мужского её комплекта. У Лайи и раньше была возможность обратить внимание, но как следует рассмотреть она смогла себе позволить только сейчас, когда детали аристократического гардероба могли стать ее единственным отвлечением и одновременно спасением от погружения в пучину надуманных страхов. Например, пиджак — визитная карточка образа Влада — на этот раз был подобран, мягко говоря, не классический. По крою он больше был похож на камзол в современной интерпретации — черный, с черной же шелковой вышивкой вокруг металлических заклепок на груди и манжетах. Элементы вышивки напоминали чешуйки, а на каждой из заклепок острое зрение в сочетании с обострившейся тактильной чувствительностью подушечек пальцев рисовало перед взором Лайи искусно выгравированный символ — свернувшегося в кольцо дракона, пожирающего собственный хвост. Символизму Ноэ во всем, что их окружало, казалось, не было конца, как и этому древнему как сам мир символу бесконечности, олицетворяемому никем иным, как драконом. И пока Лайя сидела здесь и осознавала это, снаружи продолжал сгущаться мрак. Девушка чувствовала это собственным телом, кожей, как дуновение ветра, которому неоткуда было взяться в закрытом помещении. По ее скромным предположениям и пока ещё не очень развитым внутренним ощущениям она могла предполагать, что солнце уже зашло. Однако от Влада не ощущалось тревоги или предостережения об опасности, где-то там, позади неё он не спешил залпом осушить кубок и немедленно рвануться в бой, что теоретически служило хорошим знаком в пользу того, что с закатом не начнется очередная бойня. — Сегодня нет, — будто прочтя её мысли, отозвался Влад — хриплым и не до конца разборчивым голосом. Лайя тут же порывисто к нему обернулась, чтобы застать за уже ставшим привычным жестом — прикусывающим собственный кулак в попытке поскорее убрать клыки и вернуть лицу человеческие черты. — Тёмный мир разделился. На тех, кто пока не определился и кто уже прельстился силой и примкнул к Номеру сорок четыре, — его сияющие во мраке потусторонне-голубым глаза были полуприкрыты веками, сам взгляд — направлен вниз, а слова звучали из глубин груди. — Но он так и не получил того, за чем приходил прошлой ночью. Теперь ему нужно время, чтобы пересмотреть свои планы, не включающие пробуждение одновременно всех четырех Основателей, и попытаться склонить на свою сторону как можно больше сил. Сегодня он не явится. — Так ты знал? — несмело и от этого тихо спросила Лайя после некоторого молчания, выделив из всего сказанного главное для себя. Голос её дрогнул в ожидании ответа. — Ты знал, кто я? Хищно стремительным, но плавным, даже каким-то текучим движением, за которым хотелось наблюдать бесконечно, Влад приблизился к ней, его прохладное дыхание коснулось шеи, но он не прикасался, держа руки при себе и давая девушке необходимое пространство. — Узнал после твоей смерти. В общих чертах от Аслана, после того, как он сам впервые перевоплотился, — голос тих и как будто далёк, хотя звучал почти в самое ухо. — Подробностями эти общие черты стали обрастать, когда Ноэ решил, что мне непременно нужно всё знать про Тетру. — Ты ждал меня? — спросила Лайя, заведомо пропуская другой, более последовательный вопрос: «Знал ли ты, что я вернусь?» — Каждое мгновение, — прошептал Влад, опустив голову Лайе на плечо и наконец-то сжав желанное тело в объятиях, с нетерпением встречая её ответные, в которых ему хотелось бы остаться навсегда. Но это была роскошь гораздо богаче внезапно доставшейся ему крови четырехвидных, которая в это самое мгновение разгоняла живое тепло по его венам, а уже этой роскошью Дракула, увы, не обладал. — Мне нужно встретиться с остальными, — с трудом вырвавшись из плена девичьих губ, Влад поцеловал возлюбленную в висок, даря ей и себе еще мгновение близости. После чего он резко отстранился, поднявшись на ноги. Лайя интуитивно подалась за ним, но вовремя остановилась, давая ему пространство для маневра. Ее протянутая следом рука на мгновение зависла в воздухе, а затем медленно опустилась, так и не коснувшись сделавшейся вдруг абсолютно гладкой, без единого повреждения, кожи, покрывающей рельефные мышцы. На ее губах застыл незаданный вопрос. «Ты в порядке?» — стремительность происходящего попросту не давала ей привыкать к изменениям. К заживающим бесследно страшным ранам, к возможности общаться без слов, к тому, что в одно мгновение он — любимый мужчина, ищущий ласки, в другое — властный и гордый правитель, способный взглядом единым вершить чужие судьбы. Вот он, прямо перед ней — её сон и быль, её судьба и предназначение, её дважды осознанно сделанный выбор — князь по рождению и великий темный король по обретенному титулу, во всей своей неугасающей в веках, величественной красе. Лайя способна была напрочь забыть, как дышать под одним его взглядом — небесно-голубым и глубоким, как океан, но вот он опустился перед ней на колено, и девушка забыла саму себя, безнадежно теряясь в пространстве и времени. — Я знаю, сейчас совсем для этого не время и не пристало мне делать это вот так, тайно, словно я бесчестный вор, покушающийся на твоё сердце, не спросив ни твоего отца, ни бога, но… — Влад медленно раскрыл перед ней ладонь, на которой лежало то самое, неоднократно приходящее ей в воспоминаниях и видениях кольцо — золотое, с большим кроваво-красным рубином в форме капли, которое Влад уже дарил ей когда-то, сперва как помолвочное, точно так же опустившись перед ней на одно колено, а затем и как обручальное — в церкви, перед священником, во веки веков скрепившим их клятву. — Я хочу… мне важно, чтобы они знали, кто ты для меня. И для них. Тёмные, Тетра, люди — я хочу, чтобы все они не просто умели домыслить, но и наглядно видели твой статус. Лайя Бёрнелл, моя душа, свет мой, примешь ли ты это кольцо как знак моей вечной к тебе любви? Душа её кричала «Да!», самоуверенно и несдержанно опережая время и заветные слова, заставляющие всё внутри неё трепетать, в то время как внешне она не смела ни двинуться, ни моргнуть, опасаясь развеять прекрасный сон, проснуться и осознать, что всё пережитое, как бесконечно прекрасное, так и ужасное, было лишь плодом её художественного воображения, навеянным мороком картин, чем угодно, кроме реальности, которую она готова была безоговорочно принять вместе со всеми ужасами и болью потерь. Но стоило девушке перебороть себя и снова взглянуть в манящую синь его глаз, как страх и любые сомнения прошли бесследно, сменившись осознанием очевидной истины — всё это они уже пережили, всё это уже было с ними, организованное для всех по всем правилам, столь трепетно чтимым её благородным женихом. На радость друзьям и назло недругам, они уже давно принесли друг другу клятву перед свидетелями. Что же останавливало их от того, чтобы сейчас забыть обо всём и обо всех, о долге и обязанностях, и сделать это только друг для друга, подарить этот момент друг другу и запечатлеть навечно в памяти его сакральную интимность? Накрыв его протянутую руку своей, Лайя медленно его обошла, чтобы добраться до открытой шкатулки. В воспоминаниях, полученных от магистра Шотета, её содержимое по вполне понятным причинам касалось только Лайи, но в понимании девушки, если своё кольцо Влад не носил с собой все эти годы, то существовало лишь одно место, где оно могло храниться — рядом с ней, с её останками и её кольцом. Ничуть не удивившись тому, что так легко отыскала заветное, Лайя всё же ощутила неприятный укол разочарования от того, что его обручальное кольцо и по совместительству же княжеская печать было серебряное. И этому было объяснение: в Валахии времён правления Влада и его отца, в отличие от Османской империи, серебро было основным ресурсом монетного двора и ценилось превыше золота. Ее кольцо было золотое только потому, что так Влад хотел проявить уважение происхождению Лале и традициям её Родины, где сколько-нибудь знатный жених никогда не посмел бы свататься к невесте с серебряным приданным. Лале, конечно, была против подобного неравенства, ну а потом преимущество золота перед серебром из сугубо ценностного перешло в жизненную необходимость. Ох, как она хотела тогда и теперь снова, чтобы символ их любви не превращался для Влада в орудие пытки! С опозданием понимая, что Влад всё ещё стоял на колене и ждал от нее ответа, при том, что она так беспечно заставляла его ждать, Лайя сжала в кулаке серебряную печать и порывисто обернулась к мужчине. — Я приняла его уже давно, — не в силах совладать с эмоциями, пылко ответила Лайя, спеша встретиться с ним взглядом, дать ему увидеть всю искренность слов, все чувства, ее переполняющие. — И нам не нужны ни свидетели, ни чье-то дозволение, чтобы быть теми, кем мы являемся друг другу дольше, чем наши друзья живут, — девушка раскрыла перед ним ладонь, также как и он — перед ней. — Муж мой, как бы я хотела и тебе… его надеть. Ни слова вслух не отвечая, Влад сам осторожно сжал её кулак с серебряным перстнем, поднёс к своим губам и поцеловал костяшки её пальцев. Затем он поднялся с колен, взял другую её руку в свою и медленно, будто намеренно растягивая момент и желая врезать себе в память каждую его секунду, надел на безымянный пальчик — вернул на положенное ему место — рубиновое кольцо. — Te iubesc, sufletul meu. Больше жизни люблю. Одной ладонью он коснулся её лица, продолжая держать взглядом. У Лайи не было ни сил, ни желания противиться соблазну, и она нырнула в желанный поцелуй, как в омут, из которого не было спасения. Очнулась лишь тогда, когда почувствовала, как сильная мужская рука где-то там, внизу касается её руки, как пальцы властно разжимают её девичьи и как сливаются в одной плоскости их ладони, с зажатым между ними губительным серебром. — Влад, что ты?.. — но возмутиться она не успела — Влад поднял между ними их сцепленные руки, перевернув так, чтобы именно его ладонь оказалась внизу, и разжал замок пальцев. Кольцо оказалось на его ладони, напрямую соприкасаясь с обнаженной кожей, но, к безграничному удивлению обоих, не вызывая прежней болезненной реакции, не причиняя видимого вреда. — Но… как? — в Лайе боролись одновременно и восторг, и настороженность. Она несмело коснулась подушечками пальцев рельефа кожи, погладила ладонь, проверяя, убеждаясь. — Ты ведь хотела надеть его на меня? — прошептал Влад, прижавшись лбом к её лбу и глядя вниз, на их ладони. — Как хотела когда-то сберечь мою душу, как жертвовала собой ради меня… Твоя кровь во мне, моя милая Лайя, кровь всех тех, кто должны бы испепелить заживо, как серебро в этой печати, течёт во мне, не причиняя боли, потому что ты так пожелала. А твои желания имеют удивительное свойство исполняться, любовь моя. Подрагивающими от неверия пальцами Лайя обхватила кольцо. — Это… это надолго? — наверняка, наиглупейший вопрос, но девушка озвучила его прежде, чем подумала, а остальное просто потерялось в том, что происходило дальше. Лайя торопилась, словно боясь опоздать, у неё совершенно неконтролируемо тряслись руки, и все движения выходили на редкость неуклюжими, но чувство стыда захлебнулось в важности момента, в нахлынувших вдруг видениях прошлого, где они, будучи оба всего лишь людьми, точно так же обменивались кольцами под пристальным взором приглашенных. — Не знаю, надолго ли невосприимчивость к серебру, — Влад поднял взгляд к её лицу и улыбнулся так, как никто в целом мире не был способен улыбаться, даря ей самое ценное и в высшей степени прекрасное — своё искреннее счастье, даже тьму заставляющее отступить, — но быть твоим мужем я согласен до конца времён… или до тех пор, пока ты захочешь видеть меня таковым, моя любовь. — Мой ты навеки… — Моя ты навеки… Их голоса звучали в унисон. Их дыхания смешались в одно. — Soțul. — Soţia. Они целовались, не ощущая времени, забыв себя и помня лишь друг о друге. А больше и не существовало «себя»: «его» и «её» по отдельности — было только неизбывное «мы», которое останется таковым навечно, вне зависимости от того, какое будущее было им уготовано. Когда они покинули, рука об руку, их дневную клетку, у Лайи в груди рождалось мощное чувство, способное, казалось, уничтожать миры и возрождать из пепла новые. Ее собственный мир начал неотвратимо меняться в тот момент, когда вышел отмеренный ей смертный срок, и вот теперь, после разделённого на двоих таинства, наступил апогей этих изменений, заключенный в полном и абсолютном принятии судьбы, им предназначенной, самостоятельно сделанного выбора и того, что им предстояло. Что бы ни было: трон, жизнь, смерть или даже небытие — они примут это вместе. Когда Влад сказал, что должен встретить с остальными, Лайя ещё наивно подумала, что под «остальными» он имел в виду Тетру, но ей, пожалуй, не стоило забывать, что, при всех уступках, на которые пришлось пойти сейчас, на одной стороне они никогда не воевали и никто из представителей светлого воинства не был для Влада ни военным советником, ни товарищем по оружию. Кроме Аслана, конечно, но того и звать не нужно было. Он всегда сам поразительно точно угадывал, когда нужно приходить, и чуйку его не способны были сбить даже многочисленные тёмные, которых он воспринимал ровно так, как ему позволял его нынешний статус. «Я пришел не к вам, а к вашему повелителю. До тех пор, пока вы не трогаете меня, я не трону вас». — Ваше Величество! — Лео лишь едва склонил голову в знак приветствия, в то время как остальные присутствующие с первой минуты все до единого стояли перед Владом на одном колене, низко склонив головы и держа на вытянутых руках свои обнаженные мечи. Лео же, не обращая ни на кого из них внимания, подошёл совсем близко, сведя на нет всякую дистанцию, и, как ни в чём не бывало, не углубляясь в пояснения, протянул Владу копьё, сопроводив жест такой же прямой просьбой. — Позвольте мне присутствовать от имени Ордена, Господарь. Влад, если и был удивлен внезапным подношением, то виду не подал, молча принял копьё, а Лео ответил едва заметным благосклонным кивком, указав на место за левым своим плечом. При этом лицо его, обращённое к тёмным подданным, оставалось не читаемо. Дракула созвал своих доверенных командиров в небольшой зале, в заброшенном крыле замка, противоположном отреставрированному и отстроенному Ратвеном, где обосновалась Тетра. Трона в помещении не было, как и любых других мест для сидения и посторонних предметов в принципе, зато пол был разной высоты: у западной стены с большим стрельчатым окном было что-то вроде постамента, метра на полтора выше основного уровня пола. Вдоль стен рыжим пламенем полыхали факелы, наполняя воздух душным запахом сгорающего бензина, а огромные, лишенные правильных пропорций тени, что они создавали на полу и стенах, принадлежали только троим из всех присутствующих. Тем, кто стоял на постаменте. Лайя, держась справа позади Влада, честно старалась излишне не любопытничать и процессу того, что её муж на средневековый манер вскользь именовал военным советом, не мешать. Но как бы она ни пыталась сделаться максимально незаметной и отвлечь себя от происходящего пересчитыванием летучих мышей, гроздями весящих под потолком, информация против её воли всё равно стекалась к её органам чувств. Некоторых из присутствующих она уже знала, а потому могла сделать собственный вывод о степени лояльности этих… существ Владу. Те, кто были ночью на смотровой площадке, но не явились сейчас, скорее всего, или мертвы, или предали своего Господина. Как раз об этом Влад и говорил на беглом румынском, когда одна из зависших под потолком гроздей вдруг встрепенулась и пришла в движение. В тот же момент распахнулись двери, на первый взгляд, словно от резкого порыва ветра, но вместо воздушной волны в залу влетел верещащий нетопыриный вихрь. И едва он успел принять телесный облик, как двое поданных Влада в одно мгновение обезоружили вторженца, принудительно поставив его на колени перед Королём с такой силой, что потрескалась каменная кладка пола, и приставили сразу два клинка к его шее. «К её…» — удивлённо исправилась Лайя, когда со своего местоположения смогла увидеть лицо незваной, очевидно, гостьи, моментально узнав в ней Эрджи — невесту действующего мэра и вампиршу, причастную к похищению Лайи в четырёхлетнем возрасте. Только выглядела она сейчас и лицом, и одеждой совсем не как топ-модель с глянцевой обложки и кукла, какой назвал её комиссар Дуган. Её тело было облачено в доспехи, самые настоящие, средневековые, подогнанные по женской фигуре, а далеко в стороне серебрился в проникающем сквозь окно свете луны меч с рогатым козлом и елью на эфесе [1] — гербом венгерского рода Силадьи, как услужливо подсказывала Лайе память её предыдущего воплощения. Эрджи в настоящем. Эржебет Силадьи — жена Яноша Хуньяди в прошлом. В том их общем с Владом прошлом, которое Лале ещё успела застать. — Uram! Hadd beszéljek, uram! Ответу помешало прозвучать приструнившее разом всех взбудораженных рукокрылых, внезапно раздавшееся пронзительное кошачье мяукание. Откуда-то из-за их спин, с постамента прямо навстречу Эрджи и удерживающей её охране спрыгнула невесть откуда взявшаяся и как сюда проникшая чёрная кошка. В тот момент, когда Лайе показалось, что больше в происходящем её уже ничто не удивит, эта кошка, совершенно игнорируя вооруженных, воинственно настроенных тёмных существ, принялась ластиться к нежданной госте и, пытаясь, очевидно, добиться от неё одобрения и ласки, мурчать ей так, как она мурчала спящему Владу. Вот только одобрения или хотя бы чуточку принятия на враз перекосившемся, некогда обаятельном лице Эрджи не было ни намёка. И что-то во всей несуразности и скомканности происходящего, подстёгнутое недавно пережитым кошмарным видением, подсказывало Лайе, что причиной тому были нисколько не мечи, готовые по одному взгляду Влада перерезать горло проявившей своеволие и неуважение вампирше. Переборов оцепенение и всеми силами игнорируя кошку, Эрджи вновь попыталась обратиться к Владу, неосмотрительно двинувшись вперёд в захвате намертво удерживающих её рук, которые тут же оттащили её ещё больше назад. — Господин! Венгерская тёмная корона ваша, мой меч ваш, мой народ и моё воинство готово присягнуть вам на верность, если вы окажете нам великую честь стать вашими поданными! Не имея возможности вмешиваться в происходящее, но припоминая историю и сопоставляя её с собственными воспоминаниями, Лайя подумала, что род Силадьи опоздал с принесением клятвы верности короне Влада лет на пятьсот с лишним. Но всегда ведь лучше поздно, чем никогда, особенно, в складывающейся ныне ситуации, когда у Влада каждый союзник был на счету. Но, очевидно, сам Влад так не считал. По эмоциям, что Лайя от него ощущала, по смертоносной энергетике, что от него исходила разящими волнами, заставляя пламя факелов гаснуть, он был в шаге от того, чтобы разорвать стоявшую перед ним на коленях на части. Это стремление в той или иной степени ощутили все присутствующие. И только кошка, как ни в чем не бывало, продолжала выписывать вокруг Эржебет пируэты, а её мурчание перешло в откровенный жалобный скулёж. Уши Лайи и вовсе слышали безудержный плач, от которого её сердце разрывалось на части. Не в силах больше этого выносить, девушка попыталась хоть что-то для себя прояснить, подступив на шаг ближе к Владу, чьего лица она видеть не могла, потому что он всё время стоял к ней спиной. Опасливо, не вполне уверенная, что в том пограничном состоянии, в котором он пребывал, Влад позволит ей прикосновение, Лайя осторожно, в любой момент готовая отстраниться, положила руку ему на плечо. Она ожидала, что их ауры снова столкнутся, как уже случалось не раз, но Влад неожиданно не только позволил себя коснуться, но и сам благосклонно накрыл ладонью её пальцы, едва заметно погладив. — Свет мой, пожалуйста, забери кошку. Подобного Лайя, конечно же, не ожидала. Но в голосе Влада не было и намёка на властность приказа, он именно просил её, просил так, как мог попросить лишь её одну. И эта, преисполненная доверия просьба, особенно, учитывая окружение, которое Влад совершенно игнорировал, стоила даже риска быть поглощенной очередным мучительным видением. Которое, быть может, наконец-то объяснит ей связь между её мужем, супругой предателя Хуньяди и странной девочкой-кошкой. Взявшись за манерно поданную Владом руку, Лайя спустилась с постамента. Двое тех, что удерживали Эржебет, моментально пригнули головы сильнее прежнего, заставив и вампиршу сделать то же самое. Лео, оперативно оценив опасность, сделал шаг следом за Лайей, но Влад остановил его движением ладони, веля оставаться на месте. Ощущая себя несколько неуверенно в том, что ей приходилось делать при стольких свидетелях, Лайя ступила несколько осторожных шагов в сторону кошки, стараясь начисто игнорировать вооруженных тёмных существ вокруг и то, что она почти ощущала на себе дыхание Эрджи, к коленям которой навязчиво ластилась существо. — Киса… Nu-ți fie frică, bebelus, — Лайя заговорила по-румынски, надеясь так быстрее приманить. — Nu te voi jigni. — Mika, — вдруг позвал Влад, желая, очевидно, ускорить грозящий затянуться процесс. — Du-te la tata. Шокированная внезапным откровением, озвученным явно не в шутку и даже не в переносном смысле, Лайя так и осталась в полуприсяди, с протянутой рукой. А кошка, в последний раз жалобно мяукнув и боднув головой колено Эрджи, продолжающей смотреть на происходящее с таким лицом, будто горло ей давно уже перерезали, прижала уши к голове и метнулась на зов Влада. Совершенно, кажется, забыв о своих коленопреклонных поданных, Влад призывно раскрыл объятия, в которые тут же с разбега прыгнула кошка. Он погладил её, приласкал, позволив прижаться к груди, а затем взглядом подозвал к себе Лайю. Та, конечно же, немедля безропотно пошла навстречу, хотя всё её естество молило об объяснениях. Как только Лайя приблизилась, Влад передал ей успокоившуюся кошку, позволив их рукам на крохотном пушистом тельце соприкасаться чуть дольше положенного, после чего притянул девушку в осторожные объятия и поцеловал в лоб. — Унеси её отсюда, душа моя. Я всё тебе объясню, как смогу, — шепнул Влад ей в самое ухо, а после разомкнул объятия и мягко, но настойчиво отстранил. Затем он обратился взглядом к Эржебет, и в его глазах при этом вспыхнуло такое глубинное, абсолютное презрение, с которым даже на низшую нечисть Влад не смотрел, имея даже к ним — обесчеловеченным полузверям-полулюдям — долю уважения. Силадьи же он оценивал буквально как ничто, несмотря на её человеческий облик и вполне успешную публичную жизнь в современном человеческом обществе. Сдвинувшись с места, возвышающего его над другими, Влад медленным, размеренным шагом стал приближаться к вампирше, и чем ближе он подходил, тем ощутимее был его гнев, способный поражать, кажется, сильнее меча или копья, которое всё это время было намертво зажато в его руке, будто бы являясь её естественным продолжением. Кошка на руках у Лайи в страхе сжалась в комок и ткнулась мордочкой ей в локоть, словно в попытке спрятаться от происходящего. Влад, наверное, каким-то образом это почувствовал, потому что резко остановился и медленно, очевидно, борясь с собой, опустил руку, которой собирался схватить Эрджи за горло. — Пошла с глаз моих долой! — под сводами залы сталью прогремел его преисполненный гнева, повелительный голос. — И больше не смей предо мной появляться без позволения, — резким жестом он велел своим подчинённым её отпустить, и как только это произошло, женская фигура вмиг распалась на тысячу крылатых тварей и вылетела в разбитое ультразвуком окно. Кошка напряглась и вся сжалась, вот-вот готовая прыгнуть следом, но Лайя покрепче сжала на крохотном тельце руки и приласкала между ушами. — Liniște, liniște, bunul meu. Тише, моя хорошая… — Влад, — Лео осторожно, но уверенно вновь подошёл к другу так близко, как не мог себе позволить никто из присутствующих, и, встав с ним плечом к плечу, вполголоса заговорил: — Я… догадываюсь, кто она такая, но, что бы ни было между вами в прошлом, заручиться поддержкой венгерской тёмной знати сейчас лишним не будет. Если ты не примешь их добровольную клятву, они обратятся к тому, кто её с них потребует. Венгерка — потенциально ценный информатор. На данный момент, через нашего мэра, которого она достаточно прочно взяла в оборот, она — звено между нами и миром непосвященных в происходящее людей. — Она осушит вашего мэра, а заодно и всех его служащих, до капли, едва он перестанет быть ей полезен, — сквозь зубы процедил Влад. — Я не желаю её ни видеть, ни слышать, ни даже ощущать поблизости запах её присутствия. Но я не настолько выжил из ума, чтобы отдавать её лояльность врагу, обрекая на тот же навязанный выбор всех тех, кто готов мне служить, — Дракула отшагнул от Нолана, одновременно жестом поднимая одного из стоящих на коленях и подзывая к себе. Достаточно близко для разговора лицом к лицу, но и вполовину не настолько, как минуту назад это себе позволял Лео. — Мане. Выясни всё, что ей известно и проследи за её безопасностью. Приставь охрану, если потребуется. Даю тебе право от моего имени спросить с её подданных, готовы ли они присягнуть мне, и если это так, пусть незамедлительно явится ко мне её доверенный, с печатями обоих домов Силадьи-Хуньяди и короной венгерской. — Благодарю за оказанную великую честь, Господарь, — мужчина почтительно склонил голову. — Будет исполнено. — Ступай, пока в небе над обоими городами луна. И поспеши. Время не ждёт. — Да, Господарь, — тёмный поклонился Владу, затем Лайе, после чего его тело обернулась вихрем из тысяч крыльев, выпорхнувшим в разбитое окно. Прежде чем продолжить с остальными, Влад обернулся к Лайе. Девушке хватило одного взгляда в его лицо, чтобы всё понять. — Мой князь, — она не склонилась, помня, на чём настаивал ранее супруг, но взгляд направила в пол, перед остальными выражая почтение и покорность. После чего, продолжая прижимать к себе кошку, Лайя быстрым шагом направилась к выходу, прочь из залы. Лео собирался последовать за ней, уже шагнув следом, но Влад без слов, одним взглядом велел ему остаться. Зато одна из самых многочисленных гроздей, вереща высокими частотами, сорвалась с потолка и шелестящим облаком проследовала за Лайей через залу, по коридору и дальше. Страшно не было, такой эскорт её уже не смущал, но Бёрнелл всё равно ускорила шаг, сама не понимая, от чего и почему она бежала, не чувствуя под собой ног, оставляя позади лестницу за лестницей, коридор за коридором. Головой девушка сполна осознавала, что другие ждали её присутствия и её внимания, что она была нужна своим людям — Сандре, Илинке, Валентину… Она обязана была убедиться, что её друзья в порядке, но эгоистичные, глубоко личные стремления снова вели её в темноту и одиночество комнатушки без окон, где у неё могло быть чуть больше надежды, что Влад придёт и объяснит ей хоть что-нибудь. «Tata…» Хаотичные, замешанные на ужасе и непонимании, видения Лайи постепенно обретали свой чудовищный смысл, но легче ей от этого не становилось. «У Влада была жена?» «У него была… дочь?» — Тише, тише, маленькая… — спрятавшись во мраке комнаты, Лайя почти отчаянно ласкала кошку у себя на коленях, стараясь абстрагироваться мыслями от той части будоражащей сознание правды, где эта кошка оборачивалась девочкой — ребёнком, которому была уготована страшная, ничем не заслуженная судьба. Была ли Лайя настолько собственницей и пропащей эгоисткой, чтобы всерьёз рассчитывать, будто на протяжении почти шестисот лет Влад сохранял верность лишь ей одной? Конечно, нет! Она любила мужа и желала ему только счастья, даже если счастье это ему суждено было обрести не с ней. Даже если это было не истинное счастье, а лишь попытка забыться с кем-то другим, с кем-то… живым, ходящим в подлунном мире, видимым и осязаемым, а не гниющим в земле. Вот только то, что Лайя вскользь увидела в родных глазах, почувствовала от него в отношении к Эржебет, было подавленной болью и чистейшей, физически ощутимой ненавистью, в которой невозможно было сыскать ни счастья, ни даже забвения. От таких чувств не рождаются дети. Однако… ведь и существо, свернувшееся сейчас клубком на её коленях, по канонам мира живых ребёнком вовсе не являлось. Так же как и человеком. Как и Влад, и Эрджи, а теперь и сама Лайя. Тёмный мир, в котором обитала нежить и нечисть, был населён существами, не вписывающимися в картину обыденности, воистину страшными существами. Но ведь каждое из них не родилось таковым по воле Творца, оно таким стало, по собственной или чьей-то чужой злой или нечаянной воле. Как ни пыталась Лайя прогнать это видение, у неё перед мысленным взором продолжало стоять лицо младенца, постепенно изменяющееся до милого личика юной девушки, а затем и до её изуродованной, освежеванной спины и непропорционально крошечных ступней. Что, если таково неизбежное наказание? За попытку тёмного познать человеческое счастье? За его попытку потягаться со Всевышним в акте творения? За его ошибку, ценой которой, как и при любом притязании подобных масштабов, стала невинная душа? И пусть вся, доступная Лайе на данный момент информация указывала именно на это, верить девушка отказывалась. Не мог он. Не мог Влад. Даже по незнанию. Даже случайно. Не мог. — Почему же ты считаешь Влада папой? — Лайя не смогла удержать за зубами этот терзающий её вопрос, хотя прекрасно понимала, что кошка, по крайней мере, пока она оставалась кошкой, на него не ответит. А даже если бы она прямо сейчас обратилась в девочку, какие у неё могли быть причины отвечать Лайе и вообще с ней говорить? Если она это умела — говорить. «Или, скорее, сам Влад считает тебя своей дочерью? Что открыто признаёт даже перед своими подданными. В отличие от Эржебет, которая за всё время даже взглядом тебя не удостоила». У Лайи отчаянно путались мысли, а сердце рвалось прочь из груди от предположений, одно страшнее другого. Каждый раз, когда она убеждала себя не бояться и думала, что самое страшное, чем мог напугать её темный мир, она уже видела, происходило что-то, что в очередной раз напрочь выбивало её из мнимого равновесия, отвращая ещё сильнее пугающими фактами. Будто на стойкость проверяя. А сколько ещё она, наивная, выдержит? Сколько ещё вознамерится думать, что способна спокойно принять то, что лежало далеко за гранью человечности? С которой она сама всё никак не могла проститься, думая, что сможет. Сохранить её, сберечь свою человеческую сущность в нечеловеческом мире, частью которого она сама же выбрала стать. Кошка, притихшая было, а, может, и вовсе уснувшая на коленях у Бёрнелл, резко встрепенулась, вся подобралась и устремила горящий жёлтый взгляд на дверь, по ту сторону которой высокочастотным хором оживились летучие мыши, возвещая о приходе своего повелителя ещё прежде, чем чуткий слух Лайи смог уловить его мягкую, неслышную поступь. Он шёл медленным, человеческим шагом, от прежней его стремительности, от которой за версту веяло властью и опасной силой, не осталось и следа. Входить он тоже не спешил, давая Лайе возможность пресечь вторжение, если она не хотела и не ждала его появления. Но Лайя не сдвинулась с места и не проронила ни слова протеста или согласия, так что вскоре дверь неспешно приоткрылась, и как только это произошло, юркая кошка вывернулась из удерживающих её рук, рванулась в образовавшуюся щель и тотчас растворилась в темноте, будто её и не было. Влад не стал её останавливать, хотя, несомненно, побег не остался для него незамеченным. Терзаемый сомнениями, мужчина медленно прошёл в комнату, и дверь за ним тихо, будто бы сама собой закрылась. Они снова остались вдвоём, в их маленьком убежище-клетке, которое очень многому из уже между ними прозвучавшего не суждено было покинуть. Голубыми кристаллами во тьме светились его глаза, с чёрными провалами зрачков, затягивающими в мрачные, наполненные ужасами потёмки души. Лайя не могла вынести этого взгляда. Без какого-либо оформленного решения, без чётких намерений она инстинктивно потянулась к нему, но Влад, резко подойдя почти вплотную и встав напротив, совершенно неожиданно опустился перед ней на колени, как недавно безропотно опускались его подданные, и склонил голову, почти роняя её девушке на бедра, как преступник перед палачом — на камень казни. И не осталось в нём ни следа губительной мощи, призывающей стихии, ни власти карать мановением руки, ни даже княжеского достоинства — всё это осталось там, в той зале, перед подданными. А перед Лайей, головой у неё на коленях, лежал бесконечно мучимый и заживо пожираемый виной человек, чью исповедь не выдержал бы ни один священник или святой. — Iartă-mă, dragostea mea. В который раз… как бы ни пыталась Лайя проявить больше отстраненной холодности в своём стремлении добиться истины, она не могла. Просто-напросто была не способна. Слёзы, которым она не давала пролиться, душили её изнутри, вместе с болью за его боль, страхом за его страх и грехом за его грех. Казалось, вне зависимости от степени вины, она просто не способна была его судить. При всей власти, что была дана ей Богом, это всегда было выше её полномочий. — За что? — срывающимся шёпотом спросила девушка, от нужды куда-то деть руки зарывшись пальцами в его волосы. — Умоляю тебя, расскажи всё, как есть. Какое-то время он молчал, затем с тяжелым вздохом чуть приподнял голову и заговорил: — За то, душа моя, что тебе приходится узнавать… мерзкие подробности моей биографии вот так, когда я вынужден уделять своё время и внимание кому угодно другому, кроме тебя. — Но ведь сейчас ты со мной… — Лайя ощупью нашла его руку и переплела их пальцы, соединяя в замок. — Расскажи мне всё, — той рукой, что всё время была зарыта в его волосах, девушка чуть потянула смоляные пряди вверх, пытаясь вынудить его сильнее поднять голову, дать ей возможность видеть его лицо, смотреть в глаза. — Объясни, что всё это значит. Коснувшись кошки, я увидела, я… — Лайе безнадежно не хватало слов и голоса, чтобы говорить. — Это не кошка, — произнёс Влад, сдавшись стараниям Лайи и подняв голову, но взгляд направив вниз, в её колени. Голос его при этом звучал словно со дна могилы. — Это мавка — не упокоенная душа ребёнка, умершего насильственной смертью до крещения. Лайя молчала, медленно и неотвратимо погружаясь в воспоминания об увиденном, которые голос Влада будто бы вытягивал на поверхность из её подсознания, к которому она умышленно закрыла себе доступ. Чтобы не знать. До тех пор, пока Влад сам не решится ей всё рассказать. В очередной раз от тяжёлого вдоха расширилась его грудь, и он заговорил: — Хуньяди убила чума. Я убил всех епископов и бояр, мною же приглашенных на пир по случаю кончины врага. Об этом история не врёт, хотя не всё в ней правда, ведь ни женщин, ни слуг я не тронул. Супруга Хуньяди, пусть и принимала не последнее участие в придворных интригах мужа, через жён настраивая венгерскую знать против моих притязаний на валашский трон, в конце концов, была всего лишь умело примененным инструментом в чужих руках. Ко всему прочему, к моменту, когда дни власти её мужа окончательно были сочтены, она носила под сердцем его ребёнка — кровь и плоть моего умершего врага. А мои люди… точнее сказать, нелюди, из жажды отмщения обращенные мною в вампиров, разорили родовой замок Хуньяди и жестоко перебили всех его обитателей. Когда я понял, что они натворили, не испытывая при этом ни тени сожаления, лишь ещё большую жажду крови и убийства, я сжёг их тем же утром, на руинах замка. Но сделанного было не исправить. Эржебет с новорожденной дочерью я нашёл в подземелье, среди трупов верных её роду воинов, защищавших её и дитя ценой собственных жизней. Но жертва их была напрасной, и жить госпоже Хуньяди оставалось недолго — родовая горячка и пребывание среди обескровленных разлагающихся тел довершало то, на что у меня самого не хватало духа. Младенец умер бы вместе с ней, я это понимал… — погружённый мыслями глубоко в прошлое, Влад ненадолго прервался, давая себе время на осознание того, что ещё никогда прежде он не произносил вслух ни перед одной душой — живой или мёртвой, а Лайе милосердно позволяя воспринять услышанное и остановить его в случае, если она не хотела продолжения. Вот только она смотрела на него глазами, полными слёз, но всё же в безмолвном ожидании, с немой просьбой продолжить. Казалось, будто, опережая нить его исповеди, она уже знала, каким будет конец у этой страшной истории. — Ты её… — она начала без голоса, одними едва шевелящимися губами. Подавленный где-то глубоко в груди всхлип заставил ее едва ощутимо вздрогнуть. — Ты её обратил?