Светлая королева

      «Нет. Нет, остановитесь! Как смеете вы?!» Но чужаки, без зазрения совести топчущие едва ли не святую в понимании местных обитателей землю, не обращали внимание на душераздирающие вопли потревоженных ночных существ и неодобрительно гудящий на ветру вековыми вершинами лес. Эти люди пришли сюда с определенной целью, наконец-то улучив момент, который терпеливо выжидали на протяжении столетий. Однако уйти им суждено было с пустыми руками. Лайя поняла это сразу, как только заповедный кусочек земли с поросшими растительностью надгробьями, на которых давным-давно не читались имена, попал в её поле зрения. Вернее, в поле зрения тех, чьими глазами она обрела возможность видеть. На примятой траве ещё были заметны следы, а в воздухе витал едва уловимый запах чужого присутствия. Из всех могил была вырыта единственная — та самая. Неаккуратный холм влажной земли, насыпанный рядом, даже в темноте, разгоняемой яркими фонариками в руках неизвестных, контрастно выделялся на фоне окружающей зелени. Настроение неизвестных при виде подобной картины мгновенно изменилось, нахальной самоуверенности резко поубавилось, как и желания идти нахрапом без оглядки на последствия. И пусть Лайе оказался совершенно незнаком язык, на котором они быстро и эмоционально переговаривались между собой, общий настрой угадывался без слов. Несколько людей склонились над могилой, посветив фонариками в глубину и после некоторого ее изучения что-то отрывисто сказав друг другу. — Vuoto! — прозвучал во всеуслышание вердикт, и на дно могилы, глухо ударяясь в ночной тишине, полетели комья земли, которые один из неизвестных разочарованно пнул мыском солдатского ботинка. Затем он поставленным приказным тоном прокричал остальным ещё что-то, ищуще скользнув лучом света по другим надгробьям, оставшимся нетронутыми, и достал мобильный. Какое-то время неизвестный мужчина эмоционально переговаривался с кем-то по ту сторону трубки, кричал, ругался и ходил туда-сюда вдоль раскопанной могилы. Лайе не было доступно то, что ему отвечали, но в конце разговора требовательным приказом прозвучала фраза на языке, который Бёрнелл по роду профессии приходилось подучивать время от времени с помощью google-переводчика, — латинском: — Invenire lanceam! Закончив разговор, неизвестный жестом подозвал к себе одного из своих, по-видимому, подчиненных, вместе они отошли в сторону от остальной группы и заговорили между собой вполголоса. На румынском, который Лайя на уровне подсознательной памяти о прошлой жизни знала, как родной. — Времени прошло буквально впритык. Кто мог успеть побывать здесь до нас?! Ты видел, чтобы что-нибудь происходило на территории? Кто-то выезжал? Приезжал? — В этом замке полно слуг, они каждый день приезжают и уезжают. — Это мог сделать кто-то из них? — Исключено. То есть… крайне маловероятно. Из проходного обслуживающего персонала никто знать не знал о расположении могил и, уж тем более, усыпальницы. А из тех… «отмеченных милостью», посвященных, кто мог знать, на осквернение никто бы не осмелился под страхом мучительной смерти. — Мы все здесь рискуем, — неизвестный развёл руки в стороны, словно пытаясь объять необъятные просторы чужих земель, но затем резко вернул внимание своему оппоненту и по-панибратски ткнул его пальцем в грудь. — И особенно ты, Антон. Но мне глубоко безразличны мотивы твоего поступка. Вернуть утраченное — наш долг, и только поэтому я и мои люди здесь, — мужчина покачал головой и поднял взгляд к усыпанному звёздами ночному небу, будто на нем были написаны какие-то откровения или подсказки. — Я всё понимаю, старику Палеоло́гу довелось наблюдать крах собственной империи из первого ряда. Но ведь это же не повод отдавать величайшую святыню Христианства в руки кого попало! Да ему, наверняка, сейчас на том свете неймётся от осознания, кем оказался этот «кто попало». Немыслимо! — А что, если император знал? Он отдал реликвию в руки того, кого уже тогда весь Восток и вся Европа знали как Колосажателя. Маловероятно, что это простое совпадение. В противном случае, зачем было в дальнейшем ещё сорок лет фальсифицировать её наличие в Константинополе? — Просто имей это в виду, тебе заплатили не за познания в истории, Антон. Не слишком впечатляющие, надо признать, ведь фальсифицировал не Константин, как и никто из выживших ромеев. Это сделал сын и престолонаследник Мехмеда — Баязид, которому срочно потребовалось чем-то задобрить Ватикан в 1492-м году. Со щедрого султанского плеча он подарил папе Иннокентию VIII фальшивку, выдав её за оригинал, который и поныне хранится в соборе Святого Петра для привлечения паствы. Но только все давно знают, что это копия, а погоня за подлинником не прекращается вот уже долгие века. И сегодня, когда, наконец, выпал шанс восстановить справедливость, я нахожу могилы великого и ужасного Колосажателя оперативно разграбленными, а ты говоришь мне, что не знаешь, кто мог это сделать? Сколько Дракула тебе платил, а? Может, мы ошиблись с суммой, и ты, всё ещё верный Господину, заманил нас в ловушку? — Я проработал в этом месте смотрителем и гидом для туристов долгие годы, пока в один прекрасный день легендарный упырь не решил поменять склеп на замок. А затем его цирк уродов и вовсе чуть меня не прикончил! — Ах вот оно что! Интересно, а чего ты ожидал от служения тёмному? Просфору с вином и молитву за здравие? Едва озвучив свой насмешливый вопрос, неизвестный вдруг выхватил из набедренной кобуры пистолет и, пока Лайя в ужасе предполагала худшее, он направил его не на Антона, а, резко развернувшись, выстрелил словно бы в саму Лайю. И без того встревоженные окрестности огласил душераздирающий вой подстреленной волчицы, подкравшейся опасно близко к человеку. Бёрнелл же резко очнулась, задыхаясь от скребущего внутренности, усилием сдерживаемого крика. Чтобы обнаружить себя в погруженной во мрак давно отгоревшей свечи комнатке без окон, за тысячи километров и океан от Румынии, Холодного леса и оскверненного чужим присутствием места, которое девушка считала своим домом. Эхо боли умирающего в мучениях существа, на короткое время ставшего ей вместилищем, туманило рассудок. Сердце бешено колотилось, её всю трясло, но Лайя стойко пыталась держаться и не шуметь слишком сильно. Она ощупывающими движениями отыскала рядом возлюбленного и крепко сжала его руку. В первые мгновения, едва только её голова окончательно прояснилась от видений, Лайя хотела кричать, звать его, трясти в попытке добудиться, чтобы немедленно рассказать об увиденном, но как только шок немного отпустил, девушка осознала, что толку от её паники едва ли будет. Даже если Влад проснётся, обо всём узнает и поверит, что это всё не бредни сновидений, что он — ослабленный и уязвимый для солнца, сможет сделать отсюда? Кроме как рвать и метать от бессилия защитить уже попранное, уже кем-то найденное и похищенное в неизвестном направлении? Ослабив хватку на мужской руке, Лайя принялась её тихонько поглаживать в попытке найти для себя успокоение. Её дыхание и сердцебиение постепенно выравнивались, мысли медленно, но верно упорядочивались во что-то более-менее конкретное. Девушка помнила весь диалог на румынском, от первого до последнего слова, но вот что неизвестный прокричал в трубку на латыни? Лайя пыталась выудить из памяти упорно ускользающее словосочетание, и пока она пыталась напрягать разум, в сердце её бушевало настоящее сражение. Между необходимостью идти, бежать в поисках ответов и не менее жизненно важной потребностью остаться здесь, рядом с Владом и стеречь его сон. Если то состояние, в котором он пребывал, вообще можно было назвать сном. По большей части, именно эта неопределенность мешала Лайе немедленно уйти. Вдруг ему понадобится ориентир во тьме? Вдруг что-то случится, а её не окажется рядом в нужный момент? С другой стороны, «что-то», крайне значительное, как подсказывало Лайе её, до сих пор ни разу не подведшее чутье, уже произошло. На девушку в одночасье обрушилась ещё одна бесконечность тревожных вопросов, требующих незамедлительных ответов. Иначе, если и сейчас она заглушит в себе потребность знать, то окончательно погрязнет в непонимании, и тогда толку от неё не будет решительно никакого и все ее стремление помочь пойдёт прахом. Но что если… она будет нужна ему здесь? Для Лайи во все времена не существовало пытки худшей, чем неопределённость в ожидании. Друзей из похода, возлюбленного с поля сражения или из разведки, вестей о том, как прошли важные для всего княжества переговоры… Ожидание сводило её с ума! Оно же предельно обостряло все её чувства, её восприятие окружающей действительности, в том числе память и способность анализировать хранящуюся в ней информацию. «Invenire… — сказал тот неизвестный мужчина: — Invenire lanceam!» «Invenire» — глагол, означает «находить», «отыскивать», — сидя в кромешной темноте, Лайя сжимала виски подушечками пальцев, пытаясь выудить из закромов лингвистической памяти значение второго слова в словосочетании. «Lanceam», «Lance»… — девушка старалась выстроить в голове ассоциации с обстоятельствами, при которых ей могло ранее встречаться это слово. Может быть, в названиях картин или их описаниях, которые в определенный период в искусстве часто давали на латинском языке. GREGOR. BAXI VNG: NOB: Такая надпись была на одной из подлинников картин, представленных в замке-музее Амбрас, в Инсбруке, где Лайе довелось побывать ещё студенткой. Полотно неизвестного автора изображало мужчину, дворянина, как гласила надпись, пронзённого копьём через глазницу. [1] «Точно! Копьё! «Lance» по-латыни — это копьё! Стало быть, неизвестный человек требовал отыскать копьё. Но что за оно? И почему оно предположительно должно было находиться в могиле?» Вопросов было слишком много, и Бёрнелл испытывала острую необходимость кому-то их задать, иначе она просто не найдёт себе места. Скатившись с матраса на пол, девушка поднялась на ноги и бесшумно переместилась к давно уже потухшей свече. Лайя зажгла спичку из коробка, приготовленного Сандрой, но в дрожащем пламени от её горения обнаружила, что воск сильно оплавился, а фитиль полностью прогорел. Других свечей в их припасах не было, так что Лайе ничего не оставалось, кроме как практиковать свои новые обострённые чувства, помогающие ей ориентироваться в абсолютной темноте. — Я люблю тебя, — шепнула девушка одними губами, но этого оказалось достаточно, чтобы звуковая волна ее голоса моментально преобразила погруженную во мрак комнату. Влад лежал на спине совершенно неподвижно, его голова была отвёрнута в сторону двери, так что Лайя со своего местоположения не могла рассмотреть его лица. На первый взгляд всё выглядело спокойно, как если бы он просто спал, вот только в этом «сне» по его напряженным мышцам пробегала едва заметная дрожь, напоминая о том, что он сейчас вовсе не спал. Он бодрствовал, только в другом мире, слишком далеко от маленькой, условно безопасной комнатушки. Его сердце по эту сторону бытия не билось, зато на полу и на матрасе, на уровне, где находились его руки, отчётливо виднелись следы когтей, периодически пытающихся процарапать камень и вытянуть пружины из матраса. Морально сейчас для Лайи это был тяжелый выбор, но чем дольше она терзалась сомнениями, тем сильнее понимала, что сделать его ей всё равно придётся. Подсознательно девушка уже его сделала в тот момент, когда решила не будить Влада и поднялась на ноги. В свёртке, который подготовил для неё Ноэ, так же как и у Влада, оказался собран полный образ, начиная от нижнего белья, заканчивая обувью. Простое чёрное платье из плотной ткани, приталенное по фигуре, целомудренно не слишком короткое и без декора, если не считать небольшой металлической (окажись это золото, Лайя, пожалуй, уже даже не удивится) броши, скрепляющей декольте на запа̀х, — того самого «зеркала Венеры с рожками» [2] в обрамлении ангельских крыльев. «С крыльями, пожалуй, ты немного не угадал…» — с теплотой и в то же время не перестающей терзать сердце щемящей болью подумала Лайя, коснувшись скромного, но, в лучших традициях Ноэ, наполненного символизмом украшения. Взгляд её тут же сам собой упал на другое, в суете брошенное без внимания прямо на дно распотрошенной сумки, не менее символичное и до недавнего времени столь же прекрасное — колье с камнем Балаура. Лайя нагнулась, чтобы коснуться испорченной вещи, взяла её в руку и вдруг с удивлением осознала, что колье не было порвано или повреждено как-либо иначе, оно выглядело абсолютно целым, в точности таким, каким принесла ей его Сандра. Хотя Лайе запомнилось совершенно иное: чувство удушья, с которым многочисленные, затейливо переплетенные кожаные ремешки впивались в кожу, почти ее прорезая, было еще слишком свежо, как и воспоминания момента, когда Мириам удалось сорвать колье и в последующем использовать его для лечения собственных ран. А теперь оно снова оказалось целым. Значило ли это, что Ноэ каким-то образом успел его восстановить? Сидя на корточках перед сумкой, Лайя уронила лицо на ладони, улыбаясь, как какая-нибудь душевнобольная, в то время как внутри неё накипала злость. Бессмысленная по сути своей, но слишком долго копимая и подавляемая, чтобы легко от неё избавиться. Сколько ещё таких вот посмертных подарков, завуалированных намёков и подсказок от Ноэ ей доведётся найти? Насколько далеко он всё продумал и подготовил для неё… для них? Втайне от Влада и Тетры он организовал ритуал воскрешения, зачем-то куда-то отослал Сандру, умудрился сотворить для них одежду и даже восстановил испорченное колье! Неужели он настолько самозабвенно оказался увлечен делом, что в итоге не сберёг ни капли сил для собственного спасения? Зачем понадобилось тратиться на всякие мелочи, чтобы в итоге ослабнуть настолько, чтобы позволить себя ранить, что неизбежно повлекло за собой худшую смерть из возможных. Которую Лайя и врагу бы не пожелала. При всем этом, она вряд ли когда-нибудь узнает истинную причину, почему Ноэ так поступил. Ей оставалось только молча принимать, будучи бесконечно благодарной и обязанной тёмному существу… человеку, которого, по сути, она едва знала. Бёрнелл застегнула колье на шее, оставив камень сзади, прикрытым волосами, всунула ноги в простые грубые ботинки на плоском ходу, совершенно не удивившись тому, что они идеально подошли, но всё же ощутив некий диссонанс и легкое недоумение от того, что это были именно ботинки, а не изящные туфли. Но давно пора было понять, что у Ноэ на всё находилось рациональное обоснование, и обоснование выбору обуви Лайя нашла буквально через несколько метров после того, как, осторожно поцеловав спящего Влада в висок, покинула их скромное убежище. Помимо того, что на пути везде невооруженным взглядом угадывались следы разрушений той или иной степени критичности, по которым только в армейских ботинках и передвигаться, так ещё и эхо в бесконечных пустых коридорах звучало такое, что, окажись Лайя на каблуках, её было бы слышно за километр. Учитывая её нынешнюю сомнительную репутацию в глазах большей части собравшихся, девушка не хотела бы никому из них сообщать о своём появлении заранее. Ведь на вопросы, заданные в лоб, всегда сложнее солгать или чего-то недоговорить, чем выдать отшлифованный, подготовленный заранее текст. Она не знала замка и в то же время складывалось впечатление, будто за прошедшую ночь она успела изучить его весь до последнего кирпичика, двери и прохода в стене, соединяющих различные части гигантского архитектурного сооружения между собой сетью явных и потайных ходов, позволяющих значительно сокращать блуждание по многочисленным коридорам и этажам. Но Лайе помогало вовсе не это неожиданно обретенное знание, даже не навыки ориентации, возведенные в абсолют эхолокацией, а то, что сейчас она, казалось, тратила на перемещение в пространстве намного меньше времени, хотя вроде бы на бег не переходила, просто, доверившись интуиции, шла туда, где стороннее присутствие ощущалось сильнее всего, где сквозь стены и перекрытия билось скопление сердец и наперебой друг друга звучали голоса, спокойно говорящие или о чём-то эмоционально спорящие. Шаг у Лайи был мягкий и совершенно бесшумный. Сердце её билось размеренно и тихо. Звуковых помех ничто не создавало, так что она могла свободно расслышать то, о чём говорили люди, находившиеся далеко за пределами ее прямой видимости. При желании и должной концентрации она даже способна была определить принадлежность голосов. — Энни, мы выполнили свой родительский долг, мы сделали всё, что могли, чтобы максимально отсрочить неизбежное. Но теперь она переродилась в существо, чей срок существования многократно превышает в сумме возраст всех в этом зале. «Отец?!» Сердце у Лайи мгновенно сбилось с отлаженного ритма. — Она всё ещё наша дочь! Она выглядит, как… наша дочь, — голос мамы звучал тихим шепотом, словно она боялась быть услышанной, при том, что не могла не понимать — в кругу членов Ордена это неизбежно. — Она ею была. Но больше нет. Она отныне другая, Энни, пойми. Она изменилась гораздо сильнее, чем это подразумевает даже природа четырёхвидных. Мы оба видели… её трансформацию. Это больше не наша девочка. — Мама, папа, ну все, хватит перешептываться, думая, что я слепая и глухая. Где Лайя? «Милли…» — Нет, вы не обязаны! — другой голос, гораздо громче и мощнее прочих, враз перекрыл собой все остальные, резко выделив среди остальных имевший место быть диалог, сделав его главенствующим для слуха Лайи. Ответную реплику она пропустила, пытаясь унять эмоции, а дальше снова заговорил знакомый голос, на который слух Бёрнелл настраивался сам собой, как и на знакомый ритм сердцебиения. — Но вы можете хоть однажды попытаться быть действительно благородными существами, чьи обличия носите, а не редкостными козлами? Немало удивленная и тоном, и смыслом сказанного, Лайя насторожилась и вся напряглась от опасения за то, что могло последовать за подобной, открыто переходящей на личности тирадой. Но звуков нападения и неизбежной яростной борьбы не последовало. — Ты можешь использовать подобный тон среди своих, в Прайде, но дерзить нам или требовать от нас делать то, что взбрело тебе в голову, мальчишка, у тебя нет права! — Не суди по себе, приказывать через чужую голову только ты горазд, Алан, я же рассчитывал на сугубо конструктивный диалог между нами. И не пеняй мне возрастом, иначе мне придётся тебе напомнить о твоих решениях, не больно-то отличающихся вековой орлиной мудростью. — Если вас интересует стороннее мнение…— в разговор вмешался третий голос, говорящий с едва уловимым акцентом. — Я пока не заметил от тебя, Нолан, ни доли конструктивизма и, что намного более предпочтительно сейчас, объективизма в отношении сложившейся ситуации. — А я не скрываю, что необъективен, более того, я никогда таковым не стану. У вас, конечно, сейчас же найдётся в рукаве целый список тому причин, ни одна из которых не является для вас достаточной. Хотите, я вас удивлю, добавив к ним ещё одну? — Так ли удивишь? — с долей насмешки произнёс голос с акцентом. Наверняка, Лука — глава Тельцов, чьего современного имени Лайя не знала, так как они не были друг другу представлены. — Мы бы не тратили на этот разговор время, если бы хоть один из вас, хоть однажды, в прошлом или настоящем, подумал в этом направлении. — Что ж, попробуй, — в голосе не звучало одобрения или интереса, скорее, это было молчаливое смирение, продиктованное вынужденной необходимостью выслушать. — Вы спрашивали меня шесть сот лет назад. Почему? Почему я остался на его стороне, даже когда узнал про Орден и свою в нём роль, даже когда она меня не выбрала, даже когда она умерла, предпочтя его мне. Так вот теперь, когда общий враг и век технологий собрал нас всех в одном месте, я могу ответить вам обоим сразу. В присутствии людей, преданных нашим коронам. Лайя, по собственной воле, хотя и неумышленно опустившаяся до такого неблагодарного дела, как подслушивание, замерла в ожидании, даже дышать забыв. Это был именно тот вопрос, который сама она никогда бы не осмелилась задать Лео, вопрос, на который всегда существовал риск получить в ответ лучший вариант правды, именуемый ложью во спасение. Дружбы, любви, дорогих душе и сердцу воспоминаний, чего угодно, что Лео точно не стал бы спасать перед кем-то другим, поэтому кому-то другому он не солжёт. Поэтому Лайя услышит правду такой, какой она была… У девушки ёкнуло сердце. Захотелось немедленно перестать слушать, но она не могла, к голосу Лео её слух был слишком чувствителен. — Потому что тогда я знал то, чего не знал и уже никогда не получит возможности узнать никто из вас. Я знал Влада III Басараба, в будущем Цепеша, Дракулу и носителя силы Дракона, когда он был ещё человеком, не мыслящим о себе таких слов. Ему было четырнадцать, когда мы впервые познакомились. Я рос с ним плечом к плечу и меч к мечу. Со мной он оттачивал мастерство боя. Я видел его в тот день, когда ему сообщили, что его семья погибла страшной смертью по вине предательства родных людей. Я видел, как его родной брат со временем предпочел врага узам крови. Я видел, как в этом человеке, упрямо носящем крест вопреки турецким розгам, медленно и неотвратимо, как гниющая рана, неизбежно приводящая к смерти, зрело единственное доступное ему решение — продать свою душу тьме, всего себя отдать с потрохами, только бы защитить свой народ и свою семью. Но люди не поняли, не приняли и обессмыслили его жертву. Они предали его, молясь богу во спасение от турок. Я видел его и тогда. Я видел, как этот человек лишился самого драгоценного, что имел, той, что держала его на плаву, раз от раза не давая сгинуть, — дважды! Я смотрел ему в глаза, как смотрю сейчас вам, и знаете, что я видел в них, кроме тьмы, что его пожирала? Человека! Каждый чертов раз, когда судьба, не без помощи со стороны кующих её людей, всаживала ему копьё под ребро, чтобы он наконец-то сдох и выпустил зверя творить месть, я видел человека в нём, добровольно связавшего себя с тьмой, чтобы вступить с ней в вечную борьбу. И до тех пор, пока я буду продолжать, — пауза. — Видеть, — пауза. — Человека, — Лео чеканил слова, будто каждое из них было ножом, который он метал точно в цель — в тех, кому он непосредственно это говорил. — Я не выберу ничью сторону, кроме его! Даже если это будет означать отдать ему Лайю. Даже если ей придётся… стать для этого кем-то другим, не вписывающимся в ваши канонизированные образы. Они не могут друг без друга, а Орден и вовсе ничто без них. Чем быстрее вы примете эту данность, тем меньше пострадает действительно невинных от реального врага. «Отдать Лайю?!» — среди всего откровения, которое Бёрнелл точно не ожидала услышать в том содержании, в котором оно было со всей присущей Нолану пылкостью озвучено, сильнее всего её задела именно эта неосторожная формулировка. Да что это, в конце концов, такое?! Она что, багаж? Или ценный приз за участие в каком-нибудь турнире?! Расстояние, до сих пор отделяющее девушку от непосредственного места действия, сошло на нет само собой, больше не было ни причин, ни желания скрывать своё присутствие или оттягивать своё появление перед остальными. Постояв ещё немного у закрытых дверей, давая себе время справиться с эмоциями, Лайя подняла взгляд кверху и в полутёмном углу, между стеной и потолком, куда не доставал по-прежнему яркий дневной свет, увидела повисших на стене вниз головами летучих мышей — небольшую стайку, всего восемь особей, но все исключительно белые, с характерно красными для альбиносов глазами. Они следовали за ней, как приклеенные, будто были частью её, её дополнительными глазами и сверхчуткими ушами. Хотя бы одна из них обязательно нашла бы лазейку, как пробраться за девушкой внутрь, поэтому Лайя решила легализовать проникновение, избавив себя от незавидной участи оказаться в центре внимания дважды подряд. Приманив одно существо к себе на руку, Лайя пересадила его себе на плечо, на котором расправленные перепончатые крылья моментально выделились контрастным светлым пятном, и распахнула двойные запертые двери. Тяжелые, под руками Лайи они открылись хоть и легко, но по траектории движения издали соответствующий звук трения о неровный каменный пол, что моментально приковало к вошедшей взгляды абсолютно всех собравшихся. А следом же и к её спине, точнее, куда-то назад, за её плечи, и лица всех моментально обрели хищную настороженность, не направленную на непосредственный источник, но Лайей безошибочно прочтенную. — Хозяин замка вас своим присутствием не потревожит, можете быть спокойны. Я одна, — отрубила девушка, сходу обозначая своё отношение к подобному вниманию. — Сестрёнка! — не видя, кажется, ничего и никого на своём пути, к ней бросилась Милли, игнорируя попытку родителей её остановить. Прямо на глазах у всех присутствующих она с разбега накинулась на Лайю с объятиями, спугнув летучую мышь, которая издала ультразвуковой вопль, моментально взвилась с отведенного ей безопасного места и заметалась в косых солнечных лучах под потолком. — Ну, наконец-то! Я знала, я знала… Я говорила им, что ты жива, — сбивчиво, повторяясь, тараторила Милли, повиснув у Лайи на шее. — Я чувствовала, я… — у девушки внезапно и весьма для неё нехарактерно на половине фразы закончились слова, и дальше она просто продолжила повисать на Лайе, топчась на цыпочках, чтобы сравнять всё ещё существующую разницу между ними в росте. Старшая Бёрнелл обнимала младшую, очень стараясь не подмечать настороженную реакцию окружения, вызванную не иначе как опасением, что Лайя вот-вот вопьётся родной сестре в горло. Ладно остальные, но… родители! Неужели… а в прочем, даже если на лицах у них и не было написано прямого подтверждения, сердца выдавали их подсознательный страх. — Я жива благодаря тебе, малышка, — Лайя постаралась сказать это так, чтобы услышать её смогла только Милли, хотя стоило учитывать, что вокруг было полным-полно ушей поострее. — Лео, ты обещал позаботиться, чтобы Милли увезли подальше отсюда, — стараясь не смотреть на родителей, Бёрнелл обратила вопросительный взгляд на Нолана. — Мало, что «малышка», так сразу ещё и «увезли подальше»! — возмутилась Милли и даже пихнула Лайю в грудь, отстранившись, но и секунды не прошло, как она вновь повисла у старшей на предплечье. — Я не чемодан! И я прямо сказала нашему Симбе, что никуда не поеду, пока тебя не увижу. Пусть рычал бы на меня сколько угодно. Лео, на которого Лайя до сих пор смотрела с укоризной, а теперь ещё и с немым вопросом: «Ты что, перевоплощался перед Милли?» виновато стушевался и, не оборачиваясь, скосил глаза в ту сторону, где стояли их с Милли родители, будто этот намёк всё объяснял. Хотела Лайя того или нет, а ей пришлось посмотреть туда же, тем более, именно к родителям Милли её и вела. — Я же вам говорила с самого начала, что она жива! — не имея под этим ничего предосудительного, кроме прямой констатации факта, счастливо объявила Милли. — А вы: «Умерла-умерла»… — Умерла, значит? — Лайя резко остановилась, не позволяя больше себя вести. Она смотрела в глаза отцу и в упор не видела в них прежней теплоты. — Милли, извини, мне нужно с Лео поговорить, — скороговоркой бросила Лайя и высвободила руку из цепкой хватки сестры, должно быть, слишком резко, но менять что-то было поздно. Девушка развернулась в обратном направлении и чуть не опрометью кинулась к единственному, наверное, другу среди всех присутствующих. — Поговорить с Лео? — её догнал разочарованный возглас Милли. Лайя обернулась на ходу. — А с семьёй… со мной ты… поговорить не хочешь? Моя лучшая подруга выпускает клыки и рычит диким зверем в ответ на опасность, Лео превращается в реального Аслана из Нарнии, у тебя огромные крылья летучей мыши выросли, а Ноэ вообще демоном оказался! И никто не собирается ничего мне объяснять? — Милли раздосадовано всплеснула руками, громко хлопнув себя по ногам. — Даже ты? — на её лице появилось отчаянное выражение, будто она вот-вот расплачется. «Мне бы самой кто-нибудь что-нибудь объяснил… — со щемящим чувством в груди подумала Лайя, теперь расстроенная ещё сильнее от того, что вот так подводила сестру, вынужденная буквально бросить её на произвол, притом, что никто, абсолютно никто, похоже, не собирался помогать ей выкручиваться из этой западни. — Мама, да что с тобой, в конце концов! Детям сейчас ни разу не весело, самое время вмешаться». Но Лайя даже укоризненный взгляд в соответствующем направлении не послала. Потому что от этого стало бы только хуже. Родные люди скрывали от Лайи правду столько лет! Каковы шансы, что теперь они обмолвятся с Милли хоть словом, хотя она собственными глазами успела увидеть достаточно. Лайя вернулась к Милли, взяла её за руку, и они вместе подошли к Лео. Там девушка приобняла расстроенную сестру за плечи, склонилась ближе к её уху и прошептала: — Сестрёнка, я клянусь, что расскажу тебе всё, как есть. Но только не сейчас, — предвидя возмущение, Лайя заглянула сестре в глаза с молчаливой просьбой о доверии, попытавшись взглядом передать часть своих переживаний и страхов, каждый миг неустанно терзающих её изнутри. — У меня, правда, сейчас нет возможности, Милли, — конечно, всё это звучало, как простая отговорка, и Лайе было искренне стыдно за неё, но иного варианта она просто не видела. — Прости… Но лицо Милли вдруг просветлело, она снова кинулась Лайе на шею и крепко обняла. — Я буду ждать, сколько потребуется, сестрёнка, — шепнула Милли Лайе в самое ухо, а затем добавила ещё тише, словно исподволь проверяя возможности её слуха. — Только не слишком долго. Простым смертным свойственно стареть, — она широко улыбнулась, разжимая объятия, вытянулась по струнке и как солдат, сдающий караул, повернулась к Лео. — О, великий повелитель Нарнии, слушаю и повинуюсь! Куда вы там намеревались меня отправить? Через платяной шкаф придется добираться? Или через океаническую волну? — Милли, ты невыносима, — Лео закатил глаза и изобразил рукой у собственной шеи жест, напоминающий удушение. Затем он перевёл взгляд на Лайю, параллельно коснувшись гарнитуры в ухе. — Генри, это Лео, приём. «Ваша Светлость!» — отозвался наушник спустя буквально мгновение. Под хихиканье Милли Лео прорычал сквозь зубы что-то непечатное, а вслух раздраженно произнес: — И ты туда же, Брут! Вы все сговорились, что ли?! Ладно, вопрос пиетета мы ещё обсудим. Генри, будь добр, подгони какую-нибудь более-менее ходовую машину к западному выходу рядом с большим залом. Нужно забрать Милли Бёрнелл и отвезти её, — Нолан скользнул взглядом поочередно по лицам обеих сестер, но так и не дождавшись от них подсказки, озвучил единственный, приемлемый с его точки зрения вариант, — ко мне домой. Кэти нужна компания, иначе она на месте точно не усидит. И возьмешь с собой ещё ребят. В городе пора охрану сменить. «Принято, Ва…» — раздался сухой щелчок обрыва связи, и Лео нетерпеливо постучал по умолкнувшему девайсу пальцем. — Ясно-понятно, ультразвук снова забивает рабочие частоты коммуникаторов, — он прокомментировал вслух, после чего кивнул Милли. — Идём, сдам тебя на поруки надёжному конвоиру. — Можно было обозначить это как-то менее унизительно, — насупилась Милли. — Но я поняла, про вселенную профессора Льюиса больше шутить не стану, — она вдруг остановилась и, отклонившись в сторону, заглянула через Лайю назад. — Мам, пап, а вы разве не… идёте? Немедленного ответа не последовало, и тогда, переборов себя, Лайя в очередной раз первой пошла навстречу. В конце концов, речь шла о безопасности близких ей людей, какими бы отстраненными и чужими они ни хотели казаться, старательно соблюдая дистанцию. Девушка обернулась и посмотрела на маму. — Мам, поезжай, пожалуйста, с Милли. Неизвестно ещё, как всё обернётся. В любом случае, девочкам нужен кто-то из взрослых рядом, — Лайя с трудом сглотнула и перевела взгляд на отца. — Пап, тебя уехать не прошу, знаю ведь, что не уедешь, но ваша безопасность важна для меня. Просто… — Лайя прикусила себя за губу, стараясь замаскировать дрожь. — Просто знайте это. Порывисто отвернувшись, Лайя поспешила скрыть повлажневшие глаза. Все-таки холодность близких людей, особенно, настолько резкая и, казалось бы, без малейшего поданного повода, причиняла боль, и совершенно не подготовленная к подобным переменам девушка пока не знала, как с этой болью справляться. — Энни, она права. Ты должна уехать. — А как же ты? Стоя вплотную друг к другу, они переговаривались шёпотом, на фоне из не умолкающих шепотов других, а также посторонних звуков самого разного происхождения, но Лайя слышала только два голоса, будто в помещении стояла гробовая тишина, а ее родители — от неё в одном шаге. — Я обязан оберегать наш род, ты же знаешь, как всё устроено. Я приносил клятву защищать… Основательницу. «Основательницу… Основательницу?! Папа, я же твоя родная дочь! И я тебя сейчас слышу…» Лео подошёл к ней и, едва взглянув в лицо, без единого лишнего слова обнял за плечи и повёл прочь. — Милли, не отставай, — крикнул он, не оборачиваясь. Генри уже ждал их снаружи, подпирая машину. Едва завидев, он отвесил быстрый, больше похожий на замедленный кивок головой, поклон Лео, следом аналогичный — Лайе, которая оказалась слишком подавлена, чтобы хоть как-то отреагировать на подобный жест в свой адрес. Милли ещё раз обняла её на прощание, Лайя машинально вернула сестре такие же быстрые, отчасти скомканные объятия, после чего младшая воскликнула: «Чур, я спереди!» — и запрыгнула на переднее пассажирское. — Эй, клиенты ездят сзади! — строго встретил инициативу Генри. — Таково правило. Давай, пересаживайся. А Лайя в это время стояла в каком-то метре от родной матери, и это неуместное, обоих тяготившее прощание для девушки было сродни худшей пытке. Внезапно мама подступила к ней на шаг и подняла руку, но не для объятий, как поняла Лайя уже мгновение спустя, а для того чтобы ткнуть пальцем в её грудь, указывая то ли на брошь с символом рода, то ли на колье Балаура, то ли на что-то, менее материальное, и сказать: — Это, — её палец упёрся сильнее, — нужно не только ему. Это нужно людям, которые верят в неугасающую мощь четырех живущих, это нужно человечеству, которому четверо живущих должны указывать путь к Свету. Не будь эгоисткой, Лайя, не уподобляйся ему, — с этими словами Энни отпрянула, открыв дверцу заднего пассажирского, и договорила срывающимся от эмоций шёпотом, уже сев в машину. — Даже если он сделал всё для того, чтобы тебя себе уподобить. «Как ты можешь судить, ничего о нём… о нас не зная?» — Лайя задохнулась от обиды и негодования, но Генри уже завёл двигатель, и машина, буксуя по размытой земле, тронулась с места. — Лайя… — Лео тихо её позвал, напоминая о своём присутствии рядом. — Почему они все так ополчились против него? — спросила Лайя, откровенно недоумевая. — То, что произошло со мной, было сделано даже без его ведома. — Им не нужен повод, чтобы ненавидеть тьму, посягающую на свет, а именно это они видят между Владом и тобой. Они боятся его силы, а зная, что ты способна сделать его ещё сильнее, боятся вдвойне. Затуманенным взором Лайя смотрела на лучи солнца, озаряющие земную поверхность под гораздо большим углом, чем в полдень, на длинные, долговязые тени, медленно тянущиеся на запад. Она не знала точного времени, но чувствовала какими-то странными, вновь обретенными внутренними часами, что уже вечерело. А значит, солнце скоро зайдёт, и тьма, вместе со всеми, кто в ней обитал, вновь вылезет наружу. Уже не по приказу, а следуя собственным инстинктам и внутренним часам. — Лео! — опомнилась Лайя, безнадежно и непозволительно отвлечённая и отвлёкшаяся, порывисто обернувшись к другу. — Я видела замок во сне. Румынский замок. Там кто-то совсем недавно побывал и, возможно, находится там до сих пор. Они намеревались вскрыть могилы. Лале и гробницу Влада, наверное… Этого я не видела, но чувствую, что и там они побывали. — Они… что сделали? — лицо Лео резко вытянулось от крайней степени удивления, брови взлетели вверх над горящими зелеными глазами. Судя по единственному уточняющему вопросу, удивило его вовсе не то, каким образом Лайя смогла, не покидая Лэствилла, в подробностях узнать о том, что происходило от неё за тысячи километров на другом континенте. Его удивил и насторожил сам факт проникновения в замок, а следом же разозлило ключевое известие — осквернение могил. — Что они искали? — пропустив, опять же, выяснение, откуда у Лайи вообще могли быть все эти сведения, Лео перешёл сразу к уточняющим вопросам. — Их главарь сказал кому-то по телефону: «Invenire lanceam!» — Найдите копьё! — они с Лайей перевели синхронно, в один голос. — Ты что-то об этом знаешь? — с надеждой спросила девушка, хотя уже из того, с какой скоростью Лео перевёл иноязычную фразу, следовало, что знал и понимал он явно побольше Лайи, а судя по тому, каким настороженным и озадаченным в один момент стало его лицо, как неуловимо напряглось все тело, понимание это ничего хорошего не сулило. — Они нашли его? — вопрос, который собирался задать сам Лео, если бы его не опередили. Лидер Орлов стоял от них метрах в десяти, Телец тоже был неподалеку, хотя и не в поле прямой видимости. — О каком копье речь? — требовательно ответила Лайя вопросом на вопрос. — Почему его искали в могиле моего предыдущего воплощения? — Они его нашли?! — требовательный голос Аквила звенел от напряжения, казалось, ещё немного, и сорвется на орлиный крик. — Нет, кто-то побывал там до них и забрал искомое. Могила Лале была свежевскопана. Лео подступил к Лайе почти вплотную, положил руки ей на плечи и, заглянув в глаза, снова стал задавать наводящие вопросы. — Эти люди, что вторглись на территорию замка. Как они выглядели? Ты смогла их рассмотреть? Опасаясь окончательно потеряться в происходящем, Лайя решила довериться вопросам Лео, пусть те и расходились с её собственными. — Похожи на военных, тёмно-синяя форма, черные береты, без отличительных знаков. Вооружены. На лице Лео только и успело бегущей строкой промелькнуть удивление последовательно озвученным деталям, как за него снова ответили: — Папская жандармерия, — даже сквозь усилившийся акцент в тоне говорившего угадывалось пренебрежительное ругательство. — Вот, кому в этой жизни точно неймётся! Только Дракон отлип от своего злата, как вороньё уже слетелось! — Кто-нибудь объяснит мне, о каком копье речь?! — от нетерпения Лайя повысила голос, который тут же влился в незримую звуковую сеть и, подхваченный порывом ветра, унёсся вдаль мощной волной. Но вот, он будто на что-то наткнулся, что-то, его без остатка поглотившее, и сознание Лайи моментально взорвалось видением событий, значительно отдаленных от неё расстоянием. — Лайя? Лайя, что такое? — взволнованный голос друга, который держал её и тряс за плечи, звучал для девушки лишь далеким затихающим эхо, его стремительно глушили звуки погони, завывающая сирена патрульных машин и близость выживших нечистых, которые шныряли в тени по кустистым придорожным зарослям, выжидая момент, когда добыча окажется достаточно к ним близка. — Лайя?! — Лео снова потряс её за плечи в надежде получить объяснение. — Там… — через силу заставляя губы размыкаться, проговорила Лайя, абстрактно указав рукой направление, откуда доносились звуки. — Там… Сандра и… другие люди, я… чувствую их. «Ai grijă! In spate! » — вскричал знакомый голос, а дальше зазвенела сталь и раздались уже бессловесные вскрики борьбы. Внутри у Лайи от этих вскриков, неотвратимо вливающихся в общее звуковое поле и вибрирующих во всём её теле, будто все внутренности вступали в резонанс, переворачивались, менялись, неотвратимо преображая её тело. Оно словно распадалось на тысячи мелких невесомых фрагментов, оборачивалось неустанно бьющими крыльями летучих мышей, чтобы собраться воедино вновь, но уже в другом месте, там, куда влекли её звуки погони и борьбы. Лео вынужден был лишь беспомощно наблюдать, как тело подруги прямо в его руках, в лучах солнца, ничуть не мешающих процессу, обернулось стаей белых нетопырей и, нестерпимо вереща, взмыло в небо.