Спасу тебя от одиночества

Когда Федор ходил в своем неизменном пальто, Гоголь в мороз предпочитал носить кофты, аргументируя это тем, что до школы ему идти пять минут и он физически не успевает замёрзнуть. Но они подолгу могли гулять. Они могли гулять перед школой с час и после от двух, а все это время Коля грелся одной худи. Это было ещё тогда, когда Федор даже не задумывался о чужих чувствах в свой адрес. Ему было просто... Просто интересно гулять с Гоголем. Порой он прокручивал эту мысль у себя в голове, но всегда она звучала чужеродно. Федору всегда было скучно с другими. До жути глупые, никчемные и предсказуемые — ими было бы легко управлять, будь они хоть на какую-то долю ценны, но Федор жил слишком скучно для таких глобальных манипуляций. Да и смысла в этом никакого не было: на что ему сдалось это стадо? Гоголь вызвал противоречивые чувства. С одной стороны, Достоевский его понимал, с другой — одновременно с этим не мог эмпатично прощупать, отталкиваясь в анализе и предсказании поведения объективной логикой. Впрочем, она не вязалась с Колей, поэтому Федор примерялся мыслить схожим образом. А Коля довольно переменчивая натура. Он мог бросаться из крайности в крайность и всегда отшучивался. Федор за все время успел запомнить тридцать два анекдота, но предпочитал считать их количество без повторов. Тут Гоголь удивлял: он настолько часто предлагал их рассказать, что во многих моментах они казались неуместными. В чужую душу Федор не лез. Николая с первого взгляда можно принять за жалкого человека, однако у него есть собственные идеалы и убеждения, спорить с ним крайне интересно: именно тогда начинаешь понимать, на что этот человек готов на самом деле. Зачастую, прогулки из различных дискуссий и состояли, пока Гоголь не решил начать узнавать все любимое и не любимое. Тогда это переросло в «ты мне, а я — тебе». Ирония заключалась в том, что у Федора нет любимого цвета, животного или жанра кино, которые Николай так хотел узнать. В лучшем варианте — предпочтение, которое легко может смениться в зависимости от настроения или ситуации. — Да ты как крыса! Федор, до этого рассматривающий осенний пейзаж, обернулся к Гоголю, сидящему вместе с ним на одной лавке. Достоевский склонил голову, ожидая объяснений, потому что сам не понял, почему оскорбление прозвучало так восхищенно. — А, ну, — до Николая доходит, — ты же такой изворотливый! У меня была какая-то трёхцветная крыса, никогда не давалась в руки и была очень ловкой. Да... Он упёрся руками в холодное дерево и заболтал ногами. Достоевский задумчиво переводит взгляд на худые кисти. — Яблоки люблю. Красные. И черничное варенье. Ещё пью черный чай. — С сахаром? — оживляется Коля. — Без. Но иногда хочется очень сладкого. — Я всегда сладкий пью. Даже с печеньем. А конфеты не ем. Давай попьем чай? Федор не отказывается от печенья. Может не взять его, однако не вернёт обратно, если получит, и чаще всего недолгий отдых от домашних дел затягивается. — Я могу дать тебе пальто. У Гоголя яркий румянец, красный нос и заалевшие руки. Федор знает, что он замёрз, однако не понимает, почему Николай предпочитает переводить тему. — А зачем оно мне? — Тогда мы можем гулять дальше. У блондина округляются глаза: так ли важно было осознание того, что Федор не прочь был с ним проводить время, а не по пассивности своей оставаться, слушать и вяло отвечать? Но, пожалуй. Что мешало продолжить прогулку после чая? Да ничего. Это было бы даже лучше, а слова Федора — опрометчивы, ведь дома Гоголь согрелся бы быстрее. С другой стороны, это то, что называют развитием отношений. Федор не знает, так уж ли ему без разницы, считай Коля себя проходным человеком или хорошим знакомым, ведь и тут отличий всего немного. Но Николай нравился Федору. Зачем же бросать общение, если оно интересно? — Тебе будет холодно, — возражает блондин. На что Достоевский парирует: — Поэтому ты отдашь мне кофту. Гоголь беззвучно тянет «о», и как-то резво снимает ее с себя, к этому времени Федор едва ли справляется с половиной, но через десяток секунд протягивает свой элемент гардероба Коле. Тот случайно касается пальцами его руки, и словно жжет льдом, а Федя считал, что это его кисти всегда холодные. Одеваться теплее надо. И быстрее: он без своего с четверть минуты и грозит сам замёрзнуть, поэтому надевает прохладную худи. Что примечательно, она достаточно плотная, однако против ветра полностью не защищает. Однако у него ещё водолазка под ней, а у не менее опрометчивого Гоголя — вовсе футболка. Остаётся только прокачать головой. Федор же не настолько бездушен, чтобы игнорировать это. Руки у блондина и правда жутко холодные, и Федор думает о том, что у того в любом случае замёрзли и ноги. И в лучшем случае нужно вернуться и отогреться, а не продолжить мёрзнуть. — У тебя одеколон приятный, — он утыкается носом в ворот пальто, смотря за сплетением ладоней и пальцев. Гоголь на него засматривается, но Федор это объясняет тем, что Коля смотрит, как бы сам Достоевский не замёрз по его вине, однако он вполне морозостоек и меньше подвержен риску простудить горло или заболеть. Брюнет игнорирует комплимент вкуса, прямо спрашивая: — У тебя дом в какой стороне? — Справа от главного входа через две дороги. На перекрестке у пекарни. — Удобно, — отмечает Федор, — что ты берешь там кроме печенья? Сам он жил на краю города, почти в какой-то глуши. Там и продуктовые магазины не везде встречишь, а где-то комплексы домов и вовсе огорожены участком леса. И только условные пол километра встречаешь магазин и рядом какую-то деревню. Поэтому закупаться продуктами приходилось по дороге домой. — Рулеты, штрудели... Обычные булки. Есть с повидлом яблочным. Зайдём? Парень неопределенно пожимает плечами, растирая потеплевшие конечности: — Не везде нахожу нормальные слоенки. Он не скажет, что не ест их, потому что они неудобно крошатся, однако другого предлога загнать этого ребенка в теплое помещение не было. Они ещё с дюжину минут сидят на ровном месте, прежде чем Гоголь поведет его. Но в пекарне тепло. Федор донимает Гоголя вопросами о предпочтениях во вкусе, что лучше брать, то или иное с одинаковой начинкой и какая вообще разница; лишний раз стоит, обдумывая что-то, и только когда минутная стрелка часов пройдет шестую деления, уходят с небольшим пакетом, который несёт Достоевский, несмотря на то, что за это время Гоголь успел согреться. Хотя после обморожения может докучать фантомный холод, и возвращаться на улицу брюнет признавал глупым решением. — Мы договаривались на чай. — ...Да? — Да. Со временем единичный случай превратился в традицию. Они гуляли, заходили в «На уютный обед» и шли в пятьдесят восьмую квартиру восьмого дома этой улицы, и могли по полтора часа просто пить чай, есть булки и разговаривать ни о чем. Теперь же Николай был более раскованным. Холодный он лез к Федору: садился рядом или вовсе к нему на колени, обнимался, утыкаясь лицом куда-то в шею. Пить чай в таком положении всегда крайне неудобно и проблематично, Коля не мог не ерзать, не двигать локтями и не мог определиться, сутулиться ему или выпрямляться, чтобы класть подбородок на макушку или на плечо. Федора все устраивало. В гостях было хорошо. Лучше, чем у себя дома.