Спасу тебя от одиночества

— Не мог бы ты отстать от меня? Мешаешь. Наверное, стоило смириться с тем, что в свободные от учебы время Гоголь липнул к нему как банный лист. Это было вовсе не впервые, несмотря на то, что Достоевский заранее отталкивал от себя большую потенциальную часть знакомых своим прохладным отношением. От кого-то более настойчивого приходилось избавляться уже грубыми словами, но даже они не действовали на такую персону, как Николай. Да и уже слишком поздно было для этого. — Ну Федя, — блондин ноет, вцепившись ему в рукав, и названному приходится оборвать свое письмо. Не хотелось портить тетрадь и свои старания. И на что он надеялся, садясь за уроки, зная, что Коля не может усидеть и часа на ровном месте? — Я не нанимался тебя развлекать, — брюнет откладывает черную гелевую ручку в сторону, отодвигается на стуле и прямо смотрит на Гоголя. В прошлый раз тот не постеснялся обслюнявить ухо и облизать его. Но на Достоевского такое не действовало: ирония заключалась в том, что парень сдавался всегда под конец, видя осознание никчемности попыток привлечь внимание. Они же ведь всегда были вместе: в школе, на улице, дома — разве этого было мало? Так ведь и устать можно. С прежним запалом Коля садится к нему на колени, обхватывает туловище руками и выдыхает в лицо: — Ты такой вредный, потому что снова не ел. И сразу за домашку сел. Пахнет какой-то жвачкой. Ягоды? — Я не хочу есть, — Федор кладет руку на ляжку, прижимающуюся к нему, второй ладонью же гладит поясницу. Это началось примерно месяца три назад. Если смотреть с самого начала, то и вовсе больше года: с первого их знакомства в начале десятого класса, когда дети из прежних классов перераспределились по новым с более четкими направленностями. — Рад наконец лично познакомиться с тобой! — незнакомый звонкий голос появился словно из ниоткуда, ведь у школы было совсем пустынно, так как до линейки оставалось ещё куча времени и не пришли даже первоклассники, чего уж говорить о раздолбаях-ровесниках, которые не всегда успевали подойти ко второму уроку. Федор обернулся и сходу определил некую противоречивость человека. Как и голос, его обладатель был ярким. Приятным на взгляд, с мягкими чертами лица, со светлой копной волос и голубыми глазами. Куда светлее серого неба над головой, однако парень носил безразмерное худи непонятного бурого оттенка, черные джинсы, кеды и портфель, создавая непослушный образ наперекор своей внешности, которую можно назвать ангельской. Федор почти очарован. На параллели у них выдалось немало артистичных натур, но даже среди них выделяли некоего Гоголя с длинной косой, которую Достоевский не видел и краем глаза, несмотря на то, что от полезных знакомств не отказывался и знал много полезных людей с других классов, но про этого всегда только слышал. Но не интересовался: на слуху этот человек прослыл безбашенным, активным и заводилой различных компаний — с такими Федор общаться не хотел. Однако он все равно достаточно вежлив, чтобы нейтрально поздороваться с человеком и спросить, чего он хочет. Таково уж воспитание. Федор же, в свою очередь, далеко не тот, кто мог привлечь внимание к себе. Он был тем самым отличником, который всегда находился «в теме», не избегал контактов, но и не поддерживал их без острой необходимости. В большинстве случаев он даже не появлялся на классных мероприятиях, чтобы незаметно с них уходить, и чем он привлек на свое горе такого человека — та ещё тайна. — А ты, полагаю, Гоголь. Николай шутливо кланяется с улыбкой, — все это время она висела у него на лице, и сдается Федору, что никогда не сползает, — подтверждая догадку, и с любопытством спрашивает: — Что же ты делаешь тут так рано, Федя? Блондина не смущает ледяной колючий взгляд, и Федор сразу понимает, что Гоголь из тех людей, которые понятия не имеют о личном пространстве, влезут и заберут любую понравившуюся вещь, посчитав, что так и надо. Неприятно. — Маршрутка позже не ездит. — А я рядом живу. Но сколько бы я так не гулял, все не мог тебя поймать. ... Теперь Федор знал, что на протяжении какого-то периода времени его пытались не просто выцепить из толпы, его поджидали до нее, и до этого момента зная, что Достоевский приходит сюда очень рано. Да, он приходил рано и какое-то время торчал здесь, пока не додумался проводить свое время на площадках рядом. Периодически его находили одноклассники и с ними он возвращался обратно к зданию, если времени на повтор материала или прочтение какой-нибудь книги заканчивалось. Со временем он все больше предпочитал приходить один, хотя шутки про ранние приходы Достоевского из актуальных стали достопримечательностью. Естественно, о своем времяпровождении он не расскажет. — Не люблю компании. Федор может быть собой доволен своей прямой и одновременно аккуратной грубостью, фирменной: после таких намеков надоедливые собеседники тушевались и сами отходили. — Но любишь гулять, — Николай возвращающе поднимает палец вверх, словно это дополнение что-то меняло. ...По крайней мере, Гоголь не страдал отсутствием сообразительности. Но не сложно понять, чем занят столь времени Федор, находясь не в школе, но рядом с ней. И он уже знает, к чему клонит этот шут. Раз они оба гуляют — то почему бы и не погулять вместе, верно? Поэтому брюнет шагнет наперед. — Я не намерен гулять с кем-то. Да и, к тому же, он не любитель проводить время на улице, каким его приняли. В случае Феди, это было самое оптимальное решение проблемы, и по выходным он едва ли куда-то выходит, вечно занятый своими делами и подготовкой. Хотя тогда было начало сентября. И дни стали менее нагруженные, что даже оказалось совсем непривычным. Федор свыкся с мыслью, что всегда занят задачами и теоретическим материалом, а в последнее время только листал ленту в соцсетях и читал книги. Уже думал устраиваться на работу, но первое число наступило раньше, да и в деньгах острой необходимости не было. Но и такая упертость не смутила Гоголя. Лишь едва склонил голову в бок, продолжая рассматривать парня перед собой в черном пальто. — Ты мрачный, — выносит вердикт Николай, — тебе не хватает общения. Я спасу тебя от одиночества, Федя. Достоевский успевает только скептично поднять бровь; его хватают за руку, и, благо, не отрывают с корнем, а то его так дёрнуло, что отделаться можно было не только испугом. Парень машинально перебирает ногами, ведомый человеком, который, оказывается, выше его. — Куда ты меня тащишь? — Федор кисло и недовольно смотрит на затылок сверстника, а он оборачивается с задорным блеском в глазах и заводной улыбкой. Федор в ту сторону толком не ходил. Был пару раз для ознакомления местности, но далеко не шел; судя же по запалу блондина, они вернутся сюда с обратной стороны. Боже, за что? — Подальше от этой клетки, — сразу же ему отвечают. — Скажи, как ты только можешь себя в ней комфортно чувствовать? Мгновение Достоевский даже не знает, что сказать. Должно быть, Гоголь спрашивал, как ему вышло соединить обязанность обучения и такую высокую успеваемость, — единственное, за что его все знали, — но разве сложно это для дисциплинированного человека? Смотря на Гоголя... Впрочем, Достоевский не предвзят. Считаясь одаренным, он не лишался понимания трудностей многих аспектов получения образования. Прежде всего, он сам через них прошел. Федор... Не хочет о себе. Он не позволит услышать свои высказывания, улавливая незримый подвох. Поэтому он повернет стрелу в противоположную сторону от себя. — Почему ты так считаешь? — В ней нельзя чувствовать себя свободным даже при желании в ней находиться. В то утро Федор узнал Гоголя как человека со специфичным, но не лишенным своей логики, взглядом на мир. Достоевский не разделял его, однако осознал за собой, что Николая слушать довольно интересно. В то утро он не пришел на линейку, подоспев только ко второй половине классного часа. Довольно проблематично узнать номер своего класса без источников информации, однако ему услужливо подсказал новый знакомый, прежде чем подняться к своему на третьем этаже. Это был первый звоночек. Позже и вовсе выяснилось, что Николай интересовался им больше, чем тот, кто только слышал о Достоевском, однако многого узнать все равно не мог: Федор не принимал заявки от незнакомцев в друзья с закрытым профилем и в дальнейшем не спешил рассказывать о себе, что, впрочем, не мешало что-то спрашивать у учителей. Федор слышал, что с ним хотят познакомиться, но чтобы настолько? Но Гоголь оказался не настолько одержим, как можно было вообразить в своем кошмаре. Он часто делился услышанными от всех высказываниями о неком гении-Достоевском с общеобразовательного, который перешёл в гуманитарный, хотя без проблем решает задачки с физико-математического. Коля, к слову, с химико-биологического, и Федору иногда приходится объяснять многие вопросы из параграфов. — Это не значит, что не надо, — Гоголь заглядывает к Достоевскому в глаза — почти запрещённый прием, потому что Федор очень любил их. — А ты сам ел? — Я печенье к чаю принес. С тобой хотел. Гоголь очень сообразительный. И печенье Федя любил. — Пошли.