Иначе

      Стоя у величественной статуи Барбатоса, Кэйа думает, что всё происходящее с ним – нечестно, несправедливо. Что-то очень тянет в области дыхательной клетки, но он решает не заострять на этом внимания – думать не хочется. Ничего не хочется.        Мондштадт укрылся ночным покровом ещё пару часов назад, когда Альберих лакомился заслуженной выпивкой в «Доле Ангелов». Пятница, всё-таки, завтра нет дел, а значит, можно отдохнуть. Послушать разговоры искателей приключений, возможно, извлечь из них что-то интересное, а то и ценное – сегодня самому состоять в беседах не очень-то и хотелось. Но наблюдая за отточенными движениями бармена, который как обычно был во всём своём превосходстве, Кэйа задал себе вопрос – зачем он приходит сюда? Каждый раз, будто это стало какой-то привычкой, каким-то обязательным пунктом времяпровождения своего досуга. Приходить, садиться на излюбленное место – стульчик левее от среднего – сверлить взглядом кружку с вином, подкалывать мастера Дилюка, порой беседовать с Розарией. Всё чаще он приходил с целью отведать «Полуденную смерть», всё реже работал по давней, проверенной схеме, вытаскивая лакомый кусочек информации с уст охмелевших негодяев.        Но сегодняшняя попытка завязать разговор с Дилюком обернулась против него. Таверна обильно пустела, что было странно – последний рабочий день всё-таки. А когда в заведении осталась лишь пара пьянющих граждан, Кэйа спросил как дела у владельца винокурни. Ответа, как и ожидалось – не последовало, Дилюк лишь отставил натёртый стакан в сторону, и сухо выпалил «мы закрываемся», после чего ретировался через задний выход. И что-то было в его мимолётном взгляде, чего капитан кавалерии раньше не видел – отрешённое, неизвестное, болезненное.       А потом Альберих обнаружил себя поднимающегося вверх по ступенькам, судя по всему, направляясь в собор. Собственно, одной из немногих причин была Розария, что часто задерживалась там до поздна, не смотря на то, что ненавидит оставаться на работе больше чем требуется. Кэйа не знал, почему, но и вдаваться в подробности не спешил – и Розария это ценила. Их взаимоотношения трудно было назвать дружескими, единственное что их связывало – неясно откуда взявшееся взаимопонимание, но этого вполне хватало.       Кэйа не знает, как долго ошивался у статуи Архонта. На душе было как-то мерзко, неприятно, чувство не отпускало, и тогда он понял – впадать в печаль, будучи пьяным, это самое ужасное, что с ним могло случиться. Вернее, это происходило на постоянной основе, просто мужчина игнорировал это, или забывался под гнётом работы.        Что плохого было в его вопросе, что заставило Дилюка закрыть таверну раньше времени? Будто подобный интерес был чем-то отличающимся того, что молвил Альберих ранее? Тогда капитан кавалерии неожиданно для себя осознал, что все его попытки завязать разговор, в основном, состояли из поддразниваний или неуместных комментариев. Он никогда не спрашивал, как поживает Рагнвиндр.       Его окликает Розария, ехидно замечая то, что от него прёт алкоголем за километр. Кэйа в ответ бессознательно ухмыляется и думает, что было бы неплохо напоить Дилюка.

***

      Суббота выдаётся не такой уж и беззаботной, какой её себе представлял капитан кавалерии. С утра пораньше ему пришло поручение от Джинн – зачистить территорию рядом с Вольфендомом, обуславливая это тем, что никто не справится с пиро магом бездны лучше, чем Кэйа.       На выполнение поручения он выходит ближе к вечеру, предварительно отоспавшись как следует. По пути в назначенное место, почему-то в голову лезет вчерашняя встреча с Розарией, а следом и ранее случившиеся события. Альберих ощущает, как привычная ухмылка сползает с лица, а сам он углубляется в раздумья. Благо рядом нет никого, кто бы поинтересовался о чём так рьяно рассуждает синеволосый.        И Кэйа печалится. Чувствует, как на плечи всем грузом падает вселенская боль, которая не настигла его вчера по милости Розарии. Даже дышать, по ощущениям, становится труднее, мысли связываются в запутанный клубок, а сам Альберих хочет вернуться домой, спрятаться, или вовсе напиться до безобразия, просто чтобы его ничего не волновало. Охота отбросить вязкое чувство вины и стыда, не думать, или исчезнуть с лица Тейвата вовсе.        Дилюк – такой недоступный, хмурый, чужой – совсем не тот, каким Кэйа его помнит. Нет, неправильно. Дилюка больше нет, существует только владелец винокурни, уважаемый господин Рагнвиндр. Тогда почему так кошмарно сложно?       Капитан кавалерии останавливается, прислушиваясь. Где-то недалеко звучит задорный смех, шаги, даже больше напоминающие бег. Сквозь кусты и столбы деревьев он замечает весёлых Рэйзора и Беннета. Неуспевает Кэйа мысленно улыбнуться, как на него накатывает очередная волна воспоминаний.        – Я принесу больше хвороста! – уверенно заявляет Беннет, неся в руках большую кучу сухих веток, как вдруг оступается и падает, из-за чего удивлённо охает.       – Больно? – хрипло процеживает мальчик-волчонок, встревожено глядя на друга неудачника.       – Нет-нет, всё хорошо! – неловко отвечает, собираясь встать, но Рэйзор опережает его и помогает подняться, оставив свою кучку хвороста где-то позади.       Неужели они с Дилюком когда-то вели себя также беззаботно?

***

      Кэйа уверен, что всё могло быть иначе. Жизнь сложилась бы по-другому, если бы он не совершил ошибку когда-то в прошлом. Возможно, сейчас, сидя на лавке у собора, он не чувствовал бы себя так паскудно. Заслужил.       Сестра церкви, конечно же, заметила это. Она не любила наблюдать за печальными людьми, поскольку они вызывали у Розарии раздражение, но Кэйа был другим. Она всегда видела, как он старается держаться, но играть роль беззаботного весельчака выматывало, и происходило то, что происходит сейчас – поникший взгляд, поджатые губы, тихий, бесстрастный тон. Только перед ней он может явиться таким.       Они молчали. И не было это молчание тягостным или неприятным, нет, – скорее расслабляющим и спокойным. Каждый думал о своём. Поднялся ветер.       – Что он сказал сегодня? – Розария недовольно поморщилась, туша сигарету о лавку.        Альберих не отвечает, лишь нервно усмехается уголком губ.        Тогда сестра ловит себя на мысли, что Кэйа далеко не такой уж и молодой. И это её не радует. Достаёт пачку сигарет, пересчитывает, по случайности вытягивает две, мимолётно глядит на раздосадованного капитана кавалерии. Выглядит так, словно вот-вот скончается от вселенской печали, потому бездумно протягивает одну сигарету, наблюдая за его реакцией. Синеволосый колеблется.       – Иногда это помогает мне расслабиться, когда я нервничаю. – поясняет, не отводя взгляда.       Возможно, Розарии неведомо уныние из-за близкого человека, зато она прекрасно знает, что такое боль. Кэйа берёт сигарету, дожидается когда сестра вручит ему зажигалку. Первая затяжка идёт трудно – он никогда в своей жизни не курил, вторая не лучше, но Альберих старательно сдерживает кашель.