Кому суждено сгореть

Пробуждение наступает за мгновение до крика. Вэнь Кэсин смотрит перед собой невидящими глазами еще какое-то время, потому что перед глазами — белая пелена от боли. Надо сделать несколько вдохов, обычно хватает трех. Тогда жгучие тиски отпустят и можно моргнуть. Можно дышать глубже. На стене — солнечные пятна по форме окна. Кривые, не симметричные. Шторы открыты неровно. На обоях маленькое пятно. Надо стереть или закрасить. Слышно шум за пределами спальни. Вэнь Кэсин четко обдумывает каждую деталь. Заземляется. Спазм в груди ослабевает. Он медленно вдыхает, считает до десяти, так же медленно выдыхает. Можно пошевелить пальцами. В груди жжется меньше. Можно перевернуться на спину. Матрас прогибается, кровать едва слышно скрипит. — Син-Син, ты проснулся? — привычный голос звучит со стороны кухни. — Можешь поваляться, завтрак еще не готов. Голос заставляет боль спуститься ниже, от сердца, по ребрам, в живот, скрутиться тугим узлом. Это уже можно терпеть. Вэнь Кэсин не помнит, когда это началось. Знает только, что каждую ночь словно бы умирает. А каждое утро боится разбудить тех, кто рядом, звериным криком боли. Физически он здоров. Он прошел всех возможных врачей. У него здоровы легкие, желудок, кишечник и сердце. Точно нет рака. Он даже заказывал генетическую расшифровку ДНК. Он абсолютно физически здоров. Здоровей его еще поискать. Но утром все равно приходится собирать себя по кускам. Улыбаться, чтобы никого не пугать гримасой боли. Работать, заниматься обычными домашними делами. Не выть в углу от разрывающей тоски. От сковывающего ледяного одиночества. Он не один, нет. Он любит и любим, но… — Сян-Сян звонила, — снова звучит с кухни. — Обещала быть минут через сорок. — Одна? — вопрос получается хриплый, но для утра сойдет. — Я не спросил, — смешливо звучит в ответ. Сестра наверняка притащится со своим воздыхателем. Он ужасен. Мямля и неуч, но ему можно простить это хотя бы за то, как он смотрит на а-Сян. Как на единственный свет в своей жизни. Остальное можно пережить. Интересно, а он сам тоже так смотрит? Было бы неловко. С другой стороны, он уверен в своих чувствах, а как это выглядит со стороны, не так уж и важно. Вэнь Кэсин заставляет себя подняться, несмотря на предательскую слабость в ногах. Это проходит, стоит дойти до ванной. Отражение смотрит на него пустыми стеклянными глазами. Это тоже пройдет, сейчас, совсем немного. На кухне светло и шумно, шипит сковородка, кипит чайник, звенят тарелки. Вэнь Кэсина мутит от запаха еды, но он улыбается. — Пахнет просто сногсшибательно, — он целует подставленную щеку и плечо. — Я знаю, — звучит самодовольный ответ Дэмина . — Помочь? — Расставь тарелки. От а-Сян всегда много шума. Она болтает, смеется, размахивает руками, цепляет посуду и едва не роняет стакан на пол. Цао Вэйнин со вселенским спокойствием ловит падающую салфетку, подхватывает стакан и смотрит влюбленными глазами. Это и бесит, и умиляет. Вэнь Кэсин криво улыбается на очередное возмущение, что их мать опять не пустила ее в операционную, потому что она еще не доросла. Конечно, доросла, она же на последнем курсе. Он сам открестился от практической медицины, не оправдал надежд и ушел в вирусологию. Скандала, правда, не было, но матушка все еще иногда дулась. — Мне пора, — он поднимается с места, кладет посуду в мойку, клюет быстрым благодарным поцелуем и сжимает плечо. – Спасибо, а-Мин. — Я провожу, — вскакивает с места а-Сян. У самой двери она все-таки задает вопрос, который горит в ее глазах всё утро. — Гэ, ты опять не пьешь таблетки? Он бы мог сказать правду: они не помогают. Ничего не помогает. Иногда ему хочется в психушку. Возможно, там смогут помочь. Это даже не психосоматика. Он проверял. — Забыл купить. Сегодня исправлюсь. Она хмурится, становится такой невероятно милой. Колючий клубок внутри смягчается. Совсем чуть-чуть. — Надо было сказать, я бы принесла. — У меня самая заботливая сестра, — смеется он и целует ее в лоб. Она фыркает. Смерть. Каждое его утро — маленькая жгучая смерть. Он не может объяснить, но он знает, каково это — умирать. В леденящем одиночестве. Потеряв всё. Потеряв причину дышать и просто быть. Когда жизнь — не его, чужая, — утекает сквозь пальцы. Но лучше бы собственная. Потому что без той, второй жизни, ничего не имеет смысла, начала и сути. Весь мир перестает существовать, когда он остается один. Когда кричит от отчаяния. Это слишком больно. Это невыносимо. Это надо прекратить… Это знание прорастает в нем постепенно, по капле сливается в озеро, в море, в целый океан, заполняет его до краев. Он бы с радостью отказался от него, но не знает как. Не умеет. Не может. Ему скоро тридцать, каких-то два года. Вэнь Кэсин не знает, как ему жить с этой болью. Людям вокруг нет до него дела. Они спешат, у них свои проблемы. Работа, учеба. Отвергнутые чувства. Платежи по ипотеке. Он вливается в человеческий поток. До метро всего ничего, но он забыл дома наушники, и мир душит его, вторгается в личное пространство обилием звуков. Кто-то толкает его в плечо. Вэнь Кэсин вскидывает голову. — Так я красивый? — Ты совершенство. — Прошу прощения, — произносит мужчина. Почему ты не спросишь, кто ты для меня? Чжицзи. Шум города отступает на задний план. Мир не важен. Главное - найти родственную душу. Вэнь Кэсин сбивается с шага. Я просто чувствую, как хорошо видеть солнце и человека, которого я могу звать по имени. Воздух становится густым, вязким, как болотная вода, чтобы вдохнуть, требуется приложить усилие. Я думал, что я остался один, но теперь нашёл тебя. Вэнь Кэсин поворачивается. Спина мужчины стремительно удаляется. Твои лопатки подобны крыльям бабочки. Вэнь Кэсин делает шаг.