Ахимса

В общежитии нам не дали разойтись по комнатам. Собрав детишек, — и меня в том числе, хотя «детишка» из меня, признаемся, так себе, — в фойе, Менделеева выдала задание: круглое нести, квадратное катить… то есть, сидеть и думать насчёт возможной постановки. Мы ни в коем случае не должны были ударить в грязь лицом, вот что сказала нам Жозефина. Почему? Это уже тайна; я-то знала, что в автобусе она успела позвонить американским кураторам и крепко с ними поругаться на тему, у кого яйца больше… то есть, у кого ученики круче и креативнее. Как давно я начала работать за чужие амбиции, скажите мне на милость? — Вам, в отличие от ваших американских друзей, — женщина кивнула в сторону диванчика в другой части фойе, — повезло. У вас есть и месье Ляиф, который может создать музыкальную композицию, и мадмуазель Дюпэн-Чэн, которая, насколько я знаю, отличается в стихосложении и написании песен. Я аж подавилась от такого описания. Кто стихи складывает, я?! А, да. Я. По крайней мере, окружающие так думают. Твою ж мать! Адриан, похлопавший меня по спинке, выглядел слишком довольным. Маленький жук-красавчик! Вот ему весело, а я страдаю! То есть, буду страдать! — У вас есть три часа до ужина, чтобы выбрать первоначальную тему и хотя бы набросать примерно, что вы хотите, — сказала женщина. — Расходиться запрещено. Я понятно выразилась? Дети были воодушевлены предстоящей вакханалией; одни мы с Хлоей кисло протянули «да-а-а», потому что ясно было, к кому относится этот вопрос. Ну ещё, возможно, к Натану, однако Куртцберг обладал прекрасной способностью теряться среди других людей и не отсвечивать лишний раз. Идеальная маскировка. Вспыхнули обсуждения насчёт будущей постановки, в которых я не участвовала. В фойе была хорошая кофемашинка, — моя любовь; я теперь знаю, что я хочу от напарника на день рождения; секундочку, он же восемнадцатого будет, как мы из Америки потащим мою будущую прелесть и годовой запас зёрен… — к которой я ушла, чтобы не слышать возбуждённого перешёптывания подростков. Всё равно слышала, конечно. Жужжание во время перемалывания зёрен успокаивало, наводило на приятные мысли, но сквозь него всё равно проклёвывались отдельные предложения: — Давайте что-нибудь про любовь! — Роуз. — Надо про Америку. — Алья. — Я сейчас слышала, что они хотят про Францию что-то сделать, так что нам определённо нужны американские мотивы. — Наверное, тема свободы нужна… — Милен. — Ну, Америка же с этим ассоциируется… — И про любовь! — снова Роуз. — Любовь голова всему! Джулека согласно промычала. Подошедшей Хлое я, не глядя, пихнула в руки стакан с латте. Тот вышел для меня слишком молочным: задумавшись, я по привычке приготовила кофе «а-ля Буржуа», потому что чёрт знает сколько раз делала это в комнате блондинки. Да, у неё в спальне появилась кофемашина. Буржуа у нас буржуйка, может себе и ананасы с рябчиками позволить, и вот такие излишества. — Не обожгись, — буркнула я, пихнув в чужой стакан трубочку и начиная перемалывать новую порцию зёрен. — Сахарозаменителя здесь нет. — Я пью несладкий, — закатила глаза девочка. На это я только фыркнула. Ага, как же, несладкий она пьёт. Это только для людей вокруг; так-то Хлоя была той ещё сладкоежкой. Компенсировала отсутствие любви сладким, видимо. Если бы она не следила настолько за своим питанием и весом, то давно бы перешагнула рубеж в сто килограммов, точно вам говорю. Грустно это всё… В свой кофе я от души бахнула корицы и карамельного сиропа. Нужно было набирать пресловутые калории. Ещё утром я обнаружила, что в зеркале отражается меньше Маринетт, чем должно было: со своими треволнениями я совсем забыла про еду, так что начала худеть. И если раньше меня поддерживала Тикки с её магией, то Плаггу это давалось намного тяжелее. Отнять лишний вес — это пожалуйста. Но вот сохранить тот, который есть, было уже проблемой для котёнка. Адриан ел намного больше, чем было нужно, если так подумать; за день мой Кот мог без преувеличения схомячить половину своего веса разными продуктами, и хоть бы хны. Это не значило, что каждый день он питался, как маленький, — или немаленький, — бегемотик, но всё же, всё же… Мы с Буржуа стояли и молча осуждали происходящую среди учеников вакханалию. Будь у Альи в руках флаг, она бы начала размахивать им на манер матери-революции, ратуя за какую-то свою идею. Зная шипперское сердечко этой девочки, наверняка для меня и Агреста были уготованы главные роли, а в конце нас ждал поцелуй. Не понимаю я Сезер. Если мне на поцелуй пофигу, то для Адриана это было таинством; Агрест говорил, что ещё ни разу не целовался по-настоящему. Даже с Хлоей, которая постоянно пыталась зачмокать моего Кота до смерти. — Ты любишь Адриана? — спросила я Хлою. Просто ассоциация сработала, а фильтр в мозгу нет. — Пошла нахер, — сразу отреагировала Буржуа, отпивая свой латте. Решив, что отступать уже некуда, я решила слегка поднажать: — А всё-таки? Вроде бы в начале учебного года ты просто на него вешалась, а сейчас поспокойнее. — И он пошёл нахер, — поморщилась Хлоя. — В мире куча других людей, в которых можно влюбиться. На Агресте вселенная не зациклена. Да и на мужчинах тоже, в принципе. — Хм-м… — Так что вы оба, ты и Адриан, можете катиться нахер вместе, радостно держась за руки, — подвела итог Хлоя, ставя грязный стакан на столешницу рядом с кофемашиной. — Агрест остаётся моим другом, конечно, потому что без меня этот ужасный мир его проглотит и переварит, но любить его? Пф-ф! Я улыбнулась от того, как блондинка совершенно по-детски задрала нос. А от продолжения и вовсе едва не захихикала: — Он — всего лишь моё детское увлечение! — важно и пафосно сказала Хлоя. — И, поскольку я получаю только лучшее, естественно, что я посмотрела на него в романтическом плане. Лучше Адрикинса не так много людей, знаешь ли. Я снова запустила кофемашину, зная, что по одному стакану латте нам с Хлоей просто не хватит. Агрегат зажужжал, меля нам счастье и кофеин. — Ну да, ну да, — протянула я, стараясь не звучать так, будто смеюсь над блондинкой. — Лучше Адриана может быть только Кот Нуар. Смешно выходило, потому что Нуар был, по сути, тем же Адрианом в чёрном костюме. Разве что свою придуринку Кот не прятал, а бережно лелеял и нёс вперёд на высоко поднятых руках, как Данко собственное сердце. — Или Ледибаг, — откликнулась Хлоя глухо. — Они вообще лучше большинства людей. Чудесные же. Спор в фойе перешёл на крики и практически ругань. Я отдала посмурневшей Буржуа стакан с новой порцией и принялась за приготовление кофе для себя. Ну уж нет. Не-а. Нетушки. Меня в этот хаос не втянуть, ни-за-что. Я Будда. Я монах, сидящий на берегу реки. Я спокойный карп кои, что мерно рассекает безмятежную гладь пруда своими красивыми кораллово-белыми плавниками. Я дверь, я плинтус, я незаметна, как таракан в ночи, я… — Маринетт, иди сюда! — замахал мне рукой отвратительно счастливый Адриан. — Нам без тебя не справиться! — Я слишком много для него делаю, — проворчала я, забирая свой стакан; небрежно чокнувшись с Хлоей донышками, я пошла к своему Агресту, который просто вымораживал меня избытком своего хорошего настроения. — Ну что у вас опять не слава богу, дети? — Вообще-то, как минимум я старше тебя, — сказал мне Макс, поправляя очки. — Мне пятнадцать, а тебе только будет пятнадцать. Я указала в его сторону пальцем, сохраняя при этом максимальный драматизм. — А ты вообще молчи. Иначе в постановке Альи будешь играть принцессу и целовать меня в костюме лягушки! — В сказках нет чернокожих принцесс, — сказал Макс. В его голосе мне правда послышалось осуждение? — О, детка, — тяжело вздохнула я. — С этим, вообще-то, реальные проблемы… но потом я могу тебе рассказать о Принцессе-лягушке. Ты только напомни.