На краю срыва

Доен не спал почти всю ночь, размышляя над словами Куна, над собственным поступком и над тем, что Джехен говорил ему вчера, как смотрел на него, как прикасался. Он стал почти другим, и Доен бы мог с радостью броситься к нему в объятия, однако память о прошлом не давала ему этого сделать. Что бы сказал Юта на это? Он бы вряд ли простил такое, и король нервно кусает уже истерзанные губы, боясь его осуждения, хотя юноши уже не было в живых. - Ваше Величество, лекарь пришёл. Пустить? Доен медленно выдыхает, кивая: - Да, пусть войдет. Лекарь аккуратен и мягок, хотя Доен никогда не любил чужие прикосновения к себе и в особенности взгляды, направленные на его нагую кожу. Ему казалось непозволительным, чтобы кто-то, кроме его мужа, смотрел на него, хотя и позволял Юте и Джонни видеть себя таким, поскольку первому безоговорочно доверял, а второй ему был нужен для свершения плана мести. Лекарь зачем-то осматривает его и внизу, и Доен не выдерживает, ерзая на постели: - Долго ещё? Я думал, что Вы просто проверите мой желудок и голову, а не полезете осматривать ещё и... Лекарь его прерывает, выпрямляя спину: - Да, я помню Ваши жалобы, Ваше Величество, однако я обязан был убедиться, чтобы избежать ошибок. Доен наскоро надевает халат, плотно кутаясь в него, и хмурит брови: - В чем убедиться? Надеюсь, ничего серьёзного, и это не помешает моей государственной службе. Мужчина складывает свои вещи в саквояж и, вымыв руки, наконец, встаёт перед недовольным Доеном. - Я знаю, как сильно Вас волнует судьба государства, однако Вам и прошлая напасть не давала покоя, а сейчас, боюсь, состояние станет только хуже. Ваши нарывы вернулись, не так ли? Доен неосознанно прикасается пальцами к пояснице, где был прежде нарыв, не дававший ему спокойно жить, поскольку болел достаточно сильно, и ведёт плечами, где также прежде были раны. - Болезнь ведь отступила. Нет в этом чего-то страшного. - Вы слишком небрежны для такого умного человека. Эти нарывы не уходят навсегда, исчезнет один, появится другой, а состояние медленно будет ухудшаться. Вы слишком много нервничали в последние годы, иначе Вас ждала бы совершенно спокойная радостная жизнь без хвори. Доен делает шаг вперёд, пытаясь найти что-то положительное: - Да, я понимаю, однако... Вы сами сказали, что медленно, значит, время ещё есть, я долго проживу. Однако лекарь смотрит как-то уж слишком сочувствующе, и волнение, холодящее душу, закрадывается в сердце Доена. - Я ведь просил Вас перестать так обо всем волноваться, так переживать, это только ускоряет течение болезни. Я никогда не видел, чтобы от неё кто-то мог вылечиться, поймите. Да и... я даже не знаю, насколько эта новость радостна для Вас в подобный момент, но Вы носите под сердцем ребёнка, мой король. - Ч-что Вы сказали? - Вы беременны во второй раз, однако... - Что "однако"? Что ещё? Доен заметно начинает нервничать, глядя в упор на мужчину, и тот склоняет голову, говоря уже тише: - Ребёнок, как известно, заберёт все Ваши силы для своего развития, а это значительно подорвет Ваше итак слабое здоровье. Боюсь, что Вы... Доен резко выставляет перед ним ладонь, заставляя замолчать, а сам отворачивается, сглатывая. В голове ужасно шумят мысли, и он пытается в полной мере осознать все навалившиеся новости, пока лекарь учтиво молчал, склонив голову. - То есть... Вы хотите сказать, что после того, как я выношу ребёнка, я... долго не проживу? - Да, мой король. - Боже... Из Доена вырывается истеричный смешок, который он подавляет, прикусив губу, и расхаживает по покоям, вдруг произнося: - Никакого мне счастья не принёс. Ничего мне не дал, кроме боли. Лекаря пугает его состояние, он даже не знает, как на это все реагировать, что сказать, как король громко зовёт: - Джонни! Слуга тут же появляется в дверях, склоняя голову, и Доен, не глядя на него, говорит: - Проводи лекаря из покоев. Он остаётся совершенно один наедине со своими мыслями, и то, что внутри него ещё один ребёнок, отчего-то его совершенно не радует. Он снова оказался не готов стать родителем и снова был не рад этой новости. Его болезнь протекала медленно, пусть и болезненно, однако лекарь всегда давал положительные прогнозы, отмечая, что Доен сможет вполне прожить долго, но не теперь. Омегу разрывает ярость: отчего Джехен не принёс ничего, кроме боли и несчастья? А теперь и к смерти его верно подвёл, хотя Доен и подозревал, всегда знал, что его жизнь не закончится так спокойно, как он того желал. Король разбрасывает и разбивает вещи, которые только попадаются на глаза, и яростно кричит во все горло. Это было невыносимо. Джонни входит лишь спустя два часа, когда все затихает, и застает взлохмаченного Доена, сидящим на полу у кровати. Он не шевелится, уткнувшись лицом в собственные порезанные ладони, пока слуга не зовёт его полушепотом: - Мой король? Доен глядит на него красными мокрыми глазами ненавистно, горько и с каким-то презрением, будто это Джонни был во всем повинен. И это невероятно пугает, поскольку омега никогда не был с ним вот таким. - Что? Что ты так смотришь?! Его голос хриплый и грубый, и Джонни не отвечает ничего, покидая покои. Через некоторое время туда входит Джехен. Он удивлённо оглядывается, стоя посреди разрухи, а затем бросается к Доену, пытаясь его обнять, но тот лишь грубо отталкивает его, резко поднимаясь на ноги. - Не трогай меня. - Что случилось? Ты прежде никогда не вёл себя вот так. Джехен ведёт рукой в воздухе, показывая пространство, и Доен косо глядит на него, холодно отвечая: - Откуда тебе знать? Ты же никогда даже глядеть в мою сторону не хотел. - Ты ведь знаешь, сейчас все по-другому. Доен издаёт истеричный смешок, к концу переходя на шипящий шепот: - По-другому? А что по-другому? Ты ведь по-прежнему мечтаешь о троне, так и видишь, как сместить меня с него. Ты меня не любишь, Джехен. Ты любишь лишь тот дерзкий образ, в котором я возродился, чтобы тебя уничтожить. Джехен пристально разглядывает его покрасневшее от чувств и слез лицо и лишь качает головой, наступая: - Я тебя люблю! И даже если ты думаешь совсем другое, я буду тебе доказывать, что ты ошибаешься. Я тебе только счастье принесу. Доен с каждым словом злится лишь сильнее и яростно мотает головой, повышая голос: - Какое счастье ты мне принесёшь? Ты же мне ничего, кроме боли, страданий и смерти не принёс! И, черт возьми, даже ещё один ребёнок не воссоединит нас, как ты того желаешь! - Ещё один ребёнок? Доен осекается, а затем отворачивается. - Забудь. Уйди, не желаю тебя видеть. - Ты носишь ребёнка? Нашего ребёнка? Омега взрывается гневом: - Чей же он ещё, глупец?! Или ты что же, обвиняешь меня в неверности?! Джехен вдруг обнимает его, успокаивающе шепча: - Нет, глупый, конечно, нет. Я же просто рад, не представляешь, как счастлив. У нас ещё один ребёнок будет спустя столько лет. И на этот раз он родится в любви, понимаешь? Доен тяжело дышит, постепенно успокаиваясь в горячих объятиях. Гнев и ярость бушевали внутри, но эти тихие слова так умиротворяли, вселяя странную надежду. На что? На светлое будущее, которого у Доена точно не будет никогда? - Я знаю, что тебе нельзя верить, но все же поклянись мне сейчас же, Джехен, что сделаешь все, чтобы сберечь наших детей. Что угодно делай, но они должны быть живы и счастливы. Они не должны жить в ненависти, разрушениях и бесконечных войнах. Они должны связать свои жизни с теми, кто их будет искренне любить и кого они полюбят в ответ. Джехен улыбается, глядя на серьёзное лицо Доена совсем-совсем близко, и тот больно цепляется пальцами за его руку, настаивая: - Поклянись. Джехен отвечает совершенно серьёзно: - Клянусь, мой король. Доен знает, что Джехен солгал ему, однако отчего-то верит, и его сердце перестаёт учащенно биться от беспокойства и волнения.