Расходный материал

      Мирное время для Тиаридари считалось официально законченным, когда гонцы прошлись с тревожными вестями по столице и каждой из деревень. Ранее, на службу в королевской армии принимались лишь добровольцы, те, кто по собственному желанию шёл охранять границы и хранить покой не только близких, но и всей семьи.       Границы редко оказывались атакованы, а единичные попытки заканчивались провалом за счёт неустанного наблюдения короля. Солдаты годами проходили обучение, изучали иностранные тактики ведения боя и приёмы. Были семьи, в которых армейское дело передавалось по наследству. Войска вечнозелёного королевства сильны, они успели доказать свою преданность народу и короне. Однако, даже им не справиться с той угрозой, что нависла грозовым облаком над Тиаридари. Требовались новые рабочие руки, много, столько, сколько возможно, лишь бы не допустить захвата территорий.       Экстренный созыв начался сразу после разговора с Ульрихом. Со всех деревень собирали крепких самцов от восемнадцати до сорока пяти лет. Многие шли добровольцами, услышав о надвигающейся беде, а некоторые, давно изнеженные тихой, размеренной жизнью — отказывались. Вернее, отказывались не сами мужчины, отказывались их пожилые родственники, дети, жёны. Никто не хотел отдавать родного сына, единственного отца и мужа, осознавая ужасающую вероятность того, что они вовсе никогда более его не увидят.       Фелиц стали одной из таких семей. Норгейл был совсем не против встать на защиту всего, что ему так дорого, однако семейство имело на этот счёт иное мнение.       Руна, обычно крайне безэмоциональная самка, сейчас ползает на коленях и цепляется обеими руками за ткань одежды мужа, в слезах умоляя не принимать повестку. Король не заставлял принимать участие в обороне, но настоятельно рекомендовал, во всех красочных подробностях описав последствия поражения в личном письме. Таких писем написали огромное множество не без помощи прислуги и стражи: они сперва записывали сказанную Фордом речь, а после дублировали её на следующих листах бумаги, раз за разом выводя каждое слово и каждую букву максимально понятно. Открытый конверт с желтоватым, толстым листом бумаги лежал сейчас на кухонном столе, частично впитав в себя слезы Руны Фелиц.       Младший из сыновей не мог осознать масштаб бедствия в связи с юным возрастом, когда как старшая полностью осознавала о чём идёт речь. Народ не успел оправиться после трагической смерти королевы, а тут на их головы вновь свалилось несчастье.       Мелисса хотела остановить отца не меньше, чем мать, но методы её были иные. Пользуясь помощью совершенно растерянного младшего брата, девушка начала баррикадировать входную дверь различной мебелью. Родители спорили в спальне, спорили громко и эмоционально, и всё-таки не желали делать это при детях.             План юной самки заключался в том, что она чисто физически не позволит отцу явиться на утреннее построение, не допустит выхода из дома ближайшие несколько дней, пока весь шум не уляжется. Как и мать, она считала, что армия справится и без него, считала, что его присутствие дома намного важнее и нужнее, ведь кто их будет защищать в его отсутствие? Мысль звучала относительно логично, поэтому Мелисса без каких-либо сомнений перетаскивала всю кухонную мебель к входной двери, готовая костьми лечь на пути отца, лишь бы не допустить ухода. Мать несколько раз повторила страшные слова: «Ты можешь вовсе не вернуться оттуда, Нор! Хочешь заставить меня ждать твоего возвращения вечность без каких-либо шансов?! На кого ты оставишь детей, на кого ты оставишь меня?» — Папа куда-то хочет уйти, да? — шмыгнув носом, вопрошает растерянный Санс. Он помогал чем мог, таскал небольшие коробки ко входу, закладывал проход деревянными игрушками, а потом и вовсе стал ставить немногочисленные кастрюли. — Зачем ему уходить, Мелли? Он нас больше не любит, да? — Любит, Санс, любит, — встревоженно отзывается сестра, торопливо перетаскивая к двери тяжёлый обеденный стол. Смахнув пот со лба, девушка подметила то, как глаза младшего стали наполняться слезами, и моментально отвлеклась от работы. — Не думай так о нём, он нас любит! — как-то обиженно заявляет она, заключая пухлые щеки мальчишки в свои ладони. — Наш папа просто совсем не думает головой, воображает себя героем зазря. Мы переубедим его и он останется, вот увидишь! — Я не хочу чтобы папа уходил, — всё-таки расплакался Санс, рывком впиваясь обеими руками в корсет платья сестры со спины. Прижавшись, он мажет горючими слезами плечо в пышном рукаве, крохотными пальчиками лезет под тонкие ленточки корсета, путается в них и паникует пуще прежнего.       Шум стоял не только в скромном, одноэтажном домике, но и за его пределами — на улицах собирались толпы вокруг гонцов, народ нападал с вопросами различной степени абсурдности. — Папа никуда не уйдёт, если мы его не отпустим, — пыталась успокоить младшего брата Мелисса, хотя у самой на фоне происходящего подходили слёзы к глазам.       В стену летит горшок с цветами и его полёт имел одну лишь только цель: остановить сборы драгоценного мужа. Он не реагирует на её крики, не реагирует на слёзы, Норгейл вовсе окаменел лицом, дочитав текст письма до конца. Мужчина осознал важность возложенной на плечи ответственности сразу, понимал, что по пустякам король не станет произносить столь ужасающие слова.             Вероятность полного порабощения народа не казалась шуткой или пустяком, речи о вторжении кровожадного, людского народа внушили в самца страх за семью, картины жестокой расправы не только над взрослыми, но и над детьми — отлично замотивировали к действиям. Норгейл знал, что может не вернуться, знал, что может навсегда оставить дорогую жену вдовой, но этот вариант привлекал намного сильнее, нежели тот, где... — Руна, прекрати крушить дом, вам с детьми в нём ещё жить, — хмуро отзывается Норгейл, легко дёрнув ухом, стряхивая мелкую пыль земли из горшка. — Я не допущу, чтобы враг оказался здесь, на пороге нашего дома. Ты читала письмо вместе со мной, ты видела то, что написал король — ты действительно хочешь, чтобы мрачные прогнозы сбылись? — От одного солдата армия не потеряет ровным счётом ничего, готова поспорить, что добровольцев будет более, чем предостаточно! — эмоционально восклицает пухлая женщина, уже оглядываясь в поисках нового метательного оружия. В этот раз под руку попалась семейная рамка с портретом, но её женщина передумала швырять в мужчину. Впившись в неё дрожащими пальцами, она, не глядя под ноги, прошла ближе к Норгейлу. Опустившись рядом на колени, точно также, как и он сам, Руна медленно протянула портрет мужу, вынуждая приостановить сбор вещей вновь. — На кого ты оставишь наших детей, Нор? Что, если вы не сможете удержать оборону границ, что, если они проникнут сюда, в нашу деревню, а тебя дома не окажется? Кто нас защитит?.. — Мы приложим все усилия для того, чтобы это не случилось, — на тяжёлом выдохе отвечает самец, принимая из мокрых от слёз рук рамку с нарисованным несколько лет назад портретом с натуры. Там и Норгейл, и Руна, держащая на руках ещё такого юного Санса, и Мелисса, что с интересом заглядывала в лицо малыша. Тогда Санс имел более светлый окрас волос и шерсти на ушках да хвосте, поэтому старшей сестре было так любопытно его рассматривать. — Если каждый из нас, самцов, останется в домах, руководствуясь такими же принципами, то границы и вовсе будет некому защищать. Вопрос о возникновении на пороге наших домов чужих вооруженных солдат станет фактом, а не тревожным предположением, ты понимаешь? — Мы защитимся все вместе, всей деревней соберёмся и дадим им отпор, — предлагает вдруг Руна, выхватывая портрет обратно.             Отставив рамку к стене, она обеими руками впивается в ворот рубахи мужа и встряхивает, снова впивается взором покрасневших, зелёных глаз. — Не оставляй нас, не заставляй меня ждать и гадать о твоей судьбе ночами! Детям нужен отец, а мне нужен муж — целым и невредимым! — Руна, разговор окончен, — строго отзывается Норгейл, обхватывая осторожно запястья жены. Мужчина бережным, но настойчивым усилием отрывает хватку от ткани одежды. Он поднимается на ноги, продолжая держать запястья, лишь потом отпускает, подбирая с пола скромный запас собранных вещей. — Береги детей в моё отсутствие, в случае чего — прячь их в погреб, накрой сверху ковром. Я обещаю тебе, что сделаю всё, лишь бы вы остались целы, но не стоит исключать…       Рука резким движением выхватывает связку вещей, невольно раскидывая их по полу. Она цепляется за ногу мужчины, обнимает и крепко держит, пропитывая слезами ткань темно-зеленых штанов.             Становится понятно, что так просто он не уйдёт, но долг звал, на сборы гонец отвёл всего час, в течении которого все взрослые самцы были обязаны выстроиться у двух повозок. На всю деревню жило всего около двадцати с небольшим самцов, а если считать тех, кто едва ли достиг восемнадцати лет — около тридцати. Король не хотел созывать и столь юную, неопытную прослойку, поэтому для них написал отдельные письма. В них намного меньше ужасающих подробностей грядущего, меньше слов и меньше призывов. Грубо говоря, там лишь описывалась ситуация, а в самом конце шло неоднозначное:

«Вы не обязаны участвовать в войне, но если вы желаете защитить вашу семью — препятствовать вам не станут.»

      Норгейл с горем пополам смог покинуть родной дом, воспользовавшись ходом на скромный задний двор. Не остановили его дети, не остановила жена, не остановили и односельчане, ставшие столь же неравнодушными, как и Руна. Никто не хотел отпускать на войну, на сельской улице выстроилась толпа из рыдающих самок и гибридов, утешающих друг друга всеми способами.       Гонец же стоял с лицом покойника. Его роль будет изменена после экстренного сбора новых солдат, он станет точно таким же рядовым бойцом, как и мужчины, что уселись в повозку с каменными лицами. Участь незавидная – его, как и остальных, пугала не собственная смерть, а то, что после неё может случиться с их семьями. Никто из присутствующих и малейшего представления не имел о том, что их ждёт, однако, всем понятно, что ничего хорошего.       Норгейл усаживается в тесную повозку к остальным и наблюдает напротив себя мальчишку, едва ли достигшего возраста призыва. Его лицо не такое безэмоциональное, как у остальных, он явно переживал, боялся за то, что ждёт впереди, беспокойство отлично читалось по частым взмахам хвоста и прижатым ушам. Юный солдат практически плачет, сдерживая себя от этого всеми силами, смотрит на собственные колени, сжатые пальцами, и мелко, едва заметно дрожит, покусывая себя за губу изнутри.       Глава семьи Фелиц не так давно перемахнул тридцать лет, он подходил как нельзя кстати для столь ответственных, сложных задач, когда как о соседе напротив трудно такое сказать. Мужчина попытался вспомнить себя в восемнадцать лет, попытался вообразить восемнадцатилетнюю версию самого себя на месте дрожащего страхом соседа, и пришёл к выводу, что испытывал бы ровно такие же эмоции. Несмотря на страх, на застывший ужас в глазах незнакомца, он, всё-таки, сидел в повозке со всеми. Один только факт согласия многое говорил о личности подростка. — Тебе не рановато ли в подобном участвовать? — осторожно интересуется Норгейл, наклоняясь ближе к парню. — Ты всё ещё можешь уйти, раз так сильно боишься, тебя никто ни к чему не принуждает. Я обещаю, что мы приложим все усилия, ради продолжения вашей мирной жизни. — Как я могу уйти, когда моим сёстрам, младшим братьям и матери угрожает опасность? — с явной претензией в голосе вопрошает парень, поднимая полные слёз глаза на собеседника. — Отец умер несколько лет назад от болезни, их некому защищать кроме меня, — фыркает он, стыдливо отворачиваясь и резкими движениями запястий утирая слёзы. — Мне страшно, Вы правы, невообразимо страшно. Но я не имею права поддаваться страху, когда от меня зависят жизнь моей семьи. — Понимаю тебя, — тяжело вздыхает Норгейл, с толпой оглядываясь на рыдающую в толпе жену. — И к чему всё это приведёт?

***

      Сборы пришлось осуществлять с большей долей паники и спешки. Угроза над вечнозелёным королевством нависла серьёзная, никто не смел и мысли допустить о том, что предстоящее может оказаться ничем иным, как обычным розыгрышем или проверкой.       Ульрих старался стать королю верной, правой рукой. Мужчина помогал в разработке стратегии, в распределении войск по разным частям границ, в снаряжении и базовом инструктаже. Родной дом мог навсегда перестать быть таковым, наивное, но такое искреннее население могло одичать по щелчку пальцев, обозлиться, возненавидеть белый свет, передавая травму из поколения в поколение. Сперва, Кручевальд не предавал грядущим переменам никакого значения, он легко принимал мнение мужа в вопросе морального взросления жителей Тиаридари. Быть сторонним наблюдателем оказалось непросто, в особенности, когда на горизонте показалась личность иных взглядов, которая Ульриху очевидно симпатизировала.       Ульрих в значительной мере отдалился от единственного члена семьи, матери, когда начал ещё первые отношения с Синтом. Первый и последний муж старался всеми силами ограничить их общение, убеждал в том, что пожилая самка уже не может мыслить здраво и что за советом к ней лучше не ходить. Мужчина сопротивлялся первое время, а позже сам стал искать подтверждения словам гибрида, замечая в поведении матери то, чего ранее не видел.       Отдалившись, круг общения самца сильно изменился, а с переездом на Северные земли и вовсе преобразился до неузнаваемости. Ульрих витал в сомнениях периодически, однако, все окружающие волчьи и люди убеждали в правильности принятых Синтом решений. Он руководствовался мнением большинства, полагал, что если он один задумывается о чём-либо, а все остальные полностью уверены в обратном — то они правы, а он ошибается.       Илай не открывал рта первое время, боялся, опасался услышать вновь что-то обидное в свой адрес, но когда осмелел — позволил понять Ульриху то, что он вовсе не один. Кто из них кому помог больше - сейчас трудно понять, остаётся лишь надеяться, что всё не напрасно.       На огромной опушке леса собирается народ. Повозки, что привезли за собой множество новоиспеченных бойцов, сейчас выстроились в длинную очередь и не прекращали пополняться. Форд не сомневался в том, что верный народ придёт на помощь когда та понадобится, однако, столь колоссальной ответной реакции увидеть не ожидал. Пробегаясь взглядом по шумной толпе, он замечал не только крепких, высоких и молодых самцов, но и совсем юных, едва ли достигших совершеннолетия.       Помимо них, король подмечал небольшое количество самок со стеклянным взором, пожилых самцов с трясущимися руками и гибридов, нежных и утонченных, но с тем же непоколебимым выражением лица.       Форд приблизительно понял в чём именно был план врага, осознавая своё плачевное состояние. Если бы не Ульрих с его трогательным чистосердечным признанием, то всего этого могло не случиться. Армия на границах хоть и весьма надёжна, но с наступлением всеобщего траура — боевой дух сильно ослаб. Король и сам стал принимать меньшее участие в делах армии, смерть первой и последней жены вынудила его оставить дела на время восстановления, перекладывая обязательства на ближайших подданных.       Король приказал организовать просторные палатки на огражденном густыми лесами поле. Выполнены они из плотной ткани, натянутой на пяти точках опор, в первую очередь, они требовались для разделения зон приёма. На главном входе висели заметные таблички, написанные яркой, красной краской, которые и помогали новоприбывшим не потеряться. Сперва регистрация, потом инструктаж, затем выдача обмундирования, а последним этапом — построение. Всех, кто прошёл три этапа подготовки, направляли в отдельный лагерь, скудно оборудованный парой брёвен и кострами, дабы никто не замёрз.       Работа достигла автоматизма, поэтому как таковое участие короля требовалось лишь в конце, на главной речи для бойцов. Обычно, на подобных сборах, Форд всегда ходил рука об руку с Амелией, их общей традицией были воодушевляющие разговоры с солдатами, позволявшие стать ближе к народу. Сейчас мужчина предпочитал держаться в стороне, в личной повозке, на которой и явился.             Удобные сиденья, изолированные светлой тюлью оконца, приятный запах трав… всё это едва ли могло поднять Форду настроение, но встречать будущих героев с похоронным выражением лица он не хотел. Как мотивировать народ, если ты сам выглядишь так, будто всё уже потерял?       Ульрих крутился как белка в колесе, и по большей части, ему это нравилось. Он и в борделе редко видел спокойные времена, на территории заведения вечно происходили какие-то конфликты, недопонимания и ошибки, улаживать которые приходилось лично. Самец бегал туда-сюда от одного пункта к другому, улаживал возникшие вопросы и старался помочь, изредка являясь в повозку к королю, дабы уточнить информацию. Трогать его высочество Кручевальду не хотелось, однако, иногда без его веского слова не работало ничего. В первое время самец обращался по вопросам целесообразности приёма на службу гибридов, а после уточнил и за самок, поставив Форда в натуральный ступор.       Король и сам планировал воевать, как бы не отговаривали слуги: он планировал встать во главе строя, лично координируя действия первого и важнейшего строя в обороне границ.       Сам Ульрих не желал вставать в строй вместе с остальными, он, несмотря на скромный запас вооружения в виде простенького пистолета, опасался за свою жизнь и не был готов жертвовать ею так просто. Он не забывал о том, что там, в Северном государстве, его дожидается будущий, и, вероятно, последний муж, с которым мужчина смог впервые открыть глаза. Сообщать о связи с Илаем кому-либо он не планировал, знал его сомнительную репутацию и предсказывал осуждение. Ведь каждый раз, когда в простых разговорах проскальзывало имя Илая — все невольно, брезгливо морщились.       Нападение должно случиться следующей ночью, к этому готовились все присутствующие. Помимо палаток приёма солдат, на территории поля имелась ещё парочка, специально для организаторов всего действа. В одной из них Ульрих и засел на некоторое время, порядком утомившись многочасовой беготней туда-сюда. Заварил любимый чай из трав и ягод в деревянной кружке, закинул ноги гудящие на хлипкий столик и крепко пожалел о том, что оставил запасы сигарет в родительском доме Синта.       Тишина и покой продлились недолго. Пока Кручевальд с чувством выполненного долга вальяжно развалился на стуле, наслаждаясь любимым напитком, за пределами импровизированного шатра происходил какой-то подозрительный шум.       Если раньше шум представлял собой лишь множество встревоженных голосов, то сейчас говорили лишь несколько, громких и уверенных, на всеуслышание объявляя что-то, чего самец разобрать никак не мог. Ульрих планировал закончить с чаем и пойти проверить в чем дело, а проблема настигла его сама собой, явившись в пределы скудно освещённого шатра. — Чё опять? — лениво интересуется Ульрих, неохотно скидывая ноги со стола.       На пороге стоял побелевший от страха и шока страж, один из тех, кто некогда лично охранял покой королевской семьи в поместье. Шерсть его встала дыбом, уши прижались к голове, а пальцы бешено сжали рукоять блестящего меча, который страж едва ли удерживал в руках, рискуя упасть перевесом вперёд.       Нарушитель спокойствия сперва дышит, дышит часто, старается восстановить дыхание и подать тревожную новость спокойно, без запинок и оговорок. Кручевальд догадывался о том, что дело серьёзное, но состояние самца постепенно начинало выводить из себя. — Там…человек! Человек, мы его поймали! Он хотел заехать к нам на машине, а мы… — наконец выдал страж, смахивая пот со лба свободной рукой. — Мы задержали его, и… — Пошли, покажешь мне его, — на тяжёлом выдохе отвечает Ульрих, поднимаясь наконец со стула.       Кручевальд следует чётко за торопливым стражем, замечая как толпа расступилась, оставив в середине небольшой круг. К происшествию подключился и король, настигнувший пару Ульриха и стража по дороге, протискиваясь вместе с ними через опешившую толпу. Кто-то уже выкрикивал лозунги о казни незваного гостя, кто-то смиренно молчал, наблюдая за происходящим. Пока троица не достигла середины — происшествие складывало о себе впечатление чего-то действительно колоссального. Если в середине круга присутствовал кто-то из тех, с кем Ульрих лично знаком, то дела его плохи. Мужчина по дороге успел вообразить себе сценарий того, как пленённый человек выдаст голодной толпе всю правду о нём, и остановить гнев народа не сумеет даже король.       Кручевальд прижал уши к голове, когда проталкивался через последние ряды солдат, а выйдя наконец вперёд — застыл, словно статуя.       В середине круга, под надзором двух бывалых солдат, на коленях стоял весьма щуплый силуэт со светло-русыми волосами. Одежда его напоминала полноценную, армейскую форму, пусть и в белых оттенках. Голова опущена, а прядь длинных, прямых волос заправлена за заостренное, явно не человеческое, ухо. На лице имелась парочка ран, на одежде несколько пятен, но в остальном, незнакомец был цел и невредим, по-видимому, не оказав сопротивления в задержании.       Ульрих и король обмениваются взглядами, когда как эльф не смел поднимать взора голубых глаз от истоптанной травы. Оба понимают, что перед ними совсем не человек, понимают, что возникла путаница по вине неосведомлённости народа, и начинают испытывать стыд, полностью обезоруживающий в происходящем недоразумении.       Кручевальд знал, что Эльрунг желает помочь Тиаридари, но никак не мог ожидать того, что эльфы направят своего бойца прямо на территорию королевства. С какой, казалось бы, целью? От одного эльфа в их рядах ситуация сильно не изменится, вдобавок ко всему, стоило ожидать, что незваного гостя могут принять враждебно в нынешние непростые времена. — Ваше высочество, мы поймали его на границе и привели к вам, так как он начал нам говорить о какой-то помощи, — отчитывается один из солдат, недоверчиво поглядывая на молчаливого пленника с завязанными за спиной руками. — Вероятно, он может быть одним из шпионов Северного народа, хотел разведать обстановку перед вторжением и случайно угодил в наши руки.       Король и Ульрих кивают друг другу, прежде чем первый выходит на несколько шагов вперёд, сближаясь с нарушителем спокойствия. Эльф по-прежнему не поднимает глаз, ждёт разрешения или хоть какого-нибудь сигнала. Крики в толпе устрашали, заставляли подумать, будто прямо здесь, сейчас, посреди зелёного, истоптанного поля его четвертуют у всех на глазах.                   Вероятность невелика, но она всё ещё присутствовала, ведь Эльрунг и правда никак не предупредил о своих благих намерениях. — Развяжите ему руки, — приказывает холодно король, сглатывая тугой ком в горле. Приказ воспринимают с удивлением, но, в конце концов, слушаются, освобождая тонкие запястья юноши от толстых верёвок. Эльф также сверлит взглядом землю, уложив ладони на согнутые колени, и тогда король сам опускается на один уровень с незнакомцем, в попытке заглянуть ему в глаза. — Подними голову, незнакомец. Полагаю, тебе не за что стыдиться, — спокойно говорит Форд, нервно дёргая белым ухом. Парень слушается слов короля, по всё ещё молчит. — Кто ты такой и зачем прибыл на наши земли? — Я — Фелисар Пирит, прибыл с Эльрунга по приказу обеспечения минимального снабжения ваших войск огнестрельным оружием, — отчитывается эльф, не отрывая взгляда от бледно-голубых глаз короля. Фелис не заикался, не запинался и звучал вполне уверенно. Настолько, что некогда испуганная и кровожадная толпа – вдруг стала тише воды. — Эльфийский народ давно осведомлён о планах захвата. Основную роль в предотвращении войны мы играем на территории Северного государства, однако, если у нас не выйдет подавить кровопролитие, мы хотим увеличить ваши шансы на победу. — В чём ваша первостепенная цель? — скептично хмыкнул Форд Мерингейл, одним жестом руки успокаивая вспыхнувшее у толпы недоверие. — Одни хотят напасть, другие помочь. И если мотивы первых мне кристально ясны, то ваш подозрительный благодетель остаётся для меня загадкой, — теперь уже король звучит весьма подозрительно. Мужчина сощурил глаза, вновь прошёлся оценивающим взором по невысокому, по меркам Тиаридари, силуэту. — Вы поможете нам и, допустим, мы сможем одержать победу. А что потом? Чего вы желаете за свой щедрый жест? — Я не могу быть уверенным точно, я лишь рядовой солдат, выполняющий приказы, — выдыхает заметно скромнее эльф, пожимая крепкими плечами. — Полагаю, что в первую очередь нам бы хотелось сотрудничества с вами. Если мы объединим наши знания и вашу силу, то может быть… — Вы не столь далеко ушли от людей генетически, — неожиданно резко прервал Форд, неторопливо поднимаясь на ноги. — Я слыхал о войне, что разразилась на ваших территориях, также слышал, что в конце концов, вы смогли отбить земли у захватчиков. Вы сильны и без нашей помощи, тогда, казалось бы, ради чего вам выстраивать дружеские отношения со столь юным государством, вроде Тиаридари? — Эльфы ведут свою личную войну в Северном государстве уже несколько лет, — решил вмешаться Ульрих, встав не рядом с королем, а напротив — с эльфом. — Не все довольны режимом людской страны, не все поддерживают нападения на другие страны и многие чувствуют давление. Однако, по факту, безоружная кучка людей мало что может противопоставить правительству, которому подвластна армия и всё оружие, — выдыхает Кручевальд и замечает недоумение на лицах окружающих. — К чему я всё это говорю… Эльфы должны были ненавидеть всех людей за то, что случилось в Эльрунге, однако… Они стараются помочь и им в том числе. Сейчас их организация является проблемой номер один в масштабе государства, и если им удастся свергнуть режим — история пойдет совершенно иной дорогой. — Ваше величество, я попрошу заметить, что не настаиваю на принятии моей помощи и возможного сотрудничества с эльфийским народом, — изрядно утомившись пламенными речами Ульриха, вдруг вмешался Фелис. — Вы можете отпустить меня, можете, в конце концов, убить, – так сказать, для надёжности. В первом случае, вы толком ничего не потеряете, так как ещё не приобрели, а во втором… Не думаю, что за мою смерть будут какие-то огромные последствия, но всякой поддержки с нашей стороны вы лишитесь. — Как давно вы узнали о схеме отравления королевы? — выдаёт резко король, смерив двоих собеседников взглядом стеклянных глаз. Форд держит лицо, от вопроса толпа окончательно замолкает, становится так тихо, что можно чётко услышать шелест листвы окружающего их леса и вой диких животных где-то вдали. — Если вы были в курсе, знали обо всём и пытались предотвратить, то где вы были, когда осуществлялась столь беспринципная и беспощадная миссия? — Мы узнали о ней только по её завершению, — виновато вздыхает Фелисар, побежденно опуская русую голову. Прямые пряди падают на точёные черты лица, светлые ресницы накрывают сожалеюще веки, а губы дрожат, не в силах найти хоть одну весомую причину. — Я был прислан к вам с целью предупредить, дать хоть какое-то понимание того, что происходит вокруг. То, что вы догадались обо всём раньше, для нас является чудом и безусловно радостной вестью.       Форд, выслушав эльфа от начала и до конца, переводит настороженный взгляд на Ульриха. Толпа постепенно начинает понимать в чём дело, сомнения зародились ещё тогда, когда мужчина начал столь яро и обоснованно отстаивать честность незваного гостя. А после недоброго взгляда короля — правда оказалась обнажена всем на обозрение. Понятно, что Ульрих — предатель. Понятно, что сейчас он переметнулся на другую сторону. Удивительно, что он всё ещё жив.       Кручевальд сжимает челюсти и убирает руки за спину, ожидая полноценной реакции толпы. Ожидать от обеспокоенных, измученных и напуганных солдат можно чего угодно, в сложившейся ситуации их привычная миролюбивость может легко превратиться в первобытную жестокость и жажду справедливого возмездия за смерть дорогой королевы. Обида и гнев читались в глазах стражей, солдат и новобранцев, и от этих взглядов Ульриху захотелось незамедлительно скрыться. Раздался первый крик в толпе: — Так это он — убийца королевы?! Следом, раздался второй: — Он работал на этих дьяволов воплоти?! А затем, их поддержал и третий: — Ты смеешь здесь стоять, живой и здоровый, после того, что совершил?!       Поднимается такой шум и беспорядок, какого не случилось тогда, когда был скован в центре незнакомец, ошибочно определённый человеком. Ульрих правда думал, что разъяренная толпа сгустится, набросится на него и растерзает на миллион крохотных кусочков, но этому случиться не позволяет сам Форд.       Эльф, нынче несколько скучающе пребывая в позиции наблюдателя, размышляет о том, кем мог быть волчий, которого все так желают разорвать. Фелисар окидывает силуэт поникшего самца с ног до головы и вдруг вопрошает, тихо, шепотом, специально становясь на носочки, дабы дотянуться до уха высокого мужчины. — Как, говоришь, твоя фамилия? Ульрих молчит, не желая усугублять своё положение. — Она настолько позорна, что тебе стыдно её произносить?       Самец поднимает хмурый взор и упирается им куда-то выше толпы, кажется, в деревья вдали, наблюдая на ветви смутный силуэт крохотной птицы. Вопрос злит его, да так, что он вдруг желает врезать эльфу здесь и сейчас. Единственное, что его сдерживает, заключалось в осознании правильности слов. Фелисар прав, мужчина не только позволил опорочить благородную фамилию, но и принимал в этом прямое участие.                   Собственными руками Ульрих поставил жирный крест на продолжении рода Кручевальдов, вынужденный в будущем — если, конечно, толпа не растерзает его раньше, — скрывать свою фамилию под страхом осуждения. — Кручевальд, — набирается смелости ответить мужчина, медленно перемещаясь взором зелёных, хмурых глаз к невысокому, но крепкому эльфу. — Ульрих Кручевальд.       Фелисар сперва растерянно щурится, потом озадаченно чешет затылок и лишь в конце округляет глаза, столь показательно прикрывая губы в удивлении. Эльф понял кем является мужчина, он был наслышан о нём ещё там, в Северном государстве, как о владельце одного из самых прибыльных борделей во всём государстве. Цены их всегда кусались, правила казались строже некуда, а ролики с порнографией от их борделя перепродавались и изредка подделывались.       Фелис с трудом верил в то, что некто, вроде Ульриха, может встать на защиту родного королевства, и даже он сейчас стал испытывать к самцу крайнее недоверие до мурашек по коже от одного только телодвижения в свою сторону. У людей хорошо ценились любые существа иной расы, имеющей более семидесяти процентов схожести с людьми — Эльрунг никогда не забудет число загубленных эльфийских жизней в подобных заведениях. — Успокойтесь, — громко произносит Форд и народ, будто по переключателю, становится на пятьдесят процентов тише. Король не особо следил за развернувшейся драмой между Кручевальдом и эльфом. В большей мере, он наблюдал за народом, чьих взглядов сейчас совершенно не узнавал. — Успокойтесь, прошу вас! Послушайте меня!       Гул голосов прекращается, в воздухе чувствуется напряжённое молчание. Каждый из солдат готов совершить возмездие здесь и сейчас, несмотря на то, сколько пользы успел принести Кручевальд. — Мы не опустимся до бессмысленной мести и мы не станем столь жестокими с тем, кто раскаялся в своих согрешениях, — теперь, когда настала тишина, громко объявляет король. Его голос, твёрдый и уверенный, разносится эхом по огражденному лесом полю и доходит до ушей каждого из присутствующих. — Ульрих повинен в молчании, но, не стоит забывать о том, что большая часть вины лежит на наших, а в особенности, на моих плечах. Мы были слишком наивны, слишком доверчивы и гостеприимны, когда принимали в свой дом гостя из страны, что не относится к нам с дружелюбием, — тяжко вздохнул Форд, пальцами зачесывая длинные, белые пряди волос назад. — Я потерял жену, я не знаю где сейчас находится единственный сын, а на наше королевство надвигается серьёзная угроза. Нельзя всё произошедшее валить на плечи Ульриха, столь удачно попавшего нам в руки, — король оглядывается с одновременно с обидой и снисхождением на Кручевальда. — Как бы мне самому того не хотелось.       Кручевальд растерянно сглатывает ком в горле и вновь осмеливается пройтись взглядом по толпе, замечая значительные изменения в выражении их лиц. — Мы будем сражаться за то, что у нас с вами осталось, будем биться до последнего за тех, кто нам дорог, — после короткой паузы, заговорил вновь Форд Мерингейл. — Когда умерла Амелия, а единственный сын оказался не рядом в трудный момент, я ошибочно полагал, будто растерял всё, что мне было дорого, — разводит руками король, уронив взор бледно-голубых глаз в землю. — Я жалел себя, думал, что на этом дни моего правления окончены, что родители ошиблись во мне и на самом деле я вовсе не достоин короны, — говорит в землю мужчина, поджимая к голове белые уши с чёрными кисточками. — Ульрих смог дать мне новую надежду, заставить меня вспомнить о том, что я ответственен не только за жизнь семьи, но и за жизни каждого из вас. Вы, все до одного, важны для королевства и я готов биться за наше общее благополучие вместе, плечом к плечу, дабы заполучить для наших с вами потомков лучшее будущее и мирное небо над головой.       Король замолчал с уверенно устремленным к небу взором, а толпа, не дожидаясь продолжения, разразилась аплодисментами.       Вдохновляющая речь должна была прозвучать позже, перед стройными рядами вооруженных солдат, её Форд всё это время пытался написать в повозке. Он долго не мог найти нужных слов, дабы выразить народу свои намерения, однако сейчас, окружённый множеством обеспокоенных глаз, слова нашлись сами по себе. Король был предельно честен с толпой, настолько, насколько никогда не был — обычно, подобными откровениями занималась куда более эмоциональная Амелия.

***

      Успело взойти солнце, когда с основной частью работы было наконец покончено. Все желающие сражаться за независимость королевства официально оформлены, снаряжены необходимым и дополнительным оружием, а инструкции прочитаны на несколько раз. Лагерь солдат, прошедших все обязательные процедуры, теперь стал не просто отдельным клочком поля, а буквально всем полем в целом. Горели костры, кто-то пел песни под гитару, как весёлые, так и грустные, готовилась быстрая еда из тех продуктов, что немногие с собой привезли.       Кто-то кого-то успокаивал, приободрял, народ общался и выглядел не столь омрачено в компании друг друга, солдаты наполнялись уверенностью в силах, когда видели, что их так много. Все боятся, никто не хочет умирать, но каждый из них готов сражаться до победного конца, ради благополучия близких и родных краёв.       Злоба на Ульриха утихомирилась, однако, тот всё равно не решался вклиниваться в общие диалоги. Пребывал где-то вдалеке, наблюдая за мирно беседующими собратьями и попивал любимый чай из деревянной кружки.       Эльф снабдил их оружием, пусть того хватило всего на пятьдесят солдат, объяснил базовые правила пользования и даже устроил небольшой тренировочный урок, изначально отмечая самых метких самцов. Уделить положенное время обучению стрельбе не выйдет, запас патронов весьма ограниченный, от того приходилось выбирать «прирожденных» стрелков.       Нападение планируется в следующую ночь, как успел доложить Фелисар, к ней все присутствующие будут распределены отдельными группами по всей границе с Северным государством. Будет несколько постов защиты, а благодаря рациям – посты сумеют коммуницировать друг с другом, оповещая об опасности и имея возможность вызвать подкрепление. Никто не знал с какой именно стороны пойдёт вторжение: не исключено, что со всех и сразу, от того укреплялись в равной степени каждая из них.       Ульрих находился в палатке, предпочитая тихое уединение шумной компании. В гудящей от усталости голове даже мыслей практически не возникало, тело расслабилось благодаря смеси лечебных трав с ягодами в кружке чая, голова пуста, а недосып постепенно начинает брать своё. Мужчина практически уснул на стуле с головой вниз, пустая кружка выпала на истоптанную траву из ослабших пальцев, а сам Ульрих тихо захрапел, изредка дёргая во сне ушами.       Приход Синта всегда обрушивался на самца будто гром среди ясного неба, также произошло и сейчас, когда ткань шатра со стороны входа вдруг разошлась в стороны. В самом помещении догорала лампа на столе, являвшаяся единственным источником света, от чего заметить нежеланного гостя Ульрих сразу не смог. Синт бешеным взором окидывает небольшое пространство перед собой, проходит чуть дальше и наконец видит того, кого искал: ныне бывшего, но все также любимого мужа. Гибрид борется с желанием разбудить самца обжигающим ударом по щеке и проигрывает: рука всё-таки взмывает в воздух и со звонким шлепком впечатывается в щеку грубой пощечиной.       Ульрих моментально приходит в себя, первое время находясь в немом ступоре. Невидяще оглянувшись по сторонам и отметив высокую фигуру перед собой, мужчина сперва рефлекторно прикладывает ладонь к алому следу на лице, лишь потом начиная осознавать причину внезапной вспышки боли. Осознав, что перед ним никто иной, как Синт Кручевальд, самец раздражённо мычит и откидывается на спинку стула, запрокидывая голову вверх. — И чё ты тут забыл? — недовольно бурчит Ульрих, стараясь прогнать остатки сна.             Прерванная наглым образом дремота оставила за собой неприятное последствие в виде головной боли. Забавный факт заключался в том, что рядом с Синтом, по крайней мере, в последние годы, у него всегда болела голова, без каких-либо грубых телодвижений со стороны гибрида. — Я пришёл, значит, проведать твою мамашу, ибо ты как-то подозрительно долго у неё пребывал, — начал свою историю Синт, расхаживая по комнате туда-сюда. — Думаю: ничего странного, наверное, этот маминькин сынок опять часами жалуется на своего непутёвого мужа, — эмоционально взмахивает руками он, метая полный ненависти взгляд обратно на Ульриха. — А придя к ней, узнаю, что ты и вовсе не переступал порог её дома. — Не называй её так, — сухо отзывается самец, сурово нахмурив каштановые брови. — Как бы ты к ней не относился, ничто не даёт тебе право унижать мою мать в моём присутствии. — Ты с темы не съезжай, лживый кусок предателя, — резко вытягивает указательный палец гибрид, легко вынуждая мужчину заткнуться и продолжить слушать. — Забудем о том, что ты положил огромный болт на безопасность и осведомлённость своей дорогой мамули, — здесь Ульрих вновь хотел поправить говорящего, но тот опять вытянул длинный, тонкий указательный палец с изрядно потрёпанным маникюром. — Вспомним о том, что ты, уродец, решил напрямую рассказать королю обо всех делах, которые мы вели и в которых участвовали. Что, тебе стало слишком стыдно теперь, да? Совесть в тебе, сука, проснулась, да? — Ты всё равно уже ничего не исправишь, я принял решение и сделал так, как считаю нужным. Проваливай отсюда, пока тебя не... — хотел было продолжить Ульрих, поднимаясь со стула, но мощный толчок в грудь заставил опуститься обратно. — Сел на место, лживый ублюдок, я ещё не закончил, — громко восклицает Синт, в очередной раз тыкая мужчину указательным пальцем. — Тебе было хорошо, пока мы срубали кучу бабла на задницах этих псов. Было хорошо кувыркаться со всеми подряд за моей спиной. Было хорошо поднимать на меня руку при наших детях, — снова начал свою речь гибрид, опасно близко наклоняясь к мужчине, уперев ладони по обе стороны подлокотников стула. — Я всё понять никак не могу: что именно тебя так изменило? Та драная дырка в лице Илая, да? Или принц, которого ты сам подложил под клиента, а потом сбагрил из жалости, заработав на нём только долги и проблемы? Или же, в конце концов, жизни этих тупых, бесполезных недо-животных, живущих здесь только ради эгоистичного потребления? — Я больше не считаю тебя мужем, Синт, хоть и брак официально не расторгнут, — уверенно заявляет самец, в конце концов поднимаясь с места и выдерживая новый толчок, оставаясь на ногах. — Возвращайся к дочери и жди, пока всё закончится. Когда война будет выиграна — весь наш род изгонят, и твой, и мой, — говорит он, нависая над разъяренным Синтом грозовой тучей. — Я не хочу выяснять с тобой отношения. Мне твои истерики за столько лет так надоели, что я и минуты не готов это выдерживать.       Синт не выдерживает такой близости и вновь предпринимает попытку навредить мужчине: замахивается сжатым кулаком, желая впечатать тот по-сильнее в ровный нос с небольшой горбинкой. Удар с лёгкостью парируют, Ульрих защищает лицо и резко отступает назад, принимая боевую стойку исключительно с целью предупреждения последующего нападения. Гибрид опять пытается накинуться на мужчину, и снова терпит поражение, в этот раз оказываясь на траве благодаря мощному толчку в грудь.       Ульрих не хотел бить Синта сейчас, как бы тот его не раздражал. От части, правда на его стороне: может быть, самец и правда не имел права сменить сторону после всего, что сотворил. Ульрих не был верным и преданным мужем, нередко грешил изменами и рукоприкладством. Он – вовсе не подарок, но, казалось бы, пришло время со всем покончить. Илай стал первым в жизни мужчины, кто не пытался оправдать невыносимое, стервозное поведение Синта, первым, кто поддержал мысли о разводе. И какие бы цели Илай при этом не преследовал, Ульриху было приятно осознавать, что он, наконец, не одинок в своём мнении. — Ты пойдешь со мной, Ульрих, — через сжатые зубы заявляет гибрид, медленно поднимаясь обратно на ноги. — Ты всё ещё принадлежишь мне. Если ты думаешь, что я отдам тебя этой дырке — ты глубоко ошибаешься. У нас есть дочь, у нас семья, дом, я не позволю тебе поставить крест на нашем многолетнем браке, — продолжает тот, угрожающе неторопливо сближаясь с мужчиной.       Глаза Синта настолько дикие и озлобленные, что по коже самца невольно бежит холодок — таким ранее Ульриху никогда не приходилось видеть мужа. Во взгляде читалась одержимость, чистая, животная, удобнее всего сравнить это состояние с голодным, хищным зверем, узревшим свежий кусок мяса. Было понятно, что сейчас Синт готов к любым совершенно безумным поступкам, и он их совершит, если мужчина не успеет вовремя среагировать. — Ты идёшь со мной, тварь, это не обсуждается. — На мне чё, свет клином сошёлся? — недоверчиво хмурится Ульрих, замечая, как шум за пределами шатра значительно притих, а на тканевых стенах стали появляться знакомые силуэты. — Синт, я никуда с тобой не пойду, между нами всё кончено. Я люблю другого, если смогу, то я вернусь к нему и…       К промежности самца прижимается вдруг что-то твёрдое и чёрное, – пистолет, никак иначе. Ульрих убеждается в догадках одним только быстрым взглядом вниз, тут же поднимая шокированный взор обратно.       Пистолетом самец и сам располагал, однако тот остался покоиться на столе, в зоне недосягаемости. Дыхание затрудняется, а по виску стекает капля холодного пота — в намерениях Синта не приходилось сомневаться. Он выстрелит, если услышит хоть одно неосторожно сказанное слово. — Я тебе яйца отстрелю и любить этого пидора будет нечем, — с нездоровой ухмылкой говорит Синт, щелкая демонстративно предохранителем. — Ты идёшь со мной либо целым, либо по частям, Ульрих. Мы идём домой.       Шторка шатра приоткрывается, и сразу после — скромное помещение заполняется вооруженными солдатами, во главе которых возвышался король. Вооружены огнестрельным оружием только несколько солдат, также небольшой пистолет предназначался лично Форду, дабы гарантировать неприкосновенность короля в любой ситуации. Король бы не стал вмешиваться в чужие семейные разборки, если бы не эльф: Фелисар подслушал практически весь разговор бывшей супружеской пары, почерпнув для себя немного новой информации. Когда обстановка накалилась донельзя — эльф созвал короля да свиту, побоявшись за сохранность Ульриха.       Казалось бы, за грехи бывшего главы борделя можно не только яйца отстрелить, но и всё остальное, и всё-таки… Будто бы Ульрих успел стать частью нового королевства, пусть и поздновато, но встав на верный путь.       Форд выдыхает, скрестив руки на груди. — Синт, отойди от Ульриха и отдай нам пистолет, — приказывает холодно король, окидывая взглядом гибрида с ног до кончиков ушей, наблюдая сейчас его спиной. — Я пообещал Ульриху, что отпущу вашу семью и не стану обрекать вас на пожизненное заключение, однако… Мне не составит никакого труда изменить своё решение в отношении тебя. — О, вы поглядите, набежали защитники! — разводит свободной рукой гибрид, вторую оставляя там, пальцами на курке пистолета, упирающегося прямо в самое уязвимое место бывшего мужа. — Что, малыши, вы смогли так легко простить Ульриху продажу в сексуальное рабство ваших братьев и сестер? — ухмыляется он, медленно двигаясь дулом пистолета выше, от паха к животу, от живота к груди, а оттуда прямо под челюсть. — Мы годами продавали ваши задницы за дорого каким-то извращенцам, а вы сумели так легко нас помиловать, да?       В шатре воцаряется тишина. Немногие, а если быть точнее, никто не был согласен с решением короля о помиловании Ульриха, а в случае Синта они бы вовсе хотели узреть публичную казнь. Но, всё-таки, никто из рядовых солдат не смеет открывать рта, отдаёт полное право выбора королю. Они стараются довериться воле Форда, как бы сильно сейчас не желали свернуть шею обоим. — Ты пришёл добиваться заключения? Может быть, казни? С какой целью ты явился сюда, Синт, с какой стати смеешь ухмыляться мне в лицо? — нервно подрагивая бровью, спрашивает Форд, и сам с трудом сдерживая себя в руках. — Твоя бессмысленная наглость и смелость поражают меня. Полагаешь, что ты сильнее нас всех, если в твоих руках есть этот железный прибор? — Мне не трудно от него избавиться, ваше высочество, — покачивает головой тот, ехидно хихикая прямо в глаза остолбеневшему Ульриху. Пистолет вновь щелкает предохранителем и отправляется полётом куда-то на стол, с оглушительным в образовавшейся тишине грохотом опускаясь на деревянную поверхность. — Я хочу вернуть себе моего мужа, только и всего, и я сделаю это в любом случае, — говорит Синт и сразу встречается с немыми вопросами в глазах присутствующих. — Хотите, докажу? — Синт, просто уходи, пока тебя отпускают, — предупреждает Ульрих, нервно стиснув челюсти. Уши бурые прижались к голове, шерсть на хвосте встала дыбом, а зрачки постепенно стали менять вид. — Дочери нужен как минимум один родитель, не оставляй её сиротой. — Докажи, — вдруг коротко отзывается Форд, без всякого страха сближаясь с безумного вида гибридом.       Синт растягивает по губам хитрую, широкую улыбку, метаясь взглядом от короля к бывшему мужу. Ничего хорошего это выражение лица не предвещало, Ульрих постепенно начинал готовиться к тому, что именно здесь встретит свой конец. Со временем, самец начал понимать ход мыслей Синта, буквально читая намерения по зелёным, выпученным глазам. И так как помешать этому он никак не мог, Ульрих просто уселся на траве, прижимаясь спиной к стулу. Вероятнее всего, план гибрида сработает, окончательно разрушив всякую милость короля к нему. — Вы знали о том, что Ульрих продал вашего сына, принца Илариона, в нашем борделе? — с заговорческим смешком вопрошает Синт, сблизившись с Фордом так сильно, что мог слышать то, как участилось у него дыхание. — Клиент был относительно адекватный, не один из многочисленных садистов, простой мужичок. Однако, потом клиента изгнали из покоев с невменяемым принцем и за его тело принялся второй, менее приятный человек, — продолжал он, замечая как бывший муж стыдливо прячет лицо в согнутых коленях. — Ульрих может быть и помешал бы вторжению, но он был слишком занят: пытался при живом муже принудить к сексу другого человека, игнорируя риски его смерти в результате их полового акта, — пожимает демонстративно плечами Синт, разводя руками в стороны. — Таким образом, второй, – тот, кого вы смело можете назвать плохим, – закончил весь процесс прямо внутрь вашего ненаглядного, единственного сына, оставив его там, на произвол судьбы, в полном распоряжении борделя. — Я отправил принца обратно домой, — решает хоть что-то выдавить в своё оправдание Ульрих. — Ты хотел торговать телом Илариона на постоянной основе, а я не… — Продолжай, Синт, — резко прервал самца Форд, показав в сторону Ульриха прямую ладонь. — В конце концов, мы не заработали с принца ровным счётом ничего, кроме проблем, разбираться с которыми Ульриху стало вдруг невмоготу, — хмыкнул легкомысленно Синт, убирая руки в карманы просторных, бежевых брюк. — Сейчас Иларион, вероятнее всего, всё ещё беременный от человека и смерть настигнет его уже в этом году. Если вам хочется до конца понять мотивы моего бывшего мужа — стоит упомянуть, что от меня он сбежал к самцу. К Илаю, если быть точным, который также работал на бордель, только в качестве рядовой дырки для удовольствий, — выдыхает гибрид, опираясь поясницей о край стола. Он с превеликим удовольствием наблюдает за тем, как Ульрих медленно, но верно, сгорает со стыда. — Я в этой истории не положительный герой, ваше высочество, вы не подумайте. Я бы торговал вашим сыном ещё долгое время, заработал бы с него столько, сколько смог, а потом выбросил, как отработанный материал. Какая разница, если Тиаридари всё равно захватят? И всё-таки, в отличии от Ульриха, я не пытаюсь скрыть своё грязное белье, не пытаюсь переметнуться, когда дела не пошли в гору. В конце концов, я не лгу вам в лицо, я такой, какой есть.       Форд не сдерживает слёз, от шока услышанного они попросту не идут. Во всё сказанное он охотно поверил, в особенности, если подметить крайне подавленный вид самца, что говорил сам за себя. Король наконец узнал правду о сыне, узнал о непростой судьбе, что выпала на совсем неокрепшие плечи, и первое время пытался винить себя в целях сдерживания агрессии.       Как бы король не пытался найти в случившемся свою вину, голос, что постоянно, без остановки сыпал обвинениями — вдруг начал затихать. Злость и обида росли как на дрожжах, с каждым сказанным словом кулаки Форда сжимались всё сильнее. Сын всё ещё жив, но этот факт практически никак не обрадовал мужчину в свете последних событий — Иларион умрёт, не сумев родить ребенка от человека, так как Тиаридари до сих пор не изобрели никаких способов прерывания нежелательной беременности.       Чувства борются внутри короля и одно из явно преобладает. Кулаки разжимаются, пальцы расслабляются, а правая рука по мере разговора уходит за спину. Туда, где был закреплён личный, заряженный пистолет. — Ты хочешь добавить что-то ещё? — подозрительно спокойно спрашивает Форд, сперва не выдавая неприятному собеседнику своих намерений. Они стоят слишком близко для того, чтобы Синт заметил подвох сразу, поэтому тот в ответ лишь расслабленно разводит руками. — Надеюсь, что ты отправишь нас с Ульрихом в одну и ту же темницу, — легкомысленно произнёс Синт, с хитрой улыбкой озираясь на бывшего мужа. — Можешь не беспокоиться, Форд, я устрою там ему такой ад, что он…       Первым делом звучит выстрел, вторым следует истошный вскрик, а третьим — жалобные, неразборчивые завывания. Пуля, выпущенная лично с руки Форда, угодила в упор по бедру, проникла внутрь и там крепко обосновалась, так и не выйдя наружу. Кровью покрывается некогда мягкая, зелёная трава с лёгкой, утренней росой. Шатёр наполняется криками и проклятиями со стороны пострадавшего, а взгляды подданных меняются до неузнаваемости.       Под ногами короля, одного из самых гуманных и сдержанных правителей, сейчас лежит скрючившееся тело, так упорно закрывающее рану обеими руками. Мерингейл и ухом не дрогнул, когда спускал курок на уровне с чужим бедром, ведь искренне он хотел сделать то же, но промеж зелёных, ехидных глаз. Произошедшее можно слабо назвать полноценным отмщением за содеянный грех – один выстрел в ногу не стоит страданий любимого сына, не стоит его жизни и не стоит мучительной смерти, которая Илариона обязательно настигнет.       Король позволил себе наглость выпустить пар наиболее гуманным способом, хоть и в глазах остальных метод таковым не являлся. Он позволил себе отомстить, стереть самодовольную улыбку с миловидного лица и заставить завыть от боли. — Привяжите Синта Кручевальд к дереву снаружи, дальнейшую его судьбу пусть определит народ, — совершенно безэмоционально приказывает солдатам Форд, неторопливо возвращая пистолет на предохранитель и убирая за пояс на спине. — Я не хочу его смерти, но если таковым будет решение большинства — так тому и быть.       Ульрих с нетерпением дожидался своей очереди и она настала. Король перешагивает через скрючившийся ком травмированного гибрида и идёт прямиком к самцу. Не стесняясь, он присаживается прямо рядом с ним. Кручевальд не смеет открывать рта, да и вряд-ли король услышит хоть что-то за бесконечными воплями Синта. Видеть бывшего мужа в столь плачевном состоянии практически жаль, несмотря на всё, что между ними случилось. — Найди моего сына и приведи ко мне, — недобрым тоном приказывает Форд, искренне стараясь сдержать себя от необдуманных действий. — Отправляйся прямо сейчас и вернись с ним так скоро, как только сможешь. В противном случае, я буду вынужден угрожать здоровью твоего последнего ребёнка, — выдыхает он, с трудом веря в то, что он и правда произнёс низкую угрозу вслух. — Твоя помощь здесь больше не нужна, наблюдать твоё лицо мне отныне совершенно невыносимо. — Сколько у меня есть времени? — обречённо и крайне виновато вопрошает Ульрих, при этом сохраняя весьма спокойное выражение лица. — Неделя с учётом дороги. Не вернёшь мне сына к крайнему сроку — я буду вынужден сотворить что-то похожее с твоей семьёй, — тут же отзывается король, пуская мурашки по телу собеседника угрожающе низким голосом. — Я не хотел и не хочу никому вредить, но вы просто не оставляете мне выбора.