I`ll do whatever you want

***

      Ногти звучно стучат по экрану телефона едва ли попадая под незамысловатую мелодию, исходящую со стороны Виктории. Басистка отшучивается, говорит, что Марлена покинула Дамиано лишь для того, чтобы прийти в гости к Карине, но та лишь тихонько хмыкает на её слова, не отрывая взгляда от быстро мелькающих букв. Переписка с Дами была их общим виртуальным блокнотом со стихами, от самых несерьезных до дико чувственных и эмоциональных, последние из которых солист аккуратно выводил у себя, постоянно приговаривая, что, возможно, когда-нибудь из этого получится прекрасная песня. А Карина и не против, только рада написать ему в личные сообщения четверостишье-другое перед тем, как лечь спать под боком Виктории, пахнущей цветами.       Одеяло, которое девушки делили на двоих, излишне мягкое и комфортное, приятно пригревало оголенные ноги. Вокалистка спала в одной длиннющей футболке, в свое время бесстыдно отобранной у Эмилио, что было последней вещью, сворованной из его гардероба, такой старой, потертой и помятой, что, казалось, её носил еще отец барабанщика. Надпись бледно-розового оттенка, бывшая когда-то ядерно-красной, превратилась в едва граничащую с белым, на ткани уже образовались мелкие катышки и, удивительно, на ней не было ни единой дырочки. Эми как-то говорил, что эта футболка безумно для него важна, как была важна и его отцу, потому что, по рассказам, она побывала в руках у ударника Led Zeppelin Джона Бонэма, во что верилось слабо. Тем не менее, факт оставался фактом: он никогда её не носил и не стирал, она просто висела на одной из вешалок среди его костюмов.       Его отец один раз пошутил при нем про это. Про то, что Бонэм не трогал её, и что он просто пришел в ней на их концерт. А после, когда родился Эми, эта байка всплыла в его голове и сейчас мужчина просто умело дурит своего сына. Тогда это безумно расстроило Эмилио, но его отец поклялся, что это была всего лишь безобидная шутка.       И Карина оценила, а Эми только разозлился. И сейчас, когда эта история так ненавязчиво всплыла в её голове, она тихонько хихикнула, тепло оглядев свое отражение в зеркале, прикрепленное к двери большого гардероба. Виктория тоже отражалась в нем. Одетая в нижнее белье бежевого оттенка, с мокрыми светлыми волосами, девушка ходила прикроватной тумбочки до её личного туалетного столика, готовясь ко сну. Для неё это было целым ритуалом, в то время как Карине стоило только лишь принять контрастный душ, чтобы лучше спалось, и можно было идти на боковую. Вик нужно было перебрать миллионы коробочек и тюбиков, прежде чем удобно устроится рядом с гитаристкой, обычно, сопровождая всю процессию разговорами о предстоящей работе, о различных нелепых ситуациях, когда-либо происходящих с ней за все её двадцать лет, обо всем, что только взбрело бы ей в голову.       Но сегодня все было тихо. Молчать для Вик было настоящей пыткой, но каждый раз, когда она пыталась как-то начать разговор, получала в ответ только несвязную словесную сумбурицу. Карина нырнула в этот омут с головой, полностью ушла в себя, отдаваясь полету за руку со своей музой, не замечая ничего, кроме экрана телефона, белой клавиатуры и мелькающего текстового курсора в диалоге с Дамиано. Когда она в завершении нажала кнопку «отправить», губы Карины сами сложились в широкой улыбке, что не могло не привлечь внимания басистки, усердно натирающей руки каким-то питательным и совершенно ничем не пахнущим кремом.       — Дами говорит, что текст новой песни почти готов, — серо-зеленые глаза девушки блеснули в приглушенном желтоватом свете настольной лампы, включающейся исключительно только по вечерам.       — Это прекрасно! — улыбается Виктория. — Перед туром будет больше времени на себя. Если, конечно, закончим работу над альбомом до отправки.       — Перед каким туром? — Карина хмурится.       Лицо Виктории вытягивается, будто она была крайне удивлена и абсолютно точно не ждала от Карины подобных вопросов. Будто бы она произнесла самую очевидную вещь на этой планете, но Карина все также смотрела на неё ничего не понимающим взглядом и ждала скорейших объяснений.       — Ты не знаешь? — удивленно интересуется басистка. — Я и парни летим в последний тур по Италии через две недели в поддержку «Il ballo della vita».       — Нам никто про это ничего не говорил, — произносит Карина.       — Я говорила Дамиано оповестить вас. Возьму на заметку и о таких важных вещах буду говорить я.       — А что с альбомом?       Блондинка отложила телефон между её половиной кровати и половиной Вик, когда басистка собрала волосы в хвостик и присела рядом. Настольная лампа все еще была включена и теперь вокруг её головы образовалось знакомое свечение, которое изображалось на всяческих иконках, собираемых бабушкой Карины в их общей квартире в Санкт-Петербурге. Лицо девушки было расслабленным, уставшим и до жути симпатичным со всеми её изъянами, которые Виктория так старательно пыталась убрать, нанося страшное количество уходовой косметики на лицо и стройное, подзагоревшее за прошедшие полтора месяца лета, тело.       — Идеально было бы закончить хотя бы текста и музыку, — тихонько говорит она, пожимая плечами. — Чтобы и самим нормально отыграть, и вас на отдыхе не загружать.       — Отдыхе? Почему я узнаю обо всем последняя?       — Мы с Франкой, Дами и Джо разговаривали с мистером Перроне перед его отъездом и он сказал, что даст вам заслуженный отпуск на время, пока мы будем в туре.       — Отлично, Франка опять со своей памятью антилопы гну в пятнадцать минут забыла меня предупредить. А если мы не успеем закончить то, что в идеале? — спрашивает Карина, вызывая со стороны Виктории смешок.       Хотелось ответить, что ничего смешного в её словах нет, до того момента, пока она не осознала, что, по сути, сравнила Франку с антилопой. Была бы она с ними, вероятнее всего, жутко обиделась и на Карину, и на Викторию, но через пятнадцать минут все равно смеялась бы над очередной шуткой.       — Мы еще думаем. Или оставить вас здесь, в Риме, — девушка устало рухнула на спину, устремив взгляд в потолок и свесив ноги с кровати. — Или взять с собой, чтобы продолжить работать. Второй вариант будет тяжелее, но лучше. Тем более, я думаю, что Франка уж точно найдет, чем занять тебя и Эмилио, чтобы вы особо без нас не скучали.       — Я была бы не против куда-нибудь выбраться, — уголки губ блондинки приподнялись снова. — Куда летите?       Взгляд скользнул по нахмурившимся бровям и складочке между ними. Виктория задумалась на секунду, попытавшись отрыть с своей памяти названия городов, но все все равно вспомнить, к сожалению, не удалось.       — Портовенере, Сицилия, Виареджо и еще три города, которые я, к сожалению, не вспомню. А, нет, по-моему, в списке еще был Неаполь.       В серо-зеленых глазах загорелся игривый огонек. Если Неаполь действительно в списке городов этого небольшого тура, то у Франки появилась прекрасная возможность навестить своих родителей в Солерно. Увидеть снова эту французско-итальянскую семейку было бы действительно неплохим отдыхом, потому что Флориана и Жак Ранкур, и их младшие дети Шанталь и Джо, точно смогли бы отвлечь её от насущных проблем с Оливьеро Перроне, растущих в геометрической прогрессии, ведь даже музыка теперь напоминает ей обо всем, что происходило и происходит.       — Неаполь — это хорошо, — говорит вокалистка.       — Все города хороши. Но, знаешь, что самое классное? — Вик перевернулась на бок, подложив под щеку сложенные домиком ладони, и Карина заметила, что её серые глаза также начали сиять. — Море…       — В Италии на море я была только один раз, в Сорренто, — хмыкнула Карина. — Зато, когда мы с мамой жили в России, летали отдыхать каждое лето.       — Тебе должно понравится, — улыбнулась басистка и встала, потянувшись к выключателю настольной лампы. — Это как небо и земля, наверное.       Свет погас, заставив солистку инстинктивно лечь на подушку и перевернуться на бок, лицом к Виктории. Взгляд девушки еще пару минут скользил по чертам лица блондинки, затем она сладко зевнула и прикрыла глаза, тихо-тихо прошептав:       — Доброй ночи, Карина.       — Доброй ночи, Вик, — ответила она.

***

      Девушка распахнула глаза, раздосадованно втянув сквозь приоткрытые пухлые губы прохладный воздух, тянувшийся из-за открытого настежь окна. Виктория рядом мирно посапывала и периодически причмокивала во сне, переворачиваясь с одного бока на другой и в конечном итоге найдя покой в удобной позе на животе. Карине казалось, что она уже проваливалась в царство Морфея вслед за басисткой, что вот-вот и ей начнет сниться какой-нибудь сон, но что-то раз за разом вытягивало её из этого пограничного состояния, завязывая в животе неприятный нервный узел раздражения.       В темноте она нащупала корпус своего телефона, так и оставшегося лежать между ней и Викторией, поднесла к лицу и едва ли не зашипела от яркости экрана. Время показывало уже половину второго ночи. Полтора часа она боролась с этим недугом и, в конце-концов, он одержал победу, окончательно пробудив организм Карины.       Вик начала что-то шептать. Что-то нечленораздельное, непонятное, скорее всего, больше обращенное кому-то в её сне, нежели к солистке. Карина повернулась к ней спиной, а затем и вовсе встала с кровати, оборачиваясь на сопящую девушку. Не проснулась и очень хорошо.       Нащупав практически пустую пачку сигарет на прикроватной тумбе, из-за которых Виктория часто её ругала и просила спрятать хотя бы в ящик, чтобы они не попадались ей на глаза, а то уже из-за одного только вида начинало становиться плохо, девушка бесшумно прокралась в коридор и, в последний раз окинув безмятежно спящую Викторию взглядом, закрыла белоснежную дверь до раздавшегося щелчка — единственного громкого шума, прокатившегося по коридору к лестнице вниз, словно раскат грома по небу. В голове гитаристки моментально всплыло слово «блять», большими, ярко-красными буквами, как помада Джорджии. Она замерла в одном положении на пару секунд, прислушиваясь. В доме стало также тихо, как было прежде.       С первого этажа падал приглушенный свет, вероятнее всего, с кухни. Томас забыл выключить свет, когда на ночь глядя ему приспичило навернуть пиццу-полуфабрикат после огромной порции пасты Карбонара с беконом и зеленью? Или кому-то не спиться также, как и ей? Вариантов было несколько: либо Томас, либо Итан. С Томасом было проще — после перекура поиграли бы в приставку, пока один из них не уснет крепким сном, закинув на другого ноги. А вот с Итаном… намного сложнее. И дело совсем не в том, что она начала в него влюбляться, словно девочка-второклассница.       Какая вообще может быть любовь? Эти две недели, пока они пишут совместный альбом, пролетят незаметно. Они полностью погружены в работу. Что потом? Еще две недели в туре: ребята будут играть концерты, а они — отдыхать. И всё, все разъедутся по своим квартирам, встречаясь только на студии для записи песен, потом на презентации альбома, отыграют парочку совместных концертов и разойдутся, как в море корабли. Влюбляться сейчас было глупо. Глупо и совсем по-детски.       В надежде увидеть Томми, на которого вдруг напал ночной жор, Карина миновала лестницу и заглянула в арку, поджав губы. Томаса на кухне не оказалось, оказался Итан, на котором не было ничего, кроме черных боксеров, как она и думала, потягивающий из своей любимой кружки ароматный ромашковый чай. Парень сразу обратил на неё внимание — потер глаза, убедившись, что она настоящая, а не призрачная галлюцинация от недосыпа, и прочистил горло, снова делая глоток горячего напитка.       — Не спится? — хрипло спрашивает он.       Смотрит на неё своими карими глазами, скользит взглядом по лицу, спускается на тело и слишком быстро перебирается на ноги. Только тогда Карина вспомнила, что на ней нет ничего, кроме серой футболки Эмилио, едва достающей ей до середины бедра и трусиков. Щеки сразу же залило краской от его вида и взгляда, она бегло просеменила от арки до графина с водой, молча налила половину стакана и залпом его осушила, а Итан, поджав губы, отвел взгляд в сторону.       — Прости, — парень проводит языком по нижней губе, отодвигая кружку с чаем от себя.       К черту эту гребаную ромашку. К черту эту дебильную футболку Led Zeppelin. К черту идиотское неудобство.       Карина остановилась у арки и обернулась.       — Пошли покурим, — тихонько позвала она его.       Итан поднялся со стула, оставляя кружку дымиться на столе в одиночестве. Карина старалась не смотреть на него, чтобы вдруг не перехватить случайный заинтересованный взгляд, и не задерживаться на его оголенном торсе своим, не мене заинтересованным взглядом. Они оба вышли на улицу в том, в чем встали с кровати, поежились от внезапного дуновения прохладного ветерка, и присели на одну из трех ступенек, самую верхнюю. Дрожащими, неслушающимися пальцами девушка раскрыла пачку сигарет и подцепила одну за фильтр, краем глаза увидев, что у Итана с собой не было ничего.       — Держи, — она вручила ему никотиновую палочку и вложила в руку противоветренную зажигалку.       — Ментоловые? — хмыкает барабанщик.       Девушка кивает.       — Другие не курю, — произносит Карина, зажимая еще одну сигарету между своих губ.       Сильная рука поднесла розовый огонек к кончику никотиновой палочки девушки, заставив его засиять яркой оранжевой точкой в ночной темноте, после чего Итан отдал зажигалку законной хозяйке. На улице было хорошо, не смотря на то, что тело потихоньку начинала пробивать мелкая дрожь. От Торкио исходило что-то незнакомое, непонятное, но до одури приятное, и оно обволакивало её, будто пушистое одеяло. Она чувствовала, что рядом с ним комфортно. Чувствовала, что он дарил ей некую безмятежность и спокойствие, вероятно, даже не подозревая об этом. А он чувствовал, что Карина, наконец, расслабилась. Что им двоим стало так тепло, будто луна вдруг стала солнцем, пока они молча раскуривали две сигареты мальборо: она — устремив взгляд вверх, он — смотрев на неё.       — Перроне разозлился, — вдруг шепотом говорит она, возвращая свой взгляд обратно на землю.       Эти слова заставили Итана вновь напрячься.       — Сказал, что не хочет видеть нас с тобой вместе, — Карина вновь затягивается и едва ли не закашливается от вставшего поперек горла комка нервов. — Это не помогло.       Весь этот монолог походил на один из тех, которые обычно прописывают сценаристы для новой драматической комедии. Итан вдруг ощутил себя Ромео и начал видеть в Карине Джульетту, а окружение вокруг себя моментально сменилось на пейзажи прекрасной Вероны.       — Я не знаю, что делать, Итан. Я запуталась и мне страшно, — голос Карины предательски дрогнул. — Стоит нам снова остаться наедине…       Она пододвинулась ближе, лишь бы снов ощутить это тепло и спокойствие, но наткнулась на каменное тело. Глаза начали мокреть слишком стремительно, а в груди полыхать пожар от собственной безысходности. Тихие всхлипывания начали раздаваться все чаще и чаще, пока Итан молча не прижал содрогающееся маленькое тельце девушки к себе. И тогда она вновь заплакала. Во второй раз не сдержалась, показала ему свою слабость, открыла себя настоящую. Ту, которая пряталась, едва завидев кого-то на горизонте, заставляя Карину снова и снова надевать на себя маску. Маску, которая дала вторую трещину после первой, той пьяной истерики, из-за чего барабанщик прислонился своими губами к её виску и задержался на пару секунд в таком положении и оставил там горящий пламенем поцелуй.       — Я не дам, — прохрипел парень. — Слышишь? Я не дам этому случиться. Не позволю.       Они точно не знали, сколько так просидели. Ночной воздух, объятия и рассказы Итана о своем детстве, лишь бы отвлечь её от таких навязчивых мыслей о плохом действовали на Карину сродне валерьянке или пустырнику, поэтому совсем скоро слезы пропали, оставив лишь неприятное жжение в глазах и соль на подсохших губах.       — Ты совсем замерз, — сипло произнесла девушка и хмыкнула.       — Ты тоже, — вздохнул он. — Пошли в дом, а то завтра с температурой сляжешь.       В доме было все также тихо. Итан выключил свет на кухне, помог Карине подняться по лестнице и остановился у своей комнаты. Карина остановилась тоже, подняла взгляд, режущий ему по живому. Он нахмурился — эта девчонка сводила его с ума. Или он сам, окончательно и бесповоротно, едва только подумав о том, что сейчас твориться внутри неё.       Надо же, сначала была обыкновенная жалость и желание помочь, а сейчас… что-то иное. Что-то смутно знакомое, то, что он когда-то запечатал под семью замками, полностью отдаваясь музыке и карьере.       — Можно остаться у тебя?       Итан задумался. Совсем на секунду, чтобы плюнуть на все после.       — Заходи.       Он уложил её, поудобнее укладывая подушки и накрывая её одеялом, а после прилег сам. Рядом, осторожно положив на её талию руку, вдыхая аромат шоколада и апельсина, который исходил от её волос, он лежал неподвижно до тех пор, пока она не засопела. Тихо-тихо. И только затем Итан смог закрыть глаза, отдаваясь пленительным объятиям сонного царства.