Ты даришь свет

На улице стояла замечательная солнечная погода. Раннее выпавший снег растаял и сейчас, звонко и весело, стучал по карнизам, оставляя на земле небольшие лужицы. Возникало ощущение, что наступила весна, но одинокие жёлтые листочки на деревьях давали понять, что до весенней капели ещё очень далеко. Лиам сидел на подоконнике, укутавшись в клетчатый плед и держа в руках белую глиняную кружку, полную ароматного черного чая, который хоть и был вкусным, но не мог сравниться даже с самым дешёвым лондонским эрл греем. Он задумчиво смотрел на одинокий жёлтый листик, прилипший к окну и трепещущий на ветру. Выражение лица математика было обеспокоенным. Светлые брови сходились к переносице, а во взгляде читалось что-то не понятное. Как будто страх, стыд, смятение и ещё невесть что смешалось в одном флаконе. Сейчас за его мимикой было очень интересно наблюдать. Уилл как будто решал очень сложную задачу в уме, но снова и снова не мог ни рассчитать, ни подобрать ответ. «Насколько же я сильно испугал Шерри во время того приступа, если он до сих пор зовёт Билли к нам домой, каждый раз, когда его нет дома? Это только сегодня он не смог прийти из-за накопившихся дел. Так Шерри вообще хотел на работу из-за этого не идти. Наверное, он мне так скоро нянечку наймет. Хотя, можно понять почему. Какой же я всё-таки отвратительный. Ну, почему Шерри так рано проснулся в то утро? Я ведь только зря его расстроил… Почему он так печется обо мне? Я ведь не заслуживаю этого…» Но всё же вспомнив всё то хорошее, что Холмс для него сделал, он невольно улыбнулся. Хотя причину этого он все равно не понимал, или не хотел понимать, вернее, боялся признавать. Уилл просто не верил, что детектив просто хочет сделать его счастливым, что для него Лиам был самым дорогим человеком, а не отвратительным чудовищем, не заслуживающим жизни. Он настолько погрузился в ненависть к самому себе, что не замечал очевидного и всё время додумывал в своей голове ситуации так, чтобы подстраивать их под ту реальность, которая математику казалась бы настоящей. Для него Шерлок всё ещё оставался сложнее самой замудрённой задачи по астрофизике, которая подразнит-подразнит своим хвостиком, покажет язык и скроется в чертогах разума, так и не дав вразумительного ответа. Ну, а если точнее, просто ускачет на работу. Хотя любому прохожему достаточно было просто бросить взгляд на Уильяма и Шерлока, чтобы по этим нежным движениям и искренней заботе понять — это и есть та самая любовь, про которую пишут книги, сочиняют поэмы и серенады. Та самая любовь, за которую не жалко и умереть… Но, увы, Лиам продолжал упорно закрывать на это глаза и губить своё счастье бесконечными душевными терзаниями и самокопанием. Нужно сказать, не без основательных. Всё же, бывший революционер не из стали был сделан и на самом деле являлся человеком довольно сентиментальным и тактильным, но упорно это отрицал. Ему безумно нравились касания Холмса, его голос, его руки, глаза, волосы — всё в нём… Каждый раз, засыпая в обнимку, Уильям чувствовал что-то воистину невероятное. Ему становилось так… Одновременно хорошо и уютно, но при этом как-то очень тепло, даже жарко. По телу развивалось ни на что не похожее сладостное чувство, что будоражило сердце и усыпляло разум. В такие моменты влюбленный гений дико стеснялся своих мыслей и ощущал просто невероятное чувство стыда. Честно сказать, он побаивался самого себя. Но всё же время от времени, он не мог отделаться от навязчивых мыслей и начинал фантазировать о том, что легко могло бы стать обыденностью, если бы Лиам не так боялся и всё-таки признался в чувствах. Прежде всего, хотя бы, сам себе признал то, что действительно крепко вляпался. Вот и сейчас он снова не мог отделаться от навязчивых мечтаний. «Ну, почему он так много делает для меня… Вот буквально несколько-несколько дней назад приносил мои любимые фисташковые пирожные. Как он вообще это запомнил, если мы их ели полтора года назад во время перерыва между парами? Так я ему даже слова тогда не сказал про то, что мне они понравились, а он всё равно запомнил! Всё же мой Шерри удивителен… Стоп, что? Почему опять мой?» Перед глазами ярко вспыхнула картина: он и Шерри держат в зубах одно пирожное, на манер итальянской пасты, которую едят с двух концов, в несколько укусов заканчивают поедание десерта, и… Сливаются в бесспорно сладком, во всех смыслах, страстном поцелуе, всё ещё с крошками от фисташек на губах… Минуту спустя Уильям уже стоял перед раковиной, умывая раскрасневшееся лицо, надеясь успокоить этим пылающий внутри пожар, и, снова виня себя, что думает о чём-то «странном» и «невозможном».