Искусство в тебе

Парни шли в абсолютном молчании, слышался лишь скрежет когтей по асфальту рядом, потому что Хатико от хозяина не отходил ни на шаг. Парень рядом с Чуей псу не нравился, он часто фыркал на него и порыкивал, но видя непроницаемое лицо Накахары, закрывал пасть и отворачивался, перебирая лапами за ними. Чуя даже не следил, куда его ведут, словно полостью доверил свою жизнь Фёдору. Но это не так, доверие затерялось между строк “Основатель Крыс мёртвого дома” и “Приятно познакомиться, Смутная печаль”. Парню просто плевать. Неважно, куда его ведут, зачем, к кому, что сделают после. А что тогда для него важно? Он хмурит брови неосознанно и не замечает на себе пристального взгляда, он шагает автоматически и не понимает, куда они пришли. Под ногами больше нет асфальта, нет звука машин, шумящего города. Но здесь нет и умиротворения. Гаркают непонятные страшные птицы, похожие на ворон, очень облезлых и больных. Ветер такой сильный, что раскачивает деревья до жалобного скрипа их старых сырых стволов. Уже начинает светать, но вместо красивого рассвета небо одаривает лишь непроглядно серыми тучами, нависающими над Чуей, словно проецируя его внутреннее состояние. Ему здесь не нравится. Эта поляна ему не нравится. Он никогда не захочет сюда прийти ещё раз. -Почему мы пришли именно сюда? - первым голос решает подать Чуя, когда он без сил просто садится на колышущуюся траву, забив на грязь, на ветер, на холод. -Мне нравится здесь, - Фёдор поднимает голову и оглядывает округу, - Здесь так же спокойно... Фраза остаётся без продолжения, и это решает исправить Накахара, недоверчиво щурась и приподнимая одну бровь: -Так же, как в твоей душе? Парень напротив опускает голову вниз и пронзительно смотрит пару минут, прежде чем коротко бросить: -Да, ты прав. “У тебя в душе голодные стервятники, холод, серое небо и бесцветный рассвет, а у него голубое небо с прекрасными пушистыми облаками, которые у него редко получается рисовать, тепло даже в обращении “лисёнок” и яркие бесчисленные закаты за панорамными окнами в самых разных оттенках его палитры. Но... может, ему бы здесь тоже понравилось?” - Чуя анализирует и проговаривает про себя каждое слово, такое ценное для него. Вот, что важно - тепло и яркие краски, цвета... -Ничего не скажешь? - Фёдор садится рядом, соблюдая дистанцию в метр. Чуя лишь усмехается. -А должен? -А нет? Чуя на это злобно фыркает, убирает прядь волос, спадающую на лицо и смотрит сощуренными глазами прямо в безразличные напротив. Это бесит его ещё больше, поэтому он просто не может себя сдержать, едко выплёвывая, как на духу: -Ты лидер Крыс, на тебя работает весь мёртвый дом, или как, блять, вы это называете. На тебя работает мой отец и кто-то из наших людей. Ты солил нам больше года. Ты забирал наши территории. Ты убивал наших людей. И ты был рядом со мной весь год под прикрытием “одинокий русский художник”. И ты врал. Всё это ёбанное время ты мне врал. Ты всё знал, абсолютно, блять, всё и всё равно врал даже о себе, - парень начинал закипать, яростно сжимая кулаки. -Не обо всём, - тихо перебивает его парень, опустивший взгляд на траву, - Я действительно художник. -Да, только... -Только что? - Достоевский резко поворачивает голову на Чую, и тот впервые замечает в безэмоциональных всегда глазах обиду, - Только не тот, который нужен был тебе? Я говорил, что никогда не смогу заменить его тебе, даже если мы похожи. -Нет... -Даже если, как ты выражался однажды, мы одинаковые, я не он! Я по-другому рассуждаю, я по-другому живу, и я по-другому люблю! - искра обиды становится более отчётливой, переходя в злобу, - Но ты отчаянно не хотел этого видеть, ты зациклился на своём бинтованном идиоте и застрял в промежутке времени, когда он тебя оставил. Чуя бегал широко раскрытыми глазами по его лицу, ему стало страшно шевелиться, но рот он открыл: -Я видел... -Тогда почему, Чуя-кун? - жестокие глаза напротив требовали ответа. -Потому что ты не он... Фёдора как кипятком ошпарило. Он резко выпрямился и умерил пыл, неосознанно отступив на шаг назад. Было видно, как он старается восстановить дыхание и только после этого он уже спокойно, в своей привычной манере, начал говорить: -Да, ты снова прав... Но скажи, - он снова перевёл взгляд на парня, - Ты готов вернуться к нему? После всего, что ты пережил из-за него? Голубые глаза округлились и остекленели. -Я не знаю. -Ты любишь его? -Любовь слишком противоречива. -Не представляешь, насколько я согласен с тобой, - он усмехнулся и отвлёкся на уведомление, - А что насчёт меня? Ты чувствуешь что-то ко мне? -Я... не знаю, Фёдор, - на это никто из них не отреагировал больше. Фёдор так и стоял, Чуя не знал, куда себя деть вовсе. Молчание затягивалось. Молчание угнетало. Оно обижало одного и заставляло страдать другого. Чуя так устал испытывать это чёртово чувство вины, что ему за год просто пришлось к нему привыкнуть. Сейчас он чувствовал его настолько отчётливо, что он просто сдерживал себя от того, чтобы начать кричать в пустоту. -Ты можешь опоздать... - чуть дрожащим голосом говорит парень и убирает телефон в карман пальто. -Что? -Просто иди... - загробный шёпот пробирает да костей, словно холод сорокаградусного мороза. Чуя стоит, не зная, правда ему лучше стоит уйти, или же остаться и поговорить. Остаться и объясниться? Фёдор вдруг поднимает голову к нему и бархатно смеётся. Но бархат осыпается на кусочки, потому что к нему относились небрежно... -Художнику нужна муза, - он опускат глаза на Накахару и жутко улыбается, - Без неё он умирает... Чую отшатывает в сторону. Фразы, брошенные в некоторых мгновениях всплывают в голове, бьют поддых и заставляют колени дрожать в страхе. «…для него это всегда будешь ты - муза и вдохновение.» Фёдор смеётся, так ехидно и тихо, что становится страшно. «Ты можешь опоздать...» «Без неё он умирает...» И Чуе действительно становится страшно, хотя он сам не понимает, почему, но у него есть чёткое ощущение, что Фёдор что-то знает, он его предупреждает, но не напрямую... -Я... Фёдор, мне пра... -Не говори, что тебе жаль, - он поворачивает голову на Накахару и хмурит брови, выпрямляясь в спине, словно пытается набраться уверенности, но в итоге снова отводит глаза и скрещивает руки на груди, совсем тихо добавляя, - пожалуйста... Чуя, расширив глаза, медленно кивает и... не знает, что ему делать сейчас. Но стойкое чувство тревоги толкает назад. Толкает домой... Парень разворачивается на сто восемьдесят градусов и, не оборачиваясь, начинает бежать. За ним бежит и пёс, как ни странно - собака молчит всё это время. Но думать об этом сейчас у Чуи нет сил, он просто бежит. -Домой... - приговаривает себе под нос, он останавливается перед небоскрёбом с панорамными окнами. «...я нашёл в тебе свой дом, Дазай.» -Домой... - шепчет и заходит внутрь, пытаясь справиться с отдышкой. Парень бежит к лифту и молится всем богам, лишь бы он был свободен или не на пятидесятом этаже. Стоит ему лишь нажать на кнопку его вызова, дверь открывается, впуская растрёпанного рыжеволосого парня внутрь. Дрожащие пальцы около сотни раз жмут на одну и ту же кнопку нужного этажа до того момента, пока двери медленно не съезжаются. Чуя чувствует, как паника подбирается к горлу, дерёт его и сжимает, дышать становится ещё труднее, когда он видит, насколько медленно меняются цифры на табличке сверху. Он лишь на четырнадцатом этаже, но уже готов взвыть, царапать стены и долбить в дверь от чувства неизвестности. Внутренности готовы вылезти наружу, душа выпрыгнуть из лифта, а потом и из окна, желательно. А разум... разум остался на том поле, где Чуя оставил Фёдора. Где пасмурно, холодно, кричат птицы и ветер пробирает до костей. Возможно, ему бы там понравилось... Лифт останавливается, но секунды, в которые звенит звоночек и со скоростью улитки расходятся железные двери, кажутся целым веком, словно он сейчас выйдет и поймёт, что эти секунды сыграли огромнейшую роль. Они стали секундами, которые до конца своих жалких дней будет ненавидеть Чуя Накахара, так отчаянно спешащий и надеющийся на лучший исход. Звонок в дверь остаётся не услышанным, как и кулаки, сбитые в кровь, в неё же. Такими же не услышанными, какими были они. Ключи оказываются в руках за долю миллисекунды, за это же время он проворачивается дважды в чёртовом замке и остаётся там же, в распахнутой настежь двери, когда Чуя залетает в квартиру. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста...» Квартира большая, но не настолько, чтобы не понять, где находится человек в ней. Ванная. Запертая дверь ванной. Она не должна быть запертой! И за ней не должен быть шум воды! -Дазай? - Чуя начинает долбить в дверь и дёргать за ручку, - Открой, Осаму, прошу! И за ней точно не должен был послышаться лязг чего-то металлического, упавшего на кафель... -Нет, нет, Осаму, пожалуйста, открой дверь, Осаму!- но ему даже не отвечают. Он не уверен, слышат ли его, - Чёрт! Господи, блять, ты должен жить! Ни стук в дверь, ни истерический голос, ни дёргающаяся дверная ручка не могут заставить Осаму подняться с холодного кафеля и открыть ёбанную дверь, он не поднимает даже глаз на неё. Но всё прекращается в одну секунду, становится так же тихо, как в мыслях, становится страшно. Но гробовая тишина разрывается на мелкие частички пороха, когда раздаётся выстрел. Замок разлетается в щепки, на части, как и кафель в середине ванной комнаты. Взбешённая фурия залетает в комнату и видит перед собой картину, что кажется даже страшнее той, что он себе представлял.

***

-Где всё, что ты забрала у крыс? - Мори Огай зол, он готов рвать и метать, а женщина напротив лишь криво усмехается, - Где информация? -Тебя это не касается, - Коё складывает руки на груди и открыто скалится, - Больше не касается. -Что? - мужчина в недоумении опускает руки, словно в бессилии. -Я больше не работаю на тебя, Ринтаро, - Озаки, словно хитрая лисица, невесомо проводит аккуратными ноготочками от груди к шее Огая, с удовольствием отмечая про себя, как сильно тот напрягается и начинает чаще дышать, - но ты потерял не только меня. Твой любимый сын теперь работает на меня-я-я-я. Последние слова она пропевает высоким голосом, смеясь и озвучивая этим свою победу над мужчиной. -Ты давно потерял влияние, но из-за злобы на нас ты этого почти не заметил. Великий Мори Огай стал просто злым и ужасным дядей, съехавшим с катушек из-за пропажи любимого сыночка, да? Ты вообще читаешь новости, доктор Огай? Наманикюренные длинные пальчики слегка оглаживают ключицы мужчины под рубашкой, а он стоит статуей и лишь раздувает ноздри, щуря глаза и хмуря брови. -Йокогама отвернулась от тебя в тот момент, когда ты отвернулся от меня, - женщина приближает своё лицо к чужому, почти выдыхая в губы напротив. Неожиданно сильные жестокие руки хватаются за хрупкую белоснежную шею, сдавливая. -Крыс... - хрипит Коё, еле слышно, тогда Мори слегка ослабляет хватку, чтобы она смогла говорить, - Крыс уже почти не существует, а знаешь у кого их масштабы влияния? У меня!, - она чувствует, как трясутся руки на её горле, сдерживаясь, чтобы не переломать, - Убьёшь меня - ты рухнешь, как и вся твоя империя, строившаяся годами. Я не боюсь умереть от твоих рук, потому что знаю, что после моей смерти ты будешь никем. Я подстраховалась, знаешь ли. Огай настолько резко делает шаг назад, что Коё не успевает среагировать, когда руки сеё шеи исчезают, и в её лёгкие поступает слишком большое количество воздуха, отчего она закашливается, сгибаясь пополам. Но, когда она выпрямляется, её губы растянуты в победную улыбку, демонстрирующую превосходство. -У меня тоже есть козырь, Озаки. Я могу дать руку на отсечение, потому что твой сын всё ещё работает на меня. И он не уйдёт, поверь мне. -Тогда наша борьба будет равной, правда? - её улыбка становится всё шире, словно в приступе безумия. -Ты права, - Огай тоже усмехается, - Эти двое готовы поубивать друг друга, - мужчина почти разворачивается, чтобы уйти из этого дома, - Я не буду играть честно. И я говорю тебе это лишь потому, что ты была мне другом. Раньше. -Ты сам оставил меня на растерзание диким псам, ты просто отказался от меня. Мори оборачивается и грустно усмехается. А после разворачивается и за два широких шага покидает дом.

***

-Осаму? На полу, прижавшись спиной к тумбочке в углу, обняв колени, сидит напуганный потерянный или, скорее, брошенный всем миром ребёнок. Рядом же валяется небольшая коробочка, вокруг которой разбросаны несколько лезвий. Чуя смотрит в коньячные глаза, полные слёз, дорожками стекающими по щекам, которые внимательно наблюдают за каждым телодвижением парня. Он откидывает от себя пистолет в сторону и двумя руками аккуратно обхватывает мокрые холодные щёки. -Ты меня слышишь? - словно со страхом, спрашивает Чуя, понизив голос. Дазай глубоко вдыхает и закрывает глаза, сильно жмуря, начиная рыдать взахлёб и прижиматься к тёплым ладоням. Тогда он разжимает свои руки, покоившиеся на коленях, и оттуда падает окровавленное лезвие. Чуя, видя железку в крови, округляет глаза и убирает руки с щёк. -Нет! Не уходи! - охрипший голос слишком вымученный и отчаянный, а сам Дазай резко распахивает глаза и хватает за руки Чую, не обращая внимания на боль в рассечённой в мясо ладони. -Я не уйду... - парень осторожно, чтобы снова не напугать бедного Осаму, меняет их ладони местами, держа кровоточащую за запястье, - Нужно обработать. Не отпуская рук из своих, Накахара медленно поднимается, пытаясь за собой же поднять и Дазая, но тот сидит и лишь смотрит на него глазами с блюдце, даже не моргая. У них обоих сейчас в головах прокручиваются шестерёнки, они продумывают свои прошлые и дальнейшие действия, и просто смотрят друг другу в любимые глаза, топя себя самостоятельно. Первым отмирает Чуя, легонько дёргая Дазая за здоровую руку: -Вставай, твоя рука... Не успевает он договорить, когда рядом с ним вырастает длинная шпала, а в мысли лезет, что он уже и отвык от этой разницы в росте. Поэтому, когда Дазай молча встаёт рядом, Чуя опускает глаза на тумбочку и начинает искать в ящике средство, чтобы промыть рану, и бинт. Но прежде он аккуратно опускает ладонь под тонкую струю холодной воды, чтобы смыть размазанную кровь. Когда он уже бинтует ладонь, стараясь не сделать больно, до ушей тихо доносится: -Чуя... Дазай всё время, что возились с его рукой, не отрывал глаз от идеального профиля. Он рассматривал чужие эмоции и видел искреннее беспокойство, желание помочь, тоску и... -М? - Чуя поднимает свои большие глаза на него и ждёт. Не зная, чего, просто ждёт следующих слов или действий, не отрывая взгляд. -Останься со мной... Чуя думает с минуту, но слеза, одиноко скатившаяся по щеке, заставляет перестать думать. Прошлый опыт показал, что это до хорошего не доводит. -Если ты пойдёшь ко дну, я возьму тебя за руку, - словно в доказательство, Чуя подносит перебинтованную ладонь и осторожно касается губами, глядя в глаза напротив с опаской. -Но я утяну тебя за собой, - Дазай предупреждает, но молится, чтобы тот не передумал. -Поэтому я не отпущу твою ладонь, - ещё одна слеза срывается и падает на белоснежный бинт. Дазай сжимает руку в ответ и набирается сил, уверенно произносит, смотря в глаза напротив с обожанием вселенского масштаба: -Я люблю тебя. Вот так просто. После годовой разлуки, ссор, криков, этой ситуации, он может сказать это с лёгкостью. Потому что ничего больше не имеет значения. Нет чего-то, в чём он был бы уверен больше, в чём он не сомневался бы так же, как в этих словах. Они друг для друга не спасательный круг, а сама вода без дна, конца и края. -Я боюсь любить тебя снова... -Я буду любить за нас двоих. Буду любить всю жизнь, - не смотря на ноющую боль в ладони, парень нежно обхватывает шею руками, поглаживая большими пальцами, - Только позволь остаться рядом... -На сколько? - Чуя кладёт одну ладонь на грудь, а вторую на предплечье Дазая, становясь ближе и задирая голову вверх. -До самого дна. -До конца лабиринта? -С тобой у него не будет конца, - парень чуть наклоняется и касается своим носом чужого. -Тогда останься со мной до самого дна и до бесконечности. Губы осторожно находят друг друга, нежно касаясь, словно выливая доверие и расслабляясь от одного слабого прикосновения. Чуя привстаёт на носочки и обхватывает голую шею руками, поглаживая и спускаясь к плечам, успокаивая обоих. И Даза й слишком зацикливается на этом жесте, выдыхая в приоткрытые губы и спускаясь руками к талии, сжимает её, словно хочет показать отдачу, взаимность поддержки. Следующее столкновение губ о губы более напористое и уверенное, а языки находят друг друга, сплетаясь в яростном танце на скорость. Теперь выдыхает Чуя, чувствуя, как тяжелеет низ живота и затуманивается сознание. -Я не хочу сегодня забываться... Возможно, если бы Дазай не понял смысла фразы, он бы остановился, но парню стоило лишь заглянуть в глаза с расширенными зрачками, чтобы в следующее мгновение подхватить рыжеволосого под бёдра, сразу зашипев от боли в перебинтованной кисти, но резко, не давая опомниться, впиваясь в линию челюсти, сразу после проходясь языком до мочки уха. Чуя цепляется за шею Осаму, оставляя чёткие царапины ногтей, и тихо скулит. То, что происходит сейчас - не ошибка, не воля случая, но эмоции играют огромную роль. Оба парня чувствуют безграничную любовь, огонь плескается не в глазах, а в кровавых сердцах, соединяясь во едино. Губы снова находят друг друга, сминая то нижнюю, то верхнюю, и нежно прикусывая, как бы говоря «не затягивай», но этот момент хочется не затянуть, его хочется растянуть до масштабов миллиона галактик, слившихся в одну в результате мощнейшего взрыва. Этот момент хочется оставить татуировкой на памяти, чтобы можно было в любое время посмотреть на неё и подумать: «это на всю жизнь... я слишком счастлив» и никогда не расставаться. Никогда не отпускать друг друга, не расцеплять замка рук, не размыкать мокрых саднящих уст и не закрываться друг от друга. Белые простыни в спальне сминаются под весом миниатюрного тела, извивающегося под жадными нежными руками и проворными упругими губами. -Люблю, - между поцелуями и укусами на вытянутой в блаженстве шее, шепчет Дазай, - так сильно люблю, - руки пробираются под одежду, медленно избавляясь от неё, - подари мне свою душу, я буду хранить её в самом безопасном уголке своего сердца, она будет принадлежать ему. Чуя и не замечает, как остаётся в одних чёрных боксёрах, под действием волшебных рук и чудесного шёпота, он ухмыляется, зарываясь обеими руками в густые тёмные пряди, когда Дазай ведёт мокрую дорожку от изгиба шеи к уху, и тихо посмеивается: -Тогда я требую обмен. Дазай приподнимается и сразу впечатывается в уже распухшие губы новым поцелуем, смешивая слюну и специально оттягивая тонкую ниточку между ними, когда он отстраняется. -И что же ты хочешь? -Твоё сердце, - он снова посмеивается, и сам тянется к шее Осаму, облизывая кадык, после чуть прикусывая его. Дазай тяжело выдыхает и вытягивает шею навстречу. -Это нечестный обмен, - теперь и Осаму усмехается, понимая, о чём толкует парень. -Почему же? - язык рыжего проходится по всей линии челюсти, парень выцеловывает плечи и ключицы, так сильно выделяющиеся из-за напряжения в руках и плечах, так как это единственная опора для Дазая. Тот же еле дышит, но очень старается держаться здесь и оставаться в сознании. -Потому что ты заберёшь у меня и свою душу назад... М-м... -Ты прав, тогда... - Чуя снова целует ключицу, когда резко, - А-ах!, - Осаму опускает свою широкую ладонь на паховую зону, поглаживая и надавливая сквозь ткань, - Продолжай, прошу... В разрез просьбе Дазай убирает руку совсем, слыша недовольное мычание, смешанное с почти неразборчивым матом с изящным играючим акцентом, чтобы дотянуться до смазки и презерватива в прикроватной тумбе. Лубрикант наполовину пустой с прошлого раза, Дазай на это усмехается. Беря бутылёк в руку, парень полностью поднимается, оставаясь сидеть на коленях перед Чуей, на что тот недовольно фырчит. -Да хватит разглядывать меня! В прошлый раз не насмотрелся? - парень пытается свести колени вместе, но длинные руки не дают. -Мне никогда не хватит, хочу нарисовать тебя такого... - ладони гладят внутренние стороны бёдер, - Открытого для меня. Руки тянутся к резинке белья, собираясь избавится от последней вещи, но... -Эй! А сам раздеться не желаешь? Дазай снова смеётся на капризы этого вроде взрослого парня, но, несмотря на протесты, стягивает боксёры и раздвигает ноги, пожирая взглядом беззащитное тело под собой, скалясь и щуря глаза в предвкушении. -Не пялься, - Чуя притягивает парня за шею к своему лицу снова, атакуя его губы в новой схватке языков, - Бесишь. Раздевайся-а-а... Непонятно откуда и когда смазанные длиные пальцы касаются тугого колечка мышц, слегка надавливая и сразу толкаясь на одну фалангу внутрь. Дазай кусает нижнюю губу открытых в немом стоне губ и улыбается. -Я ещё успею, не переживай. Парень убирает пальцы, чуть отодвигает лицо от чужого. Берёт уже открытый бутылёк и обильнее выливает на пальцы, разогревая между. Капля смазки стекает от пальцев к ладони, а от ладони по всей руке, перекатываясь от одной вздувшейся вены к другой, за чем Чуя, приподнявшись на локтях, следит с круглыми глазами, сглатывая обильное количество слюны. -Знаешь, насколько легко человек может засесть в мозгу? - парень снова опускается над Накахарой, заставляя лечь того обратно на лопатки, и опускает обильно смазанные пальцы между ягодиц, проводя вверх-вниз, заставляя Чую часто-часто дышать, бегая глазами по серьёзному спокойному лицу напротив, - Ты будешь думать только о его губах, вспоминая их сладкий вкус, желая ощутить снова, - Осаму резко целует губы и, не давая времени ответить, отстраняется, - И снова, - делает так ещё раз, очень раздражая Накахару, но тот смеет лишь проглотить очередной смешок в его губы, когда один палец плавно скользит внутрь, Чуя вцепляется ногтями в крепкие плечи и тяжело выдыхает с полустоном, - Ты будешь вспоминать его речь, его частые фразы, его манящий голос, - палец входит до конца и сразу начинает движение, от чего Чуя начинает постанывать и скулить неразборчивые слова. К первому пальцу добавляется второй, а Дазай, не давая себя поцеловать, опускается ниже, ровняясь лицом с его пахом, - А позже наедине с собой будешь представлять, как он выстанывает твоё имя этим самым голоском, - два пальца резко толкаются внутрь, а проворный язык проходится по всей длине изнывающего члена, требующего к себе внимания. Собственные штаны и боксёры летят на пол. -О-осаму, - Чуя до боли закусывает губу и до хруста выгибается в пояснице, когда тёплая полость рта принимает в себя его плоть, неспешно вынимая, обводя языком вены и снова проталкивая внутрь до горла, - Осаму, блять, какого чёрта ты вытворяешь, м-м-м! Да, боже! Внутри уже свободно двигались два пальца, раздвигаясь на манер ножниц, а Дазай всё активнее двигал головой. Третий палец входил более ощутимо и надавливал на комочек нервов внутри, отчего Чуя метался по кровати, дрожа, и подмахивая бёдрами навстречу. -Ты издеваешься надо мной! - почти кричит Чуя, когда Дазай прекращает все свои действия, оставляя Чую прямо на грани с разрядкой, но не доводя до неё. Чуя видит перед собой в полумраке спальни лишь светящиеся глаза черта и блестящие от его собственной природной смазки губы ярко-алого оттенка. Дазай впивается в губы Накахары, сразу толкая свой язык в чужой рот, делясь его же вкусом. Чуя же активно отвечает, посасывая и облизывая чужой мокрый язык, видя, насколько Осаму доволен и удовлетворён его действиями, и продолжает, даже когда слышит звук шуршащей упаковки, а после чувствует мокрую холодную головку у своего входа, чуть вздрагивая и по инерции сжимаясь в чужих руках. Тогда Дазай более активно начинает вылизывать чужой рот и язык, чтобы немного расслабить. Но Чуя вдруг чуть отстраняется, спасаясь от дикого напора парня, и глядит преданными щенячьими глазами, спускаясь чуть ниже, чтобы в следующую секунду уже вылизывать чужие ключицы, моментами целуя до красных собственнических отметин. Дазай чувствует, как парень расслабляется, и начинает понемногу проталкиваться внутрь, не толкаясь резко. Войдя наполовину, парень неожиданно низко стонет, когда Чуя сильно кусает его за кожу на ключицах, и ловит на себе почти испуганный извиняющийся взгляд. Он нежно усмехается: -Кусайся, маленький. Мне нравится, - Осаму положил руку на рыжий затылок и уткнул назад, как бы давая понять, чтобы тот продолжал. Укус за укусом, сантиметр за сантиметром, стон за стоном. Дазай замирает внутри, полностью войдя, чтобы дать время Чуе привыкнуть к размеру. Он делает аккуратное круговое движение бёдрами, как бы ещё растягивая стеночки для себя, и делает первый медленный толчок. Чуя падает снова на лопатки, выгибаясь и протяжно стоня, закрывает глаза ладонями и пытается свести ноги, поднимая колени намного выше. Осаму хватает его обеими руками за коленки, раздвигает, удерживая и сжимая до отпечатков пальцев на коже, и делает резкий толчок, выбивая весь воздух. -Убери руки и смотри на меня, - он делает ещё один резкий толчок, словно предупреждая, - Иначе я привяжу тебя к изголовью. Убери руки и смотри на меня, лис. Осаму отпускает одну ногу и упирается рукой в постель, снова нависая и начиная двигаться, сжимая второй рукой бедро, отводя его в сторону ещё больше. Чуя же убирает руки и открывает слезящиеся глаза. С каждым толчком раздаются прерывные всхлипы,но глаза закатываются в удовольствии, когда каждый раз головка бьётся о комок нервов, и его брови заламываются «домиком». Чуя начинает сам подмахивать бёдрами навстречу толчкам, а Дазай находит его губы своими и впивается, словно не прикасался к ним три века, не меньше. Его толчки становятся резче и быстрее, а губы кривятся в улыбке, когда Чуя с силой закусывает его губу и стонет. Услада для ушей Осаму. Широкая рука перемещается на талию парня, удерживая, чтобы не извивался так сильно. Эти двое словно горящее жерло пробудившегося вулкана, ещё немного, и всё взорвётся, затопит и сожжёт всё вокруг своим пламенем любви, магмой своего безмерного счастья и доверия. Им не нужны соседи, им не нужны родители, не нужна работа, не нужны дела организаций. Им нужны лишь они сами в сердцах друг у друга. Им нужны потные горячие тела, сорванные в крике голоса, растрёпанные волосы и алеющие отпечатки настойчивых ладоней и пальцев на шеях, ключицах и бёдрах... Им нужна слившаяся в одну душа. Дазай замирает и, не выходя из горячего нутра, переворачивает парня на живот, сразу подтягивая его под бёдрами, выпячивая зад вверх. Ладони ложатся на ягодицы, оттягивая, чтобы угол проникновения был глубже, и не ошибается, когда слышит, как Чуя, всхлипывая, стонет почти до крика. Он бьёт по одному месту, чётко попадая, чтобы доставлять невероятное удовольствие, но вскоре чуть замедляется, чтобы чуть оттянуть оргазм. Ведь знает, что потом будет ярче... -Нет, убери руки, - Чуя тянется к своему члену, чтобы помочь себе быстрее, но тогда Дазай совсем замирает внутри, лишь крутя бёдрами, словно потираясь, - Убери, Чуя. Это почти приказ, но Накахара бы не был Накахарой, если бы не делал по-своему. Поэтому, скуля и подмахивая назад бёдрами, насаживаясь на чужой член, он снова тянется рукой к себе. Тогда Дазай почти психует, притягивая Чую за горло к себе, слегка сдавливая. -Ты такой непослушный, - резкий толчок, и парень снова замирает, а Накахару током бьёт, он чуть ли не начинает вырываться. -А я тебе и не пёс, чтобы слушаться, - он огрызается и фыркает, пытаясь двигаться самостоятельно. -Лисы относятся к семейству собачьих, - Осаму нежно целует парня за ушком, посмеиваясь. -Мы не на уроке биологии, - Чуя пытается уйти от прикосновения, но рука на горле сжимается чуть сильнее, - Я всё равно не пёс, понял? -Как это? У тебя ведь теперь даже место есть. -Что ты несёшь, м-м, - Чуя изнывает и извивается в чужих руках. Парень делает несколько грубых толчков, а колени Чуи автоматически разъезжаются, сползти совсем не дают только длинные пальцы, сжимающие горло. -Вот твоё место, - ещё толчок и он почти полностью выходит, - На нём, лисёнок. -Зоофил, - Чуя слышит сзади копошение, но не придаёт этому значения, пока, - Эй, что ты... - пока его руки не связывают чем-то за спиной, - Ты связал меня своими же бинтами? -А что делать? - Осаму завязывает узелок и кладёт обе свои руки на талию, поглаживая и спускаясь на разведённые в стороны бёдра, - Наручников у меня нет, - одна его рука спускается ниже, ведя двумя пальцами по ложбинке между ягодиц, обводя вход со своим членом внутри, - Знаешь ли, до тебя я не был таким извращенцем, - парень проталкивает один палец вместе со своим членом внутрь, и Чуя давится воздухом, почти подскакивая на месте. -В-ври больше, рыбина, - Дазай обводит пальцем по кругу внутри, замирая. -Никогда, лисёнок, - он убирает палец и толкает Чую в кровать лицом и, придавливая рукой в лопатки, начинает вбиваться с бешенной скоростью, меняя темп, интенсивность и глубину. Чуя, уже не сдерживаясь, кричит и натурально плачет, пуская слёзы на белые простыни, руки дотягиваются лишь до мускулистого живота над собой, который он не упускает шанс поцарапать ногтями. Чуя поворачивает голову и смотрит через плечо на божество чёрта. Дазай зачёсывает пятернёй волосы назад, открывая лоб, и кладёт руки на ягодицы, сжимая и давая себе больше доступа, когда расставляет чужие колени ещё шире. Чуя сам насаживается, двигая бёдрами, и достигает пика, стоит Осаму пару раз укусить и зализать кожу на его лопатках. Темноволосый заканчивает сразу за ним, чувствуя, насколько сжались пульсирующие стенки.

***

Парней будит от сладкого сна, в который они провалились от усталости сразу после душа, мобильный телефон Осаму. Парень нащупывает его на тумбочке и сразу отвечает, не глядя, кто на том конце провода. -Алло? -Дазай-кун, ты нужен мне сегодня. Есть разговор. Чуя тоже проснулся от звонка и еле разлепил глаза, сонно спрашивая: -Кто это? -Чуя рядом с тобой? Приезжайте вместе сегодня домой, я буду ждать, - на той стороне кладут трубку, даже не слушая дальше. -Осаму, это кто? -Озаки-сан.