Монах и чёрт

      В бане жарко и слишком сильно натоплено, так, что у Леонарда лицо слегка краснеет приятным румянцем. Макс не может стоять на ногах. Садится на деревянную скамью. Ноги становятся ватными, руки тоже. Что уж говорить о его голове… Которая перестаёт соображать совсем, где верх, где низ, понимает только, где сейчас сам Леонард. — Ты как? — он поливает его спину жаркой, пахнущей приятными травами водой.       Несмотря на жару, по спине бегут мурашки. Травы… Ведьминых зелий. Собранне при полной луне, на шабашах ведьм, когда они, голые и в одних только рубахах, бегут по лесу и хохотом, криками, визгом наводят ужас на деревеньки. А где-то обязательно должен скакать огромный чёрный козёл.       Макс почему-то не может ответить. Язык прилипает во рту. В глазах бегут белые и чёрные точки. Совсем уж перегрелся… — Ничего. — Смотри, говори сразу, если что.       Но почему-то сразу понятно, что его демон его услышит и поймёт. Сразу чувствует, что ничего не случится. Потому что он рядом. — Повернись спиной, немного тебя натру.       Максимилиан поворачивается послушно. Подставляет свою спину. Медленно. Слегка ёрзая, как домашняя мышь у мешка с мукой. Округлённая спина с остатками мышц. Это почти что красиво. Только нужно немного больше плотности. А то совсем похоже на хребет. Но не человека. А дракона. Мифического дракона. — Что это?       Ладони кажутся слегка жирными. — Это… Это мазь. — Колдовская, наверное?       Макс улыбается. Что-то желтоватое, тоже приятно пахучее разнотравьем. — Почти. На жире. Ну и травы, конечно. У нас такую часто делают.        Макс слегка мурлычет, утыкаясь в приятные, тёплые руки. Его тело становится лёгким, совсем как этот крем, становятся такими же невесомыми и ладони. — У вас, в Аду, есть косметика? — Больше, чем ты думаешь. Знаешь же, что есть.       Леонард невольно любуется своим мальчиком. Красивый. Хоть и тонкий. Но сейчас румяный. Уже не такой мертвенно-серый. И такой чувствительный внизу… — Что ты… Что ты делаешь?       Макс сжимается. Это Леонард чувствует. — Хочу тебя приласкать.       Рот распахивается с одним только движением по члену. — Тогда… Тогда пожалуйста. — Какой покладистый. А что бы я ещё мог сделать с тобой, м? — Я… Не знаю.       Зубы слегка царапают алую шею. — Ну раз ты не знаешь, тогда наслаждайся тем, что есть…       Макс изгибается в такт ласкающей его ладони. Такой горячей. Жаркой. Нежной. Такой, от которой он тает почти за секунду, быстрее, чем моргнуть, быстрее, чем только взмахнуть ресницами. — Пожалуйста, ещё…       Яички напряжены. Леонард его ласкает. Тяжёлыми, мучительными, долгими ласками, за травяно-кремовым запахом которых не слышно настоящего запаха. Запаха возбуждения. Воспалённой плоти. Это запах телесный, густой… Но он тако приятный, что Леонард им дышит. Впивает в себя даже под кремом. — Быстрее? — Да, да, да… Прошу…       Рука движения ускоряет. Всё сильнее и сильнее, всё чаще и сладостные, так, что один всплеск удовольствия — и оргазма не избежать. Макс истекает в руках. Не может не истекать. Глаза туманятся и прикрываются. Леонард бы выдоил его до конца. Но сейчас лучше остановиться. Слишком слаб пока. Это может ему навредить. Такому неготовому. Нужно делать всё постепенно. Постепенно соблазнять. Постепенно пытать. Постепенно доводить до предела, который показался бы смертью раньше. Этого чудесного, нежного, юного монаха к такой пытке надо готовить задолго. Чтобы не было боли. Только удовольствие… — Ох… Так хорошо… — Макс почти приходит в себя. По пальцам Леонарда течёт семя. — Ну как ты, уже чистый? — Думаю, да. — Вытереть тебя?       Такое предложение становится слишком неожиданным. Кто-то вытирал Макса с того момента, как он был маленьким? — Да… Пожалуйста. — Вставай.       Пальцы осторожно укутывают его тело со всех сторон. Это ткань. Приятная, тёплая, сухая ткань. Мягкая. Будто его кожа. Такая… Такая приносящая удовольствие. — Пойдём теперь ко мне. На мою постель.       Макс слегка опускает глаза. — А можно? — Конечно можно. Пойдём.       Темнота. Темнота окутывает со всех сторон, её тяжесть давит. Но телу тепло. Уже не холодно. Уже не противно. И предвкушение чего-то сладкого окутывает Макса приятной волной. Его сейчас приведут в покои, в роскошные покои и будут гладить, долго, плавно, осторожно…       Нужно только преодолеть коридор, в котором не горит ни одной свечи.       Макс идёт. Леонард шагает за ним. Медленно. Плавно. Как кошка, которая прислушивается к крадущейся поступи мышиных лапок…       За мышью следит старая серая крыса. И сейчас она готова вцепиться жёлтыми, грязными резцами в её тонкую, мягкую шейку.       Макса вдруг хватают, тискают, сжимаю в руках, сильнее, сильнее, болезненнее, тело тут же вспыхивает, становится больно, везде, даже во рту, даже в пальцах, которые почти что рвутся в перепонках, он кричит, он хочет кричать, но не может, не получается, ему больно, страшно, тягостно, он замирает, хочет кричать, но не может, рот затыкают полотенцем. — Тише, тише, голубчик, и я буду нежным…       Этот голос… Этот кошмарный голос. — Ты же не хочешь, чтобы тебя наказали за то, что ты такой непослушный, м?       Макс дёргается, стонет, изгибается в руках, подагра которых стала сковывать, как жуткое железо. — Грешник, страшный грешник, — шепчет Йозеф и пробирается рукой вниз, туда, где всё холодеет и проваливается в какую-то бездну.       Макс дрожит, рвётся, как олень из когтей волка, как из него рвётся сердце, которое даже не может сейчас остановиться, чтобы избавить от мучений своего хозяина. — Никуда ты от меня не денешься…       Он изводит, смакует последние крохи удовольствия. — Отпу!.. — вырывается из горла Макса, когда полотенце слегка выскальзывает из него, вытолкнутое сильным, жутко сильным языком. Где же, где его Леонард, куда он делся в эти страшные мгновения, где, когда его мальчику так больно, так страшно, так… — А я хотел, чтобы тебе не было больно до крика… Видимо, придётся сделать так.       Пальцы стискивают горло. Макс хрипит, из последних сил хрипит, вырывается, взвизгивает, как зверёныш, так, чтобы его услышал весь мир — только тонкий хрип, пока в глазах всё рябит жёлтым и розовым, последняя рябь…       Вдруг он чувствует, как налетает лбом на стену, свободно, быстро, так, что ему не больно, что ему только легко, голова не болит, не звенит, он будто обезумел, ощущает, как по камню бежит дрожь от упавшего на него тела, руки, тёплые, даже горячие руки подхватывают его на себя и уносят, быстро, легко утаскивают к себе, так, чтобы никто не заметил, не услышал, чтобы аббат не очнулся. Чтобы он не позвал на помощь. Чтобы он не заметил, кто уносит его несостоявшуюся жертву…       В свете свечей Макс видит милое ему лицо. Приоткрывает глаза. На шее багровеет полоса. — Мальчик мой!..       Шёпот проникает в самую душу. Леонард почти падает на него, уронив на кровать, целуя, мягко, нежно, быстро расцеловывая всё его тело, уже голое, красивое, как у античной, языческой статуи, руки его обхватывают. Не могут оторваться от желанного, маленького, спасённого Макса. — Бедный малыш, — шепчет Леонард и расцеловывает. К глазам Макса подступают слёзы. — Что… Что это было? Это… — Аббат ваш… Мерзкий старик.       Когтистые пальцы сжимают тёмно-пурпурное покрывало. — Это… Это ужасно. Лео, за что?..       Плачет. Сразу видно, что плачет. Всхлипывает. Слёзы, похожие на огоньки пламени в свете свечей, бегут из его глаз тяжёлыми потоками. — Малыш… Он будет наказан. Он поплатится, я тебе обещаю. У нас с ним будут делать так сотни раз, что он хотел сделать с тобой, даже больше… — Леонард… — Он давно так?       Макс молчит. Только прикусывает губу. — Скажи. Мне можно.       Макс тяжело вздыхает. — Почти с того момента, как я сюда попал.       Леонард сжимает кулак. — Это чудовищно. Иди ко мне, мальчик мой. Иди.       Макс заползает на руки охотно, очень охотно, так, что на его глазах, к огромному облегчению Леонарда, проявляется даже печать некоторой расслабленности. Выглядит это мило и тепло. Так, что на мгновения Макс забывает обо всех своих горестях. — Я буду рядом, мальчик мой, никогда и никуда от тебя не уйду, запомни это. Ты очень сильный, с таким ты справишься. Я обещаю тебе.       Макс готов заплакать снова и снова. Эти слова… Эти поцелуи. Так трогательно и нежно, так, что он снова готов разрыдаться. Нежно. Слишком нежно. — Лео…       Он подползает ближе. Глаза смотрят так, что слёзы готовы вырваться наружу. — Я люблю тебя.       Руки сжимают его снова. И снова, и снова, и снова, притискивают к себе, Леонард обнимает, гладит, так, что сердце сжимается с новой и новой силой. — Я тоже очень тебя люблю.       Макс жмётся, как маленький котёнок к боку мамы-кошки. — И ты всегда будешь рядом? — Разве я могу куда то уйти?       Поцелуи градом сыплются на лоб, на щёки, на лицо… — Иди ко мне.       Тепло захватывает их обоих. Они вдвоём против всех. Но вместе. И только вместе…