Вкус новой жизни

🎼 BANNERS — Someone To You (Acoustic)

      Лето всегда проходит быстро. Пролетает яркой кометой, и ещё попытайся схватить её за хвост. Марку Твену лето в Сан-Франциско нравилось: и солнце светило, и птички пели, и с ветром всё было в порядке — славные деньки. Во всяком случае, именно так он писал в своём письме, а потом всё переврали и испоганили. Но лето и правда выдалось хорошим: не знойным, с редкими утренними туманами и почти безветренным.       Конец июня Лайя коротала в ожидании Влада. Скучала она ещё сильнее, чем раньше, но согревало и радовало предвкушение скорой встречи, до которой она буквально считала дни. Между ними были не только бесконечные мили, но и три часа, и Лайя тратила их на то, что читала про плюсы и минусы жизни в разных городах. Затем думала о том, а не лучше ли остаться в Сан-Франциско, но отказывалась от этой идеи, ведь едва ли Влад хотел работать в школе.       Июль Влад и Лайя провели вдвоём. Влад вернулся в Калифорнию с началом отпуска, и они жили вместе в старом доме в комнате Лайи. Вообще, Влад предлагал снять номер в отеле, как это было во время его прошлого приезда, или найти квартиру, но Лайя всё ещё не знала, где же хочет жить, и не видела смысла в лишних тратах. Она так сильно ждала его приезда, что едва не навернулась с лестницы — максимально грациозно — когда бежала открывать дверь, а затем повисла на мужчине, обвив руками шею, а ногами — талию, стоило ему только опустить сумку на пол. И отпускать не собиралась, пока Влад не попросил эту обезьянку слезть.       Влад до этого не был у неё дома ни разу — с интересом всё трогал и рассматривал небольшую комнату, что умещала только кровать, стол и шкаф, отчего Лайя немного смущённо смеялась. А затем они набросились друг на друга с поцелуями, торопливо стягивая одежду, и занялись любовью на кровати, где откровенно было мало места для двоих. Затыкали друг друга губами, потому что Лайя знала, что Лола сидит у себя, но чувствовали абсолютное счастье. И после долго лежали под клетчатым пледом, который ещё много раз потом стягивали по ночам друг с друга, опять целовались и строили планы на предстоящие выходные, переплетая пальцы.       Лола, конечно, знатно прибалдела, увидев следующим утром на кухне бывшего преподавателя литературы в одних джинсах, который нагло лапал её соседку, но никто ей ничего объяснять не стал. Они вместе готовили завтрак, накрывали на стол и не забывали целоваться, касаться друг друга, восполняя бесконечно долгие дни отсутствия.       Пока Лайя работала в музее, Влад занимался репетиторством, а по вечерам они просто гуляли по городу, наконец-то ощущая свободу. Было столько всего, чего они не делали вместе, и хотелось наверстать упущенное: пройтись за руку через мост Золотые Ворота, съесть рыбные сэндвичи на набережной под крики надоедливых чаек и посмотреть на морских львов, наконец-то вместе прогуляться по Ломбард-стрит с мороженым. И всё это было таким естественным и привычным, будто дыхание, что Лайя иногда задумывалась, как же смогла пережить полгода разлуки, а до них — и вовсе всю жизнь.       В следующее же воскресенье Влад и Лайя, как и планировали когда-то, поехали в Монтерей. Неспешно прогулялись по городу, и Лайя поняла, что либо совершенно его не помнит, либо он изменился за пятнадцать лет до неузнаваемости. Но он всё также оставался небольшим и уютным, с тихими ухоженными улицами и ощущением чего-то родного и близкого, такого знакомого, будто Лайя провела предыдущие годы именно здесь.       Но конечной целью была не только живописная дорога и красивый городок у океана, будто сошедший с картинок об американской мечте. Лайе пришлось даже позвонить бабке, чтобы узнать нужный адрес, который та сообщила, к большому удивлению, с лёгкой печалью в голосе.       Лайя попросила Влада остановиться на парковке у магазина. Немного посидела в машине, ничего не говоря, а Влад, будто чувствуя, как ей это важно, не мешал вопросами или болтовнёй. Он опустил автомобильное стекло, впуская в салон тепло взамен прохлады от кондиционера, а затем в жесте немой поддержки коснулся ладони Лайи, и она благодарно улыбнулась ему в ответ.

🎼 Tom Odell — Flying

      Наконец они вместе пошли по извилистой улице, а затем Лайя остановилась, заметив нужный номер дома. Глядя на него через дорогу, Лайя подумала, что дом ничуть не изменился. Возле него в саду даже до сих пор были качели с подушками, а участок был ограждён белоснежным деревянным забором, как в её детских воспоминаниях. Женщина в соломенной шляпе высаживала возле крыльца цветы, мужчина ходил с косилкой, подстригая газон, и Лайя вдруг разревелась и, наверное, даже повалилась бы прямо на нагретую полуденным солнцем дорожку, если бы её не удержал Влад. Она спрятала лицо на его груди, вцепилась пальцами в футболку, которую безжалостно портила стремительно размазывавшаяся тушь, и отчаянно рыдала, всхлипывала, иногда затихала, но начинала снова, а Влад не говорил ни слова, не успокаивал и не шептал слова поддержки, просто гладил по волосам и спине, и Лайя была благодарна ему за это.       Сердце разрывалось от тоски и боли, от недополученной родительской любви, от того, что в этом саду сейчас были какие-то чужие, незнакомые люди, которые купили этот дом вчера или много лет назад, которые строили здесь свою жизнь, и, возможно, у них уже есть или обязательно будут дети, такие, какой была когда-то Лайя. И они будут читать им книжки, качать на вот этих качелях с розовыми подушками и водить к маяку. Но в жизни Лайи этого было слишком мало. Она почти не ела с мамой мороженое, почти не делала с папой уроки, они не провожали её на школьный выпускной и не ждали в гостиной с первой дискотеки. Они остались в голове лишь призрачными воспоминаниями, и Лайя сейчас одновременно хотела и боялась их отпустить.       И никто не смог и никогда не сможет их заменить: ни бабка, что вырастила, ни Влад, который к этому моменту успел стать всем в её маленькой в масштабах Вселенной жизни. И сама Лайя не сможет стать ими же, когда у неё появятся дети. И всё, что ей оставалось, — это плакать посреди улицы под летним калифорнийским солнцем, точно таким, какое было пятнадцать лет назад в самый чёрный, мрачный и страшный на её памяти день.       Её плечи тряслись. И это уже был не просто плачь, а истерика, которая не желала прекращаться, и Лайя хотела кричать и крушить всё вокруг, выпуская свою боль, которую так долго держала под замком в глубинах души. Но она с силой сжала зубы, а Влад только крепче прижимал её к себе.       А потом всё прошло. Будто серое облако, гонимое ветром, открыло солнце. Слёзы высохли, остались лишь воспалённые глаза и красное лицо. И пустота внутри — сил чувствовать как будто не осталось. Лайя отвернулась от Влада и снова посмотрела на дом. Женщина закончила с высадкой и теперь поливала цветы. Мужчина чистил газонокосилку, а из дома выбежала девочка. На вид ей было лет семь или восемь, её каштановые кудри подпрыгивали при каждом движении, и, наверное, сейчас она была самой счастливой. Малышка спустилась по ступеням, глянула, что делает женщина, подбежала к мужчине, который тут же её подхватил на руки и закружил. И в звонком детском смехе Лайя вдруг нашла успокоение. По её щекам вновь покатились слёзы. Но не горькие — немного от умиления, немного от грусти.       Влад опять обнял девушку, поцеловал в макушку и, взяв за руку, повёл за собой к машине. Говорить Лайя не хотела. Попросила её не трогать и смотрела в окно, как проплывают улицы, будто в ускоренной съёмке.       Они поехали к маяку. Лайя пыталась утереть размазанный макияж влажными салфетками, а затем Влад остановился на заправке, и она умылась в туалете, пока мужчина покупал им кофе. Затем, уже добравшись к маяку, они расстелили на земле плед, достали закуски, пили кофе, успевший остыть, и Лайя очень много говорила: рассказывала обо всём, что помнила, иногда снова плакала, иногда улыбалась, переключаясь на что-то приятное.       А потом Лайя сходила в машину и взяла из сумки блокнот и упаковку карандашей, которые носила с собой, несмотря на то, что уже полгода не рисовала для души. Она сделала набросок маяка, а на следующей странице — дома, возле которого была женщина в соломенной шляпе и мужчина с девочкой на руках. А затем рисовала Влада: он улыбался и сказал, что потом сам добавит на этот рисунок её.       — Ты всегда должна быть рядом, любовь моя, — Влад забрал блокнот и отложил в сторону, а затем притянул девушку к себе для поцелуя.       И эти его слова, это короткое, но столь важное «любовь моя» были для Лайи лучшим на планете лекарством от горестей. Она обхватила ладонями его лицо — снова со щетиной, но Лайя уже поняла, что война здесь бесполезна, — и сама целовала снова и снова, как будто пытаясь насытиться наперёд.

🎼 Mauve — On My Mind (feat. Dominic Donner)

      — Как ты понял, что я тебе нравлюсь? — Лайя немного отстранилась, снова взялась за блокнот и сделала несколько дополнительных штрихов карандашом, чтобы было идеально.       — Понравилась ты мне сразу, — Влад с интересом взглянул на рисунок, — а вот башню снесло на пляже, — он рассмеялся.       Лайя засмеялась в ответ и придвинулась ещё ближе, готовая слушать. Влад её приобнял, взял за руку, тут же целуя костяшки пальцев, и заговорил:       — Я случайно тебя тогда заметил. Это вообще был шанс один на миллион — встретиться на пляже. Ты была в каких-то до ужаса коротких шортах, и у тебя всегда сползала бретелька с плеча, — он провёл пальцем по предплечью девушки, будто повторяя путь неудачливой лямки. — И ты сказала, что пишешь тупое сочинение.       — Я правда его писала, — Лайя легла, вытягивая ноги и устраиваясь у Влада на коленях.       — Ты, конечно, немного похамила, — его пальцы тут же запутались в тёмных волосах, — а потом ушла, а я гуглил все бары возле университета и вечером поехал в самый ближний. Только ты не работала, а напивалась.       — Но согласись, удачно же вышло.       — Нет, Бёрнелл, вообще не удачно. Мы с таксистом не хотели знать, что ты не можешь кончить со своим футболистом.       Лайя засмеялась и стыдливо закрыла ладонями лицо, а Влад продолжал:       — А ещё ты раз тридцать спросила у меня, красивая ли, и поинтересовалась, согласен ли я тебя сегодня трахнуть. И дома раздевала не себя, а меня, но получалось у тебя отвратительно.       Девушка только продолжала хихикать, но ничего из этого абсолютно не осталось в памяти. И получалось, что на своего преподавателя она подсознательно запала ещё до сонетов. Только вот теперь удивительным это не было: на Влада невозможно было не запасть. Оставалось только радоваться, что он выбрал её, смешную и колючую, а не кого-нибудь из фан-клуба имени себя.       — Но утром ты, конечно же, ничего не помнила, хоть я и пытался восстановить твои провалы, — Влад легонько постучал ей пальцем по лбу.       — Нужно было быть немного настойчивее, — в ответ Лайя состроила смешную мину.       — И это была бы попытка изнасилования. Я и так был на грани, Бёрнелл, когда ты всеми своими прелестями светила. И приставала! Хочешь, расскажу, что ты мне в ванной предлагала?       — Не надо! — снова засмеялась Лайя. — Почему ты мне раньше этого не рассказывал?       — Повода не было. А сейчас ты сама спросила про становление моей любви. И мне страшно представить, как ты влюбилась в меня.       — А кто сказал, что я в тебя влюбилась? — Лайя хитро сузила глаза, а Влад их в ответ закатил. — Я помню, как ты меня обнимал на полу, — тон девушки стал уже совсем иным, и она смотрела на небо, щурясь от солнечного света, — и гладил по голове. Меня никто никогда не жалел, только когда я была совсем маленькой. И помню ещё, как поил водой, как говорил, что всё нормально. И потом помогал надеть куртку, — она села ровно, притянула ноги к груди и опустила на них подбородок, устремив взгляд вперёд. — А утром сделал чай и предлагал отвезти домой. И это было так… здорово и странно. Вернее, в тот момент, конечно, не было здорово, но всё равно. Но я не хотела ничего менять. А с тобой всё выглядело… по-другому. Знаешь, это как… вот ты берёшь всегда чипсы с паприкой и не знаешь, что с сыром вообще-то вкуснее. И ты смотришь на них каждый день, но всё равно выбираешь паприку, потому что привыкла.       — Милая, — Влад обнял девушку, крепко прижимая к себе. — Тебя и сейчас что-то беспокоит?       — Сейчас? Сейчас ничего. Ты не похож на чипсы, Эванс. Теперь у меня не чипсы, а ужин в лучшем ресторане. Даже если мы реально едим чипсы.

🎼 James Arthur — Quite Miss Home (Acoustic)

      Они вдвоём рассмеялись и ещё долго сидели там, смотрели на маяк и океан, разговаривали, обсуждали варианты, где могли бы жить. Собрали свой пикник в багажник и спустились к воде, оставив обувь на траве, и согретый днём песок приятно ласкал ступни. И, наверное, в этот самый момент Лайя поняла, что точно хочет уехать. Оставить свою боль в солнечной Калифорнии и посмотреть, как может быть иначе, взять с полки другие чипсы, пусть дело совсем не во вкусе. Ветер трепал волосы, Лайя кружилась по безлюдному пляжу, раскинув в стороны руки, а Влад смеялся, делая фото на телефон, и вся жизнь была ещё впереди.

***

      В Нью-Йорк они прилетели в начале августа. Лайя никогда не окружала себя множеством вещей, поэтому вся её предыдущая жизнь уместилась в два места в багаже и одно — в ручной клади. Они вместе собирали чемоданы и проверяли, не оставили ли чего на полках шкафа и стола. Было немного грустно, и напоследок Лайя уселась на деревянное крыльцо, пила кофе — не дрянной, а принесённый Владом для неё из ближайшей кофейни — и курила, глядя на такую знакомую дорогу, по которой ходила несчётное количество раз за эти годы. Но на горизонте маячило что-то совершенно новое, и скорее хотелось попробовать это на вкус.       По приезде Влад вытолкал свою сестрицу назад к родителям в Джерси под её праведные возмущения, а его подарком для Лайи был заранее заказанный мольберт, который дожидался в спальне. И в первый же день, не успев даже разобрать вещи, Лайя установила холст и перенесла набросок монтерейского маяка из блокнота, а затем по памяти его разукрасила. А чуть позже Влад отнёс картину в багетную мастерскую, заказал раму, и они вместе повесили её на стену напротив кровати, как было в Сан-Франциско. Но теперь она не раздражала яркими цветами и некачественными тенями.       Джессика, кстати, Лайе понравилась. Это была взбалмошная двадцатилетняя девица, которая обожала розовый и все его оттенки, носила множество колец, не мыслила жизни без диетической колы, а когда Влад не видел, была не против вместе с Лайей покурить в ванной под вытяжкой и обсудить какую-нибудь ерунду. Она любила заявиться в субботу утром, как Влад говорил, под крик петухов, со сногсшибательной выпечкой от матери в пакете, хозяйничала на кухне, гремя всем на свете, чтобы приготовить кофе, а потом они завтракали втроём. И Лайя чувствовала себя на своём месте. Даже в Джерси-Сити, где жили родители Влада, Лайя ощущала себя комфортно, как никогда не ощущала на ранчо. Во время первой встречи мистер Эванс с интересом расспрашивал про учёбу в университете, а его жена попросила нарисовать для неё что-нибудь яркое и солнечное, чтобы повесить на кухне. И Лайя собиралась это сделать, но хотела выбрать что-то действительно прекрасное.       Первую часть августа Лайя ходила на собеседования. Влад помогал искать вакансии, каждый раз отвозил на потенциальную работу, желал удачи, а если ей отказывали, говорил, что несостоявшийся работодатель — козёл, и пытался поднять настроение пиццей, роллами или десертом. Лайя даже набрала пару футов, и теперь блядское платье с бала сидело куда лучше. Она часто надевала его вечером, если они выбирались куда-то в город, а потом Влад с наслаждением снимал ненужную одежду дома в спальне или быстро задирал прямо в прихожей, не в силах потерпеть пару минут.       Но Лайе всё же повезло получить приглашение на должность помощника реставратора. Они с Владом отпраздновали это в итальянском ресторане карбонарой и красным вином, а потом поехали гулять по Центральному парку, потому что Лайе там нравилось, пусть это было до жути избитым клише.       Вообще Нью-Йорк ей сразу не сильно приглянулся. Казался слишком шумным, быстрым, тёмным и бездушным. Его метро в первое время откровенно пугало, да и сам город не вызывал приятных чувств. Но Влад показывал любимые уголки, и Лайя тоже начинала их любить. Они создавали общие воспоминания, и улицы больше не были просто дорогой и переходом со светофором, они стали местами их объятий, поцелуев, упавшего мороженого или заставшего врасплох дождя. Рядом с Владом всё приобретало другой смысл. Но больше всего Лайя любила его квартиру, из окна которой был виден кусочек Гудзона. Но вид, конечно, не был решающим фактором, просто там она действительно была дома.       Если вторая половина августа для Лайи стала свободной в ожидании начала работы, то Влад, напротив, вернулся к частным урокам. Его рабочий стол стоял в гостиной, и пока мужчина вёл занятия онлайн, Лайя читала рядом в кресле книги из его огромной библиотеки или рисовала, чтобы не мешать. Иногда она протягивала руку, и Влад легонько сжимал её пальцы в ответ, не отвлекаясь от работы.       С каждым днём Лайя любила всё сильнее. Хотела целовать только больше, обнимала при каждой удобной возможности и бесконечно повторяла три заветных слова. И теперь перед сном, когда Влад обнимал её со спины, крепко прижимая к своей груди, Лайя позволяла себе мечтать о большем, представляла, как однажды наденет белое подвенечное платье, чтобы обменяться с Владом клятвами в вечной любви и верности. Думала даже, что пригласит на свадьбу и бабку, и кузенов, и дядюшек-тётушек, которые прилетят на другой конец страны в своих дорогущих костюмах и лицемерно будут желать им счастья. А они будут счастливы по-настоящему. Купят небольшой дом с зелёным газоном и милые занавески на кухню, где Лайя по воскресеньям будет печь блины. И красивый половник, чтобы набирать в него тесто. Обязательно красный и с деревянной ручкой, точно такой, как был дома в Монтерее. Заведут собаку или кошку, поедут в отпуск, и всё у них будет хорошо.       Но всё это будет потом. Через месяц, год или даже лет пять. А сейчас, этим последним августовским утром, они займутся любовью, а потом Лайя пойдёт в душ, а Влад за это время заварит кофе и приготовит горячие сэндвичи или омлет. Или разогреет остатки вчерашней лазаньи из ресторанчика на первом этаже, потому что время уже приблизилось к полудню и можно сразу обедать, а не завтракать. Не поедут, как планировали, к океану, ведь пошёл дождь, а, наверное, просто посмотрят кино или найдут очередной дурацкий сериал, за которым будут коротать сентябрьские вечера, но перед этим приготовят пирог с яблоками, которые привезли родители Влада в прошлое воскресенье, и заварят ставший таким привычным чай с бергамотом.       А завтра начнётся сентябрь, и Влад вернётся в университет в своём костюме и белой рубашке, нацепив пижонские очки, а Лайя выйдет на новую работу и будет с нетерпением ждать вечера, чтобы снова быть вместе и отпраздновать её первый рабочий день заранее купленным вином. И это будет уже совершенно иная, новая жизнь, но точно прекрасная, потому что другой она и быть не может, когда на тебя смотрят вот эти голубые глаза, в которых тонешь и нежно, и страстно; когда губы к губам, кожа к коже, и даже больше: сердце к сердцу, души одна к другой. Когда переплетаются не только пальцы, а те самые невидимые красные нити судьбы.       И никакое сочинение не блядское и не тупое, думала Лайя, прижимаясь к Владу в горячем поцелуе, пусть оно так и осталось ненаписанным. И не нужно было искать ключ в сонетах Шекспира, которым тот открывал своё сердце, достаточно было просто начать любить, и всё само стало на свои места. И не нужно было ждать ни День Рождения, ни Рождество, потому что главный подарок был рядом прямо сейчас, без повода и привязок к датам.