Дыши

У Дженсена подрагивают руки. Он медленно вдыхает, прикрывая глаза, задерживая дыхание на секунду, а потом делает выдох, стараясь расслабиться, но воздух выходит мелкими толчками, будто всхлипами, а кончики пальцев холодеют. Он не видел Мишу так долго, что теперь все нерастраченные эмоции погребают его без права взять над ними верх. Он приехал к месту встречи, едва ли не ползком взбираясь по считай отсутствующей дороге, и теперь сидит в машине, глядя на Мишин фургон, припаркованный на возвышенности, среди красот, в самой глуши. Сидит, смотрит через лобовое стекло и понимает, что ноги он уже едва ли чувствует, и если останется здесь ещё хоть на минуту, его, переволновавшегося до сердечного приступа, придется найти Мише. И это совсем не та встреча, какую он хочет ему устроить. Дженсен делает над собой усилие и встаёт на подгибающиеся ноги, выступая из машины на острый мелкий гравий. Невзирая на чистейший прозрачный воздух, дышать ещё трудней, и Дженс идёт к фургону, гонимый инстинктом самосохранения: его воздух там, внутри, нужно лишь открыть дверь. Грудь сдавливает, а сухие беззвучные всхлипы, вырывающиеся при каждом выдохе, уже стягивают горло, не давая глотнуть. Он входит и замирает в дверях, парализованный силой собственных чувств. Миша только из душа, он успел одеться, но стоит босиком, вытирая голову полотенцем и не видя его. Дженсен пытается сказать, что он здесь, что приехал, ждал, скучал, болел. Рассказать, как сильно отдавалась в груди до предела натянутая разлукой нить. Но выходит лишь жалкое: — Ты... Все остальные слова, хлынувшие было в одночасье, пробкой застревают в и без того схваченном спазмом горле. Дженсен не понимает, как он ещё жив, ведь такого просто не может быть — его накрывает ещё сильней, до шума в ушах, заходящегося сердца, кажется, вполне серьезно готовящегося проломить грудину, и черных пятен перед глазами. Он делает последний судорожный вдох и только теперь понимает, что его держат сильные руки, прижимая к широкой, мерно вздымающейся груди. Шквальный ветер эмоций сменяется спокойным ласковым бризом, девятый вал чувств усмиряется окутывающим его, как в кокон, ласковым спокойствием. Мише не нужно ничего говорить, он лечит в клочья истерзанного расставанием Дженса самим собой, давая дышать вместе с собой. Давая дышать собой. Миша бережно распутывает и разглаживает взъерошенные чувства, расправляет, лаская, связующую их нить. Приводит ощущения Дженса в порядок за какие-то минуты, хотя самому ему на это же в одиночестве и медитации потребовалось больше двух недель. Дженсен втягивает носом родной запах, чувствует тепло, слышит знакомый стук сердца и впервые за долгие месяцы понимает, что выдыхает свободно, без рывков и надрыва, а слуха достигает мягкое, такое же короткое: — Я.