Осторожная жестокость

Сгнобят тебя отец и мать,

Пусть не нарочно, но сгнобят.

Своих сомнений, страхов рать —

Плюс пару свеженьких — внедрят.

Гнобили прежде их самих

Придурки в шляпах «прошлый век» —

Слащаво-строгие для них

И желчно-злобные для всех.

Несчастность въелась в ДНК,

Растёт как тесто на дрожжах.

Беги «родного очага»

И сам детей не нарожай.

*** Незаметно начало вечереть, жара стала спадать, и мягкий розовый закат осел на верхушках деревьев полутонами. Вдоволь нарезвившись на озере, дети утомлённо поплелись в дом, а Сильва и Кикио, будто только этого и ждали, непременно последовали за ними. Не желая медлить, чтобы поскорее плюхнуться в мягкую постель и отдохнуть, ребята решили сразу пойти принять душ, но так как гостевых ванных комнат в доме было всего две — не считая хозяйской, куда без разрешения Иллуми или Хисоки не хотелось заглядывать от греха подальше, — пришлось идти по очереди. Каллуто и Аллуку, как самых младших, Гон и Киллуа пропустили вперёд, а сами помчались на кухню выпросить у дворецкого чего-нибудь перекусить в обход ужина, до которого оставалось ещё целых полтора часа. — Я уж было подумала, что они будут до утра торчать на этом озере. Тоже мне развлечение — воду мутить, — устало выдохнула Кикио, стягивая с головы шлем и сваливаясь на диван гостиной рядом с Иллуми. Судя по всему, тот так и сидел здесь весь день с тех пор, как в гневе покинул берег водоёма. Он совершенно никак не отреагировал на вернувшихся с семейного отдыха родителей и продолжил увлечённо читать что-то с ноутбука, без остановки перебегая пальцами по клавиатуре, периодически поглядывая в телефон и с чем-то в нём сверяясь. — А кто вас заставлял торчать там вместе с ними? — хмыкнул Зено, сидящий в кресле и потягивающий из бокала ароматный зерновой виски, которым его угостил Хисока немногим ранее. — Сильва сказал, что нам надо больше времени проводить с нашими детьми, — обременённо протянула женщина. — Правда, я так и не поняла, зачем… — А где Хисока? — усаживаясь на свободное кресло, глава семьи коротко оглядел вечерний полумрак гостиной, освещаемой лишь мелкими лампочками под потолком и закатным заревом за окнами. Иллуми не подал никакого вида, что услышал вопрос, и продолжил высматривать что-то в ноутбуке. Лишь после продолжительной десятисекундной паузы ответить Сильве решил его отец. — Кажется, он чем-то занят в библиотеке. — Поссорились? — вопросительно взглянул на невозмутимого сына мужчина. — О нет, буквально недавно ворковали здесь друг с другом как миленькие, — усмехнулся Зено. — Может, клятву составляет. Сильва озадаченно нахмурился безучастности сына, так и не оторвавшего глаз от монитора. — Иллуми, ты так быстро ушёл утром, всё в порядке? — Пустяки, всего-навсего завтра моя свадьба, — монотонно отозвался наконец брюнет, переключаясь на экран телефона и что-то в нём листая. — Мы всё окончательно подготовили и согласовали ещё вчера вечером, ты не говорил, что чего-то не успел. Сам же просил не лезть в организацию, — попытался оправдаться мужчина, но по скупому хмыканью сына понял, что оправдания эти ему были подавно не нужны. — Тебе помочь? Что нужно сделать? — Обойдусь. Иди развлекайся, ты же на курорте, — огрызнулся тот, снова припадая пальцами к клавиатуре ноутбука. — Просто не мешай. Сам со всем разберусь. — Долго ещё собираешься жалеть себя? — возмутился в конце концов Зено таким отношением, звонко поставив рокс на столик. — Опять хочешь своего отца на извинения развести? Он уже двадцать раз прощения попросил, хотя, по моему мнению, вообще не должен был. Мы — семья убийц, в нашем роду никто не церемонился во время пыток над собственными детьми, с чего ты вдруг посчитал себя каким-то особенным? — При чём тут вообще пытки? — искренне удивился Иллуми, не понимая, как его злость на родителей может быть с этим связана, чем поставил в тупик всё старшее поколение. — Мне не нужны извинения, я никогда не просил о них. У меня нет намерения добиться чего-то своим отношением к отцу, я веду себя так не для чего бы то ни было. То, что я единственный из своих братьев решился разговаривать с ним по его заслугам, вовсе не значит, что я самый обделённый из всех. О какой жалости к себе речь? — Из… всех?.. — нахмурился Сильва ещё сильнее. — А ты считаешь, что остальные твои дети в порядке? — изогнул бровь брюнет, едва сдержав смешок. — Со мной всё ясно — «первый блин», как говорится. А что насчёт, например, Миллуки? Осознав, что из него сильного солдата не выйдет воспитать, вы от него просто отмахивались подарками и новыми компьютерами, чтобы он только не возникал лишний раз, так что он привык считать, что любовь покупается и, если он будет подлизой и паинькой со старшими, его обязательно погладят по головке, — в свете недавних событий, манипулятор мог бы накинуть своему отцу ещё один значительный повод для беспокойства относительно Миллуки, однако этот козырь был полезен, только оставаясь тайной. Пока Сильва, обдумывая услышанное, разглядывал лежащий на диване шлем Кикио, просто чтобы остановить свои глаза на чём-то конкретном и не метаться ими по комнате, Иллуми вновь вернулся к своему занятию, получив какое-то оповещение на телефон и тут же принимаясь что-то строчить в ответ. Он сам не понимал, в какой момент его начали раздражать его родственники. Конечно, он всё ещё чтил историю семьи, уважал предков от мала до велика, даже в какой-то мере отца, как действующего главу семьи, несмотря на все обиды. Но отчего-то находиться с ними всеми в одном помещении, разговаривать, объяснять им какие-то очевидные истины, терпеть их стало вдруг утомительно, хотя он спокойно делал это на протяжении всей жизни. Иллуми вдруг захотелось побыть какое-то время от них подальше, отделиться от этого скопища, сделать свою жизнь суверенной, чтобы никто не высказывал ему недовольства просто за то, что он позволил себе «не тот» тон или «неправильные» слова. За то, что обрёл наглость, видите ли, иметь своё мнение. — Кто хочет сырных крекеров? — внезапно ворвался в комнату Киллуа с пачкой печенья, а за ним и Гон с двумя стаканами газировки, и брюнет моментально переключил внимание на подростков. — Киллуа, как наследника, вы без стеснения избаловали до его открытого пренебрежения уставом, своим долгом перед семьёй и никчёмного желания заводить друзей, — продолжил Иллуми свой монолог будто невзначай, упрекая родителей и брата, который, не понимая, чем мог спровоцировать эту внезапную претензию, просто молча застыл в недоумении у входной арки, не находя слов. — Каллуто вы вообще воспринимаете как симпатичную декоративную куклу, которую ты, отец, подарил матери, чтобы она с ней играла в дочки-матери. Сам ты его никак не воспитываешь, его единственным примером для подражания был только я, пока до некоторых пор оказывал на него хоть какое-то авторитетное мужское влияние в семье. Я бы на вашем месте не ожидал, что после моего переезда Каллуто сможет вырастить в себе самостоятельную личность такими темпами. — Это уже превращается в абсурдную охоту на ведьм… — пренебрежительно усмехнулся Зено. — Аллуку вы в принципе не считаете за своё дитя, — будто бы и вовсе не обратил внимания на комментарий дедушки брюнет, бесстрастно глядя на отца. — Хотя даже до того, как узнали о Нанике, просто махнули рукой на то, что ваш сын считает себя девочкой, и более того продолжили тешить его фантазии об этом, из-за чего теперь он хочет сменить себе пол. Браво. — Опять ты об этом, — закатил глаза Киллуа. — Я ведь уже сказал… — Неужели не ясно, что ребёнок не может принимать такие решения, пока у него не сложится стабильный гормональный фон, который позволит ему определиться с гендером? — оборвал Иллуми объяснения брата на полуслове. — Зато теперь, после того, как Аллуку всю жизнь называли девочкой, став совершеннолетним, он может просто-напросто не понять, что больше не чувствует себя таковой. Ему будет странно снова быть мальчиком, даже если его эндокринная система сработает правильно, — манипулятор перевёл строгий взгляд на Киллуа, пару секунд ожидая от него контраргументов, но тот лишь молча нахмурился, поджимая губы. — И хуже всего будет, если он об этом промолчит, не разобравшись, и действительно сменит пол, который менять, возможно, не хочет, потому что Киллуа, такой понимающий и любящий брат, ему в этом поможет, — как вишенку на торт добавил в завершение Иллуми. — Никого не забыл? Вспоминая о своём занятии, от которого его отвлекли, брюнет непринуждённо вернулся к экрану ноутбука, словно ничего не произошло, на несколько секунд замолкая и погружая зал в неловкую тишину. — Можете сколько угодно смотреть на меня с осуждением, — почувствовал он на себе сконцентрированное всеобщее внимание. — Я сказал лишь то, что остальные не решались, потому что кишка тонка. Вы дерьмовые родители, это факт. Вам нет никакого смысла за это просить прощения, легче от этого никому не станет, просто вашим детям не повезло. Эти холодные слова, сказанные таким равнодушным тоном, словно рассекли воздух плетьми. Оскорблённо всхлипывая, Кикио прикрыла рот ладонью, распахивая слезящиеся чёрные глаза и слегка отодвигаясь от сына, а Сильва никак не мог подобрать слов, растерянно моргая. Киллуа и вовсе раскрыл рот, ошеломлённо глядя на старшего брата, а Гон позади него, так и держащий в руках несчастные стаканы с газировкой, аккуратно отступал обратно на кухню, впервые в жизни чувствуя себя настолько не к месту. Иллуми уже успел пожалеть, что не сдержался и в принципе заговорил с отцом. Настроения на дальнейшие разговоры, которых теперь не избежать, не было совсем. Да и вообще ни на что его не было. Откуда ему взяться, когда всё катится к чёрту? Забыть подтвердить за сутки до мероприятия бронь на аренду и доставку свадебного алтаря было вполне в духе Кикио. Хорошо хоть, что Иллуми вообще пришло в голову на всякий случай всё проверить перед завтрашним днём. Он не видел особого смысла высказывать сейчас что-то матери по этому поводу. Та всё равно решит сослаться на какие-то выдуманные технические проблемы, а то и самого Иллуми выставит виноватым и безответственным за то, что не проконтролировал: это же его свадьба. Ассасин просто в очередной раз убедился в том, что никому ничего нельзя делегировать. К счастью, Хисока не стал спорить, когда брюнет попросил его об уединении. Не хотелось расстраивать и его внезапно образовавшейся проблемой, которую теперь нужно было в срочном порядке решать или искать альтернативы. — Иллуми, у тебя, кажется, язык длиннее стал, — нахмурился Зено, пришедший в себя первым. — Какая глупость, — хмыкнул брюнет, не отвлекаясь от ноутбука. — Физиологический рост организма останавливается примерно в двадцать четыре года, так что вряд ли у меня бы могла измениться длина языка за последние три года без хирургического вмешательства, которого не было. — Я имею в виду, что больно дерзким ты стал в последнее время, — старик хмуро оглядел вызывающе безразличный вид внука. — Я бы на твоём месте не разговаривал в таком тоне со старшим поколением, а тем более с главой семьи, уж какое бы у тебя ни было к нему отношение. — Иначе? — слегка изогнул бровь в вопросе Иллуми, и Зено замолк, секундно растерявшись. — Продолжения не будет? — парень медленно повернулся, встречаясь двумя до боли равнодушными чёрными аметистами с серыми радужками. — Так и знал. Нет ничего, чем он мог бы мне пригрозить, — брюнет вновь обратился лицом к монитору как ни в чём не бывало, словно для него царящая атмосфера осталась прежней. — Я уже дважды был готов отречься от фамилии, так что отец должен был понять, что положение в семье больше ничего для меня не значит, а это было главным, если не единственным, рычагом давления на меня. Поэтому он всё терпит. И будет терпеть, потому что, лишившись контроля надо мной, он стал меня бояться, — голова Иллуми пугающе неестественно повернулась теперь уже к Сильве, как если бы была кукольной, и, несмотря на аномальную жару, царящую на улице, в гостиной отчего-то резко похолодало. — И правильно. Позабыв, как дышать, глава семьи вдруг впервые в жизни ощутил первобытный ужас, не в силах отвести взгляд от пробирающе тёмных глаз. Они не моргали, не блестели, зрачки в них, словно мёртвые, ни капли не дрожали, лишь плотоядно впивались в самую душу и постепенно выгрызали её изнутри, беспощадно разрушая волю к жизни. Иллуми не использовал рэн или какие-то особые приёмы, но ему и не было это нужно, чтобы внушать неиллюзорное чувство тревоги. Он не двигался ни единым мускулом, как будто был просто замершей трёхмерной картинкой, даже его дыхание совсем не прослеживалось внешне, и на одну кошмарную секунду Сильва в самом деле усомнился, является ли его старший сын человеком. Насколько страшен может быть Иллуми, вышедший из-под контроля? Глава семьи запрещал себе об этом думать, но не мог перестать с того самого дня, как брюнет решительно приставил свои бритвенно острые когти к горлу рыдающего над кошмаром любовника, полностью осознавая последствия. После того, что он тогда рассказал, и был придуман ход с четырьмя бумагами. Если бы на следующий день Иллуми в кабинете отца проявил слабину и стал бы упрашивать помиловать Хисоку, мужчина собирался вынести решение о том, чтобы помиловать одного только Иллуми. Если бы Иллуми заговорил только о себе и не согласился бы со своей виной, то глава семьи оправдал бы Хисоку, но запер бы сына в подвале на месяц для профилактических пыток. Ну а если бы Иллуми не попросил ничего и вёл бы себя как обычно непринуждённо, покорно ожидая решения, Сильва не стал бы оправдывать никого из них. Зено бы такой лукавый подход не одобрил: он всегда учил, что решение по инцидентам должно быть объективным и не зависеть от чего-либо постороннего. Однако Иллуми в любом случае не дал и шанса схитрить: чуть не с порога заявил, что решение отца его вообще не волнует, и готов выслушать его только для галочки. «Устроит вердикт — отлично. Не устроит — плевать, меня ничего не держит», — вот что видел и почти слышал в то утро глава семьи в холодных тёмных глазах напротив. И эта непокорность пугала. Правила, семья, фамилия — всё это больше не имело никакого веса. С тех пор Сильву не покидала мысль о том, что, являясь членом семьи, Иллуми с его способностью в любой момент мог перебить всех родственников за считанные минуты, достаточно было просто оказаться рядом и завести диалог. Никто из них не ожидал бы от него булавки в голову ни с того ни с сего. В глубине души мужчина допускал мысль, что Иллуми хватит хладнокровия сделать безвольных марионеток даже из собственных родных. На самом деле всегда хватало. Однако, если ранее устав ему этого не позволял сделать, пока что-то для него значил, теперь же Иллуми потерял веру в превосходство своей фамилии, устав больше не имел для него смысла, и до сих пор брюнет соблюдал его только потому, что сам этого хотел. Потому что считал это правильным. Пока что. — Вижу, что ты понял, — как если бы он мог прочесть мысли через зрительный контакт, наконец заговорил Иллуми. — Но ты не можешь знать наверняка, нарушу ли я устав. Ты ничего не можешь сделать, потому что не имеешь права выгнать меня из семьи за одни только предположения. А когда они подтвердятся, будет уже поздно, — брюнет вдруг хищно сощурился, его губы плавно растянулись в маниакально-извращённой улыбке, что обычно была присуща его эпатажному партнёру, и наблюдающие за этим выражением ошарашенные мать, отец, брат и даже Зено на уровне подсознательных инстинктов активировали тэн, не в силах сдвинуться с места или пошевелить хоть пальцем. — Я буду грубить тебе, отец, буду мешать тебя с грязью и плевать в лицо. Не нравятся издёвки Хисоки? Не хочешь слушать про наш с ним секс? Тогда я буду позволять ему издеваться над тобой и дальше, пусть делает это так долго, как захочет. Может хоть отыметь меня во все щели у тебя на глазах. А ты терпи. Ты будешь терпеть столько, сколько потребуется, отец. Сильва распахнул веки шире и виновато поджал губы, невольно вспоминая самую первую пытку сына и жалостливо сдвигая брови. — П-папа… — сквозь слёзы всхлипывал истекающий кровью маленький мальчик, прикованный к холодному стальному столу цепями. — Ещё хоть звук, и я отрежу тебе руку, — грубо и холодно, без малейшего сочувствия в голосе отозвался молодой беловолосый парень, откидывая в сторону окровавленный металлический хлыст с шипами и доставая из ящика с инструментами тяжёлую киянку. — Приготовься. — Я больше не могу… — мальчик с диким ужасом посмотрел на оружие в руках приближающегося отца и в панике задёргал конечностями, пытаясь вырваться из цепей. — Папа, пожалуйста, не надо… — зарыдал он с новой силой, заглядывая в равнодушное лицо с отчаянной мольбой в измученных глазах. — Я не могу больше, пожалуйста, я не могу… — Терпи. Ты будешь терпеть столько, сколько потребуется, Иллуми. То был последний раз, когда старший сын назвал его «папой». — Брат… — выдохнул Киллуа опечаленно, наряду с главой семьи интуитивно понимая всё неозвученное, но витающее в воздухе. — Щенок охреневший, ты стал себе позволять слишком много, — Зено, напротив, не уловил никакого подтекста и, поднимаясь с кресла, вспыхнул разгневанной аурой, готовый начать сражение. — Ты только что заявил, что больше не намерен подчиняться правилам нашей семьи? Убирая с лица жуткую улыбку, Иллуми вернул себе привычное невыразительное лицо, прикрыл крышку ноутбука, откладывая его на столик, сложил телефон в карман и плавно поднялся с дивана. Жажда убийств загорелась вокруг брюнета непроглядно чёрным пламенем, а затем за пару мгновений разрослась так, что, вероятно, охватила весь особняк целиком. Сотканный из ненависти и презрения нэн пропитал стены, и Зено почувствовал на себе неприятное покалывание даже сквозь собственную ауру. — Ещё хоть раз активируешь против меня рэн в моём же доме — покинешь его навсегда, — прохрипел низко Иллуми, пожирая разъярённым взглядом старшего из предков. — Убери. — Ты мне ещё поуказывай после всех этих угроз, сопляк, — хмыкнул старик, разглядывая пуще прежнего почерневшие глаза внука, что даже белков в них не было видно. — Что, я теперь тоже в немилости у нашей принцесски? Разворачиваясь полностью всем телом к своему дедушке, брюнет без колебаний достал из-за пояса несколько булавок и крепко зажал в пальцах, медленно надвигаясь. Он будто даже не обратил никакого внимания на Кикио, что сидела на диване между ними, и ей пришлось прижать ноги плотнее к дивану и подобрать платье, чтобы сын не врезался в её колени на своём пути. Шаг за шагом Иллуми был неотвратимо всё ближе, а его тёмная аура сгущалась вокруг него в геометрической прогрессии, но вдруг, разделяя собой встречные враждебные взгляды, Сильва молниеносно подлетел к своему отцу и, подхватив его, перенёс на несколько метров подальше, заслоняя спиной от старшего сына. — Дорогой? — тихонько подала голос Кикио, опасаясь за жизнь мужа, оставившего тыл беззащитным, но не решаясь встревать. — Отец, ты слышал Иллуми, убери рэн, — заговорил глава семьи, глядя на старика грозно. — Это его дом, мы не имеем права устраивать здесь разборки. — Сильва, ты ополоумел? — слегка наклонил голову Зено в недоумении. — Ты слышал, что и в каком тоне этот выродок тебе только что нёс? Он практически прямо заявил о мятеже. — Я глава семьи, мне и разбираться, тебя я влезать не просил. В уставе нет ни слова о том, что члены семьи не могут разговаривать с главой неуважительно. И ни о каком мятеже не было речи, просто обычная ссора поколений, пускай слегка провокационная. Иллуми не сделал ничего, чтобы ты применял к нему рэн, — почти тараторил мужчина отчего-то, как если бы боялся, что лишняя секунда промедления со стороны Зено вынудит Иллуми сорваться и атаковать. Этого допустить было нельзя. Сильва ещё мог закрыть глаза на слова сына, пока они оставались словами, но если он сразу же после них сойдётся в схватке с кем-то из родных, пусть даже не по своей инициативе, то игнорировать его угрозы будет уже невозможно. Его придётся казнить. — Он достал свои иглы, — нахмурился старик, поглядывая сыну через плечо. — Потому что ты напал на него в его же доме, Иллуми был вынужден обороняться. Успокойся немедленно, это моё прямое указание, — слегка повысил тон Сильва, сильнее сдвигая брови, и через несколько секунд зрительных перепалок Зено, недовольно цокнув, нехотя избавился от рэн. — Ты слишком балуешь своих детей. — Иллуми избалованным уж точно не назвать, — облегчённо вздохнув, Сильва обернулся к растерянно сидящей на своём месте жене и застывшему наследнику с пачкой крекеров в руках. — Если это действительно так необходимо, то я повторю. Как глава семьи, я запрещаю кому-либо использовать рэн по отношению к хозяевам этого дома и их гостям. Каждый, кто в следующий раз нарушит этот запрет, будет отвечать перед уставом и лично передо мной, всем ясно? — Кикио с Киллуа нерешительно кивнули, и глава семьи обратился взглядом к старшему сыну, что развеял свою убийственную ауру сразу же вслед за дедом. — Сын, прости, пожалуйста, своего дедушку, он тебя не так понял. Скептично оглядев отца, Иллуми помолчал некоторое время, решая для себя, как воспринимать поведение и слова родителя. — Ладно, — преспокойно пожал плечом брюнет и развернулся обратно к дивану. — Хисока, отбой. Остальные присутствующие удивлённо заозирались по сторонам, услышав неожиданное имя, и вдруг Зено, задрав голову, заметил прямо над собой повисшего на «жвачке» под потолком Моро с игральной картой в одной руке между пальцами. Точно. Было бы глупо ожидать, что Хисока не почувствует или проигнорирует два агрессивно настроенных рэн этажом ниже. Он наблюдал за стариком с непривычным и пугающим хладнокровием в глазах, которое не у каждого потомственного Золдика можно было встретить, и Зено понял, что тому не потребовалось бы много времени на раздумья, чтобы напасть. — А я уж было думал повеселиться, — растянул губы в кровожадной улыбке фокусник. — Жаль. Не отводя взгляда, Зено неожиданно для себя осознал, что же именно в этой улыбке с самой первой встречи с Моро всегда его напрягало, а то и пугало отчасти на уровне инстинктов. Хисока как будто научился улыбаться по учебникам, потому что сам не понимал, как это нужно делать. Его глаза совершенно никак не менялись. Он лишь механически изгибал губы, никак не выражая это глазами, без «дюшеновских лучиков» в уголках, и просто слегка щурился то ли хищно, то ли презрительно. Закрыть нижнюю часть лица — ни за что и не скажешь, улыбается он или нет. Несмотря на всю эту напускную эмоциональность, Моро в искреннем выражении эмоций от Иллуми на самом деле ушёл не слишком далеко. Хисока спрыгнул с потолка, оказываясь рядом с Сильвой и Зено, выпрямился, всем своим видом напоминая метафорическую стену, прячущую брюнета за собой, и с очевидной враждебностью прислонил уголок карты к губам, будто хотел ненавязчиво показать, что пока ещё не сложил оружие. Старик не сдержал ухмылки. Его внук определённо нашёл себе достойную партию. — Ты, кажется, хотел побыть наедине, милый Иллуми? — Моро слегка обернулся через плечо на жениха. — Да, пойду в кабинет, здесь стало слишком шумно, — игнорируя напряжённый взгляд Киллуа и обеспокоенный вид матери, брюнет взял со стола ноутбук и непринуждённо направился к лестнице на второй этаж. — Встретимся за ужином. — Буду ждать с нетерпением, любовь моя, — проводил фокусник своего жениха глазами, на мгновение избавляясь от фальши и заметно смягчая взгляд, адресованный темноволосому ассасину. С уходом Иллуми атмосфера стремительно вновь обрела статус накалённой. Несколько секунд никто из присутствующих не решался сдвинуться с места, опасаясь спровоцировать кого-то другого. Сильва настороженно следил зрачками за Зено и Хисокой, переглядывающимися в многозначительной тишине, Кикио старалась лишний раз не дышать и медленно тянулась ладонью к своему шлему, лежащему рядом, а Киллуа пытался понять, готовиться ли ему обороняться, бежать за Аллукой, чтобы защитить, или продолжать есть крекеры — настолько ситуация была неоднозначной и странной. — Хисока?.. — нерешительно подал голос Сильва, и янтарные радужки тут же хищно метнулись к нему. — Да расслабьтесь вы все, Боже мой, — усмехнулся Зено вдруг, расслабленно махнув рукой, и поплёлся к своему пригретому месту за столиком. — Мы с Сильвой и посильнее ссорились, когда он был молод. У него тоже было много амбиций. — А я уже стал забывать, какая у нас амбициозная семейка… — неуютно повёл плечом наследник. — Шикарный виски, Хисока, спасибо, — отметил старик, со вздохом усаживаясь обратно в кресло и вновь хватая свой бокал. — Очень необычный вкус, никогда прежде не пробовал ничего подобного. — Дистиллят разбавляют очищенной морской водой и выдерживают в бочке из сосны, это придаёт виски солоноватую минеральность и ноты хвои, — мгновенно отвлекаясь от произошедшего и безразлично отводя взгляд от напряжённого главы семьи, поведал фокусник с непринуждённой улыбкой, будто ничего и не случилось. — Рад, что вам понравилось. Налить ещё? — Не надо, мы ещё ничего не празднуем. Подожду до завтра. — Моё дело — предложить, — пожал плечом Моро и, убедившись, что конфликт окончательно исчерпан, не спеша зашагал к лестнице наверх, виляя бёдрами. Проследив за тем, как Хисока покинул зал гостиной, все одновременно выдохнули и стали каждый по-своему анализировать произошедшее. Киллуа опустил взгляд на непроизвольно смятую в ладони упаковку, печенье внутри которой, вероятно, превратилось в труху. Гон осторожно выглянул из-за угла, проверяя обстановку — он влезать в чужой конфликт не стремился, однако и друга бросить одного не мог, поэтому скрылся с глаз хозяев дома, но далеко не отходил, чтобы если что подстраховать. Сильва хмуро потёр глаза ладонью и устало подошёл к дивану, присаживаясь рядом с супругой, едва сдерживающей слёзы. Она и сама не могла понять, хочет ли разрыдаться от гордости за сына, умеющего постоять за себя, и за его избранника, всегда готового её сына защитить, или от тоски, что Иллуми с каждым днём всё сильнее отдаляется от родни, которую больше не ценит, от семьи, которая теперь ничего для него не значит, от правил, которые в любой момент может нарушить по первой прихоти. — Так… — тяжело вздохнул Зено, разглядывая янтарную жидкость, болтающуюся по дну бокала в руке. — Думаю, нам нужно это обсудить. — Гон, оставь нас, — серьёзно обратился к другу Киллуа, предчувствуя трудный разговор. Фрикс с нескрываемым волнением взглянул на товарища, но согласно кивнул и поспешил отнести обратно на кухню стаканы с газировкой. Наследник подошёл к столику и сел в свободное кресло, не решаясь заговорить и нервно поджимая губы. Он знал, о чём пойдёт речь. — Какого чёрта с Иллуми творится? — холодно начал старик и упёрся глазами в сына. — Вроде умный парень, как мне всегда казалось, а ведёт себя так, будто голову на плечах вообще не носит. Он, конечно, всегда был со странностям, но это… — Это моя вина, — ответил отстранённо Сильва. — О, ну да, давай теперь виноватых искать и заниматься самобичеванием, — саркастично хмыкнул Зено. — Что ж вы меня не вините тогда? Это ведь я позволил тебе взять Кикио в жёны, хотя догадывался о её неустойчивой психике. — За что вы так, папа?! — поражённо воскликнула женщина, всхлипывая. — При чём здесь она? — неосознанно встал на защиту супруги Сильва. — А ты думаешь, почему устав не позволяет нам вступать в брак с ненормальными? — старший Золдик поднёс рокс к губам и залпом допил последний глоток виски, отставляя затем пустой бокал на столик. — Предрасположенность к психическим заболеваниям может передаваться от родителей детям. Не говори, что ты этого не знал, это очевидно. — Кикио не больна, просто очень… экспрессивна, — подобрал глава семьи, на свой взгляд, самое подходящее определение. — Это называется гистриония, Сильва. Наверное, единственное расстройство, которое Иллуми не унаследовал от неё. «Экспрессивна», тоже мне… — усмехнулся Зено небрежно, качая головой. — Иллуми тоже пытался отмазать перед тобой Хисоку подобной ерундой? «…у него просто несколько психотравм из детства, это нельзя назвать расстройством», — вспомнилось сразу же Сильве, как сын старался спрятать взгляд, говоря эти слова. — Милая, — позвал он ласково растерявшуюся, мокрую от слёз жену, не находящую слов в свою защиту. Он нечасто называл её «милой» или «дорогой», но сейчас хотелось хоть немного её утешить. — Пожалуйста, сходи выпей в столовой чаю и успокойся. Та, поморгав, чтобы смахнуть с глаз слезинки, жалобно посмотрела на мужа, шмыгнув носом, грустно кивнула и поднялась с дивана, чуть не сбегая из гостиной. — Я согласен с твоим решением по поводу помилования Хисоки, — продолжил Зено равнодушно. — Он хотя бы двинутых внуков тебе не нарожает, на его ментальное состояние можно закрыть глаза, пока он его контролирует, а вот насчёт Кикио я в своё время допустил оплошность. Знал ведь, что она подпортит кровь Золдиков. — Хватит сваливать вину на неё, — нахмурился глава семьи гневно. — Она была моим выбором, и я взял на себя ответственность за этот выбор. — И снова себя виноватым делаешь, какой у меня самоотверженный сын. — Прекрати. Иллуми в своём уме, Кикио не при чём. — Умный парень… — глядя куда-то в пол, тихо промямлил себе под нос Киллуа, про присутствие которого, казалось, все забыли. — Что? — перенаправил своё внимание старик. — Ты назвал его «умным парнем», — наследник поднял голову и посмотрел на Зено какими-то потерянными, пустыми глазами. — Он не просто умный, дедушка. Его разум и то, как он мыслит… Иллуми — гений, но в этом нет совершенно ничего хорошего, — Киллуа вновь опустил взгляд, задумчиво переминая в пальцах упаковку печенья. — Вы, видимо, не вполне понимаете всю сложность его хатсу. Только представьте, насколько тяжело играть одновременно в несколько разных видеоигр с разных джойстиков и в то же время оставаться сосредоточенным и внимательным в реальном мире, при этом не упуская сути каждой обособленной игры и никогда не ошибаясь в процессе прохождения. Отец с дедом недоуменно переглянулись, пытаясь понять, о чём толкует наследник, но решили пока не встревать с вопросами и дать мальчику закончить мысль. — Чем больше марионеток он себе вербует, тем больше у него появляется джойстиков, — продолжил Киллуа после короткой паузы, подобрав слова. — Да, он может поставить игру на автопилот, если задача проста, но он всё равно будет следить за действиями этой марионетки, пока управляет другими, и в случае чего сразу вернёт себе ручное управление над ней. Также немаловажно верно составлять приказы, подбирать правильные формулировки для постановки задачи, избегать двусмысленности, неоднозначных фразеологизмов и оговорок, в противном случае марионетка не поймёт, а то и налажает. В своей голове он видит глазами всех своих иглолюдей единовременно, полностью осознанно управляет каждым из них и при этом легко сохраняет собственную личность. Иллуми в буквальном смысле является коллективным сознанием, — Киллуа сдвинул брови сочувственно, слишком горестно для такой хвалебной речи. — Обычный человеческий разум не справился бы с совершенным контролем даже хотя бы ещё одного человека, а брат с помощью каких-то иголок и силы мысли делает это с десятками людей так просто, словно это не серьёзнее подсчёта сдачи в магазине. Его умения уникальны и граничат с умениями специалиста, если уже ими не являются, учитывая многофункциональность его игл. — И что ты хочешь этим сказать? Что у тебя очень крутой брат? — так и не понял посыл старик. — То, что такая мощная способность не может не сводить с ума. Иллуми — редкий, исключительный гений… с очень больным рассудком. Гораздо более больным, чем у нашей матери, — наследник тяжело вздохнул, прикрывая глаза тоскливо. — Иллуми сам себя обрёк на это выбором своего основного хатсу, так что здесь дело не только в генетике или воспитании. — Так ты хочешь сказать, что Иллуми и правда… безумен? — обомлел Сильва, в мгновение ока бледнея до болезненного оттенка. — Я, конечно, не врач, но… Думаю, он даже гораздо безумнее, чем Хисока, — Киллуа окинул напряжённым взглядом сидящих напротив предков, потерявших дар речи. — Они сошлись характерами, потому что оба чувствуют себя пришельцами в этом мире среди обычных людей. В их глазах все вокруг — враги и идиоты, пока не доказано обратное. Их поведение и мышление уже давно изменились настолько, что с ними стало сложно долго общаться и даже находиться рядом. — Бред сивой кобылы, — фыркнул Зено. — Среди кровных Золдиков уже много десятилетий не было умалишённых. — Без обид, но я знаю Иллуми лучше, чем вы: мы с ним проводили много времени вместе, пока он учил меня, так что я часто замечал это за ним. Помимо его обсессий… — Подожди, ты знал про ОКР? — вскинулся глава семьи, перебивая. — Ну естественно, его ОКР очевидно, хотя и безобидно на фоне остального, — пожал плечом мальчик, ставя отца в тупик. — Помимо него у брата ещё целый список симптомов психоза. Я понял это, когда изучал с мамой психологию и психиатрию, всё как по учебнику: паранойя, нарциссизм, перетекающий в бредовые идеи величия, частые вспышки агрессии, как правило неоправданной и зачастую чрезмерной, уход в себя до потери связи с реальностью, полное отсутствие чувства раскаяния и эмпатии… — Киллуа на секунду задумался. — За одним единственным исключением по имени Хисока, которое не так давно обнаружилось. — Вот именно, — зацепился Зено за последние слова как за ниточку, не желая принимать, что среди Золдиков есть душевнобольной. — Ты описываешь Иллуми так, будто он социопат какой-то, но он ведь встречается с Хисокой. — «Будто»? — грустно усмехнулся наследник. — Да, на первый взгляд у них довольно тёплые отношения, которым многие могут позавидовать, однако мне они не кажутся такими уж простыми и однозначными, хоть я и считаю, что они идут на пользу брату, — Киллуа поелозил на месте, чувствуя себя неуютно от того, что обсуждает всё это у Иллуми за спиной. — Я стараюсь не лезть не в своё дело, да и вообще не уверен, что прав, но, возможно, брат любит Хисоку только потому, что тот любит его и даёт ему внимание, в котором он, как нарцисс, нуждается. А так как Хисока — очень сильный боец, которого Иллуми считает равным себе, то это внимание подкупает его ещё больше. Брат в самом деле искренне уважает Хисоку, действительно старается заботиться о нём, быть для него хорошим партнёром, считается с ним, но это только потому, что жаждет взамен равноценного поощрения, — подросток немного походил глазами по залу из стороны в сторону задумчиво, пытаясь подобрать верные слова для описания образов в голове. — Думаю, любому живому существу нравится находиться в комфорте, большинство людей хотят быть любимыми и важными для кого-то, это естественно, но у Иллуми, который был обделён любыми положительными эмоциями с самого раннего детства и вдруг внезапно познал их с Хисокой, развилась нездоровая зависимость от этого. Любовь Хисоки — его наркотик, за который брат готов платить ему заботой до конца жизни, если придётся. Он буквально как кот, который ластится и позволяет чесать пузико, чтобы ему дали лакомство. Чем счастливее будет Хисока, тем больше желаемого внимания Иллуми от него получит. Всё это было лишь предположениями Киллуа, не стоило принимать их за чистую монету вот так сразу, но Сильва вдруг понял, что они бы объяснили отношение старшего сына вообще ко всему своему окружению, а не только к Хисоке. Это буквально объяснило бы всё. Иллуми уважает и соблюдает правила устава, пускай и ходит порой по самому краю дозволенного, потому что они гарантируют порядок, к которому ассасин стремится из-за своего ОКР. Однако он готов нарушить любые законы ради Хисоки, потому что его самолюбие нарцисса, щедро поощряемое фокусником, перевешивает его стремление к порядку. Иллуми говорит о решающей роли семьи в своей жизни, потому что это продиктовано уставом — семья всегда должна быть на первом месте. На самом же деле, если отвлечься от этих правил, лично самому Иллуми на семью всегда было глубоко плевать, он во всём руководствовался исключительно своими интересами, лишь прикрываясь нуждами семьи, и никогда не проявлял никакой привязанности ни к кому из родственников, кроме наследника, которого хотел взять под контроль из-за его большого потенциала. Год назад Киллуа и Аллука по своей доброте душевной помогли Иллуми спасти Хисоку, поэтому тот, посчитав, что они будут для него гораздо полезнее в качестве союзников, перестал вести на них охоту, чтобы наладить выгодный для себя контакт. А вот отношения с отцом у него резко и значительно ухудшились, как только тот завёл речь о психических отклонениях фокусника, которые могли послужить веским поводом для расставания с ним. Внимание Хисоки — благо. Отношения с ним — благо. Всё, что их поддерживает, — благо. Всё, что хоть как-то им угрожает, — помеха. Только личная выгода. Строгие, чёткие линии. Чёрное и белое, никаких серых оттенков. Математический расчёт. — Так что вопрос наличия у Иллуми хоть какой-нибудь эмпатии остаётся открытым, — невесело сделал вывод из своих слов Киллуа. — Может, ей там и не пахнет на самом деле, а их с Хисокой отношения — просто взаимовыгодный обмен, устраивающий обоих. В таком случае, если моя гипотеза верна, в совокупности со всем остальным брата полноправно можно считать… — Не договаривай, — перебил сына Сильва, напряжённо стиснув челюсти. — Социопатом, — договорил вместо наследника Зено и хмуро посмотрел на главу семьи, перефразируя. — Психически нестабильным. — Нет, — твёрдо отрезал мужчина, не желая слушать. — Это серьёзное расстройство, Сильва. Ты не можешь просто закрыть на это глаза. — Это я ещё не рассказал про его слуховые галлюцинации, — пробубнил Киллуа в продолжение. — Что? — старик ещё более поражённо вскинул брови. — У него к тому же галлюцинации? — Насколько я знаю, он не понимает, что это галлюцинации. Я тоже не сразу понял, — Киллуа откинулся на спинку кресла и увёл взгляд в потолок, пытаясь сформулировать мысль. — Иллуми думает, что это его внутренний голос и у всех людей он такой же, но в действительности это навязчивые мысли, которые он слышит так же реально, как нас с вами, которые не может сознательно контролировать и с которыми даже может спорить вслух. Иногда я замечаю, как он произносит какие-то странные фразы, вырванные из контекста, будто на что-то отвечает, хотя никто ничего ему не говорил. Со стороны выглядит реально жутко, особенно, когда он минут пять смотрит на тебя в полной тишине, не моргая, а потом выдаёт что-то вроде: «Хватит кричать, он тебя не слышит», — Киллуа попытался сымитировать безэмоциональный голос брата и оттого в очередной раз неуютно поелозил. — Бррр, жуть, аж мурашки по коже… Когда был ребёнком, после такого три дня спать не мог, думал, что в брата демоны вселились, — наследник вновь глубоко вздохнул и подался корпусом вперёд, устало упираясь локтями в колени и откидывая измятую упаковку крекеров на столик. — Уж не знаю, что эти «демоны» ему нашёптывают, но они сильно влияют на брата. Иногда даже до острого приступа истерии доводят, я не раз успокаивал его в такие моменты. — Господи… — прошептал неверяще Сильва, сжимая губы в узкую полоску. — И как давно он такой? — Сколько себя помню, — мальчик угрюмо поднялся с кресла, направляясь к входной арке. — Ладно, жили же как-то раньше. Просто надеюсь, что, зная всё это, вы будете к Иллуми немного лояльнее. Заранее спокойной ночи, ужин пропущу, весь аппетит себе этими крекерами перебил. Киллуа ушёл. Остатки Солнца за окном совсем померкли и оставили Сильву и Зено в потускневшей гостиной размышлять над услышанным в оглушающей тишине. — Но как же их духовное партнёрство? — всё ещё неверяще прохрипел себе под нос глава семьи. — Мы ведь своими глазами видели… — Это явление почти не изучено, — старик тяжело уставился в свой пустой бокал на столике. — Известно только то, что оно возникает, если ауры гармоничны, а это в первую очередь обусловлено схожим мировоззрением, идеальной сочетаемостью характеров и, как следствие, исключительным взаимопониманием, но ведь, если подумать, непосредственно о любви или привязанности на самом деле речи не идёт, — без особой радости в голосе опроверг Зено аргумент сына. — В мире уйма людей, в том числе пользователей нэн, которые любят друг друга до гробовой доски, не сливаясь при этом аурами, так что не думаю, что способность любить вообще как-то связана с этим. Дело лишь в душах. Социопат способен овладеть нэн, а значит, у него тоже есть душа, а раз она есть, то теоретически где-то может существовать и та, что будет ей комплиментарна. Вполне реальный сценарий, — серые глаза отчасти сочувственно очертили напряжённый силуэт Сильвы. — Социопат среди Золдиков — огромная угроза для семьи. Его непредсказуемое поведение может стать бомбой замедленного действия, которая способна изничтожить весь наш род. Ты знаешь, что должен сделать. Оснований у тебя достаточно. — Не завтра, — нахмурился ещё сильнее тот. — Я должен для начала убедиться. Зено понимающе кивнул. Он и сам не хотел настаивать. Никто бы не смог вот так внезапно выслушать всё это о своём ребёнке, первенце, и сразу же безропотно смириться. С тех пор, как стал главой семьи в своё время, Зено надеялся никогда не столкнуться с ситуацией, в которой ему бы пришлось судить кого-либо из родных. Даже для Золдиков это тяжело. Особенно для Золдиков. Старик любил своих внуков, хоть и не показывал этого, а старшему из них сильнее всего сочувствовал ещё с его самых ранних лет, пусть и не поддерживал его вызывающее поведение сейчас. По законам семьи Зено не имел права вмешиваться по своей инициативе в его воспитание, должен был наблюдать со стороны, как внук с каждым днём увядает. Сердце обливалось кровью порой, но Зено не смел идти против устава, убеждая себя, что хоть какие-то родительские чувства в конце концов возьмут верх над Сильвой и Кикио, что однажды они похвалят своего сына за то, что тот выдержал пытки, или позволят ему провести хотя бы пару дней без них. Вопреки распространённому мнению, Золдики имели определённые очертания нормальной семьи. Да, они были скупы на эмоции и пытали своих детей, но соблюдали негласные рекомендации, чтобы их не травмировать и вырастить ментально здоровыми. После пыток всегда должно было следовать какое-нибудь поощрение, чтобы у растущего Золдика не возникало чрезмерного отторжения к этому процессу и в юном сознании укрепилась связь «выдержу пытки — получу награду». Во избежание появления побочной вредоносной связи «боль — хорошо» родителю-Золдику следовало также понемногу поощрять своего ребёнка за другие его повседневные достижения: послушное поведение, хорошую учёбу, успешно выполненные задания — чтобы не выделять конкретно боль в отдельный ранг, а приравнять её к обычной рутине. Не менее важно было не перехваливать маленького ассасина и не поощрять его без повода, чтобы не разбаловать. Но к тому моменту, когда Иллуми достиг возраста, с которого в их семье было разрешено обучать детей постепенно привыкать к пыткам, Сильва ввиду своей неопытности не считал обязательным поощрять сына за что-либо в принципе, упуская главную суть самого слова «воспитание». Он считал, что так Иллуми вырастет ещё более стойким и сильным духом. Даже не осознавая, он не выстроил в сознании старшего сына ни одной положительной связи с пытками, не давал ему никакой мотивации их терпеть, превращая плавное обучение в жестокое, бессмысленное насилие, не имеющее никакой конечной цели. Зено осознал цену этой ошибки, когда однажды в один из дней, вполне себе обычных и ничем не примечательных, вернулся в поместье со своего очередного задания и встретил вместо своего внука сломленного старика в теле ребёнка с абсолютно пустыми глазами, в которых больше не было жизни. «Живу — терплю боль» — единственная связь, которую смог понять для себя Иллуми из всей этой бесконечной череды ожогов, ударов плетью и своих сломанных костей. Уже тогда, глядя в потухшие, безразличные ко всему этому миру глаза внука, Зено понял, что однажды Сильве придётся расплачиваться за эту его колоссальную ошибку. — Не затягивай с этим, — выдохнул он безысходно, поднимаясь с кресла. *** За ужином никто не проронил ни слова. Лишь раз Каллуто попытался спросить у отца семейства, что за всплеск негативной энергии он почувствовал, пока был в ванной, но тот лишь скупо мотнул головой, кинув небрежно: «Потом». Сильва то и дело поглядывал на старшего сына, надеясь обнаружить хоть какое-то опровержение словам Киллуа, однако чем чаще обращал к нему взгляд, тем отчётливее понимал, что не найдёт никаких опровержений. Чтобы успеть с утра всё подготовить к началу церемонии, глава семьи с супругой решили в этот раз остаться на ночь, так что, распрощавшись до завтра с Зено, Миллуки и Каллуто, сразу направились в единственные никем не занятые гостевые покои. Довольные и сытые Гон с Аллукой, поблагодарив дворецких, юрко побежали в комнату Киллуа, надеясь успеть перед сном немного поиграть в приставку, которую блондин слёзно выпросил у старшего брата когда-то. А Иллуми с Хисокой скрылись ото всех в библиотеке. Брюнета всегда очень успокаивал голос Моро. Было даже не столь важно, что именно говорил этот голос, один его звук приносил умиротворение и покой, а потому Иллуми иногда просил любовника что-нибудь ему почитать вслух. Не только когда гроза, а просто так, особенно, если день был тяжёлым. Расположившись на небольшом уютном диванчике в углу библиотечного зала, Золдик привычно сложил голову на плечо сидящего рядом фокусника и прикрыл глаза, тщательно вслушиваясь в идеально правильно поставленную интонацию, в хриплую дрожь, мягкий, мелодичный тон. Кроме Хисоки, Иллуми за всю свою жизнь ни разу не встречал ни одного человека, который умел так же красиво разговаривать. Не петь — именно разговаривать. Этот голос был сродни искусству. Время постепенно близилось к полуночи. Выполнив все обязательные процедуры перед сном, Золдик прошёл в спальню и забрался на постель, сразу укутываясь в одеяло, пока Моро остался в ванной поухаживать за кожей лица и «почистить пёрышки» — так он называл эпиляцию. Иллуми перекатился от двери на другую сторону кровати и безразлично уставился в окно, рассматривая плавно покачивающиеся на ветру кроны деревьев. — Жду не дождусь завтрашнего дня, — обнажённый после ванной Хисока вошёл в комнату к своему жениху в приподнятом настроении, чуть не сияя, и сразу же свалился на кровать, подползая к брюнету со спины. — Очень уж интересно посмотреть на костюм, который ты себе выбрал. — Уверен, он и вполовину не такой красивый, как у тебя, — невольно заулыбался тот, чувствуя позади приятный аромат уходовой косметики, смешанный с нотами персиковой косточки. — Льстец, — Моро без лишних раздумий забрался под одеяло к Золдику и, подлезая одной рукой под него, притянул в свои объятия. — Хисока, погоди, — сразу же обременённо выдохнул Иллуми, разворачиваясь лицом к волшебнику. — До последнего не хотел тебя расстраивать, но мы сегодня должны спать раздельно, извини. — Почему? — вскинул брови удивлённо тот. — По традиции моей семьи мы не должны друг друга видеть в день свадьбы до самой свадьбы. В последнюю ночь перед женитьбой мы должны побыть с собой наедине и без чужого влияния точно для себя решить, готовы ли вступить в брак и отказаться от тех свобод, которые имели до него, — наблюдая на себе крайне скептичный взгляд золотых глаз, ассасин понимающе вздохнул и решил немного пояснить. — Мои далёкие предки считали, что только в одинокой постели мы понимаем, хотим ли делить её до конца дней с тем, кого нарекли избранником. — Мы провели множество ночей в одиноких постелях, и каждую из них я безумно скучал по тебе, — недовольно насупился Моро, сдвигая брови. — Тогда мы не были женихами, — Иллуми дрогнул уголком губ, радуясь тому, что не только он один не хочет спать в одиночестве. — Это последняя ночь перед свадьбой. Она несёт в себе гораздо больше ответственности, нежели обычная ночь в разлуке. Обдумывая услышанное, Хисока в смятении перебежал глазами в сторону, затем в другую, поджимая губы и по-детски хмурясь, но вдруг снова взглянул на брюнета с лучезарной улыбкой. — Я гладенький, — надеясь переубедить Золдика, фокусник прижался крепче, прильнул к его груди и по-кошачьи потёрся щекой как бы в доказательство своих слов. Для полноты картины ему не хватало лишь замурчать. — Да, я знаю, — нежно улыбнулся Иллуми, укладывая ладонь на яркую макушку и аккуратно вплетаясь пальцами в мягкие кудри. — А ещё тёплый, милый и ласковый. Поэтому я тоже очень расстроен, что эту ночь нам придётся провести порознь. Моро вновь поднял голову и без всякой театральности посмотрел на жениха таким поистине грустным взглядом, что у ассасина кольнуло сердце при виде этих жалобно сложенных бровей и печально опущенных уголков губ. Казалось, будто волшебник вот-вот расплачется. — Всего одна ночь, Хисока, пожалуйста. Я и так начал терять связь с семьёй, не хочу окончательно забыть свои корни, — Золдик погладил любимого по щеке в утешении, всей душой не желая прогонять его — вместо этого уложить себе на грудь и прижать покрепче. — Мне бы хотелось соблюсти традиции в такой особенный день, прошу. Это важно для меня. — Можно хоть немного полежать с тобой? — тихо попросил фокусник, в самом деле напоминая обиженного ребёнка. — Конечно, у нас ещё есть полчаса, мне бы тоже этого хотелось. Иди сюда, — Иллуми охотно притянул Хисоку к своей шее и уткнулся носом в его пушистые локоны. — Только не усни. — Если усну, отнеси меня, — промямлил Моро, расслабляясь. — Хорошо. Иллуми уснул, не прошло и десяти минут. Фокусник, наслаждающийся умиротворяющей атмосферой и чужим ровным сердцебиением, не сразу это заметил, только когда сопение брюнета стало характерно сонным. Слегка усмехнувшись столь забавной ситуации, Хисока победоносно приютился на груди жениха поудобнее и прикрыл глаза. Какая ерунда — спать раздельно, когда уже давно всё решено. Тем более, раз уж Иллуми всё равно уже уснул, смысла в этом теперь никакого не было. «Это важно для меня». Нехотя раскрыв глаза вновь, Моро раздражённо выдохнул. Ему ничего сейчас не мешало нарушить идиотские устои чужой семьи и просто спокойно уснуть в обнимку с любимым. Он мог закрыть глаза и проигнорировать голос непонятно откуда взявшейся совести. Но всё же, чуть поелозив, фокусник приподнялся на руках и стащил с себя одеяло. — М?.. — вяло разлепил веки Золдик. — Тише, не просыпайся, малыш, — Хисока наклонился к лицу ассасина и любовно чмокнул его в щёчку. — Сладких снов, мой дорогой Иллуми. — До завтра, — сонно улыбнулся тот. — Жду всем сердцем, — через силу отстранившись, Моро лениво слез с постели, схватил с кресла свою домашнюю одежду и покинул комнату. *** Часовая стрелка достигла цифры три, когда Сильва принял тот факт, что уснуть этой ночью уже не сможет. Откровение, которым поделился Киллуа, занимало столько места в голове, что отзывалось мигренью. Многие люди считали Золдиков сумасшедшими психопатами, однако в действительности те всегда очень скрупулёзно относились к ментальной стабильности внутри семьи, ведь она была основой успешности семейного дела. Неуравновешенный убийца не мог хорошо выполнять свою работу. Были допустимы небольшие отклонения в пределах установленной нормы, да и моральные принципы у Золдиков были очень размыты, но в любом случае полного отсутствия эмпатии — уж по крайней мере по отношению к членам семьи — и серьёзных психических расстройств в своём роду они не допускали. Сочувствие к другим людям, конечно, само по себе притуплялось с годами работы, но ведь не пропадало совсем. Узнав о том, что Иллуми не просто страдает ОКР, но и уймой других отклонений, вызванных психозом, Сильва по законам устава был обязан провести над ним суд, чтобы выяснить, имеет ли он право продолжать носить свою фамилию и вообще жить. Но как он мог так поступить с родным сыном, с которым пытается помириться, да ещё и накануне его свадьбы? Решив для себя, что смысла в бестолковом лежании всё равно никакого нет, мужчина аккуратно поднялся с кровати, чтобы не разбудить супругу, и вышел в коридор, надеясь отвлечься от своих размышлений за просмотром какой-нибудь ерунды по телевизору. Однако, судя по всему, не ему одному пришла в голову такая же идея. На диване в гостиной уже сидел Моро в широких спортивных штанах бирюзового цвета и белой футболке, без энтузиазма перебирающий пультом передачи одну за другой. — Хисока? — озадаченно подал голос Сильва, привлекая к себе внимание. — Почему ты не спишь? — О, папа-Золдик… — фокусник кинул небрежный взгляд на неожиданного компаньона и сразу же вернулся к пролистыванию каналов. — Не спится. А вы какими судьбами? — Ходил в уборную и услышал телевизор, — соврал мужчина. Он не был уверен в том, что Моро стоит рассказывать о своей дилемме. Вряд ли тот бы обрадовался. — Точно, острый слух, — хмыкнул безразлично Хисока. — Ты что, передумал? — сделал предположение Сильва, не видящий другой причины для бессонницы волшебника. — Что? — не понял тот. — Я о свадьбе. Ты передумал? — Скажете тоже, — Моро сдвинул брови и посмотрел на ночного гостя, как на слабоумного. — Нет, конечно. Наоборот, не могу уснуть без Иллу, — он вновь перевёл взгляд на экран и утомлённо выпустил воздух из носа, продолжая переключать каналы. — До наших отношений это не было проблемой, я всегда спал один, но не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь. Теперь, когда его нет рядом, мне приходится смотреть скучные документалки про насекомых и миграцию лисомедведей, чтобы уснуть хотя бы со скуки. — И как же ты обходился без него четыре месяца? — Вот так. Наконец Хисока остановился и отложил пульт, уставшими глазами рассматривая, как в экране телевизора гусеница медленно поедает листок, пока установленный на минимальную громкость голос ведущего уныло комментировал этот процесс. — Если ты уснёшь здесь, Иллуми увидит тебя утром. Вы должны встретиться только у алтаря, не раньше, — ненамеренно разрушил планы фокусника Сильва, оглядывая его вымученный вид. — Долбаные традиции… — вздохнул тяжело Моро, снова поднимая с дивана пульт, чтобы выключить телевизор и пойти страдать бессонницей в свою кровать. — Вертел я этот ваш идиотский устав, честно говоря… — Ничего, смотри, — остановил его мужчина и присел рядом, забирая из ладони растерявшегося Хисоки пульт. — Я отнесу тебя, когда уснёшь. Где твоя комната на эту ночь? Моро пару раз недоуменно моргнул, пытаясь понять туманные мотивы собеседника, но на его вопрос ответил. — В конце западного коридора. Правая дверь. — Хорошо. Несколько минут они просто молча сидели и наблюдали за гусеницами. Монотонный голос ведущего рассказывал о том, насколько разным может быть их рацион в зависимости от вида, как долго может длиться фаза гусеницы до окукливания и как на протяжении всей этой фазы меняется строение насекомого. Этот голос был настолько унылым и вёл монолог о таких скучных вещах, что даже Сильва почувствовал желание прикрыть глаза и устроиться поудобнее. — Почему вы это делаете? — заговорил внезапно Хисока, когда веки Золдика уже начали потихоньку слипаться. Мужчина непонятливо повернулся к фокуснику, а тот — к нему, ожидая ответа. Немного поразмыслив, Сильва сделал вывод, что Моро имел в виду его неожиданную добросердечность. — Ты тоже теперь моя семья, Хисока. Я просто хочу помочь. Едва дослушав, фокусник тихо рассмеялся, как будто ему только что рассказали крайне забавный анекдот. Сильва даже слегка опешил, не понимая, что такого смешного сказал. — Надеетесь подмазаться ко мне, чтобы я повлиял на Иллу? — наклонил голову в вопросе Хисока, ехидно улыбаясь. «В их глазах все вокруг — враги и идиоты, пока не доказано обратное», — вспомнил глава семьи слова своего наследника. Нет смысла пытаться найти общий язык с тем, кто этого не хочет. Какими бы чистыми и бескорыстными ни были мотивы Сильвы, Моро не поверит в их искренность. Объяснить свои намерения таким недоверчивым людям, как Иллуми или Хисока, можно только через собственную выгоду, иначе они сочтут это фарсом. Делаешь добро — будь добр, объясни, что ты сам будешь с этого иметь. В противном случае ты либо подхалим, либо недалёкий — третьего не дано. Крайне сложно преодолеть этот барьер. Вероятно, парни действительно очень долго шли к тому, чтобы доказать другому свою надёжность, отринуть подозрения по отношению друг к другу и начать доверять. — Нет, — собрался с мыслями Сильва. — Ты не сможешь повлиять на него в вопросе наших с ним отношений. Никто не сможет. Считай моё поведение благодарностью за твой подарок на нашу с Кикио терракотовую свадьбу. Удовлетворённый таким убедительным ответом Хисока без дальнейших вопросов вернул взгляд к телевизору, но почти сразу вновь подал голос. — Что вы увидели тогда, если не секрет? — Рухнувшее дерево в ночном лесу, — задумчиво произнёс Золдик, наблюдая через экран, как из куколки выгрызает себе путь наружу переродившаяся бабочка. — День, когда я единственный раз провалил свою миссию, чтобы спасти Кикио. — Я заинтригован, — слегка оживившись, с интересом заулыбался Моро и даже придвинулся поближе, чтобы послушать историю любви таких разных родителей Иллуми. — Хочешь узнать, как это было? — Мы с вами всё равно не слишком заняты здесь. Немного озадачившись, Сильва прикинул для себя, насколько уместно будет рассказывать об этом Хисоке, но не ощутил никаких внутренних противоречий и откинулся на спинку дивана чуть более расслабленно, пытаясь вспомнить побольше подробностей с тех времён. Приготовившись слушать и внимать, фокусник выскользнул из своих пушистых розовых тапочек и забрался ногами на диван, впиваясь глазами в собеседника и обнимая себя за колени. Пронаблюдав за внезапными телодвижениями Моро, глава семьи в свете экрана невольно отметил, что бесцветные ногти на пальцах его ног изящно украшены маленькими сухоцветами и золотой поталью так же, как и на руках. Видимо, он специально выбрал этот дизайн к свадьбе, когда несколько дней назад ездил на маникюр, но Сильва даже не задумывался о том, как, оказывается, тщательно Хисока за собой следит, что и педикюр тоже делает, хоть его ноги никто и не видит, кроме Иллуми, которому на такие мелочи плевать. Мужчина начал свой рассказ о том, как много лет назад мафия заказала Золдикам убить главу Метеора, который заправлял там в то время — Горацио. Он не позволял местным жителям пополнять ряды телохранителей мафии и настраивал город против Крёстных Отцов, поэтому его убийство было вопросом времени. Сильва рассказал, как повстречал там Кикио, которая сначала пыталась убить чужака, но у неё не вышло, и спустя полтора часа драки, сделав обиженный вид, она просто села на землю и сердито скрестила на груди руки. Она была так расстроена, что на секунду Сильва даже почувствовал себя виноватым, что не поддался ей. Тогда ему почему-то захотелось утешить её, сказать, что его с рождения учили сражаться, что многие другие на её месте не выстояли бы и минуты и что её способности можно назвать выдающимися. Кикио действительно это приободрило, и они разговорились. Она рассказала немного об их правилах, о себе и о главе Метеора. Ей он тоже не нравился, она всегда стремилась выбиться в люди, долго и усердно тренировалась, чтобы пойти на службу к мафии и заработать денег, а из-за Горацио не могла и была вынуждена прозябать на свалке. Узнав о целях прибытия Сильвы, Кикио пообещала помочь ему выполнить миссию и взять на себя свиту, что всегда ошивалась рядом с Горацио. Они провели несколько дней вместе, составляя план и узнавая полезную информацию, и за это короткое время Золдик начал понимать, что испытывает явную симпатию к молодой уроженке Метеора. Она не была похожа ни на кого, с кем прежде пересекался Сильва. Она была яркой, как вспышка, сильной, как боец, и невероятно сообразительной для своих пятнадцати лет. Кикио не страшилась потомственного убийцы, даже узнав, кто он такой, не пресмыкалась перед ним, а то и подзатыльник могла дать без всякого стеснения. Она шутила, смеялась, расстраивалась и плакала так по-настоящему, неподдельно искренне. Золдик и сам не заметил, как стал подсознательно пытаться оттянуть момент нападения, чтобы немного подольше провести время с этой необычной девушкой. Но кто-то из пешек главы Метеора увидел их вместе тогда и рассказал об этом Горацио. Кикио была известной мятежницей режима, поэтому её общение с каким-то сомнительным чужестранцем не сулило ничего хорошего для Горацио, и он это понимал. За время подготовки к заданию Сильва узнал о том, какой у главы Метеора хатсу, тот называл свою способность «условием»: мог пожелать что-то, и его желание сбывалось при выполнении определённого условия. Горацио наложил на свой хатсу четыре правила: во-первых, и желание, и условие должны быть конкретными и подробными; во-вторых, было необходимо, чтобы желание и условие были равноценны, поэтому никаких глобальных и невероятных запросов он пожелать не мог; также условие не могло зависеть от него самого, оно должно было исполниться либо само по себе — например, пойти дождь — либо его должен был исполнить кто-то другой по своей собственной инициативе; и последнее, если желание касалось другого человека, то Горацио было необходимо знать его имя. Имя чужеземца, Сильвы, было ему неизвестно, поэтому его способности Золдику не было причин бояться, но тот знал Кикио и знал, что она хочет его убить. По этой причине она не могла сделать это раньше сама: боялась его хатсу, как и все остальные жители. В Сильве же она увидела надежду и даже поцеловала на удачу. Когда Горацио был схвачен, а его приспешники — обезврежены, Золдику оставалось нанести лишь один единственный удар, который бы завершил его миссию, но в самый последний момент перед этим, Горацио рассказал, что применил хатсу. «Если меня убьёт высокий молодой человек с белыми волосами, сердце Кикио остановится», — так звучало его желание. И Сильва не смог. Сначала замер как вкопанный, а потом развернулся, нашёл спрятавшуюся в засаде Кикио, подхватил её на руки и побежал, даже не зная, куда бежит. Он остановился, лишь спустя часы, когда было уже совсем темно. Они оказались в каком-то лесу. Сильва нашёл поваленное дерево, усадил на него Кикио и рухнул перед ней на колени. Он перестал понимать себя, не мог разобраться с мыслями, не мог поверить в то, что сделал. Золдик провалил задание, сбежал. Ему стало невыносимо от этого факта, но тогда в голове пронеслось: «Зато она жива», — и вдруг полегчало. Будто только это из всей ситуации и было действительно важно. Сильва поднял взгляд и улыбнулся ей. Его улыбка была тогда сильно измученной и натянутой, что Кикио при взгляде на неё расплакалась, но потом она поцеловала его благодарно и крепко обняла, падая на землю рядом. Тогда он понял, что поступил правильно, а остальное не имело значения. Главу Метеора в итоге на следующий же день убил Зено. Он не был молод и высок, поэтому поставленное Горацио условие не было выполнено. А Кикио с тех пор… Сильва вздрогнул от упавшей на его плечо головы и повернулся к Моро. Тот уже так крепко спал, что даже не проснулся от соприкосновения своего лба с чужой рукой. — Вот засранец, сам же просил рассказать, — недовольно сдвинул брови Золдик, но вдруг тихо усмехнулся, пока никто не видел, и, подобрав пульт, выключил им телевизор. От плавных покачиваний в воздухе Хисока всё же очнулся и первым делом машинально приставил краешек карты к шее неизвестного, только затем сонно промаргиваясь. — Спи, всё нормально, — спокойно известил мужчина, никак не отреагировав на заострённый аурой картон. — Если бы вы читали своим детям сказки на ночь своим занудным голосом, они засыпали бы на первом же абзаце, — хрипло промямлил фокусник, с издёвкой улыбаясь сквозь сон и пряча карту где-то в воздухе. — Можно я буду приглашать вас на ночёвку, когда Иллуми в командировках? Хотя нет, думаю, это будет слишком странно… — он отстранённо-сонно уставился едва приоткрытыми глазами в стену коридора, вдоль которой по мере продвижения периодически появлялся декор в виде различных рельефных панно. — Вообще, вам бы притормозить с рвением носить меня на руках, а то ещё привыкнете. Скоро это будет прерогатива исключительно вашего сына. — Какой ты болтливый… — Поведёте меня к алтарю? — так непринуждённо и буднично спросил Хисока, что Сильва и не сразу понял смысл услышанного. — Я? — изогнул он бровь, открывая дверь в указанную волшебником ранее комнату. — Больше некому, — небрежно пожал плечом Моро, снова прикрывая глаза. — Не хочу идти один. Пройдя вглубь комнаты, Золдик аккуратно уложил Хисоку на одеяло, чтобы случайно не сбить ему сон, и тот, чуть поелозив, подобрался и подтянулся повыше, чтобы уложить голову на подушку поудобнее, а затем компактно свернулся в позу эмбриона. Задумавшийся над просьбой Сильва спальню покидать не спешил, пребывая в лёгком ступоре и буравя взглядом съёжившегося калачиком парня. В какой-то момент почему-то стало некомфортно смотреть на фокусника. Глава семьи убийц несколько секунд не мог понять, в чём же дело, разглядывая неуютную позу Моро, но вдруг поймал себя на мысли, что из-за кондиционера — без него было бы совсем невозможно уснуть в такую жаркую погоду — в этой обособленной комнате было заметно прохладнее, чем в просторном гостином зале. Не придавая особого значения тому, что делает, Золдик без задней мысли наклонился, чтобы ухватиться за свободный край одеяла с другой стороны. Лишь когда он накинул мягкое, пышное покрывало на усеянные мелкими мурашками плечи Хисоки, встретив удивлённо распахнувшиеся жёлтые глаза, мужчина осознал, что сделал, и сам себе приподнял брови в негодовании. — Хорошо, — ответил наконец Сильва на заданный вопрос и спешно покинул комнату. *** Иллуми ожидаемо проснулся среди ночи от птичьих перекличек. В это время года у местной специфичной разновидности свиристели наступал брачный сезон — как иронично — поэтому бодрствующие почему-то исключительно в тёмное время суток пернатые не замолкали до утра. Едва ли это помешало бы спать обычному человеку, тем более с закрытым окном, но Золдиков обычными назвать было сложно, особенно Иллуми. Первые минуты брюнет пытался делать вид, что всё ещё крепко спит, но затем, окончательно растеряв последние крупицы сна, раздражённо раскрыл глаза, упираясь ими в потолок. За этот месяц нахождения дома он уже успел привыкнуть к стабильно нормальному сну рядом с Хисокой, который в случае чего мог помочь уснуть. Ещё около часа Иллуми бестолково ворочался и боролся с желанием пойти в комнату, где спал Моро, даже пытался сымитировать земляную яму из одеяла, как сделал прошлой ночью, но без веса чужого тела обмануть инстинкты не получалось. Крикливые птицы натурально выводили из себя сильнее с каждой минутой, предвкушение и иррациональный страх наступления утра лишь ещё больше нагоняли тревогу. Чёртовы традиции. В очередной раз Золдик убедился, что навязанные семьёй правила — нелепая казуистика. Перекатываясь под одеялом с бока на бок, ассасин в какой-то момент вдруг понял, что случайно перебрался на сторону фокусника и теперь лежал на его подушке.       Приятно пахнет. Иллуми моментально оттаял и даже слегка успокоился, уткнувшись носом в наволочку и прикрыв веки. «Дом — это то место, где, войдя, ты чувствуешь себя в безопасности и где всё, к чему ты прикасаешься, придаёт тебе уверенности в том, что так будет всегда», — послышался в голове бархатистый голос Моро из воспоминаний. Эта фраза из какой-то очередной фантастической книги, которую Хисока как-то читал Иллуми в какую-то очередную дождливую ночь, сверкающую молниями, врезалась в память особенно отчётливо. Услышав её тогда, Золдик понял, что семейная резиденция никогда не была для него домом. Дом был там, где пахло бриошью и персиком. Насильно заставляя себя оторваться от любимого запаха, чтобы не было соблазна нарушить собственные принципы и пойти спать у жениха под боком, ассасин выполз из-под одеяла и встал с кровати. Он вышел в коридор, добрёл до своего гардероба, бесшумно шагая, и скрылся внутри. Иллуми примерял этот костюм у портного с десяток раз после каждого малейшего изменения, но, надев его сейчас вновь, посмотрел на себя в зеркале так, будто впервые видел этот пошив, эту ткань кремового оттенка, эти узоры на жакете с высоким горлом, больше напоминающем военный китель. Подготовка к свадьбе была такой долгой, кропотливой и выматывающей, что только сейчас, стоя перед зеркалом в доведённом до идеала свадебном костюме, Золдик наконец осознал очевиднейший факт. Он выходит замуж. Буквально через несколько часов. За того, с кем — будем честны — дружил с двенадцати лет. Застряв в рефлексии, ассасин не обратил внимания на время, проведённое в гардеробной. В этой комнате не было окон, так что и восхода Солнца он не застал. Часы сменяли себя друг за другом. Вероятно, для Иллуми по ощущениям пролетело всего несколько минут с тех пор, как он переоделся, а потому брюнет от неожиданности слегка вздрогнул, когда дверь наотмашь распахнулась. — Где там наш женишок прячется? — чуть не подпрыгивая на месте в нетерпении, ворвался в комнатушку едва продравший глаза Киллуа, не обнаружив старшего брата ни в его спальне, ни в ванной. Блондин оглядел его, застывшего перед зеркалом неподвижно, подобно манекену, и слегка изогнул бровь в удивлении. — Уже оделся? Рановато. — Давно, — всё ещё слегка задумчиво отозвался манипулятор. — Чего? — Я не спал. — Почему? — вопросительно наклонил голову подросток. — Птицы, — Иллуми едва заметно обернулся. — Разве ты их не слышал? — Я уже года три как научился игнорировать несущественные звуки, если они не слишком навязчивы. Тихо хмыкнув, брюнет снова сосредоточил взгляд на отражении, замолкая на несколько секунд. — Научишь меня? — неожиданно спросил он. — Регулярные частые пробуждения могут плохо влиять на уровень концентрации. — Ну, ладно, — Киллуа озадаченно потрепал себя по волосам, но вдруг застыл и ещё раз неловко оглядел брата с ног до головы, чуть сморщившись. — А то, что мы с тобой тогда выбирали?.. — Я не надевал его, — интуитивно понял Иллуми, чуть мотнув головой. — После клятв ведь будет шрамирование. — Фух… Я бы не смог на тебя смотреть, — с явным облегчением выдохнул подросток и сразу выпрямился с решительной улыбкой. — Готов? — Мне ещё нужно умыться, почистить зубы, привести в порядок волосы… — начал перечислять брюнет. — Блин, Иллуми… — тихо рассмеялся блондин и, прочистив горло, попытался сделать свою интонацию чуть более выразительной. — Ты готов? Переосмыслив посыл и недолго помолчав, манипулятор развернулся к наследнику и позволил губам неуловимо изогнуться в улыбке. — Думаю, да. *** Тридцать минут до церемонии. Все приготовления были завершены точно в срок: алтарь на берегу озера установлен, необходимое оборудование подключено, торт и продукты привезены, приглашённые повара активно трудятся на кухне, стол на веранде накрыт, гости прибыли. Хоть времени ещё было достаточно, чтобы успеть перед церемонией немного проветриться, собраться с мыслями, попить воды, сходить в уборную или поправить причёску, Иллуми решил ничего из этого не делать и пойти к озеру, пока Киллуа побежал созывать всех родственников. Выйдя на задний двор, ассасин оглядел украшенную цветами веранду, гирлянды, тянущиеся от дерева к дереву, белые и золотые воздушные шары то тут, то там, белоснежную дорожку, ведущую к широкому красивому алтарю, который в последний момент Иллуми чудом смог переарендовать, заплатив помимо самой стоимости немалую сумму в качестве компенсации другой паре, рассчитывавшей на этот же декор, чтобы те уступили. Золдик не спеша прошёл по дорожке, погладил пальцами спинку одной из белоснежных скамеек, на которых должны будут расположиться гости, и взглянул на сам алтарь. «Мне не нравится», — безразлично подумал он бегло обо всём увиденном. Не то чтобы его это расстраивало, Иллуми просто констатировал для себя факт. На самом деле он и не ожидал, что ему понравится вся эта мишура. Как он и говорил родителям, ему было совершенно плевать на всё это. Устав не предусматривает чего-то конкретного в проведении свадьбы, кроме белого цвета одежд и нескольких обязательных правил, которые должны быть соблюдены непосредственно во время церемонии, так что, казалось бы, раздолье для фантазии, твори что хочешь, хоть в костюме пирата замуж выходи, плавая в бассейне на надувном матрасе. Но именно это и поставило в тупик парней, так как ни тот, ни другой в своей жизни свадьбу не планировали и даже не имели понятия, в каком формате хотят её провести. Первую неделю они искали в интернете примеры оформления, нанимали и увольняли свадебных дизайнеров, даже успели посмотреть вместе несколько фильмов, где хоть как-то фигурирует свадьба. В конце концов, утомившись, они просто сошлись на первом попавшемся варианте, лишь бы уже хоть что-то выбрать. Это ведь не главное. Проведя полночи перед зеркалом в тишине, Иллуми успел многое обдумать: о себе, о Хисоке, о семье. Обычно его раздумья ни к чему хорошему не приводят, лишь нагнетают и вынуждают ожидать худшего, однако на удивление в этот раз они сыграли на руку: сейчас ассасин чувствовал небывалую, твёрдую уверенность в своих намерениях даже сильнее, чем в день помолвки. Но только вот теперь сомневался, устроит ли Хисоку то, к чему именно ночные размышления привели брюнета. Золдик знал о том, что Моро не уйдёт от него, что бы ни случилось, как никогда прежде ясно осознавал, что тот будет любить его, несмотря ни на что. Но как Хисока отреагирует, когда узнает, что его самая сокровенная мечта, которую способен исполнить во всём мире только один единственный Иллуми, никогда не осуществится как раз потому, что они вместе? — Сынок! — радостно вскрикнула Кикио, подбегая к брюнету и сразу же начиная дотошно разглядывать его внешний вид. — Боже мой! Ну какой ты красавец, глаз не оторвать! — Спасибо, — скупо отреагировал Иллуми на восторженную похвалу, не меняясь в лице. — Милый, я… — как по щелчку пальцев меняя настрой, женщина нерешительно поджала губы и опустила взгляд. — Я хотела поговорить с тобой. После подарка Хисоки на нашу с Сильвой годовщину… То, что я тогда увидела, помогло мне осознать… Я почувствовала… — нервно теребя в руках свой веер, Кикио всё пыталась что-то выдавить из себя, но будто не могла понять, что именно хочет сказать. Набираясь смелости, она вдруг в конце концов подняла голову. — Сынок, я была тебе ужасной матерью, правильно ты нас с отцом ругаешь. — Господи… — устало вздохнул брюнет, закатывая глаза. Будто одного отца было мало, не хватало ещё выслушивать всю эту ахинею теперь и от матери. — Прошу тебя, послушай, я не собираюсь искать себе за это оправданий, — затараторила женщина, побоявшись, что сын уйдёт от нежелательного разговора. — Я хочу сказать… Я понимаю, что мы должны были спросить совета у Зено, прежде чем пытать и травить тебя всем подряд. В последнее время никак не могу выкинуть из головы тот день, когда мы впервые дали тебе мышьяк. Я была обязана приготовить антидот заранее, но я забыла. Забыла, понимаешь? Как будто это была какая-то ерунда, — губы Кикио задрожали, глаза заблестели, и она сжала веер в ладони сильнее, проглатывая ком. — Я должна была сразу же помочь тебе, утешить или хотя бы взять за руку и быть рядом, но… — её голос дрогнул сильнее, а брови сочувственно изогнулись. — Но я смеялась. Смотрела, как ты мучаешься, и смеялась как идиотка, — по щекам женщины пробежались первые дорожки слёз, и она, роняя веер на землю, обняла себя за плечи, пытаясь сдержаться. — Что со мной не так? Когда я успела стать такой чёрствой? Как могла родная мать смеяться в такой момент? Ты был таким маленьким, так сильно плакал… Боже мой, как же ты плакал… — горько захныкала Кикио, пряча лицо в ладонях. — Я так хочу, чтобы ты ещё хоть раз нарисовал для меня хотя бы один свой рисуночек. У тебя так хорошо получалось рисовать, очень красиво… Хочу снова подержать тебя, такого милого малыша, на ручках, чтобы ты забавно хохотал и хватался своими маленькими пальчиками за мои волосы, когда я их распускала, — судорожно всхлипывая в приступах подступающей истерики, Кикио убрала от себя руки и пристыженно посмотрела раскрасневшимися глазами на замершего Иллуми. — Я очень сожалею, что ты вырос раньше, чем я поняла, что люблю тебя, сынок. Ты не обязан, но прости меня когда-нибудь, если получится. Несколько секунд парень молча смотрел на свою разрыдавшуюся мать потухшими, безжизненными глазами. Наверное, она сказала всё правильно: не попыталась свалить вину на какие-то обстоятельства, что, вообще-то, было бы на неё похоже, не настаивала на том, что она заслуживает прощения, была честна и откровенна, что требовало определённой храбрости. Вероятно, если бы в сердце Иллуми было немного больше сочувствия, его бы тронули её слова. Но ему стало лишь больнее от осознания, что раз Кикио понимает всё это сейчас, то и раньше ей не были чужды эти чувства. Значит, она никогда не была лишена сопереживания. Значит, она понимала, что чувствует её сын, и совершенно осознанно губила его. Даже отец, если подумать, был виноват меньше — он, когда не пытал, хотя бы просто игнорировал сына бо́льшую часть времени, как игнорировал всех своих детей. С Киллуа, своим наследником, Сильва тоже проводил не так уж много времени. Но именно Кикио целенаправленно оказывала пагубное влияние на личность старшего сына, экспериментировала над его сознанием, пыталась выжать из него всё до капли, не зная жалости, чтобы хоть как-то оправдать своё нахождение в резиденции, раз уж её первенец не был рождён наследником. Но почему-то на неё брюнет был меньше всего зол. Может, потому что от этих её извинений сильнее был разочарован, что даже для злости не осталось места. Лучше бы она вообще молчала. — Церемония скоро начнётся, — равнодушно кинул Иллуми, заметив издали спешащую к нему откуда ни возьмись бабушку, которую, вообще-то, надеялся не увидеть сегодня, и поспешил скорее найти Зено, единственную противоборствующую ей силу, оставляя мать утопать в слезах в одиночестве. *** — Хисока? — заглянул в гардеробную комнату второго жениха Сильва и тут же слегка растерялся при виде короткого топа, не скрывающего плечи и талию фокусника, полупрозрачных шёлковых «фонариков» на его руках и длинного подола, спадающего на пол от пояса его белых брюк. — О, твой наряд… — Не по нраву? — слегка покосился он на вошедшего, поправляя в зеркале непривычно, но изящно зачёсанные набок и аккуратно взъерошенные светлые волосы. — Какой-то он слишком женственный, тебе не кажется? — попытался мягко намекнуть мужчина. — Я ему так же сказал, — кивнул Гон, сидящий на пуфике чуть в стороне. — Я же в роли невесты сегодня, — пожал плечом Хисока. — Ты жених… — растерянно почесал затылок Гон. — Вот мой букет невесты, — раздражённо сдвинул тот аккуратно подведённые карандашом брови, указывая пальцем на тумбочку с цветами в вазе. — Главное, что тебе нравится, — усмехнулся бессмысленной перебранке Сильва. — Идём? — Уже? — встрепенулся Моро, оборачиваясь на настенные часы, которые брюнет специально повесил здесь, чтобы Хисока хоть немного следил за временем в процессе сборов. — Остались минуты. Все собрались внизу, Иллуми ждёт тебя, — кивнул глава семьи, но фокусника дефицит времени будто застал врасплох. Тот неуверенно опустил глаза в пол, а затем скользнул ими по своему отражению в зеркале. Моро никогда в жизни бы не подумал, что облачится в белое. Такие, как он, не заводят семью. Такие, как он, умирают в одиночестве не своей смертью и в одночасье пропадают из памяти людей, как будто и не жили. Может быть, безумный клоун уже давно свихнулся окончательно? Может, этот день, эта одежда, эти отношения с Иллуми — всё проделки больного разума? Надеясь убедиться в реальности происходящего, Хисока аккуратно провёл ладонью по мягкой кремовой ткани на груди, продолжая дотошно разглядывать себя в зеркале. Похоже на правду. — Ты сомневаешься? — вновь заговорил Сильва, хмурясь. — Ни в коем случае, — Моро задумчиво наклонил голову вбок, продолжая щупать свой торжественный наряд. — Просто это странно. — Ты волнуешься, — поставил диагноз Гон, поднимаясь с пуфика. — Это нормально, мне кажется. — Скажешь мне расслабиться? — усмехнулся фокусник. — А что изменится, если и скажу? — пожав плечами, Фрикс подошёл к Хисоке, встал рядом и заглянул в его глаза через отражение. — Просто иди к нему. Ты же его любишь. И он тебя. Чего думать? — Как у тебя всё просто, — снисходительно вздохнул тот. — Хисока не смей бросать моего сына у алтаря, — встал на дыбы Сильва, сверкнув глазами. — Зачем мне это? Уже забыли, что я был первым, кто сделал предложение? — покосился волшебник на мужчину в дверях и кокетливо подмигнул. — Я не собираюсь его бросать. Просто дайте мне минутку, — Моро в ожидании уставился на главу семьи, но тот выглядел крайне скептично и с места не сдвигался, на что фокусник позабавленно ухмыльнулся. — Могли бы хоть попытаться начать мне доверять. Насколько помню, я ещё ни разу не обманывал вас. Не считая стола и «жвачки» — безобидная шутка, — расплылся он в ехидной улыбке, представляя, как Сильва несколько часов сидел в ожидании, когда действие чужого хатсу прекратится, чтобы не повредить дорогую древесину стола. Золдик напряжённо выпустил воздух из носа, взвешивая все «за» и «против», но решил всё-таки позволить Моро собраться с мыслями — в конце концов, он всё равно отсюда никуда не денется — и вышел из гардеробной, а за ним следом и Гон, кинув напоследок: «Ждём за дверью, поторопись!» Оставшись наедине с собой, Хисока подошёл к своему свадебному букету, аккуратно выудил его из вазы, капая водой на тумбу, и едва совладал с порывом оторвать все бутоны до единого. Это всё было не то. Это не было похоже на них. В этой свадьбе, сколько бы усилий для её организации ни приложили они с Иллуми, не было ничего с ними общего: ни в этих белых костюмах, ни в гелиевых шариках, ни в вычурном алтаре. Весь месяц Моро думал о том, когда же он почувствует, что действительно ждёт этого дня, но чуда так и не случилось. Нет, он вовсе не передумал. Он хотел прожить с Иллуми всю жизнь, посвятить ему каждое мгновение, искренне хотел быть ему мужем, но — как бы парадоксально это ни звучало — не хотел свадьбы. Не такой. Эта скучная свадьба им не подходила. Но отступать уже было некуда, что-то менять — некогда. Да и сам Хисока не мог понять, что именно хотел бы изменить. Тяжело вздохнув, он бережно поправил несколько декоративных листочков в букете чайных роз, натянул свою обыденную непринуждённую улыбку и, выпрямив осанку, покинул комнату. *** Ничего по сути не изменится: они просто закрепят отношения, устроят для родственников фуршет, целый месяц, именуемый «медовым», проведут бестолково, путешествуя и валяя дурака себе в удовольствие, а затем всю оставшуюся жизнь будут вынуждены носить кольца, не снимая. Они всё так же будут жить под одной крышей, так же периодически будут уезжать каждый на свою миссию и, хотелось бы думать, так же будут друг друга любить. Всё будет точно так же, как и было. Но отчего-то хладнокровное сердце Иллуми забилось в грудной клетке запертой пташкой, когда Хисока плавно зашагал по белоснежной дорожке навстречу ожидающему его у алтаря жениху. Время словно остановилось, стоило им встретиться взглядами, а все гости будто по волшебству испарились: сидящие на скамьях Золдики, и Сильва, ведущий Моро под руку, Гон, важно шагающий перед ними с маленькой подушечкой в ладони, на которой лежали два кольца, и Киллуа, стоящий чуть позади старшего брата с каким-то свёртком в руках, Зено за стойкой, который должен был сегодня вести церемонию, и дворецкие, незаметно наблюдающие в стороне. Всё померкло. Иллуми видел только эту улыбку, хитрый прищур медовых глаз, красиво уложенные волосы естественного, натурального оттенка, что так хорошо сочетался с золотыми вставками в костюме. Всем своим видом Хисока напоминал сияющее Солнце, настолько неукротимое, что властно сжечь всё вокруг, не оставив и пепла, или согреть в самый лютый мороз и осветить путь. — Прекрасно выглядишь, — улыбнулся брюнет, не найдя других слов, когда фокусник поднялся на пьедестал алтаря, а его шафер встал позади него, ориентируясь на Киллуа. — Ты тоже, малыш, — прижимая к груди букет, Моро взял Иллуми за руку, и оглядел приталенный широким поясом с золотыми узорами китель с высоким горлом, аккуратно подколотый в некоторых местах булавками. — Это традиционный фасон для свадебного костюма в моей семье. Я не обладаю дизайнерским мышлением, сам знаешь. — У твоей семьи есть вкус. Свои костюмы они должны были придумать сами, но общий портной помогал им немного общаться, передавая информацию о том, какой тип ткани выбрал для своего костюма Иллуми, чтобы Хисока мог выбрать тот же, какой рисунок узора приглянулся Хисоке, чтобы Иллуми тоже где-нибудь его использовал. Благодаря этому, хоть их наряды и отличались, но имели общий стиль и гармонировали друг с другом. — В этот день мы, все присутствующие, собрались здесь, чтобы стать свидетелями заключения брачного союза между Иллуми Золдиком и Хисокой Моро, — заговорил торжественно Зено, стоящий лицом к гостям за небольшой стойкой на пьедестале алтаря. — Если кто-нибудь имеет что-то против этого брака, скажите сейчас или молчите вечно, — старик оглядел сидящих на скамейках. Выделялись в основном Миллуки, делающий скучающий вид, и Каллуто, демонстративно отводящий взгляд в сторону, но никто не подал голос, так что Зено продолжил, обращаясь теперь уже к парням. — Женихи, прежде всего прошу вас ответить, добровольно ли вы принимаете на себя великий долг друг перед другом, является ли ваше решение стать супругами искренним, взаимным и свободным. Иллуми? — Да, — без раздумий ответил брюнет. — Хисока? — Да, — улыбнулся фокусник такой решимости партнёра. — Прошу вас произнести ваши клятвы друг другу. Кто будет первым? — Зено коротко перебежал глазами от Моро к внуку. Оба вдруг замолкли, будто потеряли былую уверенность, но каждый — по своей причине. Иллуми требовалось осмелиться, чтобы признаться в том, что, вероятно, разочарует любимого человека, а Хисока просто чувствовал себя неуютно. Честно говорить о своих чувствах на глазах у стольких людей казалось для него чем-то из ряда вон выходящим. В очередной раз пронеслась мысль о том, что такая банальная свадьба им не подходила. Обычные слова не могли стать их клятвами. Их не мог обвенчать простой человек. Это всё так сильно было им чуждо. Моро был уверен, что Иллуми тоже это чувствует. Однако, раз никуда уже не деться, как говорится, лягушку лучше съесть с утра. — Позволь мне, — внезапно опередил Хисока уже набравшего в лёгкие воздух жениха, и тот, сперва слегка растерявшись, слабо кивнул. — Иллу, я… Честно говоря, я очень долго сидел над своей клятвой, но так и не написал её, — тихо засмеялся Моро, тогда как гости начали недоуменно переглядываться между собой. — Я не знаю, что я мог бы тебе сейчас сказать, чего уже не говорил. Ты и так знаешь, что я готов пойти на всё ради тебя, — объяснил фокусник и сжал ладонь Иллуми крепче, пытаясь сосредоточить всё внимание на его глубоких фиолетовых радужках, а не на том, сколько людей сейчас смотрят на них. — Я люблю каждый миг, проведённый с тобой, начиная с самого первого дня, когда мы только познакомились. Я никогда не дорожил своим прошлым, но мне дороги те моменты, где есть ты. Долгое время я жил одним днём, не думая о том, чтобы дожить до завтра, но теперь я надеюсь, что на протяжении многих лет буду читать тебе на ночь и просыпаться по утрам в твоих объятиях, — трогательные слова заставили угнетённого своими думами брюнета улыбнуться, и даже Сильва, сидящий рядом с супругой, шмыгающей носом, сбросил с себя серьёзный вид, смягчая взгляд. — Я много лет себя ненавидел и проклинал своё существование, а ты полюбил и излечил меня. Ты изменил мою жизнь и привнёс в неё смысл, который я не мог найти ни в чём. Ты — моё счастье, мой свет, моя душа, — Хисока слегка взволнованно вздохнул, чтобы вспомнить и набраться мужества озвучить слова, написанные давным-давно кем-то другим, которые он должен был произнести в конце своей речи по правилам семьи убийц. — Иллуми Золдик, я навеки отдаю себя тебе в мужья. При свидетелях клянусь, что никогда не предам тебя, не обману, буду поддерживать и любить тебя до конца своих дней, убью, умру и воскресну за тебя. Станет мне вечное забвение наказанием за нарушенное слово. — Молодец, Хисокочка! — не удержавшись, воскликнула Кикио, без конца вытирающая с щёк дорожки слёз, надеясь подбодрить молодых, однако достигнуть желаемого эффекта ей не удалось — фокусник лишь дёрнул бровью раздражённо, нехотя вспоминая про зевак, перед которыми вынужденно поделился всеми этими откровениями. — Чудесная клятва, — только и смог выдохнуть Иллуми, опуская взгляд как-то невесело. — Надо было мне первым говорить. Кто-то усмехнулся на эту реплику, полагая, что брюнет счёл речь своего жениха слишком хорошей, с которой было сложно конкурировать, но проблема заключалась отнюдь не в этом. Чтобы справиться с внутренними волнениями, Иллуми натянул на себя изношенную равнодушную маску, похожую на его лицо, такую неуместную в данных обстоятельствах, и выпрямился по струнке. Ему бы хотелось сейчас стать Гиттаракуром. Этот образ был ему приятнее собственного тела, он был его панцирем, для поддержания которого даже не требовалось осознанно контролировать ауру в иглах, она держалась в них сама по себе. Когда Иллуми становился Гиттаракуром, то не ощущал себя вообще какой-либо личностью. Иногда это было единственное, чего он хотел. — Никогда не думал, что окажусь на этом месте, но я рад, что стою здесь. Рад, что всё привело к этому, — без особой радости в голосе начал брюнет издалека, отчего Моро интуитивно слегка напрягся, не понимая смену настроения между ними. — Наши отношения стали для меня одним из самых значимых аспектов жизни. Я стараюсь совершенствоваться ради твоего и моего комфорта и для этого часто размышляю о том, как относиться к тем или иным вещам в нашей совместной жизни. Прошлой ночью эти размышления сделали для меня определённые факты очевиднее. Не все из них меня радуют, но отрицать их я не могу. Они и станут моей клятвой. Брюнет повернул голову к скамьям, зачем-то уделил внимание каждому из присутствующих, будто проверял, все ли на месте, затем холодно взглянул на своего дедушку, терпеливо ожидающего продолжения за стойкой алтаря, и в конце концов чуть обернулся назад через плечо на своего шафера, после чего вернул взгляд Хисоке. — Во-первых, я понял, что ты стал для меня гораздо важнее любого из членов моей семьи, — ошарашил Иллуми родственников внезапным заявлением, и даже сам Моро поражённо распахнул глаза. — Возможно, за исключением Киллуа. Я ещё не определился, сейчас вы примерно одинаково важны для меня, каждый по-своему, — поправил себя ассасин, что, однако, не исправило каменных лиц членов семьи. Не зная, как реагировать, Хисока растерялся. Он, в общем-то, никогда не претендовал на лидирующее место: Золдик в первые же недели отношений приземлил фокусника с небес на землю, заявив, что важнее семьи для него ничто и никто быть не может в принципе, даже собственная жизнь. Однако не было похоже, что сейчас он шутил. — Из этого вытекает, что я не стану убивать тебя, даже если ты убьёшь кого-нибудь из Золдиков. Ассасины заозирались, оторопело переглядываясь между собой, а Моро негодующе нахмурился, проницательно предполагая, что радоваться этой новости пока ещё рано. Слишком странно было слышать это сейчас. — Что он такое несёт?.. — процедил под нос Каллуто, сощурившись ещё более презрительно. — Спокойно, — попытался умерить Сильва негодование младшего сына, сидящего рядом с Миллуки позади. — Однако, если ты это сделаешь, для меня это будет равноценно предательству, — продолжил Иллуми, не обращая никакого внимания на беспокойство гостей. — Я пытался понять, как бы отреагировал, если бы ты меня предал, и пришёл к выводу, что ты стал мне важнее меня самого, потому что я смог бы простить тебе и это, — ассасин неуютно повёл плечом, полагая, что звучит жалко. — Хисока, ты единственный человек во всём мире, чья фамилия отличается от моей, которого я не смогу убить ни при каких обстоятельствах: что бы ты ни сделал, как бы ни обидел меня, какую боль бы ни причинил, даже если перебьёшь всю мою семью. Казалось, вот она — точка кипения. Разгневанный Каллуто вскочил со своего места, не понимая, стоит ли атаковать брата-мятежника прямо сейчас или нужно дождаться команды отца. Миллуки, озабоченный лишь тем, что Хисока знает его грязную тайну, старался сохранить невозмутимый вид, чтобы не нарваться на разоблачение, однако, конечно, не мог скрыть немого возмущения. Кикио просто замерла с раскрытым ртом, не веря в услышанное. Напряжённо переглядываясь, Зено и Сильва пытались найти в себе все запасы сдержанности, чтобы дождаться от Иллуми хоть какого-то продолжения его слов или объяснения, пускай и слабо верилось в то, что эти слова ещё возможно как-то исправить. Предчувствуя, что нарастающее напряжение в воздухе ни к чему хорошему не приведёт, Киллуа без остановки мысленно просчитывал ходы, как быстрее всего добраться до Аллуки, вызвать Нанику, приказать ей телепортировать Иллуми с Хисокой куда-нибудь подальше отсюда и успеть всё это сделать до того, как на них нападут. Даже Рицета, уже давным давно забывшая львиную долю правил семейного устава, внезапно похолодела и, судя по её виду, с минуты на минуту была готова атаковать внука. За считанные мгновения почти вся семья настроилась против женихов. Лишь Аллука и Маха — дед Зено, старший из живущих Золдиков — сидели совершенно расслабленно. Сияя улыбкой, Аллука не видела в этой речи ничего, кроме признания, как Хисока дорог её старшему брату, а Маха, возраст которого перевалил за сто двадцать лет, уже давно перестал беспокоиться о чём-либо в принципе. — Прости, Хисока, ты хотел однажды умереть от моей руки, но я не смогу подарить тебе смерть, о которой ты мечтаешь, — наконец заговорил Иллуми вновь, опуская взгляд, чтобы не смотреть в золотые радужки, полные досады и едва скрываемого гнева, а родственники зависли в недоумении, теряя воинственный запал от неожиданности. Брюнет отнял у него право на сражение с Золдиками, лишил надежды сразиться с Гоном, а теперь безжалостно раздавил сокровенную мечту уйти из жизни счастливым в схватке с любимым человеком, достойнейшим из тех, кто мог его победить. — Более того, никому другому я убить тебя тоже не позволю. Я знаю, что для тебя это слишком скучно, но я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты прожил со мной как можно дольше, — не переставал бесстыдно добивать и без того испорченное настроение жениха брюнет, всё же поднимая глаза и встречая в ответ раздражённо сдвинутые тонкие брови. В округлившихся янтарных глазах так и читалось: «Пожалуйста, скажи, что ты шутишь». — Подумал, что будет лучше сказать тебе об этом сразу, пока мы не обвенчались, — добавил в завершение Иллуми, сглатывая вставший поперёк горла страх, что жених в ответ просто развернётся и уйдёт, посчитав, что такой Золдик ему больше не интересен. — Он в самом деле хочет сказать, что готов позволить Хисоке безнаказанно убить любого из нас? — зашептал возмущённо Миллуки, сидящий позади главы семьи. — Нет, он просто слишком хорошо знает Хисоку, — облегчённо вздохнув, так же тихо отозвался Сильва, немного приподнимая руку и показывая через плечо сигнал всем членам семьи об отмене боевой готовности. — Если, как сказал Иллуми, Хисока мечтает о смерти от его руки, то рано или поздно настал бы тот день, когда он попросил бы о сражении насмерть. А раз Иллуми убивать его не хочет, соответственно, он бы отказался. Почти уверен, что в этом случае Хисока мог бы попробовать спровоцировать его на бой посредством убийства одного из членов семьи. Теперь же, зная, что Иллуми не сможет убить его даже после этого, Хисока не станет так рисковать, потому что, если Иллуми сказал правду, то убийство одного из Золдиков ни к чему не приведёт — лишь расстроит и разочарует его, а Хисока этого хотел бы по возможности избежать. Поэтому он сейчас так зол, — мужчина, хоть и не видел со своего ракурса всего лица Моро, но не мог не заметить, с какой силой тот сжимал букет. — Пускай слова Иллуми напрямую противоречат правилам устава о защите членов семьи от потенциальной опасности, но на самом деле он защитил всех нас именно тем, что произнёс их. — Хочешь, чтобы я дожил до ста лет, обзавёлся деменцией, ссохся или того хуже растолстел и умер во сне в своей постели, покрытый морщинами? — неосознанно одёргивая ладонь, которой держал Золдика за руку, без тени улыбки процедил фокусник, будто и вовсе забыл о собственной свадьбе. — Нет, если я умру раньше, — честно ответил брюнет. — Так ты просто не хочешь остаться один? — Разумеется. Разве ты бы этого хотел на моём месте? Проглотив воздух, Хисока стушевался и ещё сильнее насупился от того, что ответ на этот вопрос был настолько очевиден, что делал его риторическим. Теперь стало ясно, что имела в виду пьяная вусмерть Рицета, говоря о Золдиках: «…мы будем либо отказываться от своих желаний ради них, либо отказываться от них ради своих желаний. Совместить не получится». — Палка о двух концах, — хмыкнул безразлично Иллуми, наблюдая в глазах напротив смятение. — Я знаю, что поступаю эгоистично, лишая тебя достойной смерти из-за того, что не хочу потом жить в пустом доме, однако требовать от меня убить тебя, когда я этого не хочу, тоже будет эгоизмом с твоей стороны. Один из нас в любом случае останется несправедливо обделённым. Я не хочу потерять тебя и не хочу, чтобы ты был несчастен со мной, но и своим счастьем я больше пренебрегать не желаю. Наш единственный выход из этой ситуации — компромисс. Немного поразмыслив, Моро под натиском неоспоримых аргументов пришёл к тому же выводу и наконец смог немного успокоить свою злость. Фокусник прежде даже не задумывался о том, как умрёт, в какой канаве сгинет, но с началом этих отношений, полных любви и понимания, он стал искренне грезить о том, что ласковые руки черноволосого ангела смерти однажды подарят ему покой в конце пути и будут бережно держать, чтобы не было страшно и одиноко, пока из лёгких Моро не вырвется последний выдох. Это была самая лучшая кончина, на которую Хисока мог рассчитывать, которую в принципе мог вообразить. И он имел полное право о ней мечтать. Моро полагал, что никогда не будет значить для Иллуми хоть немного больше, чем даже самый никчёмный из Золдиков, но не расстраивался, утешаясь этой своей мечтой. А теперь не знал, что делать: радоваться, что занял в сердце любимого такое важное место, обижаться на него за растоптанную мечту или злиться на себя самого за то, что стал изъяном, нелицеприятной кляксой в некогда безупречном портфолио превосходного убийцы. В любом случае было бы жестоко теперь настаивать на своём. — Не уверен, насколько это для тебя приемлемо, но… — задумчиво оборвал фокусник затянувшуюся паузу и прикусил губу, нерешительно глядя на преспокойного жениха. — Мы могли бы убить друг друга во время сражения? Взаимный суицид лет в шестьдесят? Думаю, это было бы… романтично?.. — спросил он будто сам у себя, хмурясь от того, как абсурдно звучат его слова. — Никто не останется одинок, мы умрём так, как захотим, и успеем прожить вместе долгую и счастливую жизнь… — всё тише и тише говорил Хисока, пытаясь хоть как-то оправдать своё сомнительное предложение и с каждым словом всё отчётливее понимая, как глупо было произносить его вслух. С какой радости Иллуми из-за идиотских хотелок Моро сводить счёты с жизнью вместе с ним? Да и разве это — компромисс? Разве можно было назвать эту идею менее эгоистичной просьбой? «Если не хочешь убивать меня, тогда умри со мной». Какая нелепица. Слушая неприятную тишину, фокусник грустно усмехнулся мысли о том, что Рицета, вероятно, была права. Он был готов отказаться от чего угодно, от любых своих желаний ради брюнета, потому что ничто из того, чего желал Хисока, не шло в сравнение с тем, как сильно он желал просто быть рядом с ним. Он был готов. Иллуми того стоил. Просто было обидно снова и снова оказываться перед этим выбором, играя в аукцион с самой жизнью и пытаясь наконец дойти до конечной ставки, чтобы выиграть торги за право быть с Иллуми вместе. — Хорошая идея, — легко улыбнулся брюнет, недолго думая, словно ему предложили сходить в кино на выходных. — Серьёзно?.. — скептично изогнул бровь волшебник. — Да, я тоже не планировал доживать до старости. Максимум лет до семидесяти, если хорошо сохранюсь. Генетика у меня многообещающая. — Насчёт своей я не уверен, но согласен на семьдесят, — растерянно и несколько неловко заулыбался Хисока, не ожидавший такого внезапного понимания. — Договорились, — кивнул удовлетворённо Иллуми, довольный быстрым решением конфликта. — Детали обсудим позже. — Отлично, — поражённый Моро вновь взял своего невозможного, удивительного избранника за руку. — В таком случае закончи свою клятву, милый Иллуми. — Они не шутят?! — чуть не воскликнул во весь голос Миллуки, чем вновь привлёк внимание отца. — С годами потенциал силы снижается, — пояснил Сильва. — В молодости ваш дедушка был гораздо сильнее, чем сейчас, а его дедушка был практически непобедим, — мужчина стрельнул взглядом в блаженного старика на задних рядах, и Миллуки скептично покосился туда же, со скрипом пытаясь сопоставить прапрадеда со словом «непобедимый». Сейчас он не то что на задания, но даже из своей комнаты почти не выходил. — В преклонном возрасте и Иллуми, и Хисока начнут слабеть, даже если будут регулярно тренироваться, а они не из тех людей, кто мог бы с этим свыкнуться. Смерть для них гораздо привлекательнее медленного увядания, — глава семьи повернулся обратно к алтарю, пытаясь не думать о том, почему вообще понимает ход мыслей двух безумцев. — Хисока Моро, я навеки отдаю себя тебе в мужья, — наконец смело сбрасывая со своего лица равнодушный холод и слегка расслабляя идеальную осанку, продолжил брюнет приободрённо. — При свидетелях клянусь, что никогда не предам тебя, не обману, буду поддерживать и любить тебя до конца своих дней, убью, умру и воскресну за тебя. Станет мне вечное забвение наказанием за нарушенное слово. — Вы принимаете клятвы друг друга? — снова дал о себе знать Зено, даже не пытаясь вникнуть в только что прозвучавший диалог, чтобы тоже за компанию случайно не лишиться рассудка. Нормальные молодожёны спорят о том, куда поедут в медовый месяц, а эти чудики способ смерти выбирают. — Принимаю, — синхронно ответили парни, не отводя друг от друга глаз. — В таком случае обменяйтесь кольцами. Услышав команду, уже успевший зазеваться Гон вышел из-за спины Хисоки и встал между женихами, с улыбкой вытягивая подушечку с кольцами вперёд перед ними. Разглядывая белое золото с крохотным инкрустированным изумрудом, надетое на его непримечательный безымянный палец, Иллуми невольно вспомнил с тоской два маленьких серебряных гвоздика. Первый и единственный в его жизни подарок. Самый дорогой подарок. Навсегда потерянный. На мгновение сердце кольнула невыносимая злоба на самого себя. Должно быть, та выходка ассасина очень сильно задела Моро. Конечно, задела. Зачем нужно было вести себя так грубо? Ведь было ясно, что Хисока подарил Иллуми те гвоздики вовсе не в качестве аванса за секс. Как Золдик вообще посмел так думать? Хотя, наверное, цинизм и надменность ассасина в любом случае не дали бы ему в тот момент понять реальные мотивы фокусника, не позволили бы увидеть ситуацию с точки зрения Моро и понять, что в его действиях тогда не было ни намёка на секс. Да и откуда было знать девственнику, как Хисока ведёт себя, когда действительно хочет секса? Сейчас во время особенно страстных его порывов Иллуми порой не успевал и сообразить, как и в какой момент оказывался полностью без одежды. Тогда же, шесть лет назад, стоя среди уймы разодранных трупов на той самой миссии, Хисока лишь дышал его кожей щека к щеке, трепетно, едва уловимо касался без всякой грязи, не пытался удержать или перейти границы дозволенного — просто искренне хотел немного постоять рядом, побыть к нему немного ближе в момент, когда остро нуждался в нём. Как жаль, что Иллуми тогда этого не понял, извратил в своей голове что-то настолько чистое и хрупкое, несправедливо оскорбил единственного по-настоящему близкого человека. В груди что-то болезненно защемило. — Луми? — ненавязчиво подал голос Моро, когда пошла уже вторая минута молчаливого ступора брюнета, напряжённо разглядывающего свою руку. — Что такое? Я не угадал с размером? Отвлекаясь, тот слегка шелохнулся и поднял глаза на Хисоку. — Нет, извини. Оно мне в пору, — пришёл в себя Иллуми, тряхнув головой. Он аккуратно подобрал с бархатной подушечки второе кольцо, взял Моро за руку и прежде, чем надеть на его палец устоявшийся символ брака, наклонился и едва уловимо поцеловал тыльную сторону ладони, безмолвно раскаиваясь за ту свою непростительную ошибку и надеясь когда-нибудь однажды искупить свою вину. — Ты такой галантный, — ласково усмехнулся Хисока, а брюнет в ответ так же мягко ему улыбнулся и плавно надел метафорическую клятву верности, запертую в золотом изделии, на безымянный палец партнёра. — Повернитесь спинами друг к другу, — прозвучал строгий тон Зено, и тот обратился взглядом к наследнику Сильвы. — Свидетель, подайте Бенов нож. Вот и самая важная часть венчания, принятая в этой семье, — шрамирование. После него дороги назад уже не будет. От слов можно отказаться, кольца — выбросить, а шрам останется навсегда — так Золдики клялись в верности. Гон вернулся на своё место позади фокусника, а Иллуми с Хисокой, молча обменявшись многозначительными взглядами напоследок, развернулись друг от друга в разные стороны, пока Киллуа осторожно разматывал перевязанную красной нитью ткань свёртка в своих руках. О ножах Бена было известно только то, что все они были выкованы серийным убийцей после каждой очередной его жертвы, всего их было найдено двести восемьдесят восемь. Этот был сто тридцать девятым по счёту и соответствовал жертве по имени Харуна Линн. В тюрьме Бенни признался, что девушка ему очень понравилась и поэтому, чтобы она больше никому не приглянулась, он заколол её и посмертно нарядил в свадебное платье. Патологоанатом насчитал на теле Харуны ровно тысячу порезов: все нанесены аккуратно, без рваных краёв, ни один из них не был смертелен сам по себе, но привели к смерти своим количеством. Кузнец выковал нож в память о любимой, чтобы навсегда увековечить её в стали, и хранил его у себя до самого своего ареста, тогда как все остальные сразу же продавал. Каждую годовщину убийства девушки Бен оставлял им на себе новый шрам, но после его смерти клинок под номером сто тридцать девять был таинственным образом утерян. Долгое время никто не мог его найти, пока однажды могилу Бена не вскрыл какой-то марадёр. Неизвестно, откуда в гробу тюремного заключённого вообще оказался нож, как и когда он туда попал, почему торчал из груди Бена, пронзая его сердце, и кто мог на это пойти. По сей день на эти вопросы не было ответов и, скорее всего, уже не появится. Так или иначе, сейчас брачный ритуал Золдиков не обходился без этого ножа, который они приобрели себе в собственность сразу же, как только стало известно о находке. Прежде шрамирование проводилось клинком, выкованным одним из древнейших предков рода специально для этих целей, однако такой способ не был надёжным: у некоторых из потомственных убийц, как, например, у Иллуми, в следствие особого сочетания генов была почти совершенная регенерация, из-за которой большинство ранений заживали очень быстро и без всяких следов. В свою очередь ножи Бена были в принципе одними из немногих орудий, способных серьёзно ранить любого Золдика, ну а сто тридцать девятый помимо прочего ещё и оставлял пожизненный след после себя. — Женихи, сейчас вы нанесёте на своё тело брачные отметины, — предупредил старик, окинув быстрым взглядом развёрнутое из ткани витиеватое лезвие в руках наследника семьи. — Шрамы, оставленные этим ножом, пропитанным нэн, никогда не сойдут с тела, их никак нельзя залечить или замаскировать способностями, от них невозможно будет избавиться, даже если попытаться срезать этот участок кожи. Подходите к выбору места для шрама осознанно, — Зено проследил, как Киллуа встал напротив Иллуми к нему лицом и протянул вперёд оружие, лежащее на белоснежном кашемире. — Необязательно, чтобы места совпадали, но лучше, чтобы они были максимально близко к аналогичному месту у партнёра. Порез должен быть не менее двух сантиметров в длину по прямой или в диаметре. Начинайте. Тщательно вслушиваясь в звуки за спиной, Хисока всё никак не мог унять разгулявшееся сердцебиение. Брюнет заблаговременно предупредил его о том, как будет проходить венчание, какие в их семье традиции, рассказал про сто тридцать девятый Бенов нож и что он из себя представляет. А также вскользь упомянул о том, что степень соответствия этих шрамов на телах друг у друга метафорически означает в их семье успешность брака, после чего небрежно махнул рукой и сказал, что это всё — бредни и зацикливаться на этом не стоит. Но вот Моро с того момента всё никак не мог выкинуть из головы раздумья о том, в каком месте Иллуми мог бы поставить отметку. — Очередь второго жениха, — слишком уж скоро заговорил вновь Зено, что от неожиданности Хисока слегка растерялся, когда Киллуа подошёл теперь уже к нему с ножом, тонкое лезвие которого слегка окропило кровью. «Так быстро? Он не слишком задумывался…» — проскользнула мысль, вгоняя Моро в ещё бо́льшие размышления, и тот неуверенно взял клинок в руку, разглядывая мелкие красные капельки на острие. Договариваться о месте нанесения шрамов было запрещено, да и смысл самого действа в таком случае пропадал, но Хисока был натурой романтичной, ему хотелось, чтобы их шрамы совпадали, хоть он и не верил, что такая ерунда может предопределить их счастье. Это просто было бы символично и трогательно. Сам он выбрал себе место сразу же, как только узнал об этой традиции, для него оно было очевидным — грудная клетка, где прямо под рёбрами и грудиной находится то, что с немыслимой скоростью гонит кровь по телу фокусника, когда он просто хотя бы видит ассасина. Но Моро сомневался, что его возлюбленный выберет себе то же место. Не потому что не любит, нет. Просто это непрактично — так бы, наверное, подумал Иллуми. А может, ассасин и вовсе не воспринимает сердце как орган любви. Возможно, для него любовь — это выброс гормонов в кровь, и в этом случае он бы поставил шрам где-нибудь у себя на затылке, обозначая гипоталамус, как это сделали его родители в своё время, чтобы скрыть отметку волосяным покровом. Следовало ли и Хисоке поставить шрам там же? Или было бы правильнее остаться себе верным и не пытаться обмануть судьбу? Вдруг Золдик придавал этому шраму настолько малое значение, что решил вообще не заморачиваться и поставил его на первом попавшемся месте где-нибудь на руке, а Моро сейчас поддастся чувствам, вырежет на груди сердце и опозорится этой излишней эмоциональностью, оставив на своей коже постыдное напоминание об этом до конца жизни? — Слишком много думаешь, — тихо, едва слышно произнёс Иллуми из-за спины. Сглотнув переживания, Хисока отдал на хранение свой свадебный букет Гону и сжал нож крепче. Освободившейся рукой он немного приподнял нижний краешек топа, обнажая грудь, и упёрся лезвием в кожу. Старательно игнорируя удивлённые вздохи со скамеек, он со всей своей аккуратностью вырисовывал на грудине небольшое сердечко, пытаясь сделать его как можно более ровным. Даже если места не совпадут и близко, Моро не пожалеет об этом, ведь это единственное возможное место для такого шрама. Другого просто не может быть. Когда Хисока закончил и поднял глаза, он зацепился взглядом за широкие улыбки двух свидетелей. Киллуа подал ему белоснежную ткань, уже испачканную до этого в крови брюнета, и забрал из слегка подрагивающей ладони Бенов нож. Осторожно протерев кашемиром изрезанное место на груди, фокусник с негодованием оглядел уже стянувшуюся рану, словно она была там много лет — видимо, очередная причуда сто тридцать девятого клинка. — Повернитесь, — послышался вновь старческий, отчасти недоуменный голос. Продолжая держать топ приподнятым и неосознанно задерживая дыхание, Моро медленно развернулся лицом к своему жениху и тут же поражённо замер. Иллуми стоял в распахнутом жакете, по его груди были размазаны неаккуратные багряные разводы, а под ними виднелся крест «иксом». На том же самом месте. Не веря своим глазам, Хисока с немым вопросом уставился на спокойную улыбку брюнета, встречно рассматривающего торс фокусника с нескрываемым удовольствием. Чёрные аметисты пересеклись с золотыми янтарями, и брюнет, показав сначала на свой крест, а затем на вырезанное сердечко Моро, объяснил на языке жестов: «Оно теперь твоё», — словно озвучивать было излишне. Тихо выдохнув в радостном смешке, Хисока кивнул и, в конце концов опуская топ, накрыл свой шрам ладонью поверх ткани, показывая другой рукой: «Я буду его беречь». — Как ты догадался? — произнёс он уже вслух, всё ещё не понимая, как можно было так точно всё предугадать. — Я подумал, что это самое очевидное и удобное место, наполненное к тому же смыслом, — Иллуми погладил пальцами контур порезов на себе, повторяя их форму. — Оно сокрыто от посторонних глаз, но не от наших. Я не мог представить, что ты выберешь другое. — О, Иллу… — растроганно заулыбался Моро, поджимая губы от радости. — Что ж, женихи, я объявляю вас мужьями, — вклинился Зено, чтобы наконец завершить церемонию. — Закрепите ваш брак поцелуем. — Горько! — во весь голос воскликнул Киллуа. — Можешь поцеловать невесту, Луми, — проворковал фокусник. — Не увлекайтесь только, голубки, — хмыкнул старик, когда брюнет плавно притянул Хисоку к себе поближе. Они прильнули друг к другу так осторожно, словно в принципе целовались впервые за всю жизнь. Моро думал, что Иллуми не захочет делать это при родственниках дольше допустимого, а то и обойдётся лёгким чмоком, однако брюнет не отпускал, крепко держал за талию одной рукой и гладил шею второй, иногда забираясь пальцами в мягкие светлые кудри на загривке. В губах Золдика было столько ласковой нежности, что на несколько мгновений Хисока искренне забыл, как дышать. Ассасин словно отдавал всего себя, делился без остатка и получал столько же в ответ, отчаянно прижимаясь к фокуснику в его объятиях. Только сейчас Моро полностью осмыслил, как много значат слова брюнета о том, что он стал для него дороже собственной семьи. Лишь сейчас пришло осознание, как важен этот крестик на его груди. «Оно теперь твоё». Никто больше его не заслуживает. Ни одной живой душе из всего бескрайнего мира Иллуми никогда не отдаст своё сердце, потому что на прежнем месте его больше нет. Оно теперь у Хисоки — для всех остальных с этого дня Иллуми навсегда остался бессердечным. — Эй, я сказал, не увлекаться… — попытался разрушить воцарившуюся идиллию Зено, разглядывая парящие в воздухе ауры увлечённых парней, напоминающие спокойный дым от двух тлеющих сандаловых палочек, сливающийся в единый поток. — Это что?.. — тоже растерянно уставился на необычное явление Фрикс. — Потом объясню, погнали есть торт! А то они так до вечера могут облизывать друг друга, — хлопнул Киллуа Гона по спине и рванул к веранде, где всё уже было накрыто, хватая по пути Аллуку, восторженно рассматривающую переплетение двух душ. — Это точно, — согласился с высказыванием внука старик, выходя из-за стойки. — Не будем портить им момент. Сами подтянутся, когда закончат обмениваться слюнями, — усмехнулся Зено, не спеша двигаясь вслед за наследником семьи в сторону столов. Поднимаясь друг за другом со своих мест, Золдики постепенно освободили скамейки, заворожённо любуясь диковинным поведением чужого нэн. Лишь один Сильва остался на месте, задержавшись взглядом на источниках этих аур, и умиротворённо улыбался, наблюдая, с каким трепетом и осторожностью Хисока поглаживает брюнета по спине, будто гладит крылья бабочки, и каким счастливым Иллуми выглядит, искренне нежно заглядывая в янтарные глаза и мягко касаясь своими губами чужих. Если Киллуа был прав и эти отношения — просто взаимовыгодный обмен, значит любви просто не существует. — Господа, без вас застолье не начнётся, — не скрывая растроганной улыбки, аккуратно вставил слово Хисикава, подходя вместе со своим коллегой поближе к алтарю, как вдруг тот неожиданно всхлипнул, привлекая к себе внимание. — Ты чего это? — удивлённо вскинул брови Хисикава. — Ох, простите, просто ностальгия нахлынула. Вспомнил, как когда-то ты делал мне предложение, — усмехнулся Такетсуру, вытирая с глаз слёзы радости, а вот его коллега отчего-то уголки губ медленно опустил. — Тоже так волновался, бубнил что-то под нос, смущался, — продолжал Такетсуру, пока Хисикава глядел на него не иначе как в ужасе, всё сильнее бледнея на глазах до почти болезненного оттенка. — Запер нас в кладовке. Говорил так тихо, шёпотом, потому что до жути боялся, что… Такетсуру вдруг запнулся и слегка приоткрыл глаза, глядя куда-то перед собой с остатками улыбки на лице, словно только что очнулся после невероятно хорошего сна и теперь пытался его осмыслить. — Потому что боялся, что хозяева узнают… — улыбка плавно пропала с губ, а радость во взгляде постепенно сменилась шоком, смешанным с дикой паникой. Такетсуру испуганно вздёрнул голову, первым делом встречая переполненные презрением и холодом синие глаза Сильвы, прикованные к слугам, а сразу же следом почти физически ощутил на себе пробирающее прикосновение взгляда отстранившегося от Хисоки брюнета, что молча ходил зрачками от одного своего дворецкого к другому с нечитаемо спокойным выражением лица, что могло показаться, будто тому было вообще плевать на услышанное. — Прости меня… — дрожащим шёпотом попросил Такетсуру, наконец полностью осознавая, о чём проговорился. — Прости, Хисикава, я… — Ты не виноват, — попытался успокоить его тот, с неизмеримой скорбью разглядывая безэмоциональные чёрные глаза. — Вы состоите в тайном браке? — невозмутимо уточнил Иллуми наконец через несколько тяжёлых и долгих секунд. — Да, Господин, — кивнул Хисикава, всеми силами пытаясь сохранить самообладание. — Простите за этот наш секрет. — Теперь ясно, почему ты так настаивал на том, чтобы я взял к себе вас обоих. Что ж, мне понадобится замена, — ассасин непринуждённо обратился взглядом к своему отцу. — Поделишься? — Без проблем, — скупо пожал плечом тот, размышляя нам тем, каким образом следует сменить систему проверки дворецких, чтобы избежать подобных ситуаций в будущем. — Отлично, — лёгким движением кисти Иллуми вытащил из своего жакета иглу, спускаясь с пьедестала алтаря на белоснежную дорожку. — Мы были рады служить вам, особенно последний год, — через силу улыбнулся Хисикава равнодушию хозяина. — Вы стали нам семьёй. — Замолкни, — неспешно пройдя мимо главы семьи, брюнет приблизился к своим слугам и без дальнейших любезностей схватил самого собранного из них за горло, приставляя остриё булавки к его виску. — Прошу, Господин! — Такетсуру рухнул на колени перед безжалостным хозяином, с ужасом слушая сдавленный хрип супруга. — Не нужно убивать нас обоих! Убейте меня, умоляю! — Вы оба предали Золдиков. Никто из вас не заслужил помилования, — бездушный металл иглы в мгновение пропитался губительным нэн манипулятора, но прежде, чем тот успел пронзить черепную коробку дворецкого, Хисикава решился произнести последние слова. — Мы бы ни за что не предали вас, Господин, — прошептал он с трудом, покорно продолжая держать руки по бокам вместо того, чтобы пытаться освободиться. — Мы просто влюбились. Я искренне прошу прощения за сокрытие брака, но за брак я извиняться не стану. Он не был ошибкой, даже если и привёл нас к смерти, — Хисикава слегка пошевелил одной рукой, чтобы дотянуться до макушки задыхающегося в слезах мужа, и успокаивающе погладил его седые волосы. — Я всё равно счастлив, что в своё время Такетсуру ответил мне то же, что ответил вам Господин Моро, когда вы сделали ему предложение. — А я счастлив, что ты спросил, — горестно зажмурился второй слуга, окончательно сваливаясь на землю и крепко обнимая Хисикаву за ногу обеими руками. — Я люблю тебя, родной. — И я тебя, Тсу, — в конце концов не удержав слёз, Хисикава закрыл глаза смиренно и вновь улыбнулся в лицо своей смерти. — От всей души поздравляю вас, Господин. Надеюсь, у вас с Господином Моро всё будет хорошо. — Молчать. — Иллу, может, не стоит? — безучастно заговорил стоящий в стороне Хисока, укладывая руку себе на талию. — Я только начал к ним привыкать. Ну что с того, что они женаты? От этого они не стали хуже протирать пыль. — Это не касается тебя, Хисока, — бесстрастно отозвался Иллуми, и волшебник, чуть слышно цокнув, остался наблюдать. «Ну вот как можно было так глупо проколоться?» — подумал он, вздыхая. Он уже давно подозревал, что слуг связывают не только рабочие отношения, однако их тайные взгляды, адресованные друг другу, и ненавязчивые прикосновения украдкой не были настолько же очевидны для Золдика. Отчасти Моро даже злился сейчас на дворецких за раскрытие их тайны, ведь теперь ему придётся заново привыкать периодически видеть в доме посторонние лица и запоминать очередные имена, заново рассказывать кому-то о своих предпочтениях в еде и отвечать на неизбежные вопросы о том, где что в доме лежит, что из этого можно трогать, а что — нет, и когда самого Хисоку можно трогать, а когда к нему лучше не приближаться по меньшей мере на расстояние пушечного выстрела. Огорчившись неприятными перспективами, Моро так увлёкся своими размышлениями, что лишь спустя несколько секунд понял, что и Хисикава, и Такетсуру до сих пор по какой-то причине были живы, а брюнет замершей фигурой просто продолжал стоять напротив них, так и держа у виска пожилого мужчины иглу. Чуть приподнимая бровь в негодовании, фокусник подошёл чуть ближе и попытался вглядеться в лицо ассасина. Тот выглядел так, словно забыл, что намеревался сделать, и напоминал бы статую, если бы не зрачки, не находящие себе места и панически перебегающие по лицу провинившегося слуги. — Сын? — окликнул брюнета глава семьи недоуменно, и тот моментально переметнулся глазами на голос, так и не шевелясь. Не улавливая причину ступора партнёра, Хисока подошёл ещё немного ближе, и Иллуми сжал горло дворецкого в ладони сильнее, опасливо скользнув взглядом к избраннику. Внезапно всё понимая по едва дрожащим пальцам, сжимающим булавку, Моро был искренне удивлён и даже склонил голову на бок вопросительно. Он впервые видел, как Иллуми колеблется кого-то убить. Да и сам Иллуми, судя по всему, не слишком понимал, что с ним происходит. А вот Сильва, хоть от него и следовало ожидать другой, более негативной реакции, выглядел отчего-то на редкость воодушевлённым, когда наряду с Хисокой осознал происходящее. — Господин, возможно ли, что вы проявите милость и позволите нам дожить до окончания вашей с Господином Моро свадьбы? — рискнул спросить Хисикава, уловив это фатальное промедление манипулятора. — Мы были бы несказанно рады увидеть ваш свадебный танец. Ещё несколько секунд напряжённо помолчав, ассасин в конце концов отпустил шею дворецкого и непринуждённо убрал иглу, снова закалывая её на своём жакете. — Только потому, что уволил вас вчера из-за вашего преклонного возраста, — невозмутимо пояснил Иллуми своё поведение, наблюдая, как Хисикава, пытаясь откашляться, тут же стал заботливо помогать Такетсуру встать на ноги. — Уволили?.. — тот, бледный как поганка от накатившего ранее страха, медленно поднялся и неуверенно поправил слуховой аппарат, полагая, что устройство неправильно транслировало звук. — Да. Совсем забыл рассказать вам об этом, — брюнет осторожно взглянул на отца, будто бы случайно зацепился за него глазами, но не смог распознать по его шокированному лицу какие-либо отчётливые эмоции и повернулся к Моро. — Хисока, прими их на работу. — Что? — вздёрнул брови тот. — Что? — растерянно переспросил Хисикава. — Я посуду мыть не буду. Уверен, что и ты не горишь желанием, — словно не придавая никакого значения всей этой ситуации, Иллуми как ни в чём не бывало начал застёгивать свой распахнутый жакет обратно. — Просто скажи, что берёшь их на работу. — Ладно… — всё сильнее удивляясь поведению партнёра, фокусник кинул небрежный взгляд в сторону дворецких. — Вы приняты, лапули. Теперь я буду платить вам зарплату. Чувствую себя таким важным. — На кого вы работаете? — решил закрепить результат брюнет, обращаясь к слугам. — Ну, судя по всему… — Хисикава недоуменно переглянулся со своим коллегой и мужем по совместительству, который, хоть и мало что понимал, но по крайней мере смог немного успокоиться. — Мы дворецкие Господина Моро. — Ты не Золдик, — застегнувшись и сохраняя деланно безразличный вид, Иллуми коротко взглянул на мужа, давая понять, что говорит о нём. — Убивать дворецких за то, в чём они только что признались, или нет — теперь только твоё дело, — он выпрямил осанку, отряхнулся от невидимых пылинок, будто стряхивал с себя ответственность за этот инцидент, и, мастерски игнорируя давящую атмосферу, направился в сторону веранды, с которой за развернувшейся сценой наблюдали все остальные приглашённые, недоумевая. Вероятно, если бы Хисока оставался прежним, каким был ещё полтора года назад, в этот момент он бы разочаровался в ассасине и посчитал бы его скучной сломанной игрушкой. Одно дело — самоотверженно признаться в том, что не можешь убить любимого человека, совершенно другое — оказаться неспособным убить каких-то там слуг, будучи беспристрастным потомственным ассасином. С другой стороны, оставайся Моро прежним, он бы здесь и вовсе не стоял, а потому в голове фокусника даже не возникло мысли о том, что Золдик проявил себя как-то слабохарактерно или недостаточно хладнокровно. Их отношения уже давным-давно переросли на тот уровень, когда подобные вещи отошли на второй план и уже казались чем-то незначительным. Куда важнее стали взаимные доверие и искренность. Сейчас Хисока не осуждал Иллуми, а скорее просто не понял этого его поступка, нехарактерного для такого безжалостного убийцы, как он, так что, проводив брюнета задумчивым взглядом, решил расспросить его об этом чуть позже, когда они смогут побыть наедине. Аналогичное замешательство испытывал и Сильва, ставший невольным свидетелем проявления нетипичной доброты старшего сына к тем, кого тот всю жизнь приравнивал к микроволновке, пылесосу или тумбочке. В иных обстоятельствах глава семьи был бы недоволен отказом Иллуми наказать дворецких по заслугам, но сейчас мужчина смотрел вслед удаляющемуся брюнету и по-настоящему радовался, испытывал такое колоссальное облегчение, что едва мог перебороть непроизвольную улыбку. Его сын умеет сопереживать. С веранды не было слышно сути конфликта, возникшего между брюнетом и его дворецкими, однако один лишь факт, что тот в итоге оставил их в живых, а не убил в первые же полторы секунды, приятно удивил Киллуа. Наследник каждый раз горячо поддерживал подобные проявления неожиданной мягкотелости брата: они давали надежду на то, что тот ещё помнит, как быть человеком, — поэтому Киллуа решил из солидарности подсобить жениху, чьим шафером сегодня являлся, и помочь ему избежать нежелательного внимания. — Ну, Миллуки, ты следующий на очереди, — пока ещё не все расселись по своим местам, шутливо отвёл он тему в нужное русло, присаживаясь за стол к другому старшему брату, который отчего-то вглядывался в разборки чересчур внимательно. — Ещё чего, — фыркнул полный парень пренебрежительно, переводя взгляд на подростка. — А что? Иллуми тоже не собирался, и тем не менее мы сидим здесь, — пожал плечом блондин и поставил локоть на стол, падая на ладонь подбородком в задумчивости. — Это же здорово — иметь рядом дорогого человека, близкого по духу, забывать с ним о тёмных сторонах нашей работы, жить себе в удовольствие, — и сам не заметил, как начал описывать себя самого Киллуа, говоря, разве что, про крепкую дружбу, а не про любовь. — Так ведь и наши родители когда-то встретились. — Союз папы и матушки священен! — отчего-то возмутился сравнением Миллуки. — А этот что, менее священный? — наследник повёл пальцем в воздухе, невербально очерчивая пространство вокруг. — Чё ты, как дохлых жаб поел? Иллуми счастлив, разве это плохо? — Он слишком размяк. Насупившись, Миллуки потянулся к своему бокалу с шампанским, но тут пугливые мурашки активно поползли по его позвоночнику к шее, надеясь затеряться в волосяном покрове на затылке и спрятаться от чёткого ощущения чьего-то присутствия за спиной. Чужая ладонь аккуратно легла на плечо побледневшего парня, отчего тот выронил из дрожащих пальцев ножку бокала, и искристое вино с негромким звоном стекла о стол выплеснулось на корзинку с хлебом. — А? Ил-л-луми, п-поздравляю вас, — ощутимо занервничал Миллуки, нерешительно оборачиваясь назад. В ответ длинноволосый ассасин, глядя сверху вниз надменно, с силой сжал плечо брата, добиваясь от него испуганного вздоха, и плавно наклонился к нему, упираясь холодным, тёмным взглядом почти вплотную, что казалось, будто этот взгляд можно было почувствовать физически. — Кто размяк? — спросил он спокойно, не моргая. — Ч-что? А! Да это я про хлеб! Я опрокинул на него шампанское, и он размяк, ха-ха… — усмехнувшись, почесал голову Миллуки растерянно, но вдруг его дыхание перехватило от леденящей мысли, что вино на корзинку с хлебом он уронил уже после своих слов, и парень, сглотнув страх, застыл под натиском совершенно неподвижных чёрных глаз, проникающих прямо в душу. — Вот как, — хмыкнул Иллуми будто бы убеждённо и даже расцепил свою хватку, снисходительно похлопав Миллуки по плечу. — Может и хорошо, тебе уже давно следует пересмотреть своё питание. Я бы на твоём месте побеспокоился о своём здоровье. — А-ага… Спасибо, братец… — нервно улыбнулся парень, отчётливо уловив угрозу в этих «заботливых» словах. — Ну что ты. Мы же должны приглядывать друг за другом, верно? Иллуми слегка приподнял уголки губ в искусственной улыбке, продолжая смотреть на брата нагнетающе внимательно, и тот побледнел пуще прежнего, невольно понимая вероятный смысл, заложенный между строк. Заметив на веранде Хисоку, Миллуки с немым возмущением стрельнул в него глазами, но тот лишь подмигнул ему с ухмылкой и равнодушно прошёл мимо. «Вот сукин сын». — Жду не дождусь посмотреть на твой подарок, — продолжил Иллуми с очевидной издёвкой, поглядывая на небольшую коробочку на столе. — Надеюсь увидеть там пожизненный абонемент на твою безвозмездную помощь в моих миссиях. — К-конечно, — процедил Миллуки сквозь зубы, улавливая намёк. — Там именно он… — Чудно. Весьма благодарен за такую щедрость, — Иллуми снова похлопал парня по плечу довольно и, выпрямляясь, наконец направился к своему столу, за которым уже расположился Моро и вытирал влажными салфетками свой торс от подсохших остатков крови после нанесения шрама. — «Х-х-хлеб р-размяк, э-э-э», — передразнил Киллуа брата, корча слабоумную рожицу. — Заткнись, Кил, — озлобленно огрызнулся тот, отводя глаза пристыженно. — Братик, а ты не с нами сядешь? — растерянно спросила Аллука, сидящая с Фриксом за соседним столом. — Да я так, поболтать сюда присел, — помахал наследник ей и поспешил переместиться. *** Всё шло гладко, как и задумывалось. Иллуми всесторонне позаботился о том, чтобы всё было идеально. Ненавязчивая светская музыка, выбранная Киллуа в качестве сопровождения, спокойно играла фоном, гости расселись строго по намеченному плану, никто из привередливых родственников ни разу не возмутился выбранной женихами едой, оформлением или степенью удобства стульев, лишь периодически обменивались короткими диалогами между собой о чём-то будничном. Двухэтажный белый торт с чёртовыми лебедями — символами вечной любви — вынесли точно ко времени. Всё было настолько приторно идеально, что тошнило. Иллуми даже потерял всякий аппетит, почти ничего не съев со стола. Иногда он украдкой поглядывал на Хисоку, сидящего рядом, но тот выглядел вполне себе довольным или по крайней мере не расстроенным, так что Золдик продолжал молчать, чтобы не портить мужу настроение. В его голове этот день должен был быть более… особенным? Или запоминающимся хотя бы. Однако кроме шрамирования и очередного возникновения духовной связи между партнёрами, во всём происходящем не было ровным счётом ничего. Всё-таки Иллуми было обидно, хоть он и пытался убедить самого себя в том, что важен сам факт бракосочетания, а не все эти формальности. Брюнет ожидал, что будет вне себя от счастья, а в итоге прозябал в унынии. — Иллуми. Хисока, — покашлял в кулак Сильва, поднимаясь из-за стола с бокалом шампанского в руке. — Хочу сказать вам пару слов, если позволите. — Конечно, — натянуто улыбнулся Моро, который последние минут тридцать просто для видимости возил вилкой по тарелке. Он никогда не понимал застолий такого формата. В его ви́дении, приём пищи должен занимать ровно столько времени, сколько требуется, чтобы эту пищу употребить, а они сидят здесь уже почти час. Непонятно только, ради чего. Иллуми безразлично поднял глаза на отца, приготовившись слушать никому не нужную речь, но вдруг где-то в глубине ушных раковин раздалось пренебрежительное:       Надо же, кто заговорил. — Только не сейчас… — чуть слышно прошептал брюнет сам себе, сдвигая брови, и Хисока вопросительно покосился на него. — Что ж, — Сильва аккуратно выудил из нагрудного кармана своего парадного пиджака сложенный в два раза небольшой лист бумаги и, развернув его, принялся озвучивать написанное накануне. — Я счастлив, что мой старший сын нашёл себя в этих отношениях, и искренне хочу пожелать вашему союзу процветать, несмотря ни на что.       Неужели? Что-то не сходится. Не отец ли мне всю жизнь говорил…       «Привязанности недопустимы». Не слыша ничего вокруг кроме мерзкого хрипа в голове, Иллуми стиснул челюсти и сжал в руке вилку, начиная дышать чаще.       Он никогда не желал мне счастья, даже за человека меня не считал, а сейчас, когда мы с Хисокой поженились и деваться уже некуда, просто переобулся, притворяясь, будто рад за меня. — Как отец и глава семьи, я не страшусь отдать сына в мужья такому человеку, как Хисока, — Сильва кивнул Моро с улыбкой. — Я очень горд принять его в свою семью и…       Лицемер. И как только язык поворачивается? Совсем ведь недавно он отзывался о Хисоке по-другому. — Уверен, что он подарит Иллуми много счастливых лет вместе…       «Ты чуть не нарушил устав ради психопата, Иллуми».       «Не разочаровывай меня ещё сильнее». — …будут заботиться друг о друге и оберегать от любых невзгод, что бы ни…       «Проверим, сколько ещё костей ему нужно сломать, чтобы он встретился с родителями».       И как после таких слов у Хисоки ещё хватает терпения выслушивать сейчас весь этот бред? Каждое слово отца отзывалось в разуме брюнета острой мигренью и новыми озлобленными комментариями монстра, сидящего внутри среди извилин мозга. Отпуская изогнутую вилку, Иллуми напряжённо помассировал висок трясущимися пальцами, и фокусник вновь обратил своё внимание на нервозность партнёра. — В чём дело, лягушонок? — он осторожно уложил ладонь брюнету на колено. — Голова болит? — Достаточно, отец, спасибо, — Иллуми через силу попытался расслабиться и взял в руку бокал, осушая его залпом. — Но… я не договорил, — немного растерялся Сильва. — Ничего страшного, я понял посыл, — махнув рукой дворецким, брюнет показал на свой пустой фужер, чтобы те налили ещё шампанского. — Может, я всё же закончу? Там не так много, — глава семьи развернул листок к сыну, показывая на последний абзац. — Мне плевать, я не хочу слушать дальше, — не сдержался Иллуми, повышая тон, чтобы перебить гнусный внутренний голос, продолжающий что-то нашёптывать. — Можешь передать мне листок со своей речью, я выброшу его чуть позже вместе с твоим подарком. Все гости шокированно замерли, переглядываясь между собой в смятении, и даже Моро удивлённо округлил глаза, переводя их на Сильву в негодовании. Хисикава послушно принёс к столику молодожёнов бутылку игристого, обеспокоенно поглядывая на своего уже, как оказалось, бывшего работодателя, и вновь наполнил его бокал. На всякий случай Зено использовал гё и взглянул на супругу, проверяя, не она ли является причиной неуместного гнева внука, но та, заметив это, лишь пожала плечами в ответ и развела руки в стороны, растерянно хлопая глазами. Так резко и грубо реагировать на торжественную речь родителя было странно даже для Иллуми, обозлённого на отца. Один только Киллуа понял, в чём дело, но смолчал, печально опуская глаза в тарелку. — Иллуми, прошу тебя, прояви милость хоть сегодня, — виновато сдвинул брови Сильва, переминая листочек в руках. — Я лишь хотел вас поздравить. Не заставляй меня расплачиваться за ошибки до конца моих дней. — Тебе не хватит дней и валюты, — усмехнулся едко брюнет. — За твои ошибки до конца своих дней буду расплачиваться я, а ты этих ошибок даже не замечал, пока Хисока не перечислил их тебе по пунктам, — заметив наконец, как изменилась атмосфера вокруг, Иллуми резко замолк, на секунду скользнул глазами к взволнованному Моро, а затем вновь посмотрел на отца. — Прежде чем продолжать препираться со мной, подумай ещё раз, хочешь ли ты устраивать разборки именно здесь и сейчас. Я не имею желания портить настроение ни себе, ни своему мужу, но, если скажешь ещё хоть слово, я не стану молчать. Предупреждение было искренним и честным. Иллуми в самом деле не хотел развивать эту тему в этих обстоятельствах, но прекрасно себя знал и знал, что просто не сможет проглотить свою гордыню и смолчать, если услышит от отца ещё хоть одно возражение. Поджав губы, Сильва к этому предупреждению решил прислушаться и сел обратно, стараясь игнорировать понурый вид Кикио, сидящей рядом. В напряжении время тянулось очень медленно. Когда через неполную минуту банкет всё же со скрипом продолжился — в основном по инициативе Миллуки, не удержавшегося от того, чтобы закончить прерванную трапезу, — глава семьи чувствовал, будто прошло минут десять. Он пытался уже по-всякому, старался подступиться к сыну со всех сторон: просил прощения, был терпелив, помирился с Хисокой и даже смог немного наладить с ним контакт, был добр к сыну и искренне радовался за него, сам выбрал подарок, хотя мог послать дворецких, написал эту чёртову речь. Что ещё нужно? Неужели, как Моро и говорил тогда на дерижабле, Иллуми в самом деле никогда не просит отца? И в чём же тогда вообще смысл? — Я хотел как лучше, хотел сделать тебя сильным, — зачем-то продолжил тихо под нос Сильва, будто пытался оправдать себя хотя бы перед самим собой. — Я сделал тебя сильным, — он поднял взгляд на старшего сына, и тот непроизвольно сжал в пальцах ножку бокала так сильно, что хрупкое стекло рассыпалось в пыль, а само тело бокала отскочило за пределы стола и с оглушительным звоном разлетелось по полу вдребезги. Иногда случается момент, когда молчать просто невыносимо. Момент, когда нужно заткнуться, стиснуть зубы и просто подождать несколько секунд, пока какие-либо дальнейшие ремарки не потеряют свою актуальность. Всего несколько секунд, несколько вдохов-выдохов. Отвлечься на что-то, зацепиться взглядом за тарелку на столе и не думать ни о чём другом, кроме как о том, какая она круглая, белая, глянцевая. Но стоит только вырваться всего одному несдержанному слову в эти жалкие несколько секунд, как бы ты себя ни сдерживал, как бы ни убеждал себя не продолжать, проглотить обратно всё то, что застряло в горле, уже ничего не получится. Одно слово, одна короткая фраза — и дамба неминуемо рухнет. — А я хотел быть живым, — вырвалось само по себе из груди Иллуми, а следом колоссальная лавина эмоций легла пеленой на его глаза, застилая взор. Всё, что он изо всех сил старался игнорировать, разом пронзило грудную клетку отвратительным ощущением обиды. Бессонная из-за пернатых ублюдков ночь в одинокой постели, из которой брюнет бессовестно выгнал Хисоку спать в другую комнату; вездесущие родственники, одно только присутствие которых выводило из себя; отец, который так бездарно подмазывался и строил из себя образцового родителя, что от этого позорища откровенно тошнило; предательство слуг, которых Иллуми считал лучшими из дворецких семьи и которых не нашёл в себе сил убить; этот чёртов голос, который всегда просыпается в самое неудобное время, будто ждёт момента всё испортить. А ещё абсолютно провальная свадьба, к которой они с Моро так тщательно готовились, которая должна была стать для них обоих новой грандиозной главой в их истории и исправить которую уже никогда не будет возможности. Почему всё так? Почему такой важный день с самого своего начала покатился по наклонной? — Столько раз извинился передо мной и до сих пор так и не понял, за что… — уныло хмыкнул Иллуми, откровенно наплевав на то, в каком свете предстанет перед родственниками, раз уж всё уже и так шло по одному месту. — Отец, я злюсь на вас с матерью не за то, что вы меня пытали, я понимаю, что так нужно, что все Золдики через это прошли. Я даже не злюсь, что вы делали это в корне неправильно и неоправданно жестоко, я знаю, что вы были неопытны, это можно понять. Я злюсь на вас за гораздо более очевидные вещи — за то, что после того, как ломали мне ноги, вы не говорили, что любите меня, — брюнет коротко дёрнул уголком губ в грустной улыбке, глядя на молчаливого отца разбито. — И пускай эта причина моего отношения к главе семьи может показаться вам всем смешной, слащавой и надуманной, но мне плевать, потому что, хотите вы этого или нет, я обычный человек, и мне это было нужно. Может, это и правда глупо, но мне было нужно знать, что родители меня любят, — тихо усмехнулся Иллуми и устало потёр ладонью глаза, помотав головой тому, что такие простые истины требовалось объяснять и что он сам начал их понимать не так давно. — Но мои нужды никогда вас особо не интересовали. Вы никогда не объясняли мне, что пытаете совсем не потому, что я того заслуживаю, никак не утешали меня, когда я плакал от нестерпимой боли, просто бросали в подвале, пока я сам не приду в себя, как будто я просто ваш подопытный кролик, которого не жалко, если случайно подохнет, — вдруг тихо засмеялся парень, вновь глядя на отца и понимая, что не чувствует к нему ничего, кроме тошнотворного, зудящего жжения в груди. — К своим псам ты относился и то лучше. Сколько раз в день ты их гладил? Было сложно хоть раз так же погладить по голове родного сына? Такая незначительная, ничтожная, жалкая мелочь — я не стоил даже этого? — сердце вдруг стало таким тяжёлым, что каждый вдох, каждое сокращение диафрагмы давались Иллуми титаническими усилиями, но он отчего-то не мог перестать усмехаться. — До сих пор не понимаешь, почему я злюсь на вас? Да потому что вырос сиротой при двух живых родителях. Безжалостно вскрывая все свои зажившие в памяти шрамы по новой, Иллуми стал неосознанно царапать ногтями ткань скатерти, но уже просто не мог остановиться. Нейроны мозга пылали пульсирующей болью, электрические импульсы кричали от ярости, и брюнет предчувствовал, что вот-вот опрокинет этот идеальный стол с идеальной едой и идеальными скатертями, разобьёт каждую тарелку и каждую бутылку вина. Но он сидел на месте и всё так же улыбался дрожащими губами. Ему было искренне смешно от всей этой абсурдной ситуации, от того, что все прочие Золдики пялились на него так, словно были в самом деле шокированы его словами. Ему было смешно от того, что все смотрели на него, будто это он один здесь ненормальный. Смешно и невыносимо больно. Тоскливо оглядывая измученную улыбку избранника, Моро словно наблюдал, как тот сломя голову несётся к обрыву, и понимал, что не успеет его догнать. Возможно, именно сорваться с этого обрыва вниз и было ему сейчас необходимо, и единственное, что мог для него сделать Хисока, — молча держать за руку. — Иллуми, пожалуйста, хотя бы сегодня давай обойдёмся без этого? — аккуратно рискнул заговорить Зено в надежде пресечь конфликт, пускай в этот раз, пожалуй, и правда понимал гнев внука. Да и раньше, наверное, тоже понимал, но не считал масштаб его обид таким глобальным, чтобы из-за них рисковать своим положением и сыпать угрозами главе семьи в лицо. — Твой отец просто хотел поздравить вас и сказать тост. — А ты со мной не согласен, дедушка? — переметнулся зрачками осмелевший и воодушевлённый собственной откровенностью брюнет к старику. — Тоже считаешь, что раз мы семья убийц, то не обязаны заботиться о своих детях, как это делают родители в любой другой семье, потому что это заложено в них, чтоб её, природой? Разве ты отца воспитывал так же, как он меня? — наклонил Иллуми голову в риторическом вопросе, и Зено отвёл глаза в сторону, моментально замолкая. — Подозреваю, что нет, — хмыкнул манипулятор убеждённо. — Как подобает, ты был холоден и строг, но любил сына и не давал ему об этом забывать, верно? Я это знаю, потому что помню, как ты приходил меня проведать, когда отец или мать в очередной раз перегибали палку. Ты в принципе был единственным человеком, который проверял, жив ли я вообще, откачивал, выносил из пыточной, вызывал целителя и держал за руку, пока он не приедет. Это ты купил мне альбом и карандаши, которые были моим единственным развлечением, пока мама их не выбросила. Ты, дедушка, был мне бо́льшим отцом, чем мой отец. Даже мои дворецкие справились в своё время с этой ролью лучше, чем он. У этой перепёлки больше материнских чувств к салату, чем у моей матери было ко мне, так что не смейте затыкать мне теперь рот со своими уродливыми семейными ценностями! Иллуми разгневанно смахнул свою тарелку с едой со стола, а Кикио от громкого звука вся задрожала, беспокойно рассматривая куски запечённой птицы и нарезанные листья салата на полу. Нервно сминая салфетку в трясущихся руках, она смотрела на ошмётки еды так пристально, будто ждала, когда мясо перепёлки встанет и начнёт помогать салату подняться. — Думаешь, извиниться и заплатить за фуршет теперь достаточно? Считаешь, что это ты расплачиваешься за свои ошибки? — продолжил брюнет, прожигая отца взглядом. — Посмотри, кого вы из меня сделали. Я хотел собственного брата подчинить своей воле, насильно заставлял его убивать, влиял на него иглами и не видел в этом ничего дурного. Я хотел убить Аллуку, потому что ты, кусок дерьма, убедил меня в том, что она не член нашей семьи и вообще не человек. — Иллуми, прошу тебя, — нехотя поднялся из-за стола Зено. Он не хотел бы сражаться с брюнетом сейчас, в такой день, особенно после всего услышанного, но был обязан в первую очередь защищать главу семьи в случае возникновения опасности, однако сидящий к нему ближе Моро, улавливая намерения старика даже без чёткого намёка на них, тут же поднялся следом, достал из воздуха карту и загородил брюнета, становясь в оборонительную позицию. — Иллу, если тебе ещё есть, что сказать, говори, — прошептал фокусник через плечо, очерчивая внимательным взглядом прочих Золдиков, чтобы не пропустить ни малейшего их движения в случае атаки. — Никто не посмеет тебя перебить, обещаю. — Сядь на место, отец, — заговорил внезапно Сильва отрешённым тоном, поражённо рассматривая старшего сына. — Сильва… — хотел было дед что-то возразить. — Садись. Проследив за тем, как Зено, чуть помешкав, опустился обратно за стол, и ещё раз на всякий случай окинув взглядом остальных остолбеневших Золдиков, Хисока медленно сел на место, но игральную карту не убрал и демонстративно поставил руку, в которой её держал, локтем на стол. — Мать столько раз воздействовала на меня своим хатсу, легкомысленно путаясь в собственных словах, — снова заговорил Иллуми тихо через несколько секунд абсолютной тишины. — Столько раз убеждала меня в противоречивых и не имеющих никакого смысла вещах, насилуя мой разум как только вздумается, что теперь я не могу контролировать собственный внутренний голос, живущий в моей голове своей жизнью, — рассказывал он монотонно с отсутствующим выражением лица, не зная зачем. Может, просто хотел впервые в жизни выговориться в надежде, что станет хоть немного легче. — Всякий раз, стоит Хисоке лишь слегка разозлиться на меня, я слышу, как мой рассудок во всё горло кричит о том, что единственное, на что я способен, — мучить и причинять боль. Иллуми тоскливо взглянул на партнёра, и тот распахнул глаза шире, наконец понимая, что произошло в машине после парка аттракционов. — Даже когда всё хорошо и мы просто лежим на диване за просмотром какого-то фильма или играем в маджонг, я слышу, как эта тварь внутри говорит мне о моём любимом человеке, что он не любит меня, презирает и лишь ждёт повода поскорее меня бросить. — Лягушонок… — сочувственно сложив брови, фокусник придвинулся как можно ближе, невесомо касаясь носа Иллуми своим, будто хотел сказать что-то важное, что невозможно выразить словами, и тот слабо улыбнулся, интуитивно понимая всё неозвученное, но затем слегка отстранился и нехотя поднял глаза на наследника семьи, который сильнее прочих понимал, о чём говорит старший брат. — Наблюдая за тем, как Киллу счастлив жить свободной жизнью с людьми, которым он искренне дорог, вместо того, чтобы за него порадоваться, я слышу чёртов шёпот, подталкивающий меня уничтожить всё это, сломать брата и нашпиговать его иглами, — безмолвно извиняясь перед Киллуа, брюнет опустил глаза в стол. — Я слышу это, когда читаю, когда ем, когда принимаю душ, тренируюсь, смотрю телевизор, занимаюсь любовью, общаюсь с заказчиком, сплю. Я слышу его прямо сейчас, — повторил Иллуми в унисон за скрипящим хрипом в своей голове и с измученным видом откинулся на спинку стула, вплетаясь дрожащими пальцами в корни волос. — Меня так от этого тошнит, я так сильно устал это слышать. Это настолько невыносимо, что мне хочется просверлить себе перепонки дрелью, раскурочить себе голову к чёртовой матери и собственными руками вытащить из неё все органы слуха от улитки до стремечка, чтобы остаться глухим на всю жизнь, но вот только даже так я всё равно буду это слышать. Всегда, до конца своей жизни я буду слышать это, и никакие таблетки мне не помогут, потому что к любым из них у меня толерантность. Впервые проговорив это вслух, от всего масштаба безвыходности, гнетущей обиды и собственного бессилия Иллуми вдруг почувствовал в горле ком и страдальчески зажмурился, пытаясь перебороть жжение в глазах, но Хисока не позволил позорным слезам излиться. Аккуратно приобнимая любимого за талию одной рукой, а второй накрывая его сжатую в кулак дрожащую ладонь, Моро уложил голову брюнету на плечо, успокаивая его одним своим присутствием. Он надеялся донести, что будет рядом, что Иллуми не останется бороться со всем этим один, и тот уловил послание, в конце концов проглатывая вставший поперёк горла ком и раскрывая глаза. — Всю свою жизнь я годами себе говорил, что я просто оружие, обезличивал себя, был полностью уверен, что выполнение миссии важнее моей жизни, что я не имею права вообще что-либо чувствовать, и презирал себя за любую случайную эмоцию. Чёрт возьми, я действительно считал, что со мной что-то не так, когда понял, что мне нравится Хисока, — усмехнулся Иллуми этой абсурдности и, плавно падая щекой на светловолосую макушку мужа, лежащую на плече, слегка потёрся о его мягкие волосы. — И спасибо ему за всё его колоссальное терпение, которое он незаслуженно проявлял ко мне из раза в раз, когда я оскорблял его в ответ на то, что он был ко мне добр и внимателен, или бросал его раненым после того, как он меня защищал, — брюнет вновь кинул гневный взгляд в отца. — Тот, кого ты назвал психопатом и намеревался выгнать из семьи, заботился обо мне куда лучше и сделал для меня гораздо больше, чем кто угодно из вас. Мне всей жизни не хватит, чтобы сполна отблагодарить его за то, что он не послал меня куда подальше, как уже давно сделал бы на его месте любой из-за того, что «благодаря» вам с матерью я вырос аморальной, эгоистичной скотиной. Так как же я могу проявить к тебе то, чему ты меня как раз никогда не учил — милосердие? Иллуми перевёл холодный взгляд на мать, намереваясь ей в частности высказать всё, что думает, но на секунду опешил. Она плакала, но не так, как обычно это делает во время своих истерик. Опустошённые глаза женщины были до сих пор прикованы к разбросанной по полу еде, а слёзы тихо и беззвучно скатывались по её щекам одна за другой. Не было слышно ни всхлипов, ни наигранных вздохов, ни шмыганья носом. Просто тихое, молчаливое горе. — И знаешь, маму я смогу простить, — вдруг почему-то сжалился Иллуми над Кикио, наблюдая за тем, с какой болью она смотрит на куски перепёлки, и даже ощутил отдалённое подобие вины за те свои слова. — Она всё поняла сама и извинилась, потому что действительно раскаялась, ей не нужны были для этого слова Хисоки, — брюнет снова взглянул на отца, аккуратно отстраняясь от Моро, но не отпуская его руку. — А вот ты проживи каждую секунду своей жизни с мыслью о том, что я всеми фибрами своей извращённой, переломанной, прогнившей души искренне тебя ненавижу. Если ещё хоть раз ты вообразишь себе, будто за что-то расплачиваешься, и начнёшь себя, несчастного, жалеть, вспоминай про чёртов степлер. Наконец выдыхая, брюнет вдруг понял, какое облегчение принёс ему весь этот монолог. Даже на ошарашенные лица младших братьев и бабушки с дедушкой было плевать. И то, что Гон всё это слышал, тоже не имело для него ни малейшего значения. Иллуми было неважно, что родные подумают об этой ситуации, как будут теперь относиться к нему. Миллуки и Каллуто могут хоть проклясть его — совершенно наплевать. Оно того стоило. Однако повернувшись к фокуснику и увидев на его лице выразительную печаль, Иллуми вспомнил, где находится и какой сегодня день. — Прости меня, Хисока, — поджал он губы, виновато опуская взгляд. — Не хотел, чтобы так вышло. — Не переживай об этом, — слегка улыбнулся тот ободряюще и погладил ассасина по щеке, однако веселей тот выглядеть не стал. — Мой бедный мальчик… — выдохнул вдруг Сильва, скорбно прикрывая глаза. — Мне так жаль. — Пошёл ты, — не выдержал Иллуми и резко поднялся из-за стола, быстрым шагом направляясь подальше от веранды. — Уберите здесь всё. Мероприятие окончено, — кинул он по пути дворецким небрежно, не замечая их сочувствующих глаз на мокром месте. *** К счастью, хотя бы сегодня Солнце было солидарно с настроением ассасина и постепенно начало укутываться в хмурые облака. В спальне было тихо, как и во всём доме, и, закрыв за собою дверь в комнату, манипулятор на целых несколько секунд почувствовал себя умиротворённо в этой тишине.       Испортил свадьбу. Как ожидаемо, — оборвал мгновения спокойствия ментальный паразит. Иллуми тяжело вздохнул. Вытащив из жакета все иглы и небрежно побросав их на пол спальни, Золдик тенью прошёл к кровати и устало присел на её край, отрешённо глядя перед собой.       Хисока явно старался выглядеть красиво для меня. Сам придумал костюм, наверняка проснулся чуть свет, чтобы успеть накраситься и уложить волосы. На автопилоте расстёгивая пуговицы кителя и крепления пояса на талии, Иллуми вспоминал печальный взгляд Моро, которому был виной, и боялся даже представить себе, как теперь будет смотреть ему в глаза после этой своей истерики.       А что сделал я? Умылся и причесался? Ассасин стянул с себя жакет, уложил себе на колени и опустил на него взгляд. На внутренней стороне отворота виднелись едва заметные следы подсохшей крови, которые не удалось полностью стереть после ритуала сухой тканью, и брюнет, надеясь избавиться от гнетущего настроя мыслями о хорошем, аккуратно провёл по ним подушечками.       Ещё и устроил весь этот цирк, лишь бы как обычно перенять на себя всё внимание. Вспомнились растроганные, счастливые глаза Моро, когда тот, вырезав на себе сентиментальное сердечко, повернулся лицом к Золдику. Наверное, всё было не так уж плохо, раз Иллуми смог добиться от партнёра такого радостного взгляда. Убийца очень любил этот взгляд. Когда трансформатор улыбался искренне, он был по-особенному красив, его душа сияла изнутри.       Как будто Хисока внимания не заслужил, хотя это был и его день тоже. Изо всех сил игнорируя неприятные мысли, ассасин провёл указательным пальцем по двум скрещенным линиям на своей груди. Вот, что было действительно важно. Подумаешь, скучный фуршет и ничем не примечательный торт. Ассасин купит Хисоке ещё сотню тортов, каких тот пожелает. Да и сам Моро в состоянии себе их купить. Это ерунда.       Лишь бы только всё крутилось вокруг меня. Всё-таки невольно позволяя отравленному голосу проникнуть в разум глубже, Иллуми нахмурился и прикрыл глаза, вновь пытаясь отвлечься на что-то другое. Проговорив вслух свои обиды, Золдик и правда почувствовал мимолётное облегчение, но сейчас, оставшись в одинокой комнате, он понял, что только сделал все свои проблемы лишь реальнее. В груди всё сжалось, стены спальни сдавили воздух, и ассасин ощутил, насколько же на самом деле он уязвим при всей его натренированной выдержке. Впервые в жизни его посетила отчётливая мысль о том, что ему банально, по-человечески грустно. Грустно за Хисоку, который никогда не обнимет своих родителей, и за то, что Иллуми, имея родителей, предпочёл бы никогда больше их не видеть. Грустно из-за неудавшейся свадьбы. Грустно, что ничего нельзя исправить. Грустно слышать в голове свой голос, говорящий чужими словами. Грустно каждые две недели добавлять в свой кофе цианид.       Может, ещё и расплачусь для пущего драматизма, чтобы меня снова все пожалели? — Заткнись ты уже! — рявкнул он непривычно громко в пустоту комнаты, но тут же заметил растерянного Хисоку в дверях и даже слегка дёрнулся от неожиданности, а затем стыдливо отвернулся к окнам, желая провалиться на месте. — Это… не тебе. — Ты в порядке, малыш? — обеспокоенно наклонил голову Моро, прикрывая за собой дверь, и подошёл к кровати, присаживаясь рядом. — Нет, — угрюмо отозвался Золдик спустя секунд пять размышлений, не поворачиваясь. — Я хотел сделать этот день особенным для тебя и хотя бы несколько часов не быть… — брюнет сделал паузу, чтобы подобрать более подходящее определение, но в итоге все их объединил в одно. — …собой, — он всё же повернул голову к Хисоке и встретился с его вдумчивыми глазами. — Прости. — Забудь, всё равно было до смерти скучно, — хмыкнул тот, слегка откидываясь назад на вытянутые руки. — Так и знал, — ещё больше понурился Иллуми, получив подтверждение своим опасениям. — Извини, лягушонок, — выдохнул Моро, бережно проводя рукой между лопатками брюнета. — Я очень ценю твои старания, да и моих усилий было приложено немало, не хотелось бы это всё обесценивать, но согласись, эта свадьба… — Да, это убого, — кивнул Золдик, прислушиваясь кожей к чужому чуткому прикосновению. — Тоже так подумал. — Просто это не для нас. Зато ты можешь быть уверен, что точно ничего не испортил, — усмехнулся фокусник и придвинулся ближе, наклоняясь, чтобы оставить ласковый поцелуй на плече мужа. — Ты смог выговориться, это неплохо. Лучше, чем слушать речь Сильвы: от его голоса меня клонит в сон. — Меня тоже. Синхронные тихие смешки парней дали им понять, что атмосфера вокруг снова стала непринуждённой, и Хисока смелее притянул расслабившегося ассасина к себе в объятия, зарываясь носом в его тёмные пряди на макушке. Наверное, даже спустя десять лет вместе Моро так и будет удивляться самому себе и тому, каким он, оказывается, может быть рядом с дорогим человеком. Сначала фокусник думал, что ему совершенно неважно, каким Иллуми будет в отношениях, останется ли привычно холодным и ко всему равнодушным, или, быть может, проявит себя как домашний тиран. Хисока ожидал чего угодно: было даже интересно, захочет ли манипулятор сломать его волю и какими способами попытается. Хоть Моро действительно искренне любил Золдика, но их романтический союз изначально казался ему просто новым развлечением, не более. Он даже допускал мысль, что ничего в их прежних отношениях не изменится, не будет от Иллуми никакой особой взаимности и отдачи, они просто будут жить вместе и периодически потрахивать друг друга. Что греха таить, так оно и было первое время, и всех всё устраивало. Хисока не заметил, в какой момент это стало чем-то бо́льшим. Может, когда брюнет впервые искренне засмеялся с какой-то шутки фокусника, позабыв о своей безразличной маске. Или когда Хисока перенёс сражение на Небесной Арене, которого давно ждал, чтобы побыть дома с Иллуми, только вернувшимся из своей очередной командировки. Хисока думал, что ему неважно, каким Золдик будет в отношениях, он был готов любить его любым просто за то, что это он. Но в такие моменты, как этот, когда они вот так спокойно обнимали друг друга, чувствуя себя совершенно естественно и умиротворённо, Моро был счастлив, что Иллуми оказался именно таким. Ему нравилась эта человечность, до которой он смог добраться в душе убийцы, и нравилось находить её в себе. — Ты в самом деле так сильно ненавидишь отца? — попробовал аккуратно поднять тему Моро спустя несколько минут молчаливого покоя, поглаживая Золдика по спине. — Действительно не хочешь прощать его? — Он этого не заслуживает, — на удивление невозмутимо ответил брюнет, прижатый фокусником к груди, будто и не устраивал на веранде никаких сцен. — Я спросил не это. Ты ведь на самом деле хочешь с ним помириться, да? Вновь вспоминая недавно произошедшее от и до, Иллуми вжался носом в шею Хисоки сильнее, игнорируя вопрос. Моро ласково усмехнулся и мягко поцеловал черноволосую макушку, продолжая поглаживать любимого по спине и плечам. — Прошлого не изменишь, малыш, поэтому я за него никогда и не держался. Это бессмысленно, — заговорил Моро ненавязчиво с лёгкой улыбкой на губах. — Конечно, оно в любом случае накладывает свой отпечаток, иначе мы бы не были теми, кем являемся. Мы, вероятнее всего, и не встретились бы, если б я рос в своей семье, так что отчасти мне даже следует быть благодарным судьбе за моё похищение. — Я того не стою, — нахмурился ассасин, отстраняясь. — Конечно, стоишь. Как бы я без тебя жил? Ты же моя ворчливая маковая булочка, — не позволил Хисока сбежать Золдику из объятий и сгрёб его в охапку крепче. — Моя сладко-горькая лакричка. — Сомнительный аргумент, — невольно засмущался Иллуми, больше не пытаясь вырваться. — Мне лучше знать, — улыбнулся довольно Хисока, немного расслабляя хватку и продолжая ненавязчивые поглаживания. — Я многое хотел бы забыть, многое хотел бы исправить, но это невозможно, поэтому я просто иду дальше и радуюсь тому, что имею, — фокусник ласково почесал убийцу за ушком, как бы говоря, что речь о нём, и тот тоже позволил себе улыбнуться. — Не хочу давать тебе непрошеных советов, но, может быть, тоже попробуешь? Моментально сбрасывая с губ улыбку и наконец понимая, к чему вёл Моро, Золдик неуютно повёл плечом. Всё-таки осторожно отодвинувшись от Хисоки, он с оттенком тоски в глазах посмотрел на него. Неужели даже тот, кого ассасин считал единственным близким по духу человеком, теперь будет тоже гнуть эту линию? Неужели он тоже считает, что злость Иллуми неоправданна и не имеет оснований? — О, милый Иллуми, у тебя всё на лице написано, — усмехнулся волшебник умилённо этим жалобно сдвинутым бровям и аккуратно стукнул подушечкой указательного пальца по кончику носа брюнета. — Прежде чем делать обо мне какие-то выводы, сначала дослушай. Мои резоны подразумевают в первую очередь твоё благополучие, а не твоего папочки. Я просто хотел сказать, что тебе не станет легче от того, что ты до конца своей жизни будешь ненавидеть родителей, пускай это и справедливо. Этим ты не вернёшь себе детство и не забудешь все те ужасы, через которые прошёл, — Моро осторожно взял напряжённого Золдика за руку, успокаивающе поглаживая кожу большим пальцем. — Да, простить их будет тяжело. Это прощение ты выскаблишь из своего сердца через силу, потому что будешь знать, что они его не заслужили и заслужить никогда не смогут, но только так ты оставишь позади то, что отравляет тебе жизнь, — скептично сдвинув брови, Иллуми неуверенно опустил глаза на свою ладонь, лежащую в тёплой ладони Хисоки, и задержался взглядом на золоте, поблёскивающем на их переплетённых пальцах. — Ты был лишён любящих родителей в прошлом, но, если тебя это так сильно ранит, не лишай себя их и в будущем. Особенно теперь, когда они всё осознали. Мне больно видеть, что ты не даёшь себе быть счастливым, лишь бы отомстить своим обидчикам и заставить их чувствовать себя виноватыми. Наказываешь себя, чтобы наказать их. Это глупо, Иллу. А я знаю, что ты отнюдь не глупец, — потянувшись второй рукой, фокусник погладил ассасина по щеке и повернул его лицо к себе, чтобы оставить на сжатых в тонкую полоску губах нежный и почти невинный поцелуй. — Но ведь ты… — чёрные аметисты метались из стороны в сторону недовольно, не желая мириться с услышанным. — Ты сам жил ненавистью к своим похитителям. Мечтал убить своего мучителя на протяжении многих лет и даже не задумывался о прощении. — Кто сказал, что я был прав? — грустно улыбнулся Хисока. — Мне не стало легче ни на йоту. Моя свершённая месть, о которой я так долго мечтал, абсолютно ничего не изменила. А то и сделала хуже, потому что в итоге из-за меня ты пострадал и мог умереть. И пускай ты меня за это простил, но я себя не прощу никогда за тот испуг в твоих глазах, с которым ты на меня тогда смотрел. Вот к чему привела меня моя месть. К очередным сожалениям. Моро с болезненной тоской во взгляде бережно огладил согнутым указательным пальцем брюнета по скуле, и тот вдруг с замиранием сердца понял, в чём для него заключается принципиальная разница между отцом и Хисокой; почему первому Иллуми противится подарить своё прощение даже после сотни его слёзных извинений, а второго, что бы он ни натворил, готов простить заведомо, по умолчанию, даже не дожидаясь, когда тот это прощение попросит. Потому что вот оно — истинное раскаяние. Лишь одному из них знакомо настоящее чувство вины. Оно не имеет ничего общего со стремлением заслужить прощение, успокоить свою совесть и продолжить делать вид, будто ничего не случилось, — это горькое, разъедающее изнутри осознание своей ужасной ошибки, которую уже ничто не исправит. — Не говори ничего, если не знаешь, что ответить, — ласково улыбнулся фокусник, не найдя другого объяснения молчанию партнёра. — Просто подумай об этих моих словах и сам реши, стоит ли к ним прислушаться. В любом случае твоя жизнь принадлежит только тебе, и лишь ты один можешь выбирать, как с ней поступать, — Моро взял руку ассасина в обе ладони, словно пытался согреть. — А я тебя поддержу, что бы ты ни выбрал. Едва дослушав, брюнет резко подался телом вперёд и свободной рукой притянул Хисоку к себе, вновь зарываясь пальцами в светлые пряди на затылке и почти врезаясь в его губы своими. Поцелуй был недолгим, но настолько крепким и чувственным, что, когда Иллуми оторвался, Моро пару секунд не мог прийти в себя, хлопая глазами. — Восторг, который я испытываю от того, как сильно люблю тебя, заставляет моё сердце биться так быстро, что мне почти больно, — выпалил на одном дыхании ассасин со своим привычным каменным выражением лица. Он не подбирал слова и не пытался сказать что-то милое или трогательное — просто буквально описал свои физические ощущения. — Иллу… Кто бы мог подумать, что ты такой романтик, — смущённо заулыбавшись, Хисока мимолётно покрылся лёгким румянцем, но затем, что-то неожиданно вспомнив, посмотрел на брюнета как-то излишне пристально. Он аккуратно заправил смоляную прядь Золдика ему за ухо и с задумчивым видом огладил подушечками пальцев его висок. — Ты правда что-то слышишь вот здесь? — Я не шизофреник, — сразу ощутимо занервничал Иллуми, хмурясь. — Я этого не говорил, — мягко улыбнулся Моро. — Это мои мысли, просто иногда они слишком… Не договорив, ассасин отвёл взгляд беспокойно и через пару секунд, убирая с колен снятый китель, поднялся с кровати, подходя к окну и напряжённо складывая руки на груди. Он не хотел говорить об этом ни с кем, даже с Хисокой. Не хотел вспоминать, как после каждого неудачного воздействия хатсу матери на разум среди его мыслей день за днём всё больше появлялось фальшивых голосов, сливающихся в главенствующий, не дающий думать самостоятельно. — Знаешь, может твой внутренний голос просто немного расстроен своим положением и поэтому сердится? — непринуждённо выдвинул предположение фокусник, тоже поднимаясь с кровати спустя минуту раздумий. — Его ведь никто не слышит, кроме тебя самого, а ты пытаешься его игнорировать. Наверное, ему от этого грустно, как было грустно тебе, когда мама выбрасывала твои рисунки, — подойдя к ассасину со спины, Моро нежно огладил тёплыми ладонями его голые лопатки и плавно перебрался к плечам. — Уверен, он просто очень огорчён. Ты же тоже злишься, когда чем-то огорчён. Нельзя ведь судить лишь за это. Наверняка он часто тебе помогал, когда больше было не на кого полагаться, составлял тебе компанию, когда тебе было одиноко, возможно, даже спасал твою жизнь, а то и не раз. Задумчиво разглядывая в окне зеркальный блеск водной глади озера, Иллуми попытался вспомнить времена, когда он ещё не считал свой разум своим врагом. Действительно, те советы, которые ранее давал голос, всегда были полезны для достижения тех целей, что преследовал Золдик на тот момент. Подсознание анализирует куда больше информации, чем может взять на себя сознание, и преимуществом брюнета была именно способность это подсознание слышать. Голос неоднократно подсказывал ассасину то, что сам ассасин мог не заметить, посчитать незначительным и банально забыть, и зачастую это спасало Иллуми жизнь на миссиях. Он всегда ценил советы своего внутреннего «я». Однажды на задании, лет двенадцать назад, Иллуми сумели схватить противники, потому что успели хорошо подготовиться. Они не знали, кто именно совершит налёт, но знали сам факт, что вскоре будет совершено нападение. Золдика две недели пытали, надеясь добиться, что он назовёт хотя бы своё имя, чтобы через него выйти на заказчика, и все две недели он провёл в непрерывном диалоге с подсознанием, находясь в некой прострации, благодаря чему в итоге с ним же совместно и придумал, как выбраться. — Ну вот, — чувствуя в ощутимом молчании брюнета ответ на свой вопрос, Моро обнял его со спины с довольным видом и сложил подбородок на плечо. — Значит, он определённо хороший. Он просто хочет как лучше, желает тебе только добра, на него нельзя за это злиться, так что не ругай его, — Хисока аккуратно развернул Иллуми к себе, заглядывая в его глубокие глаза со всей своей возможной честностью. — Передай ему, что я благодарен за то, что он заботится о тебе, и что я тоже его очень сильно люблю, как и тебя, он замечательный. Я самый счастливый человек на свете: у меня целых два милых лягушонка. Один на меня сейчас смотрит своими большими, красивыми глазками, а второй прячется у него в ушках. Наверное, он совсем кроха, раз помещается там, — умилённо заулыбавшись, фокусник погладил кончиками пальцев мочку Золдика, и тот слегка смутился. — Он что-то говорит сейчас? — Кажется, нет, — неуверенно ответил Иллуми, пытаясь прислушаться к себе. — Хорошо. Значит, его всё устраивает, — Моро аккуратно чмокнул убийцу в висок. — Скажи, если ему что-то от меня понадобится. Что угодно. Ассасин смотрел на спокойное и расслабленное лицо мужа, на его красиво изогнутые губы, светящиеся золотом глаза и в очередной раз думал о том, какой же Хисока Моро поистине особенный человек. Таких людей не бывает. Золдик прекрасно понимал, как может выглядеть для остальных членов семьи его обретший личность разум и тщательно скрывал от всего мира этот секрет, опасаясь, что если правда вскроется, то каждое его решение будет ставиться под сомнение, что сама его способность трезво мыслить окажется под сомнением. Он допустил, чтобы Киллуа узнал эту страшную тайну, совершенно случайно: просто иногда не замечал, как в его присутствии разговаривал с мыслями вслух, не придавая значения тому, что это услышит мальчик. Иллуми бы и не узнал о том, что выдал себя перед младшим братом, если бы однажды на общей миссии не спас его, ещё неопытного, от шальной пули в голову. В тех обстоятельствах спасение брата предполагало проваленное задание, пришлось выбирать, и брюнет, впервые игнорируя совет внутреннего голоса, порекомендовавшего сначала завершить дело, а потом уже озаботиться здоровьем подопечного, зачем-то выбрал жизнь этого безответственного ребёнка, хотя правила устава не запрещали пренебрегать безопасностью сотрудничающих членов семьи ради выполнения работы. Возможно, он просто не захотел, чтобы весь этот потенциал силы наследника бесследно исчез из-за такой мелочи, как пуля. А может, было что-то ещё. В любом случае именно из-за этого решения разум Иллуми впервые выступил против него, когда Сильва, недовольный провалом, назначил старшему сыну две недели профилактических пыток. Наказал его за то, что тот спас его пятилетнего наследника, за то, что поставил семью в приоритет, как его всегда учили. Размеренным шагом направляясь от кабинета отца в пыточную и не обращая никакого внимания на небрежные извинения Киллуа, идущего по правую руку, ассасин чувствовал себя как никогда подавленно. Безнаказанность Киллуа, который сам по глупости подставился под пулю, несправедливость, обида, двойственность отцовской морали — всё это разом свалилось на ментальную стабильность Иллуми, которая и без того была шатко построена на зубочистках. Шаг за шагом всё дальше от разговора с отцом, всё ближе к незаслуженному наказанию, всё громче обозлённый голос в голове. Тогда манипулятор впервые потерял контроль над собой: упал на колени прямо посреди коридора, хватаясь за волосы, не мог сделать ни одного вздоха, словно в дыхательных путях застрял бильярдный шар, вероятно, даже мог пытаться что-то хрипеть через силу, чтобы не слышать от собственного рассудка, какой он идиот, как глупо поступил, что вовремя не послушал собственные мысли, как слабовольно принял свой приговор. Его разум кричал так оглушающе громко, что выносить это было в разы больнее телесных наказаний. Таким Иллуми голос в своей голове ещё никогда не слышал, и это было страшно. Через какое-то время Киллуа, находящийся рядом, смог кое-как привести в чувства старшего брата, тряся его за плечи и без конца повторяя: «Не слушай демонов! Они плохие!» И ассасин, отчаянно цепляясь за единственный реальный голос как за спасительную соломинку, запомнил тогда эту фразу лучше собственного имени. Плохие. С тех пор Золдик волей-неволей всё чаще начал допускать мысль, что голос в его голове не такой уж и хороший, раз довёл его до того состояния, а тот в отместку периодически стал говорить те вещи, которые Иллуми слышать был не рад, в которых сомневался, на которые злился. Как поступил бы любой другой человек в подобной ситуации, Киллуа, думая, что помогает, назвал его дефект дефектом и даже сам не понял, как столкнул этим два полюса разума старшего брата, настроил друг против друга и сделал всё только хуже. Но если раньше сознание с подсознанием ещё как-то могли сосуществовать, лишь изредка вступая в откровенные споры, то за последний год ситуация усугубилась. В отношениях Золдик всё чаще стал игнорировать «плохой» голос, который к Хисоке относился с недоверием и настороженностью. В ответ тот был всё злее и злее, а его некогда полезные советы всё больше напоминали проклятия, угрозы, бесконтрольные крики и оскорбления. Ассасин откровенно возненавидел демонов, живущих в его голове, и совершенно позабыл о том, что изначально они таковыми не были. Он не допустил бы и мысли, что кто-либо в этом мире посчитает этих демонов милыми, в несуществующих голосах увидит изюминку, примет их как неотъемлемую часть разума брюнета и более того полюбит, раз даже родной брат считает их плохими и неправильными. Но вот, Иллуми смотрел на Хисоку, в глазах которого не было ни намёка на ложь или шутку, и пытался осознать его слова. Не демон, не монстр, не дефект — расстроенный одинокий лягушонок, милый кроха, живущий в ушной раковине. Есть ли ещё хоть один другой человек кроме Моро, который мог бы так описать воображаемые голоса? Есть ли в этом мерзком и жестоком мире ещё хоть один единственный человек, который бы отнёсся с таким почтением, с такой трепетной заботой и любовью к миру в чужой голове? Как жаль, что, кроме Хисоки, никто не додумался до этого раньше.       Спасибо, — наконец выдохнул Золдик и умиротворённо улыбнулся. *** Как и было велено, дворецкие убрали со столов, подмели разбитое стекло и ошмётки еды с пола веранды, однако семейство Золдиков так никуда и не сдвинулось. В действительности они были несколько растеряны. Хоть Иллуми и сказал, что мероприятие окончено, но убираться с участка он гостям не велел, поэтому они просто ждали новостей от Хисоки, который, недолго думая, пошёл поговорить с мужем. Каждый размышлял о сложившейся ситуации со своей точки зрения, но на удивление никто на Иллуми за устроенную сцену не злился. Даже Каллуто после слов старшего из братьев неожиданно для себя понял и причину переезда брата, и его привязанность к Моро, и его отношение к семье в последнее время. Теперь он и вовсе задумался о том, верные ли сам преследовал ценности до сих пор. Холодность и равнодушие Иллуми предстали в новом свете и с этой стороны уже не казались такими уж достойными примерами для подражания. — Мы вернулись, — нарушил тишину безразличный тон, и все резко повернулись к входу на веранду, где стояли хозяева дома. Иллуми выглядел обычно. Ничего в его виде не говорило о том, что тот расстроен, зол или хоть как-то иначе выведен из равновесия. Парень словно вообще впервые за день вышел из дома и впервые видел своих родственников, а нервный срыв был у кого-то другого, очень на него похожего. — Брат, как ты? — приподнялся на месте обеспокоенный Киллуа. — В порядке. Простите меня за устроенную сцену, не знаю, что на меня нашло, — брюнет остановил взгляд на Сильве, что приобнимал за плечи только недавно успокоившуюся Кикио и не решался поднять глаза на сына. — Я не стану выбрасывать ваш с матерью подарок, отец. Сразу по совету Моро произнести: «Я прощаю тебя», — сил не хватило, да и вряд ли это было бы адекватно после всего ранее сказанного, так что Иллуми посчитал, что пока будет достаточно и этого. И этого действительно оказалось достаточно, судя по округлившимся синим глазам, уставившимся на Хисоку поражённо с немым вопросом: «Как ты это сделал?» — на что тот ответил лёгкой ухмылкой. — Хорошо, что никто не ушёл: ещё не было свадебного танца. Хотя полагаю, мы с Хисокой справились бы с этим и без вас, — брюнет повернул голову к фокуснику, и тот засиял. Он с нетерпением ждал момента сойтись с избранником в чувственном танце, к которому подбирал песню несколько дней. Пожалуй, только ради этого танца он и ждал сегодняшнего дня. — Я не буду говорить дворецким заново накрывать столы, но вы можете попросить у них что-то конкретное для себя из еды и напитков, если… Сверкнув ослепительной вспышкой, у одной из тропинок в лес раздался внезапный взрыв, и несколько деревьев рухнуло в разные стороны, поднимая облака пыли. — Что ещё? — раздражённо сдвинул брови прерванный на полуслове Иллуми, вооружаясь иглами, пока все остальные Золдики, вскакивая со своих мест, друг за другом активировали рэн, мигом приходя в боевую готовность. — Тридцать восемь, сорок пять… — тихо считал под нос Моро постепенно проявляющиеся из-под завесы зетцу незнакомые ауры. — Как вас много, могли бы хоть выйти поздравить, — надул он губы обиженно. — Хисока Моро! — покидая своё укрытие в потёмках леса, надрывно закричал мужчина в каком-то странном механическом костюме, почти целиком состоящем из бронзы и напоминающем экзоскелет. — Где этот женоподобный выскочка?! — Ты его знаешь? — не испытывая никакого особого устрашения, Иллуми повернулся к волшебнику. — Нет, — пожал плечом тот, приглядываясь. — В чём дело? — отпуская настороженную жену, Сильва решительно вышел вперёд навстречу незваному гостю, широким шагом направляющемуся к веранде. Новобрачные, взяв пример, тоже прошли немного вперёд, отходя подальше от дома, чтобы в случае начала сражения не повредить его ненароком, а следом подтянулись и остальные — кто-то в качестве возможной поддержки, кто-то из праздного интереса. — Ты ещё кто? — незнакомец оглядел пренебрежительно высокую фигуру главного Золдика и прошёл мимо. — Тебя не касается, отвали. Сказать, что от такой наглости Сильва был в шоке, — не сказать ничего, но только он успел возмущённо обернуться на чужака, Моро чуть приподнял руку, приветливо улыбаясь. — Чем могу помочь? — с привычным непринуждённым видом дал он о себе знать. — Вот ты где, подонок… Не видя больше ничего перед собой, кроме своей цели, мужчина в металлическом каркасе уверенно двинулся на фокусника быстрее, но, не доходя пары метров, на полном ходу был остановлен ладонью в грудь. Не успев и сообразить, он резко ощутил инстинктивную тревогу от воздействия постороннего рэн и с опаской повернул голову на человека, которого ещё буквально секунду назад и не замечал. Чёрные глаза смотрели на него так пристально, что заставляли поёжиться. Захотелось стать настолько маленьким, чтобы можно было убежать и спрятаться в траве от этих глаз. — Не горячись, милый Иллуми, вдруг там что-то забавное, — усмехался Хисока тому, как быстро спала спесь с незнакомца от одного только взгляда разозлённого брюнета. — Смерть Элеаны — твоих рук дело? — поубавил свой запал мужчина, вновь возвращая внимание к Моро, но больше не сдвигаясь с места. — Вполне возможно. А кто это? — с искренним негодованием приподнял брови фокусник. — Сукин сын, убил её и даже имени не знаешь?! — неизвестный даже заскрипел зубами от злости. — Что же мне, всех запоминать? — Хисока развёл руки в стороны безразлично, чем вызвал позабавленные смешки среди Золдиков и немой ступор у собеседника. — А Рамон и Софи? — сменил ракурс тот. — Дети-то её тебе что сделали, тварь?! — А-а… — протянул в озарении Моро. — Так вот, про кого ты, ясненько. — Погодите, — потерялся на несколько секунд Сильва, наконец сопоставляя услышанные имена с предполагаемой фамилией. — Хисока, так это ты напал на Холемов? — Расслабьтесь, вас ведь всех оправдали, — отмахнулся от грядущих наставлений волшебник. — Нет, я не о том, — ухмыльнулся Сильва и протянул Моро ладонь. — Раз никого из нас не обвинили, значит, ты всё сделал правильно. Молодец. Удивлённо вскинув брови, Хисока улыбнулся польщённо и без излишних отнекиваний ответил на рукопожатие. — Ты ещё и хвалишь его за это? Какого чёрта? Кто ты такой? — вспылил вторженец, обращаясь к блондину. — Я — Сильва Золдик, глава своей семьи и отец своего сына, которому ты только что помешал исполнить свадебный танец с его мужем, — моментально помрачнел тот, окидывая чужака грозным взглядом. — Золдики?.. — ошарашенно округлил глаза гость и вновь стиснул зубы в гневе, презрительно глядя на расслабленного Хисоку. — Так ты ради Золдиков это сделал, паскуда? — Вовсе нет, я сделал это во имя любви, — расплылся в улыбке Моро. — Во имя какой, нахрен, любви? Ты сотню охранников на тот свет отправил, свернул десятилетней девочке шею и расчленил её брата! Ты убил мою возлюбленную! Мы с Элеаной должны были пожениться! — эмоционально жестикулируя, кричал во всё горло мужчина. — Если ты заявился сюда, чтобы просто попытаться меня пристыдить, то мне неинтересно, — мгновенно меняясь в лице, Хисока вдруг стал воплощением совершенного равнодушия и без раздумий направился обратно к беседке. — Кстати, стимпанк вышел из моды лет десять назад. — Не смей поворачиваться ко мне спиной! — попытался незнакомец вновь кинуться на своего злейшего врага, но рука Иллуми на этот раз не просто упёрлась ему в грудь, а с нечеловеческой силой схватила за шею, поднимая над землёй. — Если на кого-то охотишься, в следующий раз узнавай заранее, на чей дом нападаешь, — произнёс тот, не выражая и толики хоть каких-либо оттенков в голосе. — Какая жалость, что следующего раза не будет. — Хисока, дерись со мной, — не унимаясь, хрипел мужчина, цепляющийся за предплечье брюнета. — Дерись своими руками, а не чужими! — Я не стану с тобой сражаться, ты слишком слаб, как и твои дружки, что прячутся в кустах, — покачивая бёдрами по направлению к веранде, добавил Моро бесстрастно. — Это будет быстро и скучно, ты даже возбудить меня не успеешь. — Дай мне шанс переубедить тебя, — прошипел с ненавистью мужчина.       Назад. Инстинкты сработали исправно. Иллуми отскочил на пару метров прежде, чем понял, зачем. Незнакомец вдруг выхватил из ножен за спиной огромный бронзовый топор, занося его что есть сил, и, вероятно, сумел бы серьёзно ранить им брюнета, если бы тот остался на месте. Ассасин перенаправил нэн в глаза и убедился в своём предположении — оружие и металлический костюм были пропитаны мощной аурой, которая не ощущалась, пока топор был в ножнах. Из леса постепенно начали выходить люди — не сказать, что бойцы с пелёнок, но и слабаками назвать их было сложно. Вероятно, некоторые даже были опытными Хантерами или, во всяком случае, казались неплохими претендентами на это звание. — Становится интереснее, — облизнулся Моро в улыбке, оборачиваясь и окидывая взглядом оружие. — Это мои друзья, — мужчина кивнул через плечо, показывая на толпу. — Какой ты дружелюбный, — ухмыльнулся Хисока, подсчитав шестьдесят три нарушителя покоя. — Богатый, — поправил его незнакомец и оглядел настроившихся на сражение Золдиков. — Мои друзья проследят, чтобы нам не помешал никто из твоих. — Эти? О, нет, они мне не друзья, — захихикал фокусник, мимолётно оглянувшись на родственников мужа и обратно. — Хочу я того или нет, но теперь мы семья, — взгляд Моро вдруг похолодел, но улыбка не ушла с лица, что создавало чёткое ощущение прямой угрозы. — А за семью эти ребята бьются куда яростнее, чем твои «друзья» за деньги. На несколько секунд повисла напряжённая тишина. Пока оппоненты переглядывались, у каждой из сторон была возможность оценить ситуацию и подобрать тактику, но Киллуа первым делом подошёл к Аллуке поближе и наклонился к уху, шепча. — Наника, проснись. Аллука вздрогнула от неожиданности, но тут же замерла и прикрыла глаза. — Киллуа… — протянула довольно сущность, раскрывая две пустые впадины и поворачиваясь лицом к мальчику с пугающей улыбкой. — Весь ближайший час выворачивай наизнанку каждого незнакомца, который попытается приблизиться к тебе ближе, чем на три метра, — тихо приказал наследник с серьёзным видом, внимательно следя за врагами, ожидающими сигнала от их лидера. — Оке. Мысленно подобрав самую удобную для себя тактику, Иллуми неспешно подошёл к Хисоке поближе. — Помочь? — спросил он скорее из вежливости. — Ни в коем случае, — усмехнулся Моро, разглядывая тяжеловесный топор соперника. — Знаешь, что это за оружие? — Похоже на «Проклятье Фортуны», — Золдик попытался выудить из памяти информацию, которую прочёл в одной из книг про орудия и приспособления, сделанные с помощью нэн. — Полученный от него урон отнимает удачу у раненого и прибавляет её тому, кто носит эти доспехи. Не знал, как они выглядят, поэтому не сразу понял. — Есть зависимость от серьёзности ранения? — Прямая. — Ясненько, — улыбнулся Хисока шире с хищным видом. — Беру слова назад, теперь мне интересно. — Будь осторожен, — тихо добавил брюнет, отводя взгляд. — У этого топора есть секретные техники. — Переживаешь за меня? — фокусник ехидно скосился на супруга. — Мы договорились умереть вместе. Расставаться с жизнью сегодня я не планировал. — Так и быть. Приберегу себя для тебя, малыш, — приобнимая Иллуми за талию, Хисока ласково уткнулся носом в его гладкие чёрные волосы. — Поцелуешь на удачу? — Удача не при чём, — равнодушно отозвался тот, поворачивая голову, и приблизился к лицу Моро, лишь слегка касаясь его губ. — Поэтому получишь поцелуй, когда закончишь. — Только поцелуй? — хитро улыбнулся Хисока, разглядывая тёмные радужки вплотную. — Не только, — Иллуми дёрнул уголками губ позабавленно и отстранился, как по щелчку пальцев возвращая себе невозмутимый вид. — Заводишь, — прикусил губу взбудораженный волшебник и вспыхнул агрессивным потоком нэн, переводя зрачки на противника, не решающегося бить первым. — Наконец-то этот утренник стал похож на свадьбу. Едва договорив, Моро сорвался с места, а человек в механических доспехах занёс топор с надрывным, отчаянным криком. Люди, вышедшие из леса, сразу же ринулись вперёд со всех ног, пока главные герои конфликта обменивались приветственными атаками, будто пытались получше узнать технику друг друга. — Сначала камень! — воскликнул Фрикс, становясь рядом с Наникой в стойку и концентрируя ауру в кулаке. «Полагаюсь на тебя, Гон», — подумал про себя Киллуа и, напротив, отошёл от сестры подальше, чтобы случайно не задеть электрическим зарядом. Воздух вокруг накалился, задрожал, и мелкие молнии с характерным треском пробежались по телу подростка. — Кислород для тебя ядовит, — шепнула Кикио первому добежавшему, ловко увернувшись от его атаки и схватив за руку. Тот сначала обернулся на женщину скептично, немного растерявшись от такого странного заявления, но вскоре, сделав всего несколько вдохов-выдохов, ошарашенно распахнул глаза и начал хвататься за горло, хрипя. С мольбой в глазах он смотрел на Кикио, задыхаясь простым воздухом, но в конце концов, не добившись от неё никакой реакции, пустился к озеру и в отчаянии с разбегу нырнул в него с головой, с облегчением впуская воду в альвеолы, лишь бы не дышать «ядом». Миллуки с рождения не был одарён физической силой, приближенной к силе родителей и братьев, однако это не мешало ему быть превосходным ассасином. Его призвание в семье — быть гениальным хакером и техническим аналитиком, но на этом его таланты не иссякали. Миллуки всю жизнь тянуло изобретать, открывать что-то новое, придумывать особенные, изощрённые способы убийств, и у него это получалось. С преисполненным удовольствием видом, он вытащил из кармана небольшой мешочек и раскрыл его, отбрасывая немного вперёд. Он поднял левую руку, на которой были надеты электронные часы, и дождался момента, чтобы нажать нужные кнопки на миниатюрном дисплее. Стоило только нескольким врагам подбежать достаточно близко, из мешочка мгновенно вылетело не менее сотни металлических мошек. Контролируемые нэн Миллуки, они вразнобой бросились в лица нападающих и стали активно пробираться в каждое отверстие, что могли найти: рот, нос, уши. — Приятного аппетита, — хмыкнул самодовольно полный парень, наблюдая, как враги с истошными криками корчатся в муках, пока стальные насекомые дырявят их мозги. — Как там твоя глубокая депрессия? — наигранно обеспокоенно поинтересовалась Рицета у доставшегося ей незнакомца, вооружённого целым арсеналом огнестрельного оружия, и направила на него указательный палец. Спустя секунду мужчина вдруг потерял блеск своих глаз и резко поник, не чувствуя волю к жизни. Недолго думая, он выудил из кобуры раритетный старый кольт, направил дуло себе в висок и без раздумий выстрелил, затем опадая на землю замертво. Вытащив из внутреннего кармана пиджака, в который его сегодня против воли нарядила мать, горстку маленьких бумажек, Каллуто спокойно ожидал, когда на него кто-то кинется, но вдруг заметил краем глаза, что его дедушка, судя по всему, уже давно вернулся на веранду и присел за один стол с Махой, который оттуда и не вставал. Зено преспокойно попивал чай, со скучающим видом наблюдая за развернувшимся побоищем, но, заметив вопросительный взгляд младшего из внуков, непринуждённо пожал плечами ему в ответ, как бы говоря: «Что? Использовать нэн ради этих сопляков? Сами разберётесь». Перебежав глазами к Иллуми, Каллуто не был удивлен увидеть, как тот спокойно стоит в стороне почти так же непричастно, как и дедушка. В первые же секунды боя, он просто наделал себе иглолюдей, а те уже в свою очередь бились за него насмерть. К чему излишние усилия? Старший брат лишь поглядывал на то, как сражаются другие. Присматривал на случай, если кому-то вдруг понадобится его вмешательство. И хоть он, наверное, пытался это скрыть, Иллуми любовался Хисокой, периодически задерживаясь почти безразличным взглядом на его манере игры с жертвой, которую тот мог бы уже давно убить, было бы желание. — А?! — поражённо воскликнул Фрикс, когда очередной враг после его несдержанного удара мгновенно скончался от огромной пробоины в грудной клетке. — Он что, был обычным человеком?! — Скорее всего, он только недавно стал Хантером и ещё не обучился нэн, — равнодушно оглядел Киллуа кровавое месиво со стороны, но тут заметил обеспокоенный вид друга. — Гон, забей. Если бы не ты его убил, это сделал бы кто-то другой из нас. От того, что он не владел нэн, он не стал менее виновным в нападении. Просто прими тот факт, что никто из врагов не выживет в этой драке, — попытался он успокоить Фрикса и взглянул на Нанику за его спиной. Та стояла посреди озера крови тех несчастных, что оказались рядом на свою беду, несколько багровых брызг даже отпечатались на её одежде, а в изуродованных останках на земле едва ли можно было распознать хотя бы что-то отдалённо похожее на человека. Она глядела на брата воодушевлённо, надеясь на его похвалу, и тот слабо улыбнулся, показывая ей палец вверх. Он не был рад тому, что Нанике приходится всё это делать по его приказу. — К тому же своим нападением они угрожают Аллуке, — продолжил Киллуа, вновь глядя на друга. — Не пытайся сдерживаться, Гон. Разнеси их всех на куски. Наследник вернул внимание собственному сражению, когда почувствовал приближающегося противника, и, в молниеносном скачке оказываясь прямо перед ним, безжалостно пронзил его тело мощным зарядом тока, сверкающим в воздухе. — Да! — кивнул решительно Фрикс, лицезрея судорожные конвульсии человека, чьи органы варились внутри него заживо, и совершенно хладнокровный взгляд Киллуа, готового ради защиты сестры уничтожить любого. Сильва решил особо не напрягаться без необходимости, так что просто сворачивал шеи одну за другой. У него уже была мысль вмешаться в бой Хисоки и помочь ему закончить, но было очевидно, что тот просто не хочет заканчивать. Уж слишком явной была их с противником разница в силе. Да и Иллуми не выглядел даже капельку напряжённым, стоял себе за спинами своих марионеток, хотя уже давно мог убить нарушителя. Значит, видимо, вмешиваться действительно не нужно и можно сосредоточиться на мелких сошках. Тем временем Хисока, которого лишь однажды слегка задел по лицу тупой конец рукояти топора и рассёк губу, уже адаптировался к чужим нерасторопным атакам и начал терять интерес. Мерзкое чувство. Всё равно что во время секса прямо посреди процесса внезапно потерять желание. Оставаться распалённым, но не иметь возможности удовлетворить потребности. Оружие незнакомца ощущалось очень сильным, но в неумелых руках от него было толку как с козла молока, да и не подходило оно для драки с таким быстрым соперником, как Моро: слишком много времени уходило лишь на то, чтобы им замахнуться, — так что фокусник решил расшевелить противника, разозлить его ещё сильнее, выжать из этого сражения всё. Он прикрепил один конец «жвачки» к головной части топора, а второй — к ноге мужчины, а затем сжал текстуру ауры, насильно вынуждая опустить оружие. — Как тебя зовут? — без интереса спросил Хисока гостя, подходя к нему ближе. — Райно. Какое тебе дело? — раздражённо ответил тот, пытаясь оттянуть топор вверх и разорвать незримую липкую связь с доспехом на ноге. Хитрец знал, что если прикрепит ауру к земле, то её можно будет просто выдернуть, как это сделал Холем с фасадом своего дома, а вот срывать с себя обмундирование мужчина не станет, чтобы заключённый в нём нэн продолжал действовать. — Какого чёрта ты сделал? — Что, без своего чудо-оружия ты уже не такой смелый? — усмехнулся фокусник, замечая, как противник, не имеющий возможности защищаться, пытается незаметно пятиться назад. — Почему ты убил их? — всё-таки озвучил Райно вопрос, не дающий покоя уже который день. — Элеана… Её дети… Они стали мне семьёй, приняли меня как родного после смерти их отца. Почему они? Из всех людей в этом мире почему тебе нужно было убить именно их?! — Не ищи причину там, где её нет. Я убил их, потому что мог, — беззаботно пожал плечами Хисока, ухмыляясь. — А теперь умрёшь и ты. — Не неси чушь! — хотел было возразить такой самоуверенности мужчина, но не успел и моргнуть, как фокусник в два прыжка оказался позади него и из-за спины приставил к его горлу остриё игральной карты, а второй рукой схватил за подбородок, поворачивая ему голову куда-то в сторону. — Посмотри вон туда, — прошептал он на ухо чуть слышно. — Видишь высокого красавчика с длинными чёрными волосами? Это мой милый муж, Иллуми. Повезло мне, правда? — улыбнулся Моро голосом. — С тех пор, как ты сюда пришёл, он ещё ни разу не сдвинулся с места. Знаешь почему? Потому что никто из вас не сто́ит такой чести. Вот насколько мало у тебя шансов, — Райно слушал шёпот, чувствуя отчётливое давление на сонную артерию, и не мог пошевелиться, невольно глядя на преспокойного темноволосого ассасина. — Если бы была необходимость, он бы уже давно присоединился, но Иллу знает, что я не очень люблю, когда он встревает в мои драки. Я бы на самом деле и сам уже давно закончил, но сегодня для меня особенный день. Хочу немного поразвлечься с тобой, — двусмысленно прохрипел Хисока, прижимаясь губами к ушной раковине соперника, отчего тот вздрогнул, распахивая глаза шире и искренне надеясь, что Моро всё ещё говорит о драке. — Ты не слишком силён, но надеюсь, что хотя бы своим оружием ты поднимешь мне настроение. Так что держи, — натяжение, которое не давало поднять топор, вдруг пропало, и Хисока так же шустро вернулся на своё место в нескольких метрах от Райно. — Постарайся как следует. Не забывай, я убил твою возлюбленную, — сыпанул он солью на ещё не стянувшуюся рану, отчего мужчина загорелся злобой с новой силой. — О том, чтобы уйти отсюда живым, можешь забыть, но, если не будешь медлить, возможно, сможешь серьёзно ранить меня. Попробуй сделать так, чтобы я больше тебе не поддавался. Райно нерешительно поводил зрачками от своего оппонента к стоящему в стороне брюнету и сжал рукоять топора в руке сильнее. Так ли он силён, как говорит Моро, или тот просто пытается запудрить мозги? До этого момента мужчина не обращал внимания на то, как дерутся остальные, но Хисока ненамеренно раскрыл ему глаза: брюнет ничего не делал, просто стоял и наблюдал, как за него сражаются другие. До Райно доходили слухи о том, что в семье Золдиков есть относительно слабые физически бойцы. Быть может, как раз он один из них? Да, он сумел несколькими минутами ранее поднять его за шею одной рукой, но это под силу любому пользователю нэн, даже начинающему. Хисока отнял у него любовь всей жизни, будет справедливо поступить с ним так же. — О, ну нет, не будь дураком, — понял его намерения Моро, усмехаясь. — Иллу играть с тобой не станет. Хочешь умереть мгновенно? А как же твоё возмездие? — Сейчас оно и свершится. Делая сначала ложный выпад влево, чтобы отвлечь фокусника, незваный гость внезапно сделал крюк в другую сторону и пустился со всех ног к брюнету, стоящему к нему спиной. Пускай эта обманка смогла выиграть для мужчины не более одной сотой доли секунды, но этого хватило, чтобы немного опередить Моро на пути к его избраннику. Он не заметит, не успеет заметить. А даже если так, то среагировать не успеет точно. Элеана будет отомщена. Но только Райно подлетел к Иллуми словно порыв ветра, тот резко повернул к нему голову под почти неестественным градусом, как это делают совы. Мужчина вновь встретился с пугающими чёрными глазами и ощутил такой дикий ужас, что подкосились ноги. Он будто часами смотрел в глубокий колодец и вдруг в один момент заметил, что всё это время оттуда кто-то смотрел на него из воды в ответ. Ужас, от которого не убегают и не кричат, а забывают, как двигаться, как сделать вдох. Ужас, от которого в горле встаёт ком, по рукам бегут мурашки, а волосы на затылке поднимаются дыбом. Этот жуткий страх настолько поглотил сознание Райно, что тот не сразу понял, что ему невыносимо больно. Золдик, конечно же, успел перехватить рукоять молота и отвести от себя. И, конечно, успел пронзить голой рукой грудную клетку наглеца. Хисока тоже не дал Райно и шанса. Прикрепил «жвачку» к лезвию орудия, чем удержал его на безопасном расстоянии от Иллуми, и вновь приставил к сонной артерии врага карту. Брюнет вырвал сердце из груди замершего от страха мужчины одновременно с тем, как игральная карта полоснула его по шее. Брызнувшая из горла кровь слегка окропила лицо и кремово-белый жакет ассасина, но затем почти сразу остановилась за недостатком давления от сокращений живого насоса. Посмертно запечатлев на собственном лице боль и ужас, Райно бездыханно свалился за землю, и взгляды Моро и Золдика встретились. — Навевает воспоминания, — выдохнул Хисока с лёгкой улыбкой. Кровавая свадьба, как и шесть лет назад. Помрачнев, хмурое небо заволновалось и протяжно заныло звуком сталкивающихся друг с другом туч. С нарушителями не пришлось долго возиться, семья убийц управилась всего за полчаса, а Иллуми с Хисокой так и стояли посреди поля боя и смотрели друг на друга, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Покрытый кровью, непоколебимо спокойный Иллуми с чужим сердцем в руке и заведённый, пылающий желанием убивать Хисока с рассечённой губой. Так похоже на них. — Будешь моим мужем? — прошептал Моро, перешагивая труп у своих ног и подходя к брюнету вплотную. — Я уже давно твой муж, — так же интимно тихо ответил тот, не отрываясь от янтарных глаз. — Горько, — горячо впиваясь в губы Иллуми, Хисока накрыл сердце в его руке своей ладонью и крепко сжал, переплетаясь с пальцами ассасина сквозь окровавленную мышечную ткань разорванного органа. Вот и всё, что было необходимо. Не нужно было ни шариков, ни костюмов, ни занудной церемонии. Им не нужны были кольца и шрамы на груди, чтобы быть мужьями. Обычная свадьба им не подходила. Их не мог обвенчать обычный человек. Их обвенчала сама смерть ещё годы назад, пускай они поняли это только сейчас. — Ливанёт, — подметил измотанный собственным хатсу Киллуа, глядя вверх на посеревшее небо. — Брат! — хотел он было окликнуть Иллуми. — Тише! — шикнул на него Фрикс, прикладывая указательный палец к губам. — У них свадебный танец. — Чё? — наклонил голову непонятливо блондин и вновь взглянул на обнимающихся Моро и Иллуми. Бесконечно целуясь, те едва заметно покачивались в медленном танце, будто слышали в своих головах одну мелодию на двоих. — Вот чудики… — Ой, точно, — вспомнил вдруг о чём-то Гон и побежал к веранде, где стояли колонки. Через несколько секунд заиграла плавная музыка, и тогда движения парней приобрели смысл. К счастью, Хисока заранее сказал своему шаферу, какую песню выбрал для этого особенного ритуала. Услышав приятную мелодию, брюнет слегка отстранился от фокусника, удивлённо взглянув в сторону веранды, и тогда Гон, стоящий возле подключённого к аудиосистеме ноутбука, показал ему большой палец вверх. Наверное, никто никогда не поверит, если он об этом расскажет, но Фрикс был готов поклясться, что Иллуми благодарно улыбнулся ему, прежде чем вернулся взглядом к мужу. К сожалению, природа не считалась с людскими страстями, и вскоре первые редкие капли сорвались с неба вниз. Не желая мокнуть, все Золдики потихоньку перебрались под навес веранды, но Иллуми с Хисокой будто вовсе не замечали воду, всё чаще опадающую на их плечи. Слушая музыку, перемешанную с тихим шелестом дождя, разбивающегося о землю и кроны деревьев, они смотрели друг на друга как на единственный смысл жизни и медленно покачивались во взаимных объятиях среди десятков трупов. — Я предусмотрел всё, кроме погоды, — улыбнулся брюнет в чужие губы, когда песня закончилась. — И пусть, — продолжал двигаться в плавном танце Моро. — Если простужусь, будешь меня выхаживать. — Я люблю тебя, Хисока, — как будто неуместно признался Иллуми и прикрыл глаза, прижимаясь щекой к щеке супруга. — Да, — заулыбался фокусник ласково и прижался к Золдику крепче. *** Вечером все гости разъехались, оставляя новобрачных наедине, дворецкие убирались на заднем дворе, и дом наконец опустел. Сидя на кровати после душа, Хисока волновался так, словно это будет их первая ночь вместе. Иллуми попросил подождать его немного и оставил Моро в спальне одного, а тот не мог найти себе места в ожидании. Нужно ли ему снять полотенце с бёдер и встретить брюнета обнажённым или это будет слишком похабно? Стоит ли достать подарок для избранника сейчас или надо было сделать это раньше, быть может, сразу после церемонии? После секса им обоим ведь явно будет не до этого. Будет ли нормально подарить его завтра? Нет, уже не так символично. В конце концов Хисока, оставляя на себе полотенце, всё же достал из шкафа коробочку со свадебным подарком и вытащил оттуда слепок рук наподобие того, что он дарил родителям партнёра не так давно. Разве что этот был выполнен из жилистого мрамора и без излишней спешки, гораздо качественнее, аккуратнее и потому красивее, даже был подписан их с Иллуми именами. Ассасин, наверное, уже и сам забыл о том, что хотел себе такую статуэтку. Ему будет приятно, что Моро сдержал своё обещание. — Это то, что я думаю? — поинтересовался Золдик, тихо вошедший в комнату, отчего погружённый в свои размышления волшебник, сидящий лотосом на постели, слегка вздрогнул от неожиданности. — Я же сказал, что достану его для нас, — улыбнулся Хисока брюнету, стоящему в дверях в халате. — Мой тебе подарок. Иллуми поспешил прикрыть за собой дверь и, подойдя к кровати, забрался на неё с ногами рядом с Моро, тут же укладывая ладонь на слепок рук и поднимая просящий взгляд на новоиспеченного супруга. Усмехаясь такой милой откровенности этой немой просьбы, Хисока послушно уложил свою руку с другой стороны, скрещивая пальцы с чужими, и укутал статуэтку аурой. Снова тлеющий пустырь и выжженная земля. Снова их общий островок спокойствия и вишнёвое деревце. Вот только на этот раз одеяло зелёной травы раскинулось просторнее, крона дерева разрослась шире, ствол стал массивнее, а небо не было затянуто смогом целиком. В редких просветах тоненькие лучики Солнца пробивались сквозь пепел, будто хотели подарить надежду на то, что всё не так плачевно, что однажды жизнь в этом месте снова восторжествует. — Всё выглядит так реально, — огляделся Золдик и аккуратно погладил свободной рукой шероховатую кору цветущей вишни. — Поразительно, правда? Настоящее волшебство, — Моро расслабленно прикрыл глаза, вдыхая воздух, пропитанный копотью и свежим запахом луговых цветов. — Мы будто в самом деле здесь. — У меня тоже есть подарок для тебя, — смущённо розовея, Иллуми развязал халат и медленно стянул его со своих плеч. — Правда, наверное, не слишком равноценный. — Неужели пони? — усмехнувшись, Хисока вновь раскрыл веки, и его дыхание мгновенно перехватило. По всему телу темноволосого ассасина он увидел белоснежные кружева: чулки на бёдрах, пояс на талии, к которому эти чулки крепились ремешками, трусики, что были скромно прикрыты рюшами, пришитыми к резиночке, тканевый лиф без чашечек на груди. Весь этот вид едва ли могла скрыть полупрозрачная накидка, спадающая с плеч, но даже так одно её присутствие добавляло образу парадоксальную сакральность. От одного элемента к другому тянулись нити мелкого белого жемчуга, как бы связывая всё надетое воедино: от маленькой пуговички, держащей вместе подолы накидки, к нижней кромке лифа, от лифа к рюшам, а от них, раздваиваясь, к чулкам в места крепления ремешков. Казалось, что невозможно снять хотя бы один элемент, чтобы не тронуть другие, и от этого образ невольно воспринимался ещё более неприкосновенным. На некоторое время Моро и вовсе упустил мысль о том, что это нижнее бельё и что Иллуми, вероятно, надел его, чтобы расположить партнёра к сексу. Любуясь тонкой тканью, идеально сидящей на теле брюнета, Хисока совершенно не думал о сексе и не чувствовал возбуждения, он просто был околдован этой нежной чистотой. Он видел ангела наяву и хотел целомудренно смотреть на него, но не касаться. — Тебе, вроде, понравилось такое в прошлый раз. Надеюсь, это не выглядит слишком пошло, — Золдик стыдливо отвёл взгляд, только сейчас поймав себя на мысли, что следовало «вручить» этот подарок уже после посещения их с Хисокой воображаемого мира. — Я хотел, чтобы было красиво, а не вульгарно. — Нет, это… Это совсем не пошло, Иллу, — чуть хрипло выдохнул фокусник, не моргая. — И уж точно не вульгарно. — Хорошо, — брюнет придвинулся немного ближе, но всё так же боялся поднять глаза. — Ты сам это подобрал? — Моро осторожно протянул руку к лёгкой ткани накидки на плече ассасина, но не решился прикасаться, лишь очертив кончиками пальцев по воздуху. — Не совсем, — Золдик проследил за деликатным действием супруга и всё-таки смог снова посмотреть на него. — Мне помогал… консультант. В мгновение ока Хисока переменился: недовольно нахмурился и весь напрягся, глядя на брюнета строго. — Надеюсь, ты запомнил его имя. Придётся убить его за то, что он это видел. — Нет, — резко выпалил Иллуми, и Моро возмущённо-вопросительно изогнул бровь. — Это был Киллуа, я бы не стал просить о таком постороннего, — объяснил ассасин, однако расслабленнее Моро выглядеть не стал и даже, казалось, был шокирован ещё больше. — И я не одевался так перед ним, — понял истинную причину недоумения супруга Золдик. — Сотрудники шоурума примеряли всё на манекене, и Кил просто говорил, что, по его мнению, выглядит привлекательнее и в принципе лучше. Хотя полагаю, ему всё же было неловко выбирать для меня такое, — брюнет опустил задумчивый взгляд на трогательные кружева на своём теле. — Я бы мог попробовать выбрать сам, но мне сложно уловить грань между пахабщиной и эстетикой в нижнем белье. Прежде, как ты понимаешь, я его носил только на заданиях, когда притворялся проституткой. — Киллуа замечательно справился, — улыбнулся фокусник, удовлетворённый объяснениями, и осмелился притянуться губами к губам любимого в благодарность за столь трогательный подарок. Поцелуй совсем скоро стал глубже, увлечённее, дыхание сбилось, сердце зашлось. Иллуми так проникся, что от неожиданности вздрогнул, когда ладонь Хисоки аккуратно сдвинула ткань накидки чуть вбок и на пробу огладила талию ассасина, укутанную шёлковым кружевным поясом. — Можно? — прошептал Моро в чужие губы, почувствовав дрожь утончённого тела. — Разумеется, — сглотнул Золдик, рвано выдыхая. — Это для тебя. Трогай где захочешь, — брюнет и сам не понял, имел ли в виду бельё или себя самого. Вероятно, всё вместе. Когда Хисока, получив разрешение, прильнул губами к шее Иллуми, продолжая гладить свободной рукой его нежную кожу, тот попытался убрать ладонь со статуэтки, чтобы наконец снять с себя халат окончательно и вернуться сознанием в спальню, однако рука осталась на месте. Утопая в чувстве эйфории, ассасин пьяно посмотрел на слепок рук в поисках причины и заметил исходящее от него розовое свечение. — Погоди, Хисока, ты хочешь сделать это здесь? — зардел Золдик, осознавая, что оказался приклеен аурой партнёра к мрамору. Очевидно, Моро это сделал не из насильственных побуждений — если б захотел, Иллуми мог покинуть это место, просто убрав с фигурки свою ауру. Вероятно, Хисока просто не хотел, чтобы их руки случайно соскользнули. — Где, если не здесь? — продолжал тот целовать брюнета за ушком, успокаивающе поглаживая по спине. — Это ведь наше особенное место. Тут никто нас не потревожит. Здесь только мы одни, — через силу Моро отпрянул и, мягко проведя кончиком носа по щеке партнёра, заглянул в его тёмные глаза. — Не хочешь? От всей той искренней любви, покоящейся в золотых радужках, Иллуми смутился лишь сильнее, наверное, впервые за всё время их отношений задаваясь вопросом о том, чем же заслужил такое отношение к себе. — Хочу, — кивнул Золдик робко. Руки Хисоки стали для убийцы своего рода фетишем. Почти каждое его прикосновение всегда было осознанным, неслучайным, с оголённым кусочком души на кончиках пальцев. Брюнет бы и не подумал, что можно так вдумчиво кого-то касаться, безмолвно общаться, дотрагиваясь чужой кожи. Было приятно понимать, что Моро всегда так касался Иллуми, даже когда неловко хихикал и клялся, что задел случайно. Никогда не было случайно. Золдик и не заметил, когда Хисока успел стянуть с себя полотенце. А может, оно упало само. Его свободная ладонь без остановки водила по телу ассасина, распаляя нервные окончания, кончики острых ногтей, не царапая, бережно поддевали белоснежную кромку, а тёплые подушечки пальцев ненавязчиво скользили под ткань. Аккуратно оттянув краешек лифа чуть в сторону, Моро обнажил отвердевший сосок и, смутившись собственных действий, будто делал всё это впервые, почти невинно заалел щеками, разглядывая ровные линии расположенного рядом свежего шрама и деликатно поглаживая чувствительную бусинку. Губы сами потянулись к ней, чтобы обдать горячим дыханием и одарить жизненно необходимой лаской. Счёт времени затерялся где-то в розовых ветвях. Взаимные любовные взгляды, объятия и прикосновения бесконечно сменяли друг друга, тёплые подушечки пальцев не уставали изучать каждое кружево и то, что те безуспешно пытались собой скрыть. Чуть слышно постанывая, Золдик из последних сил держался за крепкие плечи партнёра, стоя коленями на мягкой траве, пока чужие мягкие губы терзали поцелуями кожу на груди снова и снова. — Расслабься, — хрипло прошептал Моро, прижимаясь щекой к шёлку накидки, и взглянул вверх с поволокой. Ощущая лёгкие поглаживания по ягодице, румяный до кончиков ушей Иллуми расставил ноги чуть шире и перевёл расфокусированные зрачки на цветы вишни над головой. Сознание приятно расплывалось, чужие чуткие касания заставляли всё нутро мелко дрожать — брюнет физически чувствовал себя счастливым и думал лишь о том, что всей душой любит. По-настоящему, искренне любит, как любить ему было запрещено по праву рождения. Смоченные слюной пальцы осторожно оттянули кружевную ткань трусиков вбок и мягко помассировали вход. Дыша ртом тяжело и часто, Золдик блаженно закатил глаза под веки, когда почувствовал плавное проникающее давление, и хоть никакой боли не было даже отчасти, но Хисока всё равно старался успокоить избранника, шёпотом выцеловывая на его бархатной коже ласковые слова. — Меня так ведёт, будто я что-то принял… — промямлил фокусник куда-то в солнечное сплетение Иллуми, медленно двигая фалангами в нём. — Меня тоже… — одними губами ответил тот почти беззвучно, без устали любуясь розовыми лепестками, шуршащими на ветру в свете тонкого луча Солнца, и перебирая паучьими пальцами мягкие светлые волосы. Он испытывал столько чувств разом, что не мог подобрать слов для их описания. Этих слов ещё не придумали. Но одно брюнет знал наверняка: ни с кем другим он бы испытать подобного не смог. — Спасибо, что подарил мне всё это. Хисока вновь поднял глаза на Золдика и понимающе улыбнулся. — Иди ко мне, мой ангел, — попросил он тихо, вытащив пальцы, и бережно погладил ассасина по бедру, откидываясь спиной на ствол дерева. Оторвав взгляд от кроны вишни, Иллуми посмотрел на Моро помутнённо и, уложив ладонь ему на щёку, наклонился за поцелуем, плавно опускаясь на его бёдра. Они двигались неспешно, в такт собственным танцующим душам, хватая ртом воздух, когда забывали дышать, и крепко держась за мраморную статуэтку, подарившую им этот маленький мирок. Они сходили с ума и лечили друг друга, сгорая в заботливых объятиях, полных любви. Отчаянно цепляясь пальцами за ствол цветущей вишни, Золдик обжигал стонами ушную раковину своего самого близкого, самого важного человека, и с упоением слушал его хриплые вздохи. Сквозь незримую пелену на глазах разглядывая кружащие в воздухе лепестки, Хисока прижимал к себе укутанного в белоснежные кружева и шёлк убийцу так, словно буквально не мог без него жить, и с улыбкой ронял по своим щекам счастливые слёзы одну за другой. *** Иллуми никогда не был на море. Вернее, бывал в прибрежных городах, конечно, да и плавать иногда приходилось по долгу службы. Но он никогда не посещал море как турист и никогда не плавал в нём, чтобы просто поплавать. Место, которое присмотрел Хисока для их медового месяца ещё до того, как обручиться с брюнетом, находилось в укромном уголке планеты на отдельном острове, где никакие проблемы не смогли бы их потревожить. К счастью для Золдика, Моро при выборе совместного отдыха учёл не только любовь ассасина к водным процедурам, но и его нелюбовь к посторонним. Арендованный на берегу лагуны Монтекор домик был рассчитан на проживание только двух человек, а ближайшие населённые пункты располагались по меньшей мере в трёх часах езды. Чтобы не беспокоиться о пропитании и мелких радостях жизни, фокусник договорился о еженедельной поставке свежих продуктов и всего необходимого — единственное вмешательство извне, с которым Иллуми придётся мириться. Впрочем, тот не слишком возражал. С транспортным сообщением на этом острове было всё туго. Чтобы добраться от аэропорта до места проживания молодожёнов на ближайший месяц, Золдику пришлось арендовать автомобиль, но это по понятным причинам его устроило больше, чем сидеть с сумками в душном автобусе, который к тому же ходит всего два раза в день, среди кучи незнакомых людей. Погода была на радость приятной: не слишком жарко, но солнечно, не душно, но и не сухо, комфортный лёгкий ветерок. Радуясь такому во всех смыслах идеальному климату, Моро то и дело с резвым, почти мальчишеским смехом вылезал из открытого настежь окна машины, бесстрашно усаживаясь на дверцу на полном ходу и приклеиваясь одной рукой к крыше, пока Иллуми тайком улыбался такому детскому поведению взрослого парня. — Малыш, — прикрикнул волшебник, чтобы перекричать порывы воздуха, наклоняясь и заглядывая в окно, из которого вылез. — М? — повернул спокойно голову на голос водитель и увидел скорченную смешную рожицу Хисоки, щёки которого ветер безжалостно раздувал до открытых дёсен, разрушая весь его образ загадочного, смертоносного волшебника. Не сдержавшись, брюнет заливисто рассмеялся, немного сбавляя скорость. — Дурак. — Вовсе нет, — Моро юрко нырнул обратно в салон, довольный своей выходкой. — Дурачиться могут лишь умные люди. Для дураков их дурость — обычное поведение. — И в чём я неправ? — хмыкнул Иллуми с издёвкой, на что моментально получил обиженный взгляд супруга. — Шуточки шутим? — Немного. Парни тихо засмеялись и снова расслабленно замолкли, наслаждаясь мгновениями беззаботности. — Остановишь на заправке? — лениво попросил Хисока через несколько минут, завидев издалека бензоколонку. — Хочу купить открытки на память. — Хорошо, — безразлично отозвался брюнет и перестроился на соседнюю полосу. Пока Моро излишне дотошно выбирал в придорожном магазине открытки на кассе, Иллуми решил докупить в дорогу ещё немного воды и лёгкого перекуса. Без особого интереса перебегая глазами по стеллажам со снеками, Золдик уже хотел было пойти к холодильникам и просто взять оттуда пару сэндвичей, как вдруг в ушах раздался знакомый голос, которого не было слышно с самого дня свадьбы.       Сладкая кукуруза. Растерянно моргнув, ассасин слегка завис, ещё раз непроизвольно обегая взглядом последнюю просмотренную полку с бакалеей.       Мармелад со вкусом сладкой кукурузы, — снова подсказало ему внутреннее эго. — Зачем? — спросил он тихо сам у себя. Не то чтобы он не любил кукурузу, но и фанатом не был, а мармелад с её вкусом он вообще не пробовал ни разу в жизни, так что никак не мог понять, откуда у него в принципе могло возникнуть такое внезапное желание.       Хисока любит. Иллуми скептично задумался, пытаясь вспомнить, откуда может это знать.       Он рассказывал об этом четыре года назад на задании в Майпо. Говорил, что не может нигде найти. Отмахнувшись от навязчивых советов собственного разума, манипулятор мотнул головой и прошёл к холодильнику с напитками, доставая оттуда две бутылки с водой.       Нужно взять мармелад. «Что за бред? Хисока никогда не говорил ни о каком кукурузном мармеладе», — подумал брюнет раздражённо, уже следуя к кассе, но против воли продолжал прокручивать в мыслях их общую миссию в Майпо.       Нужно взять мармелад. Так и не дойдя до кассы, Иллуми резко остановился в последних раздумьях и нерешительно посмотрел назад.       Хисока обрадуется. Тяжело вздохнув, Золдик вернулся к нужному стеллажу, взял оттуда пару пачек сладостей в форме миниатюрных кукурузок, чтобы успокоить надоедливый голос, и снова направился на кассу рассчитаться и поторопить партнёра. Кто знает, сколько тот ещё будет выбирать эти открытки? Хотелось бы заселиться до наступления темноты, а они и так прилетели довольно поздно — в три часа дня. — Ты, кажется, их любишь, — брюнет небрежно кинул на прилавок перед Моро упаковки с мармеладом и поставил рядом две бутылки воды без газа. — Девятьсот восемьдесят дзени, — озвучил сумму кассир, и ассасин кивнул, поворачиваясь к мужу. — Ты будешь брать открытку? — спросил он и тут же опешил, увидев широко распахнутые золотые глаза, уткнувшиеся в пачки мармелада. — Как ты узнал? Я ищу их везде уже лет пять, — ошарашенно взглянул фокусник на Иллуми и тут же забыл об открытках, хватая лицо Золдика в ладони и целуя его так страстно, будто тот ему сейчас по меньшей мере жизнь спас. Оторвавшись, Моро воодушевлённо посмотрел на удивлённого кассира и, отпуская лицо растерянного убийцы, наклонился через прилавок. — Сколько их у вас в наличии? — показал он пальцем на упаковку «кукурузок». — Ну… Коробки полторы примерно, — почесал затылок мужчина. — Забираю всё, — решительно заявил фокусник, спешно пошарившись по карманам и доставая бумажник из заднего. И пока продавец считал количество пачек мармелада, а Хисока с нескрываемым восторгом на лице за этим наблюдал, Иллуми вдруг наконец осознал, что именно ему подсказал его внутренний монстр. Никогда прежде голос не заботился ни о ком, кроме Золдика. Да и о нём в последнее время тоже. Впервые подсознание само решило проявить благосклонность к Хисоке и вовсе не потому что Иллуми намеренно хотел этого прямо сейчас в данный момент, не ради чего-то экстренно важного, а просто чтобы порадовать Моро, потому что «демоны» четыре года хранили его слова о каком-то мармеладе в закоулках памяти брюнета. Впервые ассасин был так счастлив слышать совет своего внутреннего «я», который дарил неиллюзорную надежду на что-то лучшее, чем перебранки с собственными мыслями. — Ты прямо сияешь, — заметил фокусник перемену настроения супруга, улыбаясь. — Тебе они тоже нравятся? — Моро положил на язык уже двадцатую по счёту «кукурузку», с нескрываемым удовольствием разжёвывая. — Хисока… Брюнет на пару секунд завис, не понимая, что хочет сказать, чтобы передать всё то, что испытывает и о чём думает, но в конце концов слова пришли сами при взгляде на детский восторг в светящихся теплом золотых глазах волшебника от этой маленькой радости, которую Иллуми неосознанно ему подарил. — Ты даже представить себе не можешь, как сильно я сейчас люблю этот мармелад, — искренне улыбнулся убийца в ответ.