Зарисовки архитектора

Кавех рисовал всю жизнь, сколько себя помнит. Конечно, по началу это не было чем-то впечатляющим, он не родился сразу с талантом, так не бывает. Он начинал постепенно, с того самого момента как ему дали краску, листок и кисть. В раннем детстве это были хаотичные пятна на листе, не имеющие ни черт, ни лиц, существующие лишь за счёт детской неаккуратности. Чуть позже к пятнам добавилось воображение, а вместе с ним и новые линии, новые цвета и грязные разводы на полу родителей. Позже он начал рисовать все что видит: отца с яркими глазами и лучезарной улыбкой, мать с корзиной сладких закатников, соседского пса, девочку, с которой часто бегал по полям ближе к лесу, ту загадочную хижину на холме рядом с этим же полем, своего кота. Всё что вызывало у ребёнка грамм чувств он изображал на листах бумаги, отдавая этому все свое время. Ему нравилось рисовать, но ещё больше ему нравилось создавать, добавлять своего. Постепенно руки стали ловче держать кисть, рисунки менялись, превращаясь в понятные эскизы, обретая чёткие линии. Но вместе с этим добавилась самокритика. Кавех проводил кистью раз, проводил два, смотрел на то что получилось и скомкав бумагу выбрасывал в дальний угол. Пробовал снова и снова пока не получится нужный результат, и лишь затем довольный собой начинал новый рисунок. С возрастом он стал больше уделять внимания деталям, морщинкам на лицах, той трещине на двери и все это переносилось на лист, делая его живее и реальнее. Родители видели увлечения сына и поддерживали его, даже иногда позировали, приносили всякие модельки, которые он мог собирать и с них рисовать. Кавех искренне думал, что свяжет свое будущее с таким интересным для него делом. И не прогадал. В возрасте 16 лет он уехал из родного дома и поступил в Академию Сумеру на даршан Кшахревар. Основой изучения его факультета было изучение механизмов и архитектуры. Тут он впервые познакомился с построением композиции, с анатомией, с конструированием и созданием моделей, со строительным делом. В первое время учёба давалась нелегко, все то что он не знал, как обычный самоучка, свалилось на него огромным тазом. Тем не менее, Кавех не унывал, он продолжал работать над собой, рисовать, конструировать и быстро заслужил почётное место лучшего студента факультета. Проще говоря, его студенческие годы проходили гладко, не считая одного «но». И именно этим «но» являлся Аль-Хайтам — его сокурсник с даршан Хараватат, так же лучший студент на факультете. Этот молодой учёный был полной противоположностью Кавеха: до тошноты рациональный, почти безэмоциональный, изучающий лишь то что его интересует и вместе с этим имеющий скверный и грубый характер, а ещё он вовсе не разбирался в искусстве. Рядом с ним романтик архитектор, привыкший не скрывать эмоции, считающий, что помогать другим это правильно и естественно для каждого и до ужаса любящий красоту, выглядел как маленький ребёнок. Исследователь то и дело пытался посягнуть на его гордость колкой фразой или своими скудными знаниями в области ремесла Кшахревар. И ещё его эти шуточки с абсолютно безэмоциональным лицом выводили бедного художника до нервного тика. Кавех был безупречным в глазах всех преподавателей и студентов, кроме одного этого нахального учёного. И несмотря на их взаимную неприязнь друг к другу, пересекались они довольно-таки часто. Однако все их общение включало в себя лишь ссоры и нескончаемую ругань. Тем не менее близился год выпуска. Кавех чертил лишь рабочие проекты, конструировал и отрабатывал свою защитную модель. Несмотря на занятость учёбой и будущим, рисовать просто так для удовольствия он не бросил. Вместо этого у него выработалась привычка: на своих черновиках в минуты раздумий или отдыха он изображал то что ему нравится, то что его вздохновляло или за что мог зацепиться глаз. Это его расслабляло, позволяло перевести дыхание и перегрузить голову. И так было до какого-то момента пока он не заметил как собственные руки рисуют студенческую накидку, а после знакомое лицо учёного Хараватат. Кавех взвыл, глядя на различимые черты, а сердце пропустило пару ударов. Рука сама перевернула силуэт, пока собственное лицо и уши покрывались лёгким румянцем, то ли от смущения, то ли от злости, что этот гаденыш даже в его любимом деле не даёт ему покоя. После этого студент архитектор старался избегать сокурсника аж до момента выпуска, лишь бы не видеть и не слышать этого наглеца и уж тем более больше никогда не рисовать. И они и вправду почти не пересекались до самого выпуска из Академии, а Кавех больше не рисовал его на полях черновиков, занимая голову лишь работой и предстоящим. Кавех, конечно, остался лучшим из лучших, и теперь считался полноценным архитектором-инженером, планирующим после выпуска реализовать свой проект в реальной жизни. Перед молодым мужчиной были открыли все двери и он точно знал чего хочет от жизни и от самого себя. Однако в день этого самого выпуска Аль-Хайтам (тот выпустился чуть раньше, и уже осваивался на новом посту секретаря Академии) выловил архитектора, уводя того в укромное место, скрытое от глаз других. Выпускник был уже готов ругаться и если не защищаться, то напасть первым, но то, что он услышал поразило его больше, чем первая замеченая вспышка молнии. — Я уже составил приказ помочь тебе реализовать проект. Ты молодец, Кавех. Твоя выпуская работа потрясающая. — учёный хвалил его и нежно улыбался уголком губ, а бирюзовые глаза впервые на памяти художника сияли не безразличием, а лёгкой гордостью. Сердце предательски забилось быстрее, Кавех стоял поражённый услышанным и не зная что выдавить. Так было всего пару секунд, пока чужая рука не коснулась его волос, убирая блондинистую прядь за ухо. Учёный прочистил горло, убирая руку от чужих волос и прощаясь с архитектором. Но не успел Аль-Хайтам уйти, как мужчина схватил его за руку, притянул к себе, оставляя на губах короткий поцелуй. А потом ещё один, и ещё, пока они не переросли в более страстные и чувственные, а тела не начали гореть от желания коснуться. Они покинули Академию вдвоём, уединяясь в доме исследователя и это был первый, за все время учёбы, раз когда они вместо ругани оставляли друг на друге следы от губ и зубов, будто все это время именно это было правильным и самым потрясающим. Утро они провели вместе, а потом расстались на пару лет. Аль-Хайтам вовсю работал писарем в Академии, а Кавех путешествовал, брал и выполнял заказы и к своему возвращению в Сумеру уже стал известен как прославленный архитектор Тейвата, светоч Кшахревар. И как ни странно звание лучшего из лучших не уберегло Кавеха от подставы всей его жизни. Знаменитая контрабандист Дори заказала у него постройку великого произведения искусства и Кавех построил дворец Алькасар-сарай. Это было лучшее его творение, как считал он сам и окружающие, но так вышло, что Дори обманула его и художник остался банкротом. Первым пришедшим на помощь стал Аль-Хайтам, предложивший жить с ним и Кавех согласился, больше ему ничего не оставалось. После приезда домой, они так особо и не виделись, лишь по работе, а теперь и вовсе жили вместе (не просто вместе, секретарь буквально содержал его) и как ни удивительно, даже после той ночи, их отношения никак не поменялись, ругань и колкие фразы продолжали сопутствовать их общению, Аль-Хайтам, казалось, за эти пару лет стал вовсе невыносим. Они ссорились часто, много, при каждом случае. Их разные темпераменты были видны во всех мелочах, но ни один из них не хотел расставаться с другим, несмотря на то как сильно они пытались это скрыть. А открылось это одной ночью, когда их обычная ругань переросла в настоящий скандал и как-то незаметно для них в жаркий секс. И после этого мужчины нашли способ решения проблемы, удовлетворяющий их двоих. Их «примирение» происходило все чаще, в какой-то момент им уже не требовалось ссориться, чтобы разделить кровать, тем не менее о чувствах не говорил никто из них. Скорее даже не так, они оба не осознавали своих чувств друг другу, делали вид, что они просто соседи и секс-партнёры, не более. Первым кто осознал свои чувства стал Кавех. Среди постоянной ругани и жаркого секса, работы и прочих дел были и спокойные дни. В один из таких они сидели на подоконнике большого окна дома учёного, тот читал очередную книгу, пользуясь лишь светом луны, а Кавех рисовал, сидя напротив в позе лотоса. Они оба молчали, слышался лишь звук перелистывания страниц и скрежет карандаша о бумагу. Это их личное умиротворение, тот самый комфорт о котором никто не знает. Кавех наслаждался этими моментами, рисовал то что ему по душе, а не по работе и сам для себя не заметил как карандаш вырисовывает чёткий портрет, портрет мужчины напротив. Ровные черты лица, острые скулы, яркие глаза, губы, нос, руки держащие книгу, прядки волос падающие на это до невыносимого ненавистное, но любимое лицо. И красивым почерком рядом написанное его, Кавеха, рукой имя этого мужчины Аль-Хайтам Аль-Хайтам Аль-Хайтам Архитектор округлил глаза. Учёный коснулся его ногой, выпрямляя её и хрипловатым тихим голосом произнося: — Прости, нога затекла. Кавех прыгал глазами то на рисунок, то на секретаря, вспоминая как в суденческие годы рисовал его и перечеркивал, как не хотел мириться со своим желанием видеть эту надоевшую морду чаще, но теперь все встало на свои места и художник, отложив альбом, потянулся к чужому лицо, ставя руку на книгу, закрывая тому обзор и целуя в губы. Так чувственно как только мог и так по правильному, слыша как собственное сердце вот вот готово вырваться из груди. И учёный без вопросов ответил, а затем по привычному свёл брови в немом вопросе, но губами лишь произнёс — Я читаю, Кавех. Ты мешаешь. Кавех незамедлительно ответил — Потом дочитаешь. А потом утянул его в ещё один поцелуй, на который его не оттолкнули, а наоборот, лишь убрали книгу к альбому, и обняли за талию, прижимая ближе, позволяя им двоим насладиться друг другом в свете яркой луны. После этого их отношения особо не потерпели изменений, но лишь для людей не знающих. Для них двоих они стали роднее, хоть и оставались разными. Аль-Хайтам так же принял свои чувства, но более спокойно и они все так же не говорили об этом, позволяя друг другу больше чувствовать, чем разбираться. Да и кто же знал, что так будет. Аль-Хайтам уж точно нет.