wake up

Грохот разрывающихся снарядов отдавался в ушах противным тонким писком, как будто кто-то наступил крысе на хвост. Голова гудела, перед глазами время от времени мелькали тревожные тёмные пятна, и Наиб уже не особо разбирал, в чём дело — в крови, натекающей на веки с разбитого лба, или в самом факте того, что его лоб был разбит. Контузия — страшная штука; впрочем, и не с таким справлялся. Он живучий. Вопрос в том, окажется ли настолько же живучим его взвод. Все как один новобранцы, молодые, совсем ещё зелёные ребята, не умеющие толком держать оружие в руках. Было жестоко со стороны командования сразу отправлять их в самое пекло, но когда идёт война, роскоши судить, что жестоко, а что нет, ни у кого не имеется. У Субедара так тем более: он всего лишь пешка на шахматной доске, только с красивыми погонами. Пешкам не дано право голоса. Если бы он мог, он бы лично прирезал тех, кто развязал эту бойню. Тех заплывших жиром дядек, возомнивших себя гроссмейстерами, тех, кто без тени сомнения посылал на верную смерть толпы людей для какой-то призрачной, глупой, детской цели. Если бы мир мог существовать в спокойствии, он бы с радостью испачкал в крови свои руки для благого дела. Но он всё ещё был просто пешкой, и кровь на его руках вызывала только отвращение к самому себе. Для чего он сражался? Для кого? Наверное, люди просто не могут существовать без этого. Отбери у них игру в войнушку — и зачахнут от скуки, вымрут сами по себе, как мухи в душной комнате... Пуля, просвистевшая прямо рядом с его виском, моментально выдернула из философских размышлений. Нашёл время, Субедар. Воробей стреляный, опытный, а всё равно в облаках витаешь, когда твоя шкура под прицелом. Тихо выругавшись сквозь зубы, Наиб пригнулся, спрятавшись за неровным краем окопа. Откуда-то из-за спины, пробиваясь сквозь гадкий писк в ушах, доносились стоны боли, мат, стрёкот автоматных очередей. Нужно было подсчитать потери, прикинуть шансы на успех... — Сэр! Сэр!! — визгливый голос худосочного мальчишки, имя которого Наиб даже не успел запомнить (а может, просто забыл, когда приложился башкой), раздался прямо над ухом. Поморщившись, Субедар повернулся к нему, первым делом подмечая, что тот прижимает к безвольно повисшей плетью руке пропитанную кровью тряпку. Плохо дело — правая. Лицо его было бледным, губы плаксиво дрожали, и по панике, открыто плавающей на поверхности его глаз, Наиб моментально понял: безнадёга. — Да? — хрипло отозвался он, вытаскивая из-за пазухи уже изрядно истощавший моток бинта. Солдат принял его, как лучший подарок в своей жизни. На мгновение Наибу стало его жалко — вряд ли пацан ещё когда-нибудь чему-то станет так радоваться. Если его жизнь и не оборвётся, едва начавшись, в этой мясорубке, сразу же после выписки из лазарета его отправят прокручиваться в новой. Тошно. — Сэр, мы... мы не выстоим, — прошептал юнец. Какие откровения... Наиб окинул взглядом происходящее в их окопе. Кто-то ещё пытался отстреливаться, кто-то плакал, кто-то безжизненно лежал на земле; некоторые бойцы помогали друг другу справляться с ранами или истекали кровью, кого-то рвало. Их осталось совсем мало — вражеская сторона давила количеством и качеством вооружения. Смысла просчитывать шансы уже не было. Шансов не оставалось. Не найдя среди живых лиц единственного дорогого ему лица, Субедар плотно стиснул зубы, сдерживая пропитанный горечью стон. Нет, трупы проверять не пойдёт — будет куда страшнее его найти, чем оставаться в неведении. Пошатывающийся мальчишка еле стоял на ногах и всё ещё смотрел на Наиба, будто ждал от него чего-то. Но что он мог ему сказать? Обнадёжить в этой ситуации было нечем, обещанного подкрепления не видать. И не говорить же "крепись, сынок, нам всем конец"... — Постараемся продержаться. Иди к ребятам, пусть перемотают тебе нормально руку. Солдат послушно развернулся, прихрамывая и торопясь к сгрудившимся товарищам. В следующую секунду его тело припечатало к стенке окопа взрывом метко брошенного снаряда. Всё утонуло в криках, доносящихся словно сквозь плотную толщу воды, и усилившемся звоне, что явно стремился расколоть напополам черепную коробку. Боль теперь, казалось, была повсюду, в каждой клеточке тела; из невидящих глаз брызнули слёзы. Темно, но почти не страшно. Наиб знал, к чему всё идёт. — Эй! Уже неважно. Он умрёт через несколько минут, если не станет двигаться. Если станет — возможно, даже раньше. — Эй!!! Кто-то настойчиво тряс Наиба за плечо. Поморщившись и глухо застонав, он лишь плотнее зажмурил веки. — Субедар, мать твою!!!! — Нортон?.. Жив. Живой. Ещё живой. Надо только открыть глаза... Нортон нависал над ним, весь перепачканный в крови и грязи, взъерошенный, как птенец, вывалившийся из гнезда. Какая-то соломинка застряла в его волосах, и Наиб немного заторможенно поразился тому, что сумел разглядеть такую деталь. Всё плыло, и собственная дрожащая рука, такая отвратительно слабая, тоже расплывалась, но всё равно упорно тянулась к родному лицу. Зацепить соломинку. Вытянуть, расплывшись в дурацкой улыбке. — Я думал, ты мёртв. — Чёрта с два я подохну раньше тебя, — немного раздражённо, кажется, отозвался Кэмпбелл, подтаскивая к себе тело подбитого товарища. Субедар нашёл в себе силы посмотреть в сторону того, что осталось от размазанного взрывом мальчишки, и снова устало закрыл глаза. — Давай, приходи в себя, — Нортон не унимался: подсадил Наиба, помогая ему прислониться спиной к сырой холодной стенке окопа, протянул почти пустую флягу с водой. Какой был смысл в том, чтобы пить? Но Наиб выпил. Сложно отказать, когда на тебя так смотрят. — Похоже, ты прав. Я отчалю первым, — невесёлая усмешка быстро стекла с лица, стоило только зайтись в приступе кашля. Кровь солью брызнула изо рта, но крепкая ладонь в перчатке уверенно стёрла её. Забота об умирающем? Как мило. — Сдаёшься? — Нортон устроился рядом. Криков больше не было слышно. Похоже, от их взвода ничего не осталось, а если и есть кто живой, то это ненадолго. — Тогда ещё посоревнуемся. Наиб перевёл на него мутный взгляд. Нортон, усмехаясь так же горько, как и он сам всего секунду назад, отодвигал край своей шинели, показывая опасно пробитый пулей бок. Кровь стремительно расползалась по серой ткани формы, делая её почти чёрной. Тошно. — Поверить не могу, что это всё. Конец, — хрипло пробормотал Субедар, доставая из нагрудного кармана помятую пачку сигарет. Подкурить удалось только с четвёртого раза. Пальцы не слушались, дрожали, немели, быстро теряя чувствительность. — Столько терпеть твою рожу, чтобы потом сдохнуть. Нортон тихо рассмеялся, и Наиб почти его не услышал. Вязкий дым заполнил лёгкие, окрашиваясь ярким привкусом крови. — Даже в такой момент куришь... Они замолчали. Взрывы и пальба стихли вместе с ними. Скоро вражеские солдаты доберутся до окопов, и если не повезёт умереть до этого, кто-нибудь обязательно добьёт. — Ты веришь в реинкарнацию? Этот вопрос застал Наиба врасплох. Подавившись дымом, он закашлялся; острая боль прошила всё тело. Хмуро покосившись на неуместно весёлого Кэмпбелла, он даже умудрился покрутить пальцем у виска. — Ну, в перерождение, — как ни в чём не бывало продолжил Нортон, делая вид, что не заметил этого жеста. Топот ног, победные возгласы, лязг оружия раздавался всё ближе. — Никогда не задумывался, — наконец ответил Субедар. Последняя затяжка. — А я верю, — голос Нортона дрогнул. Наверное, от боли. Он тоже умирал. Тошно. Тошно вот так потерять всё, что у них было. Шумные споры, драки, оканчивавшиеся горячими поцелуями, сокрытыми от чужих глаз, облегчение, наполнявшее душу, когда оба выходили из бойни живыми, жаркий секс в казарме под покровом ночи, приглушенные в подушке стоны. Тошно было терять Нортона. И умирать тоже было тошно. Потухший окурок выпал из окончательно онемевших пальцев. — Было бы здорово, если бы у нас получилось. Тёплая рука легла на его плечо. Наиб разлепил мокрые ресницы, едва различая перед собой до зубовного скрежета родное лицо. — Ты только вспомни меня, ага? — Такого придурка, как ты, хрен забудешь... "Проснись". Резко вдохнув, Наиб распахнул глаза и ещё долгие несколько минут растерянно пялился в нависший над ним белый потолок. Что это, чёрт возьми, только что было?.. Детали сна мгновенно ускользали из памяти, оставляя только концовку. Кто говорил с ним? Почему это ощущалось настолько.. реальным? И почему в груди защемило так, будто он только что потерял всё, что у него имелось, за одну секунду? — Да уж... — тихо фыркнув себе под нос, Наиб медленно сел на кровати, чтобы дотянуться до телефона. Подъём через целых полчаса, а ему — ожидаемо — спать уже не хочется. Отличное начало дня, что сказать... "Вспомни меня". Приснится же всякое... Последовательность действий каждое утро одинаковая — выползти из постели, отлить, поругавшись с заедающей кнопкой слива; умыться, почистить зубы, пялясь на свою помятую рожу в зеркале, и доползти до крохотной общей кухни, где в это время всегда, как по волшебству, уже хозяйничал Илай, его сосед, который на учёбу вставал уж слишком раньше необходимого. В это утро ничего не изменилось, всё шло по давно известному сценарию, потому что пахло на всю квартиру кофе и омлетом так, что желудок сводило. — Доброе утро! — и как у Илая всегда получалось выглядеть таким свежим и бодрым? "Наверное, секрет в молодости", — подумал про себя Субедар, как самый настоящий старик, и буквально упал за стол, носом ведя в сторону плиты. Он, по своему обыкновению, за целую ночь ничегонеделания ужасно проголодался. — Доброе. А где Брук? Илай покосился на него так, будто только что увидел воплощение невежества всего человечества в его лице, но ничего по этому поводу не сказал — лишь спокойно поставил перед Наибом тарелку с едой и чашку сладко-молочного кофе. — Наиб, она сова, а не жаворонок. Спит, конечно. А вот ты чего-то рано сегодня. Проигнорировав слова о сове, Наиб задумчиво уткнулся в свой завтрак. Странный сон почему-то не давал ему покоя, не хотел вылетать из головы, но смысла обсуждать это с товарищем очевидно не было, а потому Субедар просто сунул себе за щеку нехилый кусок омлета и пробурчал: — Да дичь какая-то приснилась. Забей.

ххх

Утро выдалось на удивление холодным для начала сентября. Расставаться со своей курткой ради тонкой рабочей формы казалось настоящей пыткой, но Наиба никто, собственно, не спрашивал, и поэтому за стойкой он суетился с крайне недовольным видом. Кофемашина по какой-то неведомой причине прогревалась дольше обычного, холод противно кусался под одеждой, заставляя ёжиться от мурашек, да ещё и волосы так и норовили выбиться из хвоста, чтобы попасть в лицо. Конечно, день не станет сладким, если беситься из-за всего подряд, но со своей раздражительностью Субедар ровным счётом ничего не мог поделать. Казалось, если её убрать, вместе с ней исчезнет и какая-то важная, почти фундаментальная часть его личности. Две девушки-студентки, уже сделавшие свой заказ и терпеливо его ожидающие, о чём-то тихонько шушукались совсем рядом. Наиб честно старался абстрагироваться, пока мучился с дурацкой машиной, и пропускать мимо ушей чужие разговоры, однако упоминание его "очаровательных глаз" всё равно коснулось слуха. Приятно. Раздавшийся со стороны входной двери тихий звон колокольчиков возвестил о прибытии нового посетителя. Субедар, торопившийся как можно скорее отдать два карамельных латте болтливым студенткам, что вместо глаз теперь вовсю обсуждали его "классный" зад и время от времени забывали переходить на шёпот, не обернулся — лишь кивнул, показывая, что заметил вошедшего, и вежливо поприветствовал его (или её): — Доброе утро. Подождите немного, пожалуйста, я сейчас закончу. Можете пока ознакомиться с меню на доске. Ткнув пальцем куда-то вверх, Субедар вернулся к своему занятию — молоко в латте заливать нужно было правильно, аккуратно, чтобы не переборщить с количеством пены и не получить потом негативный отзыв в стиле "если бы я хотела капучино, я бы заказала капучино!", и... именно в этот момент новый посетитель подал голос. — Соглашусь, дамы, у вас прекрасный вкус. Голос этот был явно мужской и показался бы даже приятным, если бы не смысл сказанных им слов и мягкий, насмешливый тон. Одна из девушек взорвалась звонким хохотом, и Наиб едва не пролил молоко, чувствуя, как от стыда в ярко-алый окрашиваются его уши. Прекрасно просто. Ладно, и не такое тут случалось. По крайней мере, за сам предмет этого бурного обсуждения, а именно зад, его ещё никто не потрогал, как в прошлом месяце... — Вы определились с заказом? — максимально сдержанно процедил сквозь зубы Наиб, придирчиво оглядывая результат своей работы и после закрывая пластиковые стаканы крышечками. — А, да. Мне кофе по-мексикански, пожалуйста. Наиб мог поклясться, что неизвестный мужчина вовсю зубоскалил, довольный своим, как он наверняка считал, крайне остроумным замечанием, но ругань с гостями в его планы на день не входила, а потому Наиб вздохнул, развернулся на пятках и поставил перед хихикающими девушками (Элли и Майей, как гласили надписи маркером) их стаканы. — Ваш заказ. Хорошего вам дня, — выдавив из себя милую улыбку и даже помахав уходящим рукой, Субедар подметил целую группу входящих им на смену в кофейню молодых людей. Что ж, понедельник — день тяжёлый, а утренняя смена всегда не сахар... Вспомнив о том шутнике, который заказал кофе по—мексикански и сделал комплимент его заднице, Наиб поспешил развернуться к нему и наконец-то на него посмотреть: — Ваше имя? Я озвучу, когда заказ будет гото- "Проснись". Как это там называется?.. Дежавю? Наибу будто под дых ударили, когда его взгляд встретился с тёплым, любопытным взглядом мужчины напротив. "Где я его видел?.." — Нортон.