Месть фаворитки

       Тишина. Абсолютная и бесконечная. Она способна дарить успокоение, которое жаждут все живые существа, начиная от неопытных юнцов, заканчивая глубокими старцами. Но в то же время она имеет право загубить любого одним лишь недобрым взглядом, протягивая на своих костлявых пальцах неукротимую тревогу, наполненную страхом перед неизвестностью, чей смех раздаётся в ушах любого, кто даже мельком столкнётся с ней лицом к лицу. Её лик приятен глазу, но так отвратителен разуму. Она это знает и умело пользуется эдаким даром, перед которым содрогаются десятки, если не сотни, душ. Она, улыбаясь во все зубы, пронзит так глубоко, что самый незаметный блик в глазах расколется на осколки и падёт. Её цепкие, холодные, как будто мокрые, когти схватят с такой неимоверной силой, что всякий атом забудет о функции и прильнёт к ближнему, а потом никогда не отойдёт, ведь страх наполнит его целиком, переливаясь через края дозволенного. Она возносит ввысь тьму, ведь та безвозмездно приносит на собственных ладонях крупицу содействия. Они вместе наматывают на кончики пальцев нити человеческих судеб, громко при этом насмехаясь над слабостью людской. И лишь перед одним обе вынуждены склоняться, не смея противиться его воли. Как только его горящие лучи протиснутся на рассвете сквозь тёмную оболочку, они вынуждены отступить, дожидаясь момента, когда в нём проснётся слабость. Тогда два его вассала вновь получат свои преимущества назад.        Подошвы женских туфель осторожно ступали по земле, усеянной травой. Где-то позади мерцает свет из окон королевского особняка, чей фасад властно возвышается над всем остальным. На лице Ингрид не было ни единой эмоции. Её глаза пусты, обезвожены.        Но вдруг линия искусанных до крови губ едва заметно дрогнет, а после разомкнётся. Из уст виконтессы слабым потоком вырвется на свободу невидимое облако тёплого дыхания. Женские брови резко нахмурятся, очи закроются, губы крепко сомкнутся.        Ингрид, как обезумевшая, тихо захихикает, а после её смех пронесётся по всей скромной аллее, усаженной триастрийскими фруктовыми деревьями.        Ей было омерзительно от той миленькой улыбки, которую она демонстрировала перед Клодом, но в то же время виконтесса помнила, ради чего ей нужно ломать эту комедию.        «Возмездие намного важнее».        Приятный слуху голос Мэделин прозвучал где-то в голове на фоне потока противоречивых мыслей. Интересно, как она там?        Триастрийская королева последний раз приезжала в Обелию три года назад, да и то всего на какую-то недельку. Она была сама не своя: нервная и как будто вечно желавшая сна. Аэник когда-нибудь погубит её. Даже Мэделин это понимает, но уже ничего не может сделать. Оба её родителя погибли. Мэделин и по сей день уверена в том, что её муж как-то в этом замешан. Конечно же это не так. Аэник не настолько глуп, чтобы прикладывать руку к смерти таких важных для королевства людей.        Никто теперь не сумеет поставить триастрийского короля на заслуженное место. Мэделин обречена оставаться подле деспота, который и в гроши её не ставит.        В болезни и здравии.        В богатстве и бедности.        Пока смерть не разлучит их.

***

       Сон Клода не брал совсем. Стоило ему прикрыть глаза хоть на мгновение, как нежный облик его феи являлся перед ним. Она глядела на него с укором, заставляя в груди что-то с жаром сжиматься.        Нормально ли, что он празднует не только рождение дражайшей дочки, но одновременно и годовщину смерти возлюбленной? Или возлюбленных?        Каждый год император обречён в подробностях вспоминать тот день, словно он был вчера. Несмотря на то, что тогда перед Клодом картина действий была не совсем чёткой, а сознание помутнелось, такой ужас забыть невозможно.        Он помнит, как увидел окровавленный труп Дианы. От изящной феи не осталось и следа.        Теперь перед ним безжизненная оболочка. Рядом чёрно-белый силуэт, сжимавший в руках свёрток, а в свёртке то, что посмело забрать у него любовь всей жизни. С каким же отвращением он тогда взглянул на ребёнка. Его взгляд задержался на беззащитном дитя всего на секунду, а затем опять вернулся к любимой. Её глаза так и не закрылись. Они словно продолжали глядеть на него. Это ощущение побудило мужчину скривиться. Розовые очи уже не сияли. Они мутные, страшные.        Розовые очи?..        «Я не смею ничего желать так сильно, как вашей любви! Когда вы уходите, то я теряюсь! Моё тело живёт, а душа… А душа… Ох, мой император, она… Она так сильно изранена… вашими же руками… Но это сущий пустяк! Пожалуйста, скажите, что любите меня! Пожалуйста, скажите, что любите!»        Красноволосая фаворитка, крепко сжимая его руку, умоляла снова полюбить её. Как же она не поняла, что уже не нужна ему?        Глупая, глупая, глупая!        Когда Инес впервые предстала перед Клодом, то его мир стал намного насыщенней, как никогда раньше. Что-то в ней было волшебное, чарующее, заманчивое… Его тянуло к ней, как к магниту (возможно, она и была его магнитом). Он знал, что она пойдёт на всё ради него.        И она пошла.        Клод хорошо помнил тот день, когда дочка герцогства де Астер, которое ненавидел и презирал, только-только появилась в Рубиновом дворце. С его стороны было абсолютное безрассудство приблизить к себе выходца из рода местных выскочек, что не жадничали денег на «личные нужды», как они называли свои расходы. Де Астер собственными руками загнали себя в немилость короны и вечные долги перед нею. Их положение уже тогда начинало шататься, чего уж говорить о настоящем?        Безукоризненная преданность всегда привлекала Клода, а когда это качество переплелось с природным очарованием, то он окончательно перестал давать себе отчёт.        Но не суждено было Инес усидеть на месте любимицы. Её нагло с него столкнули, и она утонула в глубоком омуте обиды, ведь не нашла сил смириться с поражением.        Клод видел всё самое прекрасное в другой, а к былой фаворитке не испытывал даже простой жалости. Её просьбы о помиловании не имели под собой веса.        Она — убийца, и он покарал её. Но стало ли от этого меньше зла?        Периодически он вспоминал о ней. Перед ним вихрем проносились воспоминания, которые они вместе прожили. Увы, всё осталось в далёком прошлом.        Или не всё?..