Месть фаворитки

       Двери шкафа, в котором хранилась старая одежда, резко распахнулись от рук Элисон. Та снова начала кашлять из-за огромного количества пыли, а под конец приглушённо чихнула.        — Так, ну, всё это нам нужно срочно выкинуть, а вообще — предлагаю сжечь. Такое старьё сейчас никто не купит, даже на тряпки не порезать. Ткань слишком тонкая. — Горничная с особым интересом пробежалась глазами по содержимому шкафа, иногда хватая края подолов платьев и тоже изучая их.        — А чьё это? — поинтересовалась Ингрид, стоя на спиной Элисон.        — Я не знаю, — пожала плечами горничная. — Может, я сама всё уберу? Вы не должны мне помогать…        — Исключено. Я здесь со скуки уже на стену готова лезть. Мне нужно чем-то занять себя. И к тому же… Находиться в таком хаосе и грязи уже невыносимо! — ответила Ингрид.        — Ладно, как скажете.        Прежде у Инес никогда не возникало нужды самой убираться, ведь всю жизнь была в окружении слуг. В детстве её личные горничные души в ней не чаяли, поэтому часто из принципа не позволяли ей даже прикоснуться к тряпкам и швабрам. За это им часто прилетало от родителей девочки. Те не являлись какими-то белоручками, как большинство представителей аристократии, которые и мизинцем просто так не пошевелят. Герцог и герцогиня не брезгали, например, самостоятельно протереть пыль с верхних полок или даже оттереть пятна с одежды. Исходя из своего мировоззрения, они воспитывали дочь подобно себе.        Инес умела держать чистоту вокруг себя и без помощи со стороны, но и отказать в ней не считала чем-то дурным. В гареме императора она и вовсе забывала о том, что слуги ей не очень-то и нужны.        Инес всегда любила «низшие» слои дворцовой иерархии, поэтому не слишком нагружала тех работой на себя.        Элисон и Ингрид провели за тщательной уборкой комнаты второй около часа. Изрядно устав, они решили немного передохнуть. Обе присели на небольшой диван, который Ингрид украла, а точнее — "присвоила" себе, увидев в соседней пустой комнатушке.        — Я давно хотела у тебя спросить, — начала Ингрид.        — Конечно, спрашивайте, — ответила горничная.        — Я уже успела осмотреть несколько этажей. И тут повсюду очень пыльно и грязно, хотя есть ты, Дарла и Хлои. Почему так?        — А… Ну, тут достаточно странная история. Не знаю, точно ли это всё правда: мне самой это рассказывала другая служанка, она уже давно ушла на пенсию. Так вот, вы, может, не знаете, но виконт Паттерсон не является владельцем этого поместья. Он гость. А хозяин этого дома — Ниалс де Еварье. Друг виконта. И у господина Ниалса когда-то давно была дочь. Я тогда ещё даже не родилась. Ей исполнилось всего восемь, когда из-за какой-то моральной травмы... Не помню, что там произошло, но слушайте дальше. Дочь господина сошла с ума. Они с отцом должны были тогда переехать, и как раз близился день рождения девочки. Господин предложил ей самой спроектировать здание. Она пришла в полный восторг, схватила громадный холст и карандаш. Набросала план дома, нарисовала кучу потайных ходов, коридоров, залов, комнат, подвалов и чердаков. И её отец правда отстроил всё это. Да, я имею в виду здание, в котором мы с вами сейчас находимся. Когда ей исполнилось двадцать, дом отстроили. Над ним работали сотни рабочих, поэтому так быстро всё закончили. Дочь господина была счастлива. Постоянно ходила по дому, заходила в каждую комнату, в каждый коридор, каждый день передвигала мебель. Если прислуга даже поправила книгу на полке или просто стряхнула пыль с подоконника, то… Как же её звали? Секунду, сейчас вспомню… Точно! Вивиан. Она приходила в полную ярость, кричала на слуг, чуть ли не кидалась на них. Жаловалась отцу, и провинившегося слугу сразу же увольняли, так как тот или та начинали вызывать у девушки раздражение. Вивиан никому и никогда не объясняла то, с чем связано её поведение. Просто говорила, что так правильнее. В общем, её называли странной. За пределами поместья прочая аристократия пускала слухи о том, что господин Ниалс продал собственную дочь дьяволу, и в ту вселились потусторонние силы, что странная дочка рода Еварье опасна. Поэтому одна из герцогинь, поверившая во все эти байки, сидя в гостях у господина, решила избавиться от Вивиан. Женщина подсыпала что-то в чай девушке, та заболела и вскоре умерла. Отравившую так и не нашли. Может, она ещё жива и живёт, будто бы ничего и не произошло. Перед своей смертью Вивиан написала углём на стене своих личных покоев крупную надпись: «Пожалуйста, ничего не трогай. Оставь всё как есть, особенно пыль и всё, что она покрывает — это наша защита».        Её отец, опечаленный потерей дочери, решил выполнить последнюю просьбу. Первые несколько лет он и правда запретил уборку, но, когда ужасная грязь стала невыносимой, господин разрешил прибраться. С тех пор уборка проводится, но очень редко, чтобы хоть немного следовать воле Вивиан. Вот такая жуткая история.        — Ого, и правда жуть… У неё была паранойя?        — Может-может. Где-то в тех самых подвалах должно валяться небольшое количество её портретов. В своё время они висели в каждом зале по несколько штук. Пойдёмте, я вам их покажу? — предложила Элисон, зазывающе махнув рукой в сторону двери.        — Я бы хотела посмотреть. Пойдём.        Девушки спустились вниз. Там находился широкий коридор, а по бокам узкие двери. Полы каменные, в углах бегали упитанные крысы, таща в зубах что-то. Вся эта картина смутила Ингрид, но она не подавая виду шла вслед за горничной, не обращая внимания ни на живность, ни на пугающий холодок, бегающий по помещению. В руках она несла канделябр с одной свечкой. С одной, потому что другие полностью сгорели в предыдущие разы использования, а новых найти не удалось. Горничная в руке держала связку ключей.        Они дошли до одной из дверей. Элисон открыла её. Перед глазами предстало следующее зрелище: голые стены, множество паутин, а пол просто завален картинами. Все накрыты плотной тканью.        — Ничего себе. А художники её любили, — отшутилась Ингрид.        — Это ещё не все! Несколько висят в кабинете господина, парочка в его комнате, в бывших покоях Вивиан тоже они остались…        Горничная осторожно прошла в глубь комнаты. Присев, она стащила ткань с портретов, потом отбросила её куда-то подальше. Элисон взяла в руки первую попавшуюся картину.        На ней изображена девушка. Она сидела на чёрном кожаном круглом пуфике, сложив тонкие бледные руки на коленях. Её лицо худое и белое. Большие глаза синего, глубокого цвета. Их украшали чёрные, густые и пушистые ресницы. Под глазами тёмные и глубокие мешки. Её небольшие, но пухлые губы окрашены красным цветом. На худых плечах лежали чёрные волнистые волосы, немного небрежные. Девушка одета в пышное небесно-голубое платье с округлыми и короткими рукавами до середины предплечья. На шее красовались синие бусы, состоящие из круглых бусин. Вивиан широко и задорно улыбалась, улыбка немного уходила в бок, придавая лёгкую глупость её лицу. Глаза чуть-чуть прищуренные, смотрящие прямо на художника. Создавалось ощущение, будто бы смотришь на неё — и она жива, прямо сейчас сидишь перед нею, разговариваешь. У неё такая реалистичная улыбка… Ингрид с таким удивлением и непониманием смотрела на Вивиан, что Элисон слегка толкнула первую в плечо.        — Всё хорошо? — спросила горничная.        — Да-да... Просто портрет слишком реалистично написан, аж мурашки по коже.        — Да уж. Давайте лучше посмотрим следующие.        Элисон подняла вторую картину. Тут уже Вивиан гораздо старше. Она выглядела ещё более жутко. Синие глаза сверлили того, кто смотрел на неё. Её взгляд уже не такой жизнерадостный и открытый — он ужасающий и даже мерзкий. Она смотрела с каким-то презрением на художника. Волосы собраны в низкий, тугой пучок. Одета Вивиан в серое, тусклое платье, сделанное из ткани, которая отдавала перламутровым блеском. Она выглядела холодно и отстранённо от мира. И если на первом портрете Вивиан написана на фоне балкона, природы, то на этом она стоит перед тёмной стеной. Какой-то непонятный цвет.        — Ладно, нам пора уходить. Господин не любит, когда сюда спускаются, чтобы посмотреть на портреты. — Элисон аккуратно положила картину обратно на пол, потом накрыла всё тканью.        Девушки поднялись обратно в комнату. Уже близилась осень, и темнело быстро. На улице уже заходило за горизонт солнце, оставляя после себя красно-оранжевый закат. Было принято решение отложить оставшуюся уборку на завтра. Элисон ещё немного посидела за чашкой чая со своей новой знакомой, а после ушла.        С виконтом, а точнее — с Анастасиусом, Ингрид больше не пересекалась. Тот целыми днями пропадал в кабинете. День свадьбы был назначен через две недели, уже начиналась подготовка.        Ниалса девушка видела ещё один раз после той беседы. Они снова обсудили подробности плана, и на этом всё.        Ингрид за проходящий день устала и решила лечь спать пораньше. Сон пришёл к ней быстро: почти сразу, как она закрыла глаза.

***

       Она открыла глаза. В ушах что-то гудело, а перед глазами стояла вспышка. Постепенно образы вокруг стали чётче. Ингрид поняла, что находится в своей комнате, но не в поместье Еварье, а у себя дома… В герцогстве родителей. Комната выглядела не так, какой девушка её помнила. Обстановка вокруг была как лет семнадцать назад, в детстве Ингрид. Игрушки вокруг, обои персикового цвета, кровать с балдахином.        Девушка осмотрелась. Рядом никого не было, но стоило ей отвести глаза, как перед ней возникла её мама. Герцогиня протянула руку и коснулась щеки дочери, поглаживая её большим пальцем. Женщина легко улыбалась и что-то говорила, но Ингрид не слышала её слов из-за гудения в ушах. Лицо герцогини нечёткое, размытое.        — Мама, что происходит? Вы сделали ремонт? Но зачем? — спросила Ингрид, снова оглядев обстановку вокруг.        — О чём ты… Ничего… не… менялось… — Слова звучали прерывисто и очень-очень тихо, будто бы герцогиня говорит под водой или за стеклом.        Ингрид хотела сказать что-то ещё, но язык словно окаменел. А герцогиня стала что-то рассказывать. Но снова ничего не было слышно, но уже не из-за гудения, а громкого истерического плача, явно женского. Он сопровождался душераздирающим криком. Ингрид развернулась всем корпусом назад — не увидев никого за спиной, развернулась к матери. Но перед ней стояла не герцогиня, а Вивиан. Последняя точно на что-то разозлилась. Она смотрела на Ингрид глазами, полными злости, а после схватила последнюю за шею, прижав к стене. Вивиан громко кричала и плакала, потом снова кричала и плакала.        — Убирайся отсюда! Пошла вон! — вопила она и параллельно пыталась задушить Ингрид.        — Но это мой дом! Моя комната! — хрипела последняя.        — Нет! — яростно прокричала Вивиан.        Тогда Ингрид посмотрела за плечо покойницы. И правда. Вместо детской комнаты кругом было то самое подвальное помещение, в котором находятся портреты Вивиан.        — Убирайся отсюда! Убирайся! — продолжала она. — Ты ведёшь за руку смерть! Ты нас всех погубишь!

***

       Ингрид проснулась. Тяжело и быстро дыша, она оглядела пространство, окружающее её. На этот раз это была её комната в поместье Еварье. Гудения не слышно, тишина. Глубоко выдохнув, девушка упала на подушку, закрыла глаза и вновь заснула.