home

      чан и правда радуется, когда на следующей неделе феликс приходит вновь. он, атакованный снегопадом и холодом, с покрасневшими щеками и замерзшим кончиком носа, максимально очарователен.       — кацу! — его глаза загораются истинно детским огоньком, когда он видит кота, свесившего одну лапу с подоконника. кацу, дёрнув ушами, лениво переводит взгляд на гостя. феликс подлетает и хватает разомлевшее животное на руки. с его плеч и шапки сыпется снег, и чан наигранно цокает, шутливо раздражаясь на дополнительную влагу на полу, хотя уборку он проводил жалкие полчаса назад.       невозможно раздражаться, когда у этого столь эмоционального парня на лице отражается безграничное счастье.       — ты с каждым днем все больше и больше, чанни хорошо тебя кормит, да? — он касается своим носом влажного кошачьего, за что получает теплой лапой в щеку. кацу упорно отказывается от нежностей, направленных на его мордочку, и феликс повинуется. перехватывает его удобнее, чтобы рыжая макушка покоилась под его подбородком, и важно идет в сторону продавца.       — конечно, я его хорошо кормлю, — чан не скрывает своего веселья, — он съедает мой обед. и тебя не было всего четыре дня. он не мог вырасти так быстро.       — ты видишь милого кацу каждый день и каждый час. а я — нет. к слову, тебе не звонили по поводу объявлений? кажется, тебе не очень удобно так его содержать.       чан протягивает руку и касается пальцами пушистого бока. кацу громко мурчит, ласкаемый в три руки, льнет как можно ближе и блаженно закрывает глаза.       как бы печально ни было, но нет. объявление не дало ничего, кроме пары грустных смайлов в комментариях и сотни просмотров. чан все больше убеждается, что кацу был выброшен в коробке и специально отнесен туда, где его трудно было бы найти. за книжный мало кто заходит, там даже дверь, ведущая в подсобку, не открывается. вряд ли об этом, конечно, знали люди, отправившие кота в неизвестность.       так или иначе, поиски, не увенчавшиеся успехом, скоро стоит прекратить. чан буквально влюбляется в кацу и не может представить свою жизнь без теплого комка под боком.       может, ему все это время был нужен кто-то живой рядом?       чан мотает головой отрицательно. челка прыгает из стороны в сторону, приходится зачесать волосы назад, что, впрочем, мало как помогает. феликс, однако, засматривается на красивое движение. уголок его уст дергается вверх.       — знаешь, я могу его забрать.       — что?       — ну, чтобы было легче. я вижу, что ты привязался к нему, но тебе тяжело. он скрашивает твое посеревшее от одиночества лицо, — чан дуется на такое сравнение, феликс лишь беззлобно хихикает. — и все же. ты можешь проверить, что у меня хорошие для него условия! и мы будем приходить к тебе как можно чаще.       он не ждет ответа прямо здесь и сейчас. укладывает кота на кресло, шумно раздевается («да чтоб тебя!» — шарф цепляется за молнию на куртке) и устраивается на уже любимом месте. кацу — на его коленях, в руках книга, а впереди тихо шумит обогреватель, уже четверть часа старательно нагревающий помещение.       подождите, а где он взял книгу?       сейчас чан замечает небольшой рюкзак, который феликс, вероятно, притащил вместе с собой. да и книга в его руках необычная, судя по обложке и танцующему на листах карандашу, аккуратно сжимаемому тонкими, недлинными пальцами, это учебник. или что-то из учебной литературы. интересно то, что феликс никогда не берет книги с полок. он мог бы это сделать, а чан бы, вероятно, ничего и не сказал, однако младший предельно аккуратен и вежлив, какими бы шутками ни разбрасывался и какие бы искры ни сеял вокруг. он четко ощущает границы — это греет что-то внутри.       чан быстро возвращается к мысленным метаниям. с одной стороны идея отдать кацу на попечительство феликсу кажется не такой уж плохой, потому что юноша уже успел произвести на себя положительное впечатление в этом плане: он ласков с котенком, действительно в него влюблен. и, возможно, не стоит сомневаться, что с феликсом кацу будет хорошо. к тому же, они будут его навещать?..       с другой же стороны чан привязался к рыжему не меньше, и отдать его — все равно, что оторвать от сердца кусок. удивительно, за какой короткий срок можно проникнуться искренней любовью к существу, желать его защищать и как можно чаще наблюдать в поле зрения.       по помещению разносится мелодия, перекрывающая мерный шум старого радио, и чан поворачивает голову уже на рефлексе. отъезжает на кресле назад и с нескрываемой радостью приветствует скотта.       на мужчине изменилось лишь пальто. теперь оно длиннее и явно намного теплее, чем предыдущее. голова его покрыта шляпой, а руки — кожаными перчатками. он стряхивает снег с обуви на резиновом коврике, не желая портить хорошую работу своего друга-продавца. погруженного в учебу феликса он, кажется, до поры не замечает и ищет взглядом рыжее пушистое пятно.       — ты сегодня позже, чем обычно.       — задержался на работе. у меня через час приём у врача, а этот магазин — единственное место, где я могу провести хотя бы четверть оставшегося времени и не заскучать. как ты тут? — он проходит дальше в зал. на ткани пальто белыми хрупкими клочками лежат самые стойкие хлопья снега, которые все же таят уже спустя жалкие полминуты. в левой руке скотт сжимает кожаную сумку. вероятно, там нужные для работы документы. может, ноутбук или ещё что-то по мелочи — это не так уж важно.       — своим чередом, как видишь, — чан обводит рукой украшенные полки и светящиеся окна. снаружи постепенно темнеет, на город будто бы опускается сизая дымка густых зимних сумерек.       — а где твой пушистый друг? отдал? — скотт оглядывается и тут же натыкается взглядом на юношу с искомым котом на коленях. лицо его вытягивается в изумлении, брови ползут вверх. — феликс?       тихий гость вскидывает голову, выныривая из своих мыслей и, наконец, слыша знакомый голос. он ярко улыбается и приветственно машет книгой. встать ему не дает лежащий на коленях кацу — тот, в поисках которого мужчина в фетровой шляпе начал любопытно оглядывать украшенный магазин.       — вы знакомы? — взгляд юноши мечется между скоттом и чаном. оба кивают в один момент.       — познакомились здесь, когда я совсем немного тут проработал, — чан первый поясняет, усмехается, кидает взгляд на старшего приятеля, и встает с кресла. руки упираются в стол.       — подумать только! сколько обстоятельств сложились так, что мы все в итоге встретились здесь, — феликс неподдельно удивлён. — ты искал кацу, скотт?       мужчина лукаво улыбается и медленно кивает. он переводит взгляд с феликса на чана и обратно, складывает руки на груди. на секунду отвлекается на движение ушей сонного кота, но тут же говорит:       — я хотел предложить человека, который мог бы его приютить у себя, но, видимо, это уже не требуется, раз у вашего друга теперь имеется имя, — ухмылка скользит по его лицу, и феликс активно кивает.       — я хочу его забрать, но решение за чаном. знаешь, он бы уже никому его не отдал. он таким влюблённым взглядом смотрит на кацу, будто он его сын. даже я уже не надеюсь, что он позволит забрать этого милашку. даже на таких чудесных условиях.       — ты думаешь, он сможет устоять перед твоим очарованием?       — скорее, перед очарованием кацу.       — хэй, я все ещё здесь!       феликс и скотт хихикают над возмущенным лицом, перекошенным попытками не засмеяться вместе с ними. чан честно старается оставлять на себе максимально недовольный вид, но все наигранное негодование пропадает с той же скоростью, с какой оно нарисовалось. скотт отходит. видя, что феликс занимается, он не спешит заводить беседу с ним или чаном. в конце концов, он на работе. неясно только ему, что здесь делает феликс и почему он так естественно сюда вписывается, а продавец не оказывает никакого сопротивления.       чан — не тот, кто будет долго терпеть, если кто-то нарушает его спокойствие. нет, не то чтобы феликс очень шумный или надоедливый, но кресло в углу точно не предназначено для проведения там посетителями долгих часов. насколько скотту известно, его поставили для пожилых, чтобы туда можно было положить сумки или присесть на пару минут.       не часов. а феликс отнюдь не пожилой.       впрочем, это не его дело. каким бы ни было любопытство, а лезть в чужие жизни и взаимоотношения, если приглашения не озвучивалось — очень плохая идея, только если не хочешь испортить мнение о себе и потерять хороших приятелей.       скотт покупает всего две ручки и блок стикеров.       — чан, не перерабатывай. феликс, привет хисыну, — чан улавливает незнакомое ему имя, но не знает, стоит ли ему спросить. может, позже? если они будут общаться теснее.       после взаимных прощаний и печального звоночка над дверью он оглядывается на окно, но встречает лишь гирлянду и проблески собственного отражения на почерневшем от густой ночи стекле. видно лишь фонари, затмеваемые миганием лампочек, и силуэты уставших людей. где-то там одинокая остановка с холодной крышей и синим табло, там невысокие воздушные сугробы, похожие на невесомый зефир, там колючая прохлада декабря и спрятанные в карманы руки.       там — зима.       через некоторое время (недолгое, справедливости ради) чан все же начинает говорить. негромко, чуть хрипло от резко накативших волнения с тоской.       — хорошо.       — м? — феликс, помедлив, отрывается от очередного задания. стержень его механического карандаша с треском ломается по неаккуратности, и юноша стряхивает отломившийся кусочек в пенал.       — ты можешь забрать кацу. для него действительно будет лучше спокойная жизнь, чем моя беготня между домом и работой.       феликс сияет ярче самого солнца, когда слышит столь прекрасную новость. он похож на ребенка, которому глава семейства разрешил оставить принесенного с холодной улицы кота. у чана сердце ноет сладко и болезненно; феликс зацеловывает ничего не понимающего кацу в макушку.       — тогда сегодня вечером мы идем ко мне! купим по пути чай, хорошо? у меня закончился, — это звучит так обыденно и по-домашнему, что чан, кажется, падает сквозь физические преграды.       до конца смены всего пару часов.

☆•☆•☆

      — добро пожаловать, это моя лисья нора. прошу прощения за творческий беспорядок, тут ножка вешалки, не споткнись.       феликс щёлкает выключателем, и тьма покидает узенький коридор, со страхом прячась по углам и в щелях. приходится проморгаться, чтобы привыкнуть к свету. чан бормочет «прости за вторжение» и незаметно озирается вокруг.       феликс оставляет кацу на низкой тумбочке. кот поджимает по себя лапки, не желая наступать на зазубренные края ключей, каких-то шнурков и записок. незаметно чан успевает подсмотреть «отдать тетрадь уену!!!!!» и «зайди к научруку, ду-»       — ты хочешь чай? не просто же так я его купил, — юноша тащит сумку за собой, скидывает где-то у двери, кусочек которой виднеется из-за угла и почти скрывается во тьме, и хватает кацу на руки.       — так чай был только предлогом? — чан не упускать возможность подразнить феликса, за что получает прищуренный взгляд из темноты. — хочу.       — я вообще-то из вежливости спросил.       — а я из вежливости согласился.       мнутся на тесной кухне. здесь низкий холодильник, облепленный вдоль и поперек цветастыми магнитиками, очередными записками и мелкими сувенирами из разных стран. обычный кухонный гарнитур темного цвета, у которого из особо примечательного маленькая кофемашина на столешнице и колдующий над угощением юноша. вбитые в потолок холодные лампочки освещают кухню, не подсвечивая темные углы под столом, где в ногах гостя трется кацу, немного напуганный новыми запахами и окружением. чан поднимает его себе на колени, чешет за ушами и прижимает к себе, изредка сгибаясь пополам и вжимаясь носом в макушку кота.       после предложения помочь феликс воинственно сообщает, что справится со всем сам и не будет напрягать дорогого гостя после тяжелого дня на работе. на растерянное бормотание «ты же тоже учишься или работаешь, нет?» он отвечает короткое «расскажу потом» и несильно щёлкает пальцем по носу.       — обознался, — лыбится клыкасто и совершенно без раскаяния, трет пальцем мордочку кота и разворачивается, более не позволяя чану видеть выражение своего лица. тот же фыркает и глухо смеется.       феликс усердно выковыривает мед из глубокой банки, на сей момент уже зная, что чан чай с сахаром не пьет, но против меда ничего не имеет. он удивительно тих сейчас. шуршит пакетиками, опускает рулонную шторку, гремит кружками в высоком шкафу и почти ничего не говорит после своего неясного порыва. он теряется в своих мыслях так же, как бывает с чаном. заразил этой привычкой?       — заразил привычкой пить чай, — чан даже не замечает, как последнюю свою мысль говорит вслух и тут же получает ответ. он усмехается, внимательно следит за феликсом.       юноша засыпает ложку чая в прозрачный заварник, обдает кипятком, наполняет чайник почти до края и ставит на бамбуковую подставку для горячего. из ящика позади чана выгребаются сладости: мягкое печенье, запечатанная плитка шоколада и шуршащий пакет маленьких карамелек. нос улавливает уже знакомый яблочный шлейф, и мир почти летит кувырком.       — ты сладкоежка, — подмечает чан, а феликс, запрокинув голову, смеётся и часто кивает.       — да. мне нравится брауни, но в последнее время я не покупаю и не готовлю.       — любишь готовить? — при всей своей отстраненности от сладостей, чан не отказывается от угощения. феликс выглядит очень довольным, видя, что старший грызёт печенье, но после вопроса его взгляд приобретает едва ли не безумный блеск.       — обожаю! — он даже подпрыгивает на месте, едва не разливая чай на шатком столе. кацу пугается и прыгает с колен чана на подоконник, однако, не увидев в шторах ничего интересного, опускается на лапки хлебной буханкой и лениво следит за негромкой беседой. — прости, прости, — пальцы опускаются на пушистую макушку. — мама приучила. ну, не приучила, а, скорее, я сам увлекся. в детстве наблюдал как жарится яичница, — он усмехается, — лет в тринадцать я начал пытаться делать что-то более сложное, чем паста из магазина без соуса. это интересно. то же творчество, когда ты следуешь рецепту и в конце концов у тебя получается мало того, что сделанное твоими руками, оно еще и съедобное. ну, в большинстве случаев, — на его неловкий смешок чан лишь хитро щурится и прячет крохотную улыбку в кружке.       он поистине восхищен этим мальчиком, с которым так приятно говорить.       — только кацу брауни не давай. может, он и одобрит, но его организм — вряд ли.       феликс фыркает.       — не буду, конечно. кацу будет есть самое лучшее! к слову, мы же за этим сюда пришли. твой вердикт на условия проживания? — феликс, подперев голову рукой, взглядом обводит кухню и кусочек коридора. чан прикрывает веки почти до конца, придирчиво осматривается, с деловитым видом строит умное задумчивое лицо и слишком тянет время, играючи испытывая терпение феликса.       хорошо, этим его не взять. они друг друга распаляют только сильнее, бороться здесь бесполезно, но минута (целая минута! противно тикающие часы над холодильником тому подтверждение) не проходит бесследно, и феликс будто бы начинает нервничать.       — при условии, если ты действительно будешь приходить в магазин с ним и не сбежишь куда-нибудь на другой континент.       — могу только в созвездие девы. обещаю, даже там кацу будет хорошо, — феликс понимает, какую чушь он сейчас несёт, но что-то его не останавливает. чан почти захлебывается.       и причем тут созвездие девы?       — астероид?       — тот самый. с вулканами. кацу маленький, он поместится, — отсылка очевидна и в пояснении совсем не нуждается.       феликс откидывается спиной к стене. через слои одежды греет батарея; холодильник от нагрузки ворчливо шумит внутренностями; чайник, вопреки своему хваленому на упаковке оснащению, остывает очень быстро и чем-то щёлкает, отчего кацу, облюбовавший по сей момент только подоконник и территорию близ двуногих, резко распахивает желтые глаза и вздыбливает шерсть. чан тихо, хрипло хихикает над ним и получает лишь непонимающий мяв от взволнованно дергающего ушами кота. кацу льнет к протянутой ладони, согретой теплом маленькой квартиры на седьмом этаже и кружкой, должно быть, одного из самых вкусных чаев, что доводилось пробовать. кацу тычется носом, трясет кончиком хвоста, мурлычет. успокаивает уставшие от злобного декабря головы, будто вселяя надежду на лучшее.       чан, лаская кота носом в лоб и совершенно этого не смущаясь и не брезгуя, не видит, что феликс наблюдает за ним продолжительное время. сонно, умиротворенно.       — чан? когда у тебя выходные?       — м? — отвлекается от занятия и замечает, наконец, темнеющий во мраке угла взгляд, куда свет лампы едва ли попадает. — в эту субботу и на следующей неделе в среду и пятницу.       — пойдем на каток?

☆•☆•☆

      — это странная затея, но, честно, я даже не знаю, стоит ли мне удивляться чему-то, — чан поправляет шапку и фыркает, потому что в раздевалке очень жарко, снимать куртку смысла нет, а тугой узел на шнурке упорно отказывается развязываться, как бы он ни старался.       феликс только подсаживается и легонько болтает ногами в тяжёлых коньках. ему хорошо, у него они свои, почти новые, чистые и, самое главное, без злосчастных узлов. чан испепеляет взглядом помятое сплетение потрепанных жизнью нитей, когда, наконец, распускает преграду для нормальной фиксации на ноге.       феликс тихо хихикает где-то справа и скрывает это за шорохом одежды. парковые часы показывают семь вечера.       — ты умеешь кататься?       — феликс, ты спрашиваешь об этом только сейчас? — чан смеется не над ним, а над ситуацией, и спрашивает совсем без упрека, но феликс все равно несильно толкает его в плечо и снова фырчит. он прячет взгляд от проницательных тёмных глаз, признавая, что прокололся.       — прости. я был так воодушевлен, что забыл. точнее, даже не подумал. ну, каждого хотя бы раз в жизни ставили на коньки, нет? — это, скорее, риторический вопрос. он лишь шмыгает покрасневшим носом. изо рта вырывается облачко пара. — и если бы ты не умел, ты бы уже сказал об этом! правда?       — правда, — чан кивает. — все хорошо, я просто шучу, — он холодной рукой без перчатки треплет феликса по покрытой шапкой голове. младший довольно хмыкает, после чего вскакивает и нетерпеливо топчется на резиновом коврике на полу. чан усмехается и честно старается закончить с шнуровкой как можно быстрее. — я научился лет в шесть, наверное, но катался в последний раз года три назад, если не больше.       — пойдем исправлять! я обожаю кататься на коньках!       лед — зеркальная гладь с царапинами холодных лезвий. чан ступает осторожно, расставив руки в стороны, едва не падает на спину в первые же секунды, когда феликс отъезжает на пять метров от него.       каток полон людей, перчаток и красных носов; криков, смеха и музыки трения стали о лёд. льющуюся из динамиков мелодию слышно едва ли, потому что шум крови в ушах и бубнеж со всех сторон перекрывает любые инородные ноты, даже если обычно они приятны.       феликс возвращается, крепко хватает за руку, грея перчаткой, и тащит за собой в самую середину, вынуждая непослушные, замерзшие в зимний вечер мышцы вспомнить, как нужно напрягаться и куда направлять деревянные ноги. пара минут делают из него вполне сносного спортсмена-любителя, и довольный феликс с хитрой мордашкой вдруг отпускает широкую ладонь из своей хватки, круто разворачивается и, впечатав пальцы в его грудь, звенит хриплым голосом:       — догоняй!       он стрижом уносится на другой конец катка, ловко огибая более медленных посетителей и резвых детей, похожих на него самого. чан обреченно стонет, запрокинув голову к темному небу. в толпе проплывающих людей он видит машущего ему феликса. втянув в легкие морозный воздух, чан срывается с места, позабыв обо всех своих мысленных предосторожностях, преградах в виде тех же гостей катка и мелких ямках, выдолбленных на поверхности такими же безрассудными игроками в догонялки.       он рассекает пространство холода медленнее, чем феликс, но достаточно быстро, чтобы испугать особо зазевавшихся и самого феликса, примостившегося у деревянного бортика. он, заметив стремительно приближающегося старшего, с визгом отскакивает в сторону и несется вдоль ограждения, разгоняя собой всех на пути, как птиц выстрелом.       азарт охоты захватывает тело, блокируя горящие огнем легкие и ноющие мышцы в икрах и бедрах, давно отвыкшие от таких интенсивных нагрузок. чан коньками режет лед, безумно преследуя феликса, совершенно теряя голову от опьяняющего ощущения полной свободы, от колющего носовую полость холода и раздирающей нехватки воздуха, такой иррационально приятной. кристальная крошка рассыпается за ускользающими лезвиями, звенящими в унисон с поистине детскими визгами.       это окрыляет так, что никакая тяжесть бренного мира не опустит на землю в ближайшие оставшиеся часы суток, так ничтожно коротких для масштабов вселенной, но столь значимых для этих горячих голов. им еще сотни раз встречать закаты и звезды.       феликс оглядывается и не вписывается в очередной поворот. чан цепляет его блестящий взгляд и отталкивается уже из последних сил, выжимая всю мощь из уставших ног. вероятно, резвый младший решает его пожалеть, видя, как он тяжело дышит, или, может, он тоже выбивается из сил, раз не успевает среагировать и в очередной раз сбежать, оставляя охотника обнимать воздух вместо вертлявого тела.       чан врезается в него на полной скорости, не успевая затормозить, и по инерции протаскивает его за собой по льду. ноги спутываются, равновесие взбудораженно ускользает, и оба тела грузно и не очень грациозно валятся прямо на лед, вызывая друг у друга и у детей неконтролируемый смех, а у взрослых ворчливое недовольство.       да какая разница вообще?       выходит так, что чан оказывается подмятым тушкой феликса. он хрипло дышит почти ему в горячую шею. слетевшие шапки покоятся где-то в полуметре от их голов, а за шиворот забивается ледяная крошка, оставленная сотней других лезвий.       — феликс, ты мне ногу сейчас отдавишь, слезь!       — ты мягкий, на тебе хорошо.       феликс демонстративно вертится, чем вызывает новый поток слов мольбы снизу, и решает пожалеть неудачливого охотника. на его собственном теле наверняка останется пара синяков, но они определённо того стоили. он рывком поднимает чана со льда, аргументируя тем, что «простуженный друг — это едва ли дееспособный друг, а с тобой мы на каток идем не единожды, понял?»       — это было как… как полет! ты же тоже это чувствуешь, да? как сердце бьется, когда ты скользишь на максимальной своей скорости?       — оно не бьется. оно замирает, — хрипит чан, смаргивая влагу на глазах. он зеркалит белозубую улыбку, искрящую подлинным счастьем, и внутри где-то в клетке ворочается то самое, чему в красивых книгах дают самые прекрасные описания, что с древних времен всевозможные авторы воспевают в своих трудах и что вслух произнести отчего-то боязно. мало ли времени прошло? определенно.       имеет ли это значение, когда он тащит за собой по заснеженному парку в поисках горячего чая и тихого, теплого места для посиделок? нет.       — я привык представляться феликсом. люди могут удивиться, но обычно они вполне вежливы. и ты тоже удивился, я заметил, — он подмигивает, а у чана отсвечивают щеки. мороз. — фишка родителей. моих старшую и младшую сестер тоже назвали двумя именами.       он медленно втягивает в себя немного остывший чай с лимоном и медом, морщит нос от удовольствия и болтает одной ногой. на этой скамейке холодно сидеть, и оба, напыжившись воробьями на ветке, жмутся друг к другу по безмолвному согласию. с фонаря над головами падает пушистый снег, подгоняемый невесомым дуновением колючего ветерка.       холод обжигает кожу, а от него защиты нет. чан перчатки почти не носит, стакан без капхолдера на ледяных пальцах будет ощущаться не спасением, а колющей болью. но чай отвлекает. мысли — тоже.       феликс же теперь наблюдает. едва ли незаметно, но они молчат достаточно, чтобы понять, что оба слишком погружены в свои головы. веки будто бы тяжелеют от окутывающего уюта, несмотря на относительно оживленную аллею и замерзшие конечности. тепло где-то слева, так приятно и поглощающе.       подмечает расслабленную задумчивость. чан прекрасен в своих открытых, ярких эмоциях. он чуть прикусывает губу, о его угловатый подбородок разбиваются клубы пара, поднимающиеся из стакана в руке. в свете фонаря над головой его скулы особенно очерчены тенями, а глаза не теряют живых бликов. они отражают все: огни, мерцание снега, глубину ночного неба и все мысли, скопившиеся под черепной коробкой.       и феликс с совершенным восхищением может сказать, что чан действительно красивый. и так подходит образ его душе, его мировоззрению и стилю жизни, что поражает мозг паутиной.       от тени скул взгляд двигается к маленькой полосочке, белеющей на щеке. и это, конечно, заинтересовывает.       — чан? что у тебя за шрам на щеке? — феликс спрашивает в лоб и не особо осторожничает. в другой ситуации и с другим человеком он мог бы пожалеть, но что-то не в первый раз заставляет его убедиться, что чан поддержит любой вопрос, а если не захочет на него отвечать, то скажет так же прямо, но максимально вежливо. — ты можешь не отвечать, если это слишком личное.       сейчас он удивляется, губы растягиваются в неловкой гримасе. чан касается поврежденной когда-то кожи. это не дает ничего, кроме фантомного ощущения — он слишком замерз, не сдвигаясь с места уже больше десятка минут.       — испугался звонка, когда брился, — а взгляд этих темных глаз дает понять, что ответ — чистая правда. не то чтобы он вообще стал лгать.       они смеются вместе, но феликс все равно оставляет несильно хлопок на его плече, говоря, что нужно быть осторожнее. чан вяло пытается его отпихнуть, но младший — прилипала, и если бы не чай в руках, он бы уже душил объятиями.       — если ты не будешь аккуратен с собой, мне придётся либо жить с тобой, либо купить тебе безопасную бритву.       — и в обоих случаях я буду должен тебе до конца жизни.       — именно, так что тебе лучше позаботиться о своём здоровье. ты завтра работаешь, да? я не смогу прийти, дел слишком много. но обещаю, что в следующий раз я буду у тебя не один.       чан фырчит, допивает совсем остывший чай, медленно встает, разминая замерзшие мышцы, и предлагает феликсу руку. тот усмехается, но помощь принимает.       — пойдём, кажется, сегодня нам на одну остановку, — чан смотрит на выход их парка и надеется в своих жужжащих мыслях, что, помимо остановки, им выпадет счастье сесть в один автобус. с феликсом сегодня (не только) расставаться не хочется до последнего.       а сам юноша ежится от холода, прячет нос в воротнике и кивает. он ковыляет рядом, бурчит, что из-за дурачеств на льду у него болит нога, а чан подкалывает его, сравнивая с пингвином. феликс, кажется, не сильно против. он лишь громко и хрипло смеется.       небо погружено в ночной мрак, и здесь, в этом небольшом пристанище для двух сотен тысяч душ, на темно-синем полотне космоса видны точки далеких звезд. холодных, ярких и не очень, рассыпанных кем-то неаккуратным по всей поверхности. прекрасных в своей недосягаемости. звезды отражаются в глазах и на коже.

☆•☆•☆

      — а вот и мы! — хрипит феликс, метелью залетая в магазин. знакомые колокольчики звенят над головой и, к счастью, не сыпят на него снег сверху, как это сделали сегодня с утра ветви какой-то елки. холодная масса пушистым потоком свалилась феликсу прямо за шиворот, застигнув врасплох и заставив испуганно закричать, наступить на припорошенный гололед и рухнуть прямо на дорогу. на работу он пришёл злой, замерзший и мокрый, своим взъерошенным видом напугав и охранника, и начальника в его кабинете, и чонина. младший, впрочем, позже долго смеялся над неуклюжим происшествием, но благородно одолжил мазь от ушибов, постоянно кочующую из его сумки в ящик стола и обратно.       сейчас же феликс, радуясь окончанию короткого рабочего дня и предварительно схватив из дома кота, заваливается к чану в магазин в последний час перед закрытием. сформировавшаяся по дороге цель не озвучивается, потому что меж полок петляет покупатель, и на жалкую секунду становится неловко за твой громкий тон, но щекотка на шее заставляет обратить все свое внимание к кацу. тому явно уже хочется освободиться от тесноты в виде куртки, прогуляться по знакомому месту, тоже встретиться с чаном и размять мышцы. феликс гортанно хохочет, запрокидывая голову. с шапки на порог сыпется снег. грязь, смешанная с крошками льда, падает с подошвы ботинок и расплывается под ковриком.       он проходит дальше в магазин, набирает воздуха в легкие, чтобы поздороваться и сразу поделиться возмутительным событием утра, а еще рассказать, что он соскучился за эти дни, кацу — тоже, однако все слова умещаются в один выдох и покидают голову кратким, удивленным «уф».       хван хенджин собственной персоной стоит за прилавком и приветственно машет ему рукой. выводы об имени феликс делает через рассказы чана, сейчас по неизвестной причине отсутствующего, и бейдже на груди продавца.       кажется, он не старше бана. феликсу доводилось встречаться с ним лишь однажды, когда чонину нужно было отдать ему флешку, и произошло все это так стремительно, что они ограничились лишь взаимными приветствиями. предствил друг другу их сам чонин, на этом же все закончилось. все, что рассказывал о хенджине ему чан — это то, что они хорошие друзья. стоит ли спрашивать больше? ему любопытно.       у хенджина аккуратно подстриженные осветленные волосы, шоколадного цвета глаза, высокий рост и две резинки на правом запястье. хенджин худой, как спичка, и феликс, наблюдая такое телосложение, мог бы подумать в иной раз, что этот мужчина учился на актерском или обитает в другой медийной области. может, так оно и есть, а он все еще учится и просто здесь подрабатывает? но как тогда он может укладываться в график?       хенджин в обычной белой рубашке на прозрачных пуговицах и с закатанными рукавами, черных джинсах, с серьгами-молниями в мочках и серебряной цепочкой на шее. он смотрит заинтересованным лисом, и феликсу думается, что чонин подобным выражениям лица научился именно у него. или наоборот.       — приветствую. могу я чем-то помочь?       феликс, на пару секунд подвиснув, часто кивает, подсознательно прижимая кацу к себе и вызывая у того крайнее недовольство.       — здравствуйте. сегодня разве не смена, эм, бан чана? — он уверен, что хенджин его помнит, но от волнения и растерянности все равно говорит в излишне вежливом стиле, в то время как хван поприветствовал его менее официально.       хенджин не сдерживает добрый смешок, вздыхает, стучит пальцем по столу. за его спиной — привычные гирлянды, радостно подмигивающие тем, кто снаружи, и глубокая темнота, нарушаемая лишь фонарями и фарами.       — он на больничном. попросил отработать за него пару дней.       — как на больничном? — брови феликса взлетают вверх, а после он раздраженным котом шипит, пугая и кацу, и посетителя, ранее прятавшегося за полками, и немного продавца, который, скорее, больше удивляется такой реакции. в то же время его это, видимо, очень веселит, феликса — бесит. — я же говорил, что шарф надо надевать! почему он так наплевательски к себе относится? — вопрос риторический, но так или иначе хенджин не успевает ему ответить. феликс выпускает кота, сажая его на излюбленное кресло, и ждёт, когда покупатель расплатится (пара рождественских книг и упаковка в бумагу — подарок, что заставляет слабо улыбнуться) и покинет магазин. тут же, впрочем, заходит юноша-школьник, скрывающийся за стеллажами с тетрадями. феликс чешет уши кацу, касается пальцем его носа и подлетает к хенджину, уже немного успокоив свое возмущение.       — можно, гм, его номер? пожалуйста, — теперь ему неловко за свой ураганный порыв. хенджин усмехается.       — ты же феликс, да? кажется, мы когда-то виделись, — он бросает взгляд на кацу. достаёт телефон и показывает контакт, а феликс мысленно умиляется имени «homie». — вы не обменялись номерами, хотя ты успел забрать его кота? интересно.       кот на кресле чихает два раза. посетитель, видя, что хозяин его слишком увлечен другим занятием, подкрадывается к безмятежно умывающемуся кацу и осторожно кладет ему на голову пальцы. тут же раздается оглушительное мурчание, но кот пугается, встретив незнакомое лицо взглядом. он, громко мяукнув, взмахивает хвостом и прыгает с насиженного места, бегом преодолевая небольшое расстояние до феликса и хенджина. обосновывается на столе, где его окружают знакомые запахи, и широко раскрытыми глазами наблюдает за юношей. тому явно неловко, он сцепляет руки за спиной и, так ничего и не купив, тихо уходит.       — спасибо, — феликс сдувает упавшие на лицо пряди. — ты прав, мы уже встречались. из-за чонина, — хенджин в ответ беззвучно хихикает. он щелкает пальцами, резинки на руке падают к локтю, когда он тянется поправить гирлянду за своей спиной. другая же ложится на спину кацу, и кот, мяукнув, разворачивается, тычась мордочкой в теплую кожу.       феликс видится хенджину метелью. буйной, активной, царапающей щеки хлопьями снега, но окутывающей своим безумием, кружащей голову завывающими звуками и бешеным ритмом. феликс чешет макушку, подписывает новый контакт и ярко улыбается продавцу, теряя тучи на своем лице. складка меж бровей разглаживается, однако по заломанным пальцам видно, что ему неймётся. хенджин вздыхает.       — иди уже. я думаю, ты ему нужен. чан до последнего будет пахать, пока не свалится вот так. он лежит в своей берлоге, наверное, с жаром и даже без лекарств. позаботься о нем, хорошо? нам обоим нужен здоровый хен, — он игриво подмигивает, чем изумляет феликса. внимательности хенджину не занимать. он хорошо выстраивает в голове логические цепочки, а наблюдательность в крови позволяет знать обо всех и все. это не раз подмечал сам чан, стискивая зубы и силясь не пнуть этого обожравшегося сметаны кота, который в иной раз лыбится так, что убиться хочется. он хитер, обожает подкалывать, но от этого не менее чувствителен и чуток.       хенджин — тоже ураган.       — спасибо еще раз, — феликс вежливо кланяется и едва не влетает лбом в угол стола, хватает кацу, на ходу застегивая куртку, и покидает магазин с быстрым прощанием и широкой улыбкой на лице. они толком не поговорили, но, кажется, феликс понимает, почему чан дружит с хенджином. несмотря на слова и лукавые взгляды, с ним приятно говорить. с ним хочется общаться и, может, будь у феликса немного больше времени и сил приходить в книжный каждый день, он бы подружился и со вторым продавцом.       сейчас его, однако, ждет звонок чану.       — меня на улице чуть не сбил парень. и ладно бы он просто какой-то левый, но у него под курткой сидел кот, клянусь!       — джисон-а, поменьше разговоров, тряпку в зубы и вперед, если ты хочешь успеть до конца акции. и вообще, ты звонил начальству? — хенджин опускает ведро с водой, упирает руки в бока. джисон с хмыком улыбается и подает другу вторую швабру.       — все под контролем, джинни. обещаю, я не дам эту обитель в обиду и буду охранять ее, как самое ценное сокровище.       — ты так киму скажи, — он громко смеется. джисон часто паясничает, а хенджина это лишь веселит. хан не раздражает, он просто не может быть таким. — и с чаном подружись. ты лучше… лучше его охраняй, как самое ценное сокровище. он заслуживает.       — чан не один, джинни. у него все еще есть ты, а еще тот парень, про которого ты говорил. и я буду. и у тебя есть человек. все хорошо, помнишь?       у феликса от холода не двигаются пальцы. он кое-как нажимает на кнопку вызова и забивается лицом в свой шарф, плотнее застегивая куртку, чтобы кацу не задувало. гудки слишком долгие, а ветер усиливается, хлещет в спину, заставляет горбиться в попытках спрятаться, и юноша забегает за стены остановки, укрываысь от зимней жестокости. помимо него здесь ещё четыре человека, терпеливо ожидающие автобусы. табло в углу горит желтым «143 — 7min».       наконец, вызов принимается, и феликс слышит в динамике потускневшее, сонное, совершенно точно простуженное «алло?»       — чан! — восклицает он, облегченно растягивая губы в слабой улыбке. он скребет ногтем по ткани куртки внутри кармана и ловит на себе недовольные взгляды.       — феликс? — удивленно хрипит голос в динамике, а затем слышится копошение, кашель, приглушенный самим больным, и задушенный вздох. — ты как… откуда номер? — ему трудно говорить, феликс его разбудил, но такой сюрприз приятен. возможно, если бы это была очередная реклама, он бы послал звонившего грубым прямым текстом.       однако это — феликс. взволнованный и такой взбудораженный, что чан моментально просыпается.       — хенджин, — коротко бросает он, — ты… ты болеешь, — это утверждение, а не вопрос. он сглатывает. — скажи адрес.       — феликс, не нужно…       — скажи мне адрес, — отрывисто повторяет феликс, и тон его не терпит возражений. он стискивает челюсти, жадно впитывает в себя все слова, устало звучащие в динамике. он коротко благодарит, просит подождать и сразу сбрасывает, чувствуя, как сердце грозится пробить ребра. кацу под руками напрягается. феликс заказывает такси.

☆•☆•☆

      он хозяйничает на кухне и, развернувшись, взглядом сталкивается со взъерошенной фигурой старшего, завернутого в одеяло. его сильно морозит в последний час, а температура не сбивается. феликс цыкает. усаживает за стол, устав бороться с упорными попытками выбраться из постели.       — если у тебя есть силы приходить сюда и возмущаться, значит, ты не так уж и сильно болен.       — скажи это моей голове. я сейчас рассыплюсь, — жалуется чан. он рвано дышит, снова прикрывает глаза, поджимает ноги под себя, и феликс вздыхает. он готовит чай в термосе, немного рисовой каши и все это время чувствует на своей спине чужой взгляд. он не понимает, действительно ли чан возмущен его поздним визитом или лишь показушничает, но ему в любом случае нужно дать понять, что так просто феликс отсюда не уйдет.       на кухню приходит кацу, громко мяукает, отчего чан вздрагивает. кот, заинтересованно посмотрев на происходящее на столе и в руках феликса, подходит к нему, передними лапами упирается в дверцу шкафчика, и только сейчас становится отчетливо заметно, как его тело окрепло за последнее время.       — он так вырос, — хрипит растаявший чан из одеяльного кокона.       — у него пузо выросло, вот что, — хихикает феликс и дает голодному коту кусочек мяса. — прости, малыш, но тебе нельзя есть нашу еду. я что-нибудь придумаю.       он накладывает ужин в тарелку и ставит перед чаном. сам усаживается напротив, двигает к нему кружку с чаем. в другую наливает воду и рядом кладет таблетки, а голову — себе на руки. он приподнимает брови и кивает на еду в призывом жесте, когда видит замешательство и нежелание на лице напротив.       — давай, давай. тебе нужно поесть. ты лежишь без сил, потому что рисинки с утра не было во рту, да?       чан пыхтит, как ребенок, ложкой ковыряясь в тарелке. он надувает губы на замечание, бормочет что-то неразборчивое, дует на горячую еду. он ест медленно, совсем мало, но сам факт — уже половина победы. свистящий выдох вырывается, когда удается осилить половину небольшой порции. он смотрит на феликса с такой мольбой, что самому хочется расплакаться. младший поджимает губы и снова двигает к нему кружки.       — ты молодец. пусть немного, но ты поел. выпей таблетки и возьми чай в комнату. я все уберу, хорошо? и приду к тебе. ложись.       феликс не видит выражение лица чана, когда забирает у него тарелку и перекладывает остатки в контейнер. кастрюля заматывается полотенцем, посуда моется и убирается в шкафчик сверху. он привстает на носки, чтобы убрать стакан, как бесшумно подкравшийся чан обнимает его, заставляя пораженно вздохнуть и опуститься. горячий лоб прижимается к его плечу, а ослабленные болезнью руки жмут тонкое тело к себе.       — спасибо, феликс, — все, на что хватает его сил сейчас. пытаясь отстраниться, он чуть шатается, и младший спешит притянуть его обратно к себе, уже развернувшись и укладывая руки на его лопатки. его тело болезненно горячее, а дыхание сбитое, но плечом феликс чувствует, как чан улыбается.       он мягко проводит по его спине, гладит вдоль сгиба, жмется щекой к шее и бормочет что-то успокивающее, но, чувствуя, что тело начинает дрожать, просит чана снова пойти в спальню и мягко его отстраняет. встречается с погрустневшими глазами, но удовлетворенным лицом.       — я приду через минуту, хорошо? иди, чан. выпей немного чая, тебе нужно лечить горло.       чан, помедлив, кивает и медленно выходит из кухни. феликс смотрит в тёмный коридор несколько секунд, прежде чем отмирает и продолжает уборку. обещание заставляет его управиться за рекордное время и, выключив свет, наугад пойти к чану. только около косяка он понимает, что кацу на кухне уже не было. мысленно он ругается и делает шаг в комнату, где видит очертания шкафа, кровати и человека в ней.       щелкает кнопка. неяркий свет настольной лампы разливается по спальне, смотреть теперь намного легче. чан, сидящий на кровати, милашничает с кацу. он с трудом втягивает в себя воздух и смотрит, наконец, на слабо улыбающегося ему феликса.       невозможно сопротивляться.       он двигается на постели, и юноша присаживается на самый край, не желая лезть в уличной одежде в кровать, и тоже протягивает руку к коту. кацу явно доволен такому вниманию к своей персоне, он довольно жмурится, подергивает хвостом и мурчит, разбавляя густую тишину.       — значит, хенджин? — сразу начинает чан, и феликс усмехается.       — я сам его попросил. мы с тобой не подумали о номерах. я просто… просто знал, что если приду в магазин, то ты будешь там. кажется, я привык, — он жмет плечами. чан издает подобие смеха.       — хорошего понемногу. я редко болею, правда.       — шарф не носишь, вот и болеешь! — возмущается феликс, резко вспоминая, почему он вообще это все затеял. чан цыкает и слабо пихает его локтем.       — не маленький, знаю. говорил же, что забыл.       — ложись давай.       феликс вскакивает, когда чан снова оказывается полностью в постели. кацу устраивается у него на животе поверх одеяла. младший приоткрывает окно, думая, что нужно не забыть закрыть его через пятнадцать минут. он считает, когда чану нужно выпить следующие лекарства, думает, что приготовить с утра и как перекусить самому, потому что сейчас, когда он успокаивается, желудок дает о себе знать.       — ты не против, если я останусь до утра? мне нужно будет на работу к восьми, но я, — он запинается, — я еще приеду. я тебя так не оставлю, пока не буду убежден, что ты здоров.       — я бы и сам тебя не отпустил, — бурчит чан, открывая один глаз. — ну, сегодня. поздно уже. я не могу предложить тебе спать здесь, потому что ты точно заболеешь, но…       — я не привередливый, — перебивает феликс, складывает руки на груди. он замечает кресло в другом конце спальни и указывает на него. — я могу поспать там. от одной ночи не сломаюсь. отдыхай, чан. и говори, если будет плохо или что-то нужно. я разубужу тебя, когда нужно будет пить таблетки, хорошо? — в ответ он получает лишь кивок.       в голове мельтешат мысли о внезапных объятиях, о желании сделать так еще раз, но они не озвучиваются ни сразу, ни когда феликс возвращается в комнату, умывшись и стянув с себя свитер. он тихо прикрывает окно, видит, что чан забывается беспокойным сном, а кацу дышит ему прямо в подбородок. он, мысленно извиняясь, лампу не выключает.       уснуть не получается ещё около часа. феликс прислушивается к дыханию, к шуму автомобилей за окном, к звукам холодильника на кухне и стуку лап кацу о пол, когда ему становится слишком жарко и он решает сменить место сна. встретив на кресле феликса, отчаянно пытающегося справиться с голодом и отсутствием сна, он разваливается на его коленях животом вверх. пальцы погружаются в мягкую шерсть, мысли — в бездну.       — я зайду в магазин вечером, — сбивчиво говорит феликс, спеша на остановку. незнакомый район заставляет его заблудиться в узких переулках и выйти на главную дорогу в трех сотнях метров от нужной точки, а автобус, как сообщает карта в телефоне, подъедет через три минуты.       чан пыхтит что-то неразборчивое, и феликс смеется, чем вызывает ещё больше возмущения.       — корм для кацу не забудь, — проговаривает он и, судя по звукам, бухается на кровать. — он уже по тебе скучает. быстро привязался.       — к тебе тоже, — быстро отвечает феликс, шаря по карманам в поисках карты для оплаты. — ему не важно, в какой квартире находиться. знаешь, он находит свой дом в нас с тобой. я удивлен, что это так работает, но это действительно, — он пулей залетает в автобус и прерывается, шумит курткой, отчего чан дергает рукой с телефоном и непонимающе морщится. он слышит писк аппарата оплаты, звуки закрытия дверей и тихое «ой», когда автобус трогается, а феликс едва успевает схватиться за поручень. — действительно работает. тебе лучше пойти отдыхать, но быть на связи, хорошо? я беспокоюсь.       у чана ноет сердце от этих слов, где-то в горле и вокруг головы приятно щемит что-то сладостное, теплое, приятное до головокружения, но чан лишь мычит утвердительный звук в микрофон.       — отлично. тогда я сбра-       — подожди. феликс, я… — он медлит, теребить меж пальцами край одеяла. феликс, сидя около окна, не дышит и терпеливо ждет, хотя от быстрой ходьбы сердце грохочет в ушах, а грудную клетку распирает от нехватки воздуха. он не торопит, пусть в голове и вьется вопрос «что такое?». впереди у него двадцать минут дороги, так хотелось бы поговорить с чаном еще, однако сейчас он не может.       прижимая телефон головой к плечу, он ищет наушники в карманах куртки.       — я тебе очень благодарен. спасибо, что ты это делаешь.       — ты тоже мне помог, — весело подмечает феликс, вспоминая события холодного осеннего дня. — но это не услуга за услугу. я хочу, чтобы ты чувствовал себя хорошо. мне тоже плохо, когда плохо тебе, — он чувствует спокойствие внутри, озвучивая все это, пусть его слова сбивчивы и часто повторяются, хотя обычно он так не говорит.       чана такой ответ поражает, и к горлу подкатывает ком. он хочет сказать что-то еще, но слова застревает примерно там же. кажется, что он сейчас совсем далеко от этой комнаты, пребывающий где-то в очередном мире мыслей. он думает быстро, перебирает возможные варианты развития событий, но феликс ответа не ждет. он хорошо чувствует и становится ясно, что ему не нужно много слов, чтобы понять истинные мысли собеседника.       — чани, ты здесь?       он вздрагивает и не знает, отчего в большей степени: от обращения или голоса в телефоне. легкое головокружение тревожит мозг.       — да, да.       — ты так притих, я подумал, ты уснул.       — кажется, я правда успел уснуть, — признается он, понимая, что во время слабости погружается в мысли намного чаще и глубже, чем обычно.       феликс тихо хихикает.       — спи. через два часа поешь и прими таблетки. может, я смогу уговорить начальство освободиться на часок раньше, — он что-то не договаривает, но у чана сейчас нет сил интересоваться этим. — давай, большой мальчик, — смешок, — ты справишься. увидимся вечером.       короткий гудок звучит в обоих телефонах. чан погружается в более спокойный сон, чем прежде, и не замечает, как в нему в кровать приходит кацу, устраиваясь прямо на руке, что ближе к стене.       феликс наблюдает за окном сизое утро и даже не пытается умерить горячий поток чувств внутри себя. он улыбается в шарф, прислоняет лоб к холодному стеклу и выпадает из мира на оставшиеся пятнадцать минут.

☆•☆•☆

      — я видел хенджина недавно, — начинает феликс, когда они с чонином обедают. младший, до этого момента погруженный в свой контейнер с кимбапом и бумаги на столе перед носом, удивленно поднимает голову.       — где? — спрашивает чонин с набитым ртом, отчего вопрос выходит смятым и едва ли понятным, и феликс морщится. он бормочет свое извечное «прожуй сначала, потом говори, идиот» и подает младшему салфетки. лису же не стыдно нисколько, он довольно лыбится и кивком благодарит за упаковку «выдергушек». знает, зараза, что ему все с рук сойдет, пользуется этим, а феликса бесит. конечно, несерьёзно.       — в книжном. ты же не говорил, где он работает, — слова звучат без укора или недовольства, вопреки выражению лица, которое, впрочем, сейчас больше задумчивое, нежели раздражённое.       обычно феликс не такой. он может шутить над чонином и другими коллегами, может говорить то, что у него на уме, но он никогда не делает это со злым умыслом. он не любит конфликтовать, и пусть его работа и подразумевает непосредственно конфликты (от глупых до чрезвычайно серьезных, куда идти страшно до подкашивающихся колен и мыслей «а если я не справлюсь?»), в повседневной жизни сама мысль о ссоре с кем-то близким его пугает. важно сохранять хорошие отношения в рабочей среде, и феликс, стараясь найти подход к каждому, ухитряется выражать свои мысли и не обижать. по крайней мере, собеседники почти никогда этого не демонстрируют, даже если и думают. феликса тараканы в пределах чужих черепов не касаются — этого достаточно, чтобы относительно спокойно существовать в таком месте, как здание суда.       чонин, несмотря на интонацию старшего, сдувается и негромко извиняется за свой промах, но феликс быстро отмахивается.       — ты ни в чем не виноват. я недовольный потому, что провел ночь, сидя в кресле и утром собираясь со скоростью света, — он вспоминает, как быстро отключил будильник, чтобы он не потревожил чана, постарался максимально тихо приготовить немного еды на завтрак (и позволить себе украсть немного, потому что провести более двенадцати часов без еды было сродни пытке) и дать поесть что-то нейтральное кацу, чтобы не вызвать у него несварение или голодный обморок.       чан в итоге все равно проснулся, слабо припоминающий короткий момент, когда в три часа ночи феликс поднял его и попросил выпить лекарства. уже в половину восьмого ему было немного лучше, но это состояние все еще далеко от превосходного. утух обратно с той же скоростью, с которой подскочил, едва заслышав посторонние звуки и отсутствие теплого комка у себя под боком.       чонин цепляется за слова и спрашивает причину такой неудобной ночи, но феликс, пока не уверенный в необходимости сообщать все подробности, отвечает лишь краткое «у друга ночевал». это даже не ложь. чонина все вполне устраивает, он не настаивает, не проявляет излишнее любопытство, лишь предлагает сделать ему массаж плеч немного позже. старший смотрит на часы — их перерыв закончится через пятнадцать минут, обед уже успел остыть, а желание есть — пропасть. каким бы голодным он ни был вчера вечером и сегодня утром, сейчас он слишком взволнован состоянием чана, чтобы протолкнуть в себя еще немного еды. примерно на третьем поднятии палочек с кусочком мяса меж ними попытки прекращаются.       — может, тебе кофе хотя бы купить? взбодришься.       — пожалуйста, — просящий, сонный взгляд сталкивается с суженными глазами в двух метрах от него. — нет, подожди. возьми мне чай.       — давай свою карту, пойду и куплю.       — чонин-а.       — ты начал про хенджина, — напоминает младший, приземляя стаканчик с горячим напитком напротив феликса. он закатывает рукава и подходит к нему сзади, разминает пальцы, затем надавливает на болящие мышцы, и старший испускает рваный вздох. — в книжном? удивительно, что ты смог попасть в его смену, я каждый раз натыкаюсь на его напарника.       феликс мычит совершенно нечленораздельное предложение, и чонин в ответ раздраженным шипением пытается выяснить смысл булькающих слов. вырывается вздох, похожий на задумчивость, вышедшую из легких вместе с воздухом.       — да. его чан зовут.       — о, так ты и его знаешь? я с ним пересекаюсь. не могу сказать, что мы близко общаемся, но он интересный человек. хенджин им очень дорожит, знаешь, — младший давит на более расслабленные мышцы в последний раз и отходит, подхватив свой стаканчик с кофе. феликс тихо его благодарит, пальцами перебирает ворот своего свитера и с безучастным видом слушает, как чонин терпеливо отвечает на звонок, разрезавший резким звуком уютную атмосферу маленького кабинета. — почему люди не видят время перерыва? — риторически возмущается он, обжигает кофе язык и закашливается от неожиданности. — так вот, про чана! они хорошие друзья. джинни рассказывал, что у него родители перебрались в ульсан, а он в наш местный вуз поступил, отучился и решил остаться здесь. чан старше джинни, но не намного. кажется, на два года, если я не ошибаюсь.       — и это… по сколько им?       — хенджину двадцать три, чану двадцать пять, получается. джинни на год старше тебя, — он болтает стаканчиком, вперившись взглядом в темную жидкость. — он после рождества уезжает в сеул.       брови феликса подпрыгивают, а чонин довольным лисом лыбится, его глаза, ранее подернутые пеленой тоски, превращаются в щелочки и скрывают лёгкую печаль. он продолжает:       — с девушкой познакомился, когда учился. я знаю, что они тоже давно уже друзья, а сейчас вот чего. я просто надеюсь, что он будет счастлив. хенджин заслуживает. знаешь, проблемы в семье, все такое. ему сложно быть по-настоящему близким с кем-то, как бы он ни улыбался.       феликс, пораженный количеством информации, тупо кивает и тихо благодарит за рассказ, после чего чонин, щелкнув пальцами, призывает его продолжить работать. обычно это задача старшего, однако сейчас он слишком поглощен мыслями.       стоит зайти домой за одеждой, не забыть купить еды и, вероятно, расспросить чана. феликс осознает, что знает о нем и его жизни ничтожно мало.

☆•☆•☆

      — чонин — помело! — хрипло возмущается чан, скалится в кружку с чаем, а феликс смеется, откинувшись к стене. он сидит поверх одеяла на чужой кровати с позволения хозяина, чешет сытого кацу за ушами и согревается после похождений по окрестным минимаркетам.       — я смотрю, тебе уже лучше.       чан тушуется. кружка с глухим звуком отставляется на тумбу, а старший, подогнув ноги под себя, разворачивается к феликсу.       — мне и правда лучше. особенно по сравнению со вчерашним днем. спасибо тебе, — он не понимает, поднимается ли у него температура или щеки действительно красные, но у феликса в любом случае на расслабленном лице расплывается улыбка. — сколько еще подробностей чонин тебе выложил?       кацу перебирается на узкое пространство меж их телами, вытягивается во всю длину животом вверх и широко зевает. широкая ладонь чана ложится на мягкое облако шерсти.       — не очень много, на самом деле. знаешь, что я понял? мы так мало знаем друг о друге, — у феликса глаза блестят, а заявление застает врасплох. чан думает. рассматривает веснушки на лице напротив и вдруг ощущает острую необходимость обнять феликса. это заставляет сглотнуть (горло все еще болит).       — и что же ты хочешь обо мне узнать?       а у феликса идей не бывает очень редко.       — ты решил оставаться здесь. почему?       и чан рассказывает. рассказывает легко о том, как ему было некомфортно в бешеном ритме мегаполиса, где, бесспорно, красиво и удобно, но постоянное мельтешение сбивает с толку, порой пугает и вызывает желание прекратить это.       — спустя время я понял, что это не то место, где я хотел бы жить. не в ближайшие годы. так я думал в семнадцать, и спустя восемь лет мое решение не поменялось. я был в сеуле недавно, и, знаешь, каждый раз я ощущаю, что что-то меня душит. я думаю, что наш город — это идеальный вариант, где ты не умираешь со скуки, смотря на капусту в огороде, и не задыхаешься от невозможности сделать глоток воздуха, потому что вечная суматоха передавливает горло. это не значит, конечно, что в сеуле совсем плохо, — он скребет пальцами по коже. феликс бросает взгляд на часы. — но мне нравится та жизнь, которой я живу сейчас. хенджину же хочется выбраться из зоны максимального комфорта и избавиться от страхов.       феликс слабо улыбается, но какое-то время не отвечает. чан не требует, но что-то заинтересованное, исходящее от его частых взглядов, привлекает.       прыгать из привычного окружения в место, кишащее другими людьми и наполненное событиями — смело.       — я замечал, что тебе действительно хорошо здесь. знаешь, ты буквально светишься, — неожиданно он толкает чана в плечо, получая в ответ удивлённый звук и недоуменный взгляд. феликс же озорно скалится. — и поэтому тебе стоит как можно быстрее вернуться в строй. мое сердце разрывается, когда я вижу тебя в таком состоянии!       чан хрипло смеется, роняя голову себе на грудь. феликс вновь подвисает, глядя на него, убирает руки от кота и бежит делать очередную порцию чая на двоих. пластиковый чайник еще с десяток минут назад согрел им воду.       — а что насчет тебя? знаешь, хенджин проболтался. ты правда работаешь в суде?       феликс не выглядит удивленным, но его лицо все же немного вытягивается. он понимает, что у хенджина и чонина действительно близкие отношения, раз род занятий феликса дошел до хвана, а затем и до чана. он усмехается, протягивает ему кружку.       — правда. мы почти никогда не говорили об этом, поэтому я не упоминал. нетрудно догадаться, кто тебе рассказал, но меня поражает, как любая информация за короткий срок может так распространиться, — он коротко фыркает. кацу дёргает носом. феликс наблюдает за котом с безграничной нежностью, переводит взгляд на чана, а старший видит в зрачках отголоски звёзд. это всего лишь фонарь за окном и чьи-то яркие фары, исчезнувшие в мёртвых секундах, но чудятся они даже после. спешный глоток чая помогает скрыть несдержанную улыбку, но феликс все равно замечает. — я не хочу там работать. чонин горит, он так сильно увлечен этим делом, и его жажда знаний и практики, его активность ложатся мне бальзамом на сердце, но сейчас я всего лишь выполняю условия и держусь ради этого мелкого идиота, — слова звучат не грубо, совершенно ласково, но чонин, услышь он это, непременно бы напал на феликса с тычками в ребра.       — условия? — чан не думает, переспрашивая. он не стремится удержать свое любопытство сейчас, когда разговор приобретает все более откровенные оттенки.       о, да, им действительно предстоит узнать еще многое.       — здесь история такая долгая, ужас, — прыскает феликс и очаровательно морщится. чан лишь бормочет «я как-то и не против», потому следует продолжение: — если не сильно вдаваться в подробности, то родители предложили поработать по специальности три года, после же я буду свободен. мой… мой дедушка работает в этом же суде, — он неловко чешет затылок, а чан удивляется. пазл в его голове складывается окончательно.       — это поэтому никто не нагрянул ко мне с парой вопросов, да?       — именно, — сверкает клыками феликс и щелкает пальцами. — мне неловко, потому что я ненавижу этот образ «у тебя богатые родственники, поэтому любые двери открыты». никто, черт возьми, не помогал мне сдавать сунын, приспосабливаться к жизни в новой стране и общаться с новыми людьми. родители в токио тусят, — буркает он. настроение снова меняется. у чана почти идет кругом голова. — они остались там, а меня отправили сюда к дедушке. мне было… семнадцать? да, точно. я отучился последний год, пытаясь разобраться в системе CSAT.       — на каких еще планетах ты был, маленький принц? — сипит чан, привалившись спиной к стене.       в комнате стремительно темнеет, а они даже лампу не включили. феликс незаметно озирается по сторонам, кусает изнутри щеку. он не сразу улавливает смысл вопроса, глубоко вдыхая. умело возвращает себе непринужденный вид, подгибая ногу.       — ни на каких, кроме австралии и японии. душа лежит к движению и искусству, а я вынужден сидеть в кабинете и из раза в раз смотреть на законы и людей.       феликсу идет движение. чан согласно мычит, но беспокойство ворочается в его груди. взгляд на часы — почти десять. хочется спать, таблетки выпиты, а кацу покидает нагретое место и прыгает в кресло, сегодня никем не занятое. чан тихо зевает, феликс реагирует моментально.       — ложись. у меня завтра выходной, — признается он. — но мне нужно будет снова разбудить тебя с утра, — уже не спрашивает, но чан, смерив его сонным взглядом, задает первый интересующий его вопрос:       — почему ты так заботишься обо мне? ты же знаешь, что не обязан.       феликс молчит не очень долго. щелкает ногтем, тихо поворачивается к нему, усаживаясь на свою ногу, смотрит прямо в глаза, безошибочно находя их даже в темноте. слабенький свет фонаря чуть подсвечивает черты не так далеко от него находящегося лица.       — потому что ты мне нравишься.       это дается намного легче, чем в мыслях. это осознание жило в голове феликса как факт, он не прокручивал его сотни раз и не сокрушался, понимая, что ему это никак не поможет. не поможет никому. рано или поздно это просто нужно было бы сказать, а сейчас, вероятно, тот самый момент.       на прохладные руки ложатся в контраст теплые, почти горячие. чан, сжимая его пальцы в своих, тянет феликса на себя. младший легко поддается, неуклюже переползает ближе и сквозь два слоя одежды бедром чувствует температуру чужой кожи. чан его обнимает, сгребает большими руками к себе, кладет голову на пушистую макушку, пальцами другой руки зарывается в его затылок.       эти объятия ощутимо другие, и феликс успокаивается, окруженный максимальной защитой от липкой темноты комнаты. он прикрывает глаза, особо ответа не ожидая (и все еще в глубине души надеясь), но чан шепчет на грани слышимости:       — ты мне тоже. я падаю и не хочу возвращаться.       а феликсу на душе легко, и он перекидывает руку через торс старшего и прижимается ближе, делает объятия крепче, согревается в руках, макушкой чувствуя теперь не подбородок, а улыбающиеся губы.       — чан?       вопросительный звук, донесшийся почти из самой глубины сна, заставляет стушеваться.       — можно я останусь здесь сегодня?       — ты боишься темноты?       — почему ты такой внимательный?       чан смеется. утягивает младшего к подушке и тянет одеяло. феликс тычется носом в шею. кожей чувствуется размеренное дыхание, не менее сонное.       стоит прикрыть веки, и мир летит кувырком. головокружение поглощает в себя и утягивает в сон, намного более спокойный, чем в прошедшую ночь.       город заметает.

☆•☆•☆

      — хенджин переезжает в сеул в январе, — чан прячет руки в карманы, когда они идут на остановку после смены окончательно поправившегося старшего. феликс подтягивает на плече ремешок сумки. прячет нос в шарфе. — а в магазине после рождественских выходных начнет работать другой парень. кажется, он тоже дружит с джинни. найти человека ему не составит труда.       — иногда мне кажется, что у хвана весь город — его друг, — щелкает зубами феликс. — чонин тоже рассказал об этом. даже мне стало грустно.       — не друзья, но знакомые. хенджин близок со мной, чонином и тем парнем. и, наверное, с той девушкой.       он щеками ловит снежинки и чихает, когда особенно бессовестные залетают в нос. холод обжигает горло при попытке вдохнуть поглубже. он смотрит вверх на темное небо, сейчас усыпанное кристальными крохами вместо небесных. чан останавливается в двух шагах впереди, оборачивается и не может не улыбаться.       — ты чего?       — красиво. ты только посмотри, — он тянет руку вверх, призывая старшего повторить за ним, и чан повинуется. ветер приводит волосы в беспорядок, гоняет снежинки в безумном вальсе под мощным лучом лампы на бетонном гиганте, неистово завывает в узеньких темных переулках, где прячутся бездомные кошки, сверкая глазами в ответ фарам дурно пахнущим автомобилям.       контрасты природы завораживают. ветер строит искусство в воздухе над головами, в это же время разрушая хрупкое спокойствие тихих улиц. снег прекрасен в разбивающимся о сугроб свете, а его обледенелые шапки на крутых крышах подобны смертоносным хищникам.       чан несильно тянет феликса за рукав, но только за тем, чтобы взять его руку в свою. младший довольно скалится, жмется боком и отрывается от вальсирующих частиц. снежинки оседают на его ресницах и тут же таят, отчего приходится сморгнуть влагу.       тишина давит на горло.       — хочешь, мы проведём рождество вместе?       неподдельное удивление отражается на лице чана.       — тебя так привлекает мысль провести рождество со мной?       — да, почему бы и нет? если ты свободен, конечно.       — свободен, — быстро отвечает чан, ведомый феликсом дальше по улице. снег почти не хрустит, обувь утопает в свежем покрывале. младший оборачивается и сияет. кажется, у него уже есть программа.       — завтра уже сочельник. приедешь ко мне? кацу будет очень рад. и я тоже.       мимо проносится синий автобус, поднимая вихрь снега на тротуаре. феликс бегло смотрит на номер, пищит не своим голосом и порывисто обнимает чана. старший чувствует холодный нос на своей шее, крепкую хватку рук и пальцы, сжимающие его куртку. он касается щекой прохладного уха, еще раз обещает прийти и, чуть отстранившись, просит феликса спешить. кажется, младший хочет сделать что-то ещё, но его веснушки, отчетливо видимые сейчас, растягиваются по щекам, когда он улыбается, отрывается с неохотой и бежит к автобусу, на ходу разворачиваясь и громко прощаясь. чан машет ему рукой.       под ребрами очень тепло.       — давай приготовим яблочный пирог? — феликс не церемонится и спрашивает сразу, стоит чану стянуть куртку и ботинки и оказаться на кухне. он держит в зубах резинку, пытается собрать длинные передние пряди волос в маленький хвостик на затылке. чан умиляется этому зрелищу, закатывает рукава и поднимает требовательно мяукнувшего кацу на руки. согласие не заставляет себя ждать.       через пять минут ему вручают доску, керамический нож и три красных яблока. феликс запускает рождественский плейлист, приоткрывает окно, чтобы не задохнуться во время готовки. на кухне пахнет чем-то сладким, корицей и немного кофе.       — я попробовал однажды приготовить «рождественское полено», — бормочет чан, срезая с половинки яблока кожицу. феликс оглядывается, отрываясь от заготовки теста. старший кидает на него взгляд. — после этого я больше не пытался что-то печь. оно выполнило функцию полена в буквальном смысле.       феликс добродушно смеется. он просеивает муку в большую миску.       — обещаю, я научу тебя его готовить.       нож скользит по светлым внутренностям сладких яблок. кожа на пальцах уже становится липкой, чан честно старается. у него нет проблем с глазомером, но и режет что-либо не так часто, чтобы кусочки были идеально выверенными в размерах. феликс, кажется, все равно доволен, судя по его крылатой походке и приподнятому настроению.       чан осознает, что от его ноябрьского уныния не остается и следа. уже не первый день он не думает об этом, и даже во время своей простуды ни одна тоскливая мысль, способная уничтожить весь настрой, не смела проникнуть в его голову.       феликс — истинное солнце.       чан знает, что он любит осень, но его маленький принц в красном шарфе — это лето, с сумасшедшей скоростью мчащее по венам, разбавляющее кровь в артериях. феликс, проглотив однажды, должно быть, целую бутылку книжного вина, сейчас обладает столь прекрасным мировоззрением, что чан падает в эту душу и не пытается себя спасти. зачем? он даже говорил об этом прямо.       феликс прислушивается к тому, что он говорит, сам рассказывает с неизмеримым воодушевлением о том, что ему, очевидно, очень понравилось. он листает книги, рвётся к новым историям и захлебывается в наслаждении.       чан бесповоротно, глубоко и липко влюблен. так же, как непослушное тесто пристает к небольшим пальцам, на которых сегодня нет ни одного кольца. коротко взглянув, он подмечает пару царапин на запястье левой руки, сошедший след маленького ожога на правой, отличающийся цветом от основного тона.       из динамиков бренчит что-то незамысловатое, двадцать секунд назад сменив печальную «happy new year» от небезызвестных шведов. звуки ударяются о все углы в помещении, смешиваясь с потоком яблочных кубиков, сбрасываемых в другую большую миску.       примерно на последнем яблоке феликс крадет два больших кусочка, и чан возмущается не столько из-за похищения драгоценной начинки, сколько из-за опасной близости пальцев к лезвию ножа. младший беззаботно смеется, хрустит сладким лакомством. тесто прячется под полотенце, феликс — в ванной, а кацу — в темном коридоре, ведущим в спальню. чан почти физически ощущает, как немного опустевшая кухня теряет несколько крупиц уюта.       он сыпет в яблоки корицу и совсем немного сахара, сам стаскивает несколько кубиков, закатывая глаза от чудесного вкуса. на языке оседает кисло-сладкое послевкусие, а коричный дух еще больше пропитывает воздух вокруг. на улице снова темно. чан наблюдает за жизнью за окном на высоте семи этажей. проезжая часть темнеет на фоне тонкого белого покрывала, запоздалые прохожие мелькают одеждами на тротуарах, но около окна так веет зимним холодом, что чан спешит отпрянуть от стекла.       развернувшись, он наблюдает феликса, тихо оказавшегося на кухне, мелко вздрагивает. младший лыбится, довольный своей проказой, хихикает гортанно и погружает ненужную доску в раковину.       четверть часа разговоров ни о чем и изучения чаном царапин на коже феликса приводит к заворачиванию яблок в тесто. это больше похоже на штрудель, чем на настоящий яблочный пирог, но никто не против.       каждый слой феликс просыпает крошкой грецкого ореха, аккуратно разравнивает начинку; чан наблюдает завороженно, внимательно, в голове подмечая, что однажды нужно приготовить такой еще раз. это не может быть невкусным, когда яблоками пахнет все в доме маленького принца и он сам в том числе. вспоминаются длинный шарф и веснушки.       феликс настраивает нужную температуру в духовке и отступает, с довольным видом подбочениваясь. он щурится, глядя на часы, следом на таймер, а затем, наконец, на чана. тут же его распирает очередной прилив счастья, светом отражающегося на лице.       — тридцать минут. может, придется добавлять еще пять позже. нам нужно не забыть взбить желтки и смазать тесто за десять минут до конца.       чан, закончив мыть порученную ему посуду, выключает воду, убирает со стола остатки муки, скребет ногтем по поверхности, отдирая присохшее тесто, что, видимо, выбралось из миски, когда вымешивалось сильными руками. он кивает — завитые волосы повторяют движение, смешно покачиваясь. что-то привлекает его взгляд на лице феликса, и чан высушив руки полотенцем, приближается. чуть медля, подносит большой палец к скуле младшего и стирает слой муки, дергая уголком губ. в глазах феликса же читается озорной вопрос — на дне черти не дают друг другу покоя. и чану тоже.       — я говорил, что в сеуле звезд не видно, но мы не в сеуле, а у тебя щеки сойдут за астрономическую карту, знаешь? — он несет чушь и сам же через секунду смущается ужасного подката, а феликс хохочет, разбрасывая всюду отблески своих серебряных сережек в мочках. его смех совершенно беззлобен — чан знает. хочется по коричным скулам мазнуть пальцами, хочется мягко поцеловать звездное полотно, уложив руки на чужие угловатые плечи.       у чана непреодолимое желание с ним что-нибудь прочитать и обсуждать это несколько следующих часов, пока не опустится очередная ночь, а кто-то из них не уснет, притеревшись щекой к теплой подушке (в виде их же плеч). хочется с ним сходить снова на каток, устать от беготни, рассыпающей ледяную крошку в разные стороны на метры, пойти за чаем и долго смотреть на снег в глазах.       — я тебя обожаю, — пылко выдает феликс. радужка искрит от влаги, а он, тихо вдохнув, порывисто обнимает чана, обхватывая за торс и сцепляя руки где-то у него меж лопаток. утыкается носом в одежду, глубоко вдыхает — чан пахнет просыпанной корицей, слегка выветрившимся парфюмом и домом.       до головокружения. особенно когда объятия немедленно к нему возвращаются. руки ложатся на спину. чану думается, что обнимать феликса так — максимально гармонично и правильно. вопреки книжным строкам, где сердце, становящееся отдельным персонажем, грозится выскочить из тела, а легкие перестают работать должным образом, чан чувствует погружающее в себя спокойствие.       в плейлисте включается излюбленная рождеством песня, и феликс, чуть вздрогнув, отстраняется, тут же озвучивая внезапную мысль:       — потанцуем?       и отказать невозможно, потому что феликс смелее и инициативнее, потому что чувствует он так тонко и точно, что у чана колет в пальцах, висках и горле. он перемещает одну руку ему на талию, другую сжимает в своей. если разница их роста не заметна столь сильно (а феликс ведь немного выше), то у чана ладонь шире и в плечах он шире. как только это работает? но так тепло, так естественно и так мало времени этой чудесной мелодии, что задумываться долго не получается.       первые шаги, осторожные и короткие, заканчиваются столкновением бедра с углом стола и смехом с двух сторон. феликс подпевает и улыбается совершенно счастливо, закрыв от удовольствия глаза, чан же мурлычет на более высоких тонах, все таких же негромких и шершавых от почти шепота. он оторваться не может от созерцания лица напротив, он падает глубже и глубже, уже не боясь ничего — это бездна, спасения от которой нет.       нужно ли оно сейчас?       феликс заставляет их обоих закружиться в узком пространстве коробки кухни, приоткрывает глаза и встречает завороженный взгляд с доброй усмешкой, как будто бы даже немного смущенной.       танец, не похожий ни на один другой, странная пародия на вальс, однако такой неумелый и оттого такой родной, домашний, до краев сердца теплый, как один из мягких зимних свитеров. сейчас не волнует забытая штора, они — силуэты в театре теней, творящие искусство земной любви в крохотном помещении под музыку. они, окрыленные, будут считать синяки через час, сейчас — веснушки напротив и звезды в глазах, потому что по периметру шкафа позади бережно растянута теплая гирлянда.       танец, вызывающий грохот под прутьями грудной клетки и в висках. танец, заставляющий дышать то быстро и сбито, то вовсе терять возможность сделать вдох. танец, провоцирующий на самое смелое.       феликс оттесняет чана к подоконнику, вынуждая его прижаться бедрами к неширокой пластине. он взглядом бегает по его лицу, ища тень протеста, постепенно осознает, что это было слишком импульсивно и что сейчас, вероятно, книжный момент, но для них никак не подходящий, однако чан совсем не против, он лишь ответно изучает его живые эмоции на лице, что-то анализирует — брови дергаются, но лицо в ту же секунду вновь расслабляется.       горячая рука на шее и коричный вкус, ранее существовавший на чужих губах, — то, чего так хотелось и что было ожидаемо. они имеют наглость мечтать, а чан решает, что робеть сейчас — упускать нечто важное. и следует прежде спросить, не действовать так опрометчиво, потому что чан знает, что неожиданный поцелуй романтичен лишь в книгах и фильмах, а им пора возвращаться в реальность, как бы ни было печально спускаться с желтых страниц. знает и все равно сейчас делает не так, как говорит голова — сердце управляет мыслями и телом, оставляя мозг рефлексировать через пару минут.       пока феликс, быстро пришедший в себя, не хватает похолодевшими дрожащими пальцами за щеки и не вжимается еще ближе, целует, целует, тягуче сладко целует, даря кислый вкус краденых с разделочной доски яблок и самого себя. кажется, он буквально прилипает к его губам, потому что безымянные пальцы на загривке и большие на скулах цепляются столь же отчаянно, сколь юноша дарит поцелуи — желанные, окрашенные в цвета рождества (карамель и корица, а ярко-красный — в особенности). в цвет всполоха нитей шарфа в прихожей, приторного вина, которое откроется позже, и собственного сердца.       феликса дурманят поцелуи чана, а чана — феликса, потому что он не ожидает такой прыти, он задыхается и одновременно улыбается. сейчас в горле действительно что-то перекрывает воздух, потому что песня продолжается, а у него в голове таким же красным горит то, что так хочется сказать, но так страшно, так странно и так несвоевременно, но столь желанно, что противиться этому крайне трудно. впрочем, чужие уже родные губы на своих не дают сделать ничего, кроме ответных поцелуев. если феликс целует с несдержанным жаром и пылкостью, то чан, вплетая пальцы в мягкие волосы, время от времени (вероятно, раз в десяток секунд) смеряет этот безумный темп, целуя медленнее, дольше, чуть отрываясь и вновь горячо касаясь таких же раскаленных уст.       столкновение зубами содержит минимум романтики и максимум комедийности, поэтому ни феликс, ни чан сдержаться не могут и тихо хихикают, теперь касаясь лишь лбами. никто из них в порыве даже не заметил, что на коже выступила испарина — волосы неприятно липнут, но отрываться друг от друга и заканчивать бесконечно приятные объятия нет никакого желания. песня смолкает, однако в ушах кровь стучит слишком громко, чтобы заметить это.       феликс слегка покачивается, прикрыв глаза. чан, отстранившись, оставляет целомудренный поцелуй там, куда он только что вжимался лбом. младший выдыхает от щекотки, уже не находя в себе сил смеяться.       — знаешь, ты — мой дом. мой спонтанно обретенный дом, — нужные слова приходят к чану сами, и он ощущает настоящую легкость на плечах. это — его признание, но говорит он говорит запутанно, метафорично, потому что так удобнее для его выражения мыслей, а феликс, несомненно, понимает, что чан имеет в виду, потому что он такой же. и в горле настоящий комок.       — спасибо, что подарил мне крышу над головой и защиту. спасибо за это тепло. я не умею, нет, не могу сейчас говорить столь же красиво, но, знаешь, я тебя люблю. искренне. я тебя очень люблю, чан.       а старший его обнимает так крепко, как только может, чтобы в это же время не причинить боль, носом тычется в плечо и чувствует сжимающие его одежду на спине пальцы. пол перед глазами подпрыгивает, он бормочет что-то несвязное о любви, льнет к руке в своих волосах.       и все хорошо.       — я забыл про подарок! — чан подскакивает и уходит в темный коридор. феликс зависает с долькой мандарина у рта, выгибает спину по форме кровати, чтобы подглядеть, где там копошится старший. он тоже, вообще-то, забыл, но еще пару часов назад решил, что все необходимые ритуалы совершит утром. видимо, чан решает разрушить его планы, даже не имея о них понятия.       он делает глоток не очень крепкого ягодного вина, садится на полу удобнее, поджимая одну ногу. кацу сыто вытягивается где-то сзади, наслаждаясь простором кровати, которая пока полностью в его распоряжении.       еще вчера они говорили о симпатии, а сегодня о более смелом чувстве. более горячем, громком. чувстве, словами о котором не стоит разбрасываться напрасно, но они разве так поступают? феликс не хочет жалеть, он уверен, что чан такого же мнения, однако как иначе назвать эти ощущения?       чан не дает додумать, снова появляясь в комнате. в его руках — тонкая картонная коробка.       — прости, чаги-я, без упаковки, а кацу сюда не поместится, и все же я надеюсь, что тебе понравится.       сердце сжимается сначала от обращения, а затем от слов надежды. он мотает головой, и хвостик, уже почти распустившийся, прыгает из стороны в сторону.       — мне понравится все, честно. сам факт внимания — вот, что дорого. И у меня тоже есть для тебя, — он достает из-под кровати небольшую круглую коробку. — откроем вместе?       обмен происходит быстро. дарить, однако, приятнее, чем получать. невозможно скрыть смеющиеся взгляды, преисполненные любопытством.       феликс шумно вдыхает. нежный оранжевый смешивается с коричневым, они таят в себе белые и черные бусины, сплетаются с мягкими перьями, поражают тонкостью работы. пальцами он проходится по большому обручу, нежно, но плотно обвитому мотком нитей. в воздух его пальцы поднимают настоящий ловец снов. на петле сверху феликс видит маленькую бирочку, вырезанную из картона. тонким маркером там выведен японский иероглиф, и юноша, прищурившись, читает.       — хоши? — его это поражает. счастливые искорки в глазах прыгают по окружности радужки и потерявшегося в ней зрачка — не поймаешь и даже не уследишь. — как из seventeen? — звенит феликс смехом, а чан ласково бормочет «дурачок». — ты… ты его сам сделал?       — да. хоши — звезда. ты знаешь, что я теряюсь в твоих веснушках? они совершенно очаровательны. я не мог пропустить их.       — ну, да, «астрономическая карта», — подкалывает он старшего, за что получает попытку его пощекотать. феликс пищит, брыкается, держа хрупкий подарок над головой, чтобы не повредить неловким движением. чан же быстро отстает от него. волосы — беспорядок. феликс почти плачет. — это прекрасно. спасибо, чан. правда, спасибо.       старший тянется к нему так, чтобы мягко, невесомо поцеловать. яблочный дух вытесняется вином и цитрусом, но феликс — это все еще феликс, и поцелуй выходит совершенно невинным, коротким и улыбающимся.       — я хочу, чтобы он был с тобой. знаешь, я не верю в подобные штуки, амулеты, кольца, дощечки и прочее, но ловцы снов по меньшей мере красивые. пусть он оберегает твои сны от темноты и не позволяет заблудиться, хорошо? — в ответ феликс шепчет согласие и жмется лбом к чану, скользит носом по его, оставляет свои теплые следы на коже и чувствует себя бесконечно счастливым.       чан тянет крышку коробки наверх. содержимое заставляет почти согнуться пополам от воспоминаний, а феликс, временно устроивший ловец снов на книжной полке, вдруг оказывается сидящим на вытянутых ногах чана и заставляет его поднять голову на себя.       — а что ты хотел? я не допущу ни одной твоей простуды, — феликс надевает на чана вязаный шарф. мягкость струится по пальцам. чан зарывается в нее носом, жмурится и, оставив коробку, прижимает феликса к себе. младший неловко покачивается, пытаясь не завалиться в сторону, но спустя секунду уже крепко обнимает за шею.       — красный. как у тебя.       — ага. тоже специально. так просто ты не отделаешься от меня.       не то чтобы он собирался.       — спасибо, феликс. звездное чудо, мой маленький принц, с рождеством тебя.       пальцы в волосы и обняться крепче, теплее, без миллиметров меж телами.       — с рождеством, чаги-я.

☆•☆•☆

      оказывается, чан обожает телесный контакт. при первом взгляде думаешь совершенно наоборот, но люди непредсказуемы, верно? черт знает, что творится в их головах, какие желания скрыты под костями черепа и какие мысли пролетают у них в течение дня.       он обожает обниматься. сначала так неловко, осторожно, но через время уже совершенно по-хозяйски: подойдет к феликсу и заключит его в свои руки со спины, закинет ногу сверху во время вечернего марафона просмотра фильмов, нежно и надежно обхватит горячими руками во время секса, в защитном жесте прижмет к себе, когда выключается свет и сон застилает глаза, а они забывают про лампу, проваливаясь в небытие раньше, чем приходят идеи (а феликс просто не может более бояться, когда чан рядом).       чан обожает целоваться и целовать. даже не столько в губы, сколько покрывать теплыми отпечатками губ щеки, скулы, ладони. сыпет поцелуи на плечи рано утром, целует в нос во время обеда, жмется губами ко лбу перед сном, целует в закрытые веками глаза, несдержанно улыбаясь, — это так глупо, но так приятно обоим, что разница стирается, как влага с кожи.       жмется и прижимает сам, ведет и с готовностью позволяет вести себя, обнимает как бесконечно доверчивым ребенком, так и мудрым, сильным старшим, поглаживая по голове и позволяя приглушенно дышать себе в шею. чан раскрывается с новой стороны каждый день, не убавляя любопытства и заставляя раскрывать свою сущность самому.       и это — язык их любви, построенный в одну секунду на словах и далее едва ли не исключительно на контакте.       чан целует в тонкий шрам на бедре каждый раз, когда есть возможность, а младший задыхается — это более важно и интимно, чем что-либо другое в этой спонтанно начавшейся истории.

☆•☆•☆

      — тебе лучше быть осторожным, иначе я сяду на следующий же рейс и найду тебя, — бурчит джисон, когда обнимает хенджина, стоя на станции вокзала. мимо в спешке шагают люди. толкают сумки, чемоданы, рюкзаки. феликс успевает вовремя дернуть на себя сумку нового знакомого, чтобы ее никто не снес.       хенджин смеется и приводит волосы хана в полный беспорядок.       — обещаю, ребята, все будет хорошо. я же не маленький.       — конечно, — саркастично цокает чан. джисон не очень охотно уступает ему очередь в объятиях с хваном, но не может сдерживать своей улыбки. скользящей, уже тоскливой, но бесконечно теплой.       чан чувствует на хенджине запах мяты и немного тревоги.       — мы на связи. и ты всегда можешь вернуться, помнишь? — говорит он совсем негромко, чуть хлопая по спине друга.       — да. да, конечно, — он вдыхает с дрожью и улыбается. искренне, но все еще взволнованно.       идиллия разрушается голосом диктора из динамиков над головой. громом проносится объявление об отправлении очередного поезда, отчего лица невольно искажаются в гримасе недовольства, но шум быстро стихает, оставляя вновь лишь море звуков пассажиров, стука колес чемоданов и смеха детей.       феликс, подумав, тоже обнимает приятно удивленного хенджина. неловко и сбоку, отчего неудобно, но упорно сжимает руками жилистое тело, скрытое под курткой.       — доберись безопасно. мы мало друг о друге знаем, но ты хороший. а еще сильный. как минимум потому, что дружишь с чонином, — младший пихает его. остальные смеются в ладони, а хенджин мягко гладит феликса по плечу.       — спасибо, феликс. все будет хорошо. чонин-а, слушайся его и не натвори дел с чужими судьбами, — он подмигивает. феликс отстраняется, но его место тут же занимает самый младший.       — глупый хен. я тоже не маленький уже. ты будешь приезжать?       — конечно, буду.       — пообещай. пообещай нас не забывать в этом большом и страшном месте, — чонин не шутит и больше не смеется. цепляется пальцами за куртку, сжимает губы в тонкую линию, смотрит хенджину прямо в глаза.       — не страшнее столицы. обещаю, чонин-а. как я могу забыть? вы в моей жизни лучшие, — его ладонь ложится на макушку. чонин находит в чужих темных зрачках искренность и, наконец, немного успокивается. кажется, он взволнован больше всех. — джисон-а, феликс, позаботьтесь о чани-хене, — он подмигивает и ловит хитрые смешки. чан складывает руки на груди.       поезд в сеул прибывает слишком быстро, а следующее прощание выходит слишком сумбурным. проходит вихрем, будто и не было ничего. и смотреть на горизонт уже бессмысленно.       у чана перед глазами застревают года, проведенные почти бок о бок. он, однако, пару раз моргает, и поворачивается к феликсу.       — готов поспорить, что джисон уже через два дня возьмет отгул и поедет в сеул к хенджину, прихватив чонина.       — даже спорить не надо — ты прав, — феликс озирается по сторонам и находит парней, прилипших к окну. — но это мило. возьмешь меня, когда тоже поедешь?       — конечно, — без промедления отвечает чан. — хэй, ребята, пойдем. позвоните ему через часа три.       улица встречает снежной стихией. чан берет феликса за руку и прикрывает глаза, боясь, что одна особо неосторожная снежинка может лишить его зрения. вдохнуть из-за ветра не получается.       январь бушует.       — пойдём домой?       веснушчатые скулы чуть приподнимаются — скрытое шарфом лицо улыбается.       — пойдём.

☆•☆•☆

[the end]