Книга рецептов для студентов старших курсов

Мне нужно встретиться с Мануэлем, мне кажется, даже я не настолько гей для всего этого. Сначала чуть не поцеловался с Сайрусом, хотя, видит Бог, более отвратительного, озабоченного примитивного, который думает своим членом, а не головой, сложно представить. А потом возбудился от случайного прикосновения Ле-Клермона, это уже за гранью добра и зла. Это же Алекс, чтоб он сдох в мучениях, Ле-Клермон. Я – не его девочка-болельщица, которая тает от одного взгляда в его блядские глаза, я знаю его со средней школы, когда он был крайне отвратительным типом. Да таким и остался, ничего не изменилось, и от его умилительного «мы – друзья» не изменится. Как можно быть настолько тупым, чтобы не понять, что мы не можем быть друзьями? Даже сложно представить, что меня раздражает больше. Даже обычно усыпляющие меня «Stairway to Heaven» и «Ticket to the Moon» сегодня не помогли уснуть. Еще и перед понедельником. А это все – грёбаный богатенький мальчик, который сейчас дрыхнет в соседней комнате и ни о чем таком не думает. Мне нужен мудрый совет тетушки Люсьен. Он точно знает, что делать с черезчур много думающими о себе натуралами. Может, прогуляем сегодня Корпоративное право, потому что Судебную прокурорскую деятельность прогулять он никогда не согласится, её же ведет МакАдамс. Пережить первую лекцию, и можно будет обсудить всё это на обеде. Хотелось бы подключить к этому делу Хантер и Томпсона, но у последнего сегодня свободный день, и он разносит корреспонденцию по редакции, думая о том, что у него удачная стажировка. Ладно, плевать, хватит пока только Переса. – Мистер Колингвуд, а где мистер Перес? – профессор строго посмотрел на меня, будто я был повинен в том, что мой друг сегодня не пришёл. Мне он самому нужен, почём я знаю. – Он чувствует себя не очень хорошо, – неубедительно соврал я. Мануэль с самого утра не отвечал на сообщения, нужно будет зайти к нему после учёбы, хотя, надеюсь, он просто проспал, и я увижу его лохматую макушку уже на следующем семинаре. – Жаль, сегодня очень любопытная тема, думаю, ему было бы интересно поучаствовать в её обсуждении, – искренне вздохнув, сказал преподаватель. Я понимал, что мой друг всё бы отдал, чтобы услышать это лично, но мстительно пообещал себе не пересказывать этого, будет знать, как опаздывать, когда мне так нужен. Учебный день без шумного зазнайки под боком тянулся медленно, а я начинал все сильнее волноваться, как можно так долго спать. С кем он провел воскресную ночь, что у него нет сил встать? Мы вчера не виделись, друг сказал, что у него дела в городе, может, он всё ещё в Сан-Хосе. Я бы уже поехал его искать, но понимал, что если не запишу ему всё, что было на занятиях, он загрызет меня своими маленькими острыми зубками. И я знаю, о чём я говорю, однажды Мануэль укусил меня за плечо, было ощущение, что он пытается вырвать у меня кусок плоти. Вспомнив об этом, я начал покрываться мурашками, не будем испытывать судьбу. Звонок от мамы в обеденный перерыв стал для меня полной неожиданностью, не то, чтобы мы совсем не общались, но обычно нам хватало сообщений или коротких писем по е-мейлу. А тут звонок в середине рабочего дня. Это должно было значить, что произошло что-то глобальное и, скорее всего, трагическое. У нас, вроде, нет родственников, которые могли умереть, бабушка с дедушкой погибли в аварии ещё до переезда мамы из Уэльса в США. Её же не могли уволить с работы? Все эти мысли пронеслись в голове за секунду до того, как я ответил. – Я договорилась, езжай в Сан-Хосе, – кажется, мы потеряли где-то кусок разговора. И, похоже, он был чертовски важен. – Привет, мам, с кем договорилась и когда мне нужно ехать в город? – я постарался придать нашему общению хотя бы оттенок логики. – С адвокатом Крамер, она была моим научным руководителем в Стэнфорде, высококлассный адвокат. Она порекомендовала меня в контору в Чикаго, после моего окончания, ты её не помнишь, но она вспомнила тебя и согласилась взять на стажировку. Ждет в течение часа у себя. Я, как идиот, приоткрыл рот от таких новостей, да, мне, конечно, нужна была стажировка, но я думал найти её сам после зимней сессии в какой-нибудь благотворительной организации, скорее всего, это было бы бесплатно. Но все преподаватели говорили, что, помогая юристам в таких местах, можно было получить разносторонний живой опыт. И уж точно, я не хотел подключать маму к этим поискам. Но, похоже, мне не оставили шанса на личный выбор, как всегда, она все решила и поставила меня перед фактом. Наверное, это и есть материнская любовь, но иногда от неё хочется сбежать на Аляску и потерять телефон. – Не молчи и пошевеливайся, она не любит, когда тратят её время. Адвокатская контора Крамер. Найди на карте, я не помню точный адрес, передай ей мою благодарность и постарайся не тупить, она надеется на твою сообразительность. Мама отключилась, а я пошел на парковку, шанса поспорить с ней не было. В такие моменты мне казалось, что моя жизнь мне не принадлежит. Пролистав свой плейлист, я достаточно быстро добрался до места назначения под чарующий шаманский саунд Сантаны. Это помогло мне успокоиться и принять свою судьбу. Значит, у меня появилась стажировка, теперь будет меньше времени, зато и забот об этом убавилось. Контора занимала весь верхний этаж в высоком офисном здании, много солнца, света, стекла и металла, я давно перестал удивляться такому размаху. Но в подобных декорациях все же чувствовал себя двенадцатилетнем мальчишкой на приёме в доме Ле-Клермонов. Администратор Кристин с улыбкой осведомилась о цели моего визита, а потом проводила вглубь офиса, к самой шикарной двери, на которой красовалось имя маминого бывшего преподавателя. Я постарался придать лицу самое сообразительное выражение и после стука вошел. В высоком кресле сидела полная дама, которой можно было дать пятьдесят, хотя при особом освещении – не больше сорока. В своей внешности она подчеркивала все этнические особенности своей расы: жёсткие пружины волос, губы плотно накрашенные помадой, цвет которой выгодно оттеняет тон кожи, массивные серьги дополняют образ афроамериканки пятидесятых в борьбе за независимость. Я сделал в голове пометку, чтобы ни в коем случае не забыть об этом. – Мистер Колингвуд, – приподняв бровь, она окинула меня взглядом, – вы – больший англичанин, чем ваша мать, удивительно, я думала, хоть где-то проявятся гены вашего отца. Хотя, вы опоздали на десять минут, может генетика отразилась на ваших манерах. – Добрый день, адвокат Крамер. – ничего себе, радушный прием, и с ней мама предлагает мне работать два года? – прошу простить меня за опоздание, неожиданно было получить предложение так скоро. – Даже по манерам бриташка, – качнула головой женщина, сидящая передо мной, – не думай, что я сделаю тебе хоть какую-то поблажку из-за того что ты – сын Эммы, эта несносная девчонка сначала забеременела от придурка-футболиста, а потом сбежала от меня в Чикаго. Но я могу дать тебе шанс. Если ты до конца сможешь перепечатать мои записи, сделанные от руки, я возьму тебя. Там нет никакой конфиденциальной информации, это записи открытого процесса, его транслировали. Но мне нужно всё это на бумаге, я не понимаю ни слова из того, что написала на следующий день после записи. Посмотрим, как это получится у тебя. Дело возьми у Кристин. Я проверю в конце рабочего дня. Кажется, мой ответ не требовался. И я засел за тридцать листов, написанные, судя по всему, человеком, который никогда до этого не держал ручку в руках. Первый час я чувствовал себя Тьюрингом, расшифровывая каждое слово, ища похожие буквы, пытаясь сложить непонятные закорючки. Через два часа я снял пиджак и включил себе музыку, очень кстати заиграла The Sound of Silence, ощущение пустоты – это то, что было внутри меня. Через три часа я сходил покурить и взял себе бутылку воды и кофе, два стаканчика, одного мне было не достаточно. Через четыре я понял все, познал законы жизни и пришел к миру с собой и вселенной. Когда за окном был глубокий темный вечер, ко мне зашла Крамер. – Ух ты, не сбежал, – она с подозрением посмотрела на стопку из двадцати расшифрованных мной листов, заглянула в напечатанный мной текст, – ну, что ж, будь добр завтра не опоздать. И если завтра не доделаешь это – заберешь домой. – Ко скольки мне приехать? – не уверен, что я был рад этому, но и не грустил, у меня просто не осталось сил на эмоции. Бессонная ночь решила напомнить о себе воспалёнными глазами и разъезжающимся в разные стороны сознанием. – К пяти, – её ноздри начали раздраженно расширяться, и я предпочел ретироваться как можно скорее, я не был готов к сварливым замечаниям вспыльчивого адвоката. Дорогу домой я помнил плохо, мне хотелось просто успеть до закрытия корпуса и не врезаться ни в один пролетающий мимо меня столб. Выкурить пару сигарет перед входом и уснуть лет на сто, чем это, интересно, была не довольна спящая красавица, как же чудесно просто спать и ни о чем не думать. Но въехав на парковку, я вспомнил о том, что Перес так и не ответил мне за весь день. Схожу прибью этого придурка и засну прямо над его хладным трупом. В общей гостиной его блока сидели Макс с Ле-Клермоном. Я прошел к двери друга, не здороваясь с баскетболистами, и постучал, ответа не было. Меня это так разозлило, где его, черт возьми носит, еще раз набрав парня я услышал телефон в глубине комнаты. То есть, он просто решил не отвечать мне? Да какого черта?! Повернувшись спиной, я забарабанил в дверь каблуком. – Перес, открывай, я никуда не уйду, – парни заинтересованно следили за мной, но сейчас мне было плевать, я устал, был зол и расстроен. Полной неожиданностью стало для меня, когда они вдвоём молча подошли, Алекс аккуратно взял меня за плечи, отводя в сторону. А Макс начал примеряться, чтобы одним ударом выбить замок. – Он вчера вернулся очень бледный, и я не уверен, но, похоже, больше не выходил. Пока ты не пришёл, мы решали – позвать коменданта или сделать так, – больше не говоря не слова, Макс врезался в хлипкую дверь плечом, та жалобно скрипнула, и он улетел вглубь тёмной комнаты. Я не успел подумать о том, что два баскетболиста на полном серьёзе переживали за соседа-гея, и просто, вырвавшись из рук Ле-Клермона, вошёл внутрь. Комната была разгромлена еще больше, чем в прошлый раз: перевернутый стол, разбросанные по полу вещи, раскрытый чемодан на кровати, будто хозяин начал куда-то собираться. В воздухе чувствовался запах табака, алкоголя и какой-то тоски. На тумбочке я увидел почти пустую бутылку бурбона, Мануэль никогда не пил крепкий алкоголь. Что тут, вообще, случилось? А потом я увидел его, он сидел, ссутулившись, за кроватью. На голове – капюшон, руки обхватили колени, а ладони то сжимались в кулаки, то снова расслаблялись. Мануэль слегка раскачивался и что-то шептал. Я присел около него и дотронулся до его руки, в ответ он неожиданно закричал и оттолкнул меня с такой силой, что я не удержал равновесия. В этом крике было столько животной боли, что у меня затряслись руки. – Малыш, тише, – справившись с первым шоком, я попытался унять дрожь, – это я. Успокойся. Я заметил, что его зрачки расширены, а рот непроизвольно открывался, причмокивая, будто ему ужасно хотелось пить. Он будто меня не видел, ещё сильнее вжав голову в плечи, мне пришлось заставить себя еще раз коснуться его. Его кожа была высохшей и горячей, чертовски горячей, он будто сгорал изнутри. Второй раз Перес не стал кричать, словно не замечая меня. – …амфетамин, – только сейчас я понял, что в комнате есть звуки, кроме этого жуткого причмокивания, – его нужно охладить, иначе сердце остановится. И меня достаточно грубо отпихнули, Ле-Клермон взял Мануэля на руки, повернувшись к оставшемуся у двери Максу. – Мы пойдем на улицу, принеси воды с электролитами, она продается в автомате на первом этаже. И просто воды. Что ты сидишь? – его голос звучал резко. Я поднялся, не понимая, что мы делаем. Откуда Алекс вообще знает, что делать? Может, вызвать 911? А если Мануэль умрет? Нужно позвонить Вику и Хелен, они должны знать. Идя рядом с баскетболистом, который с великой осторожной спускался по чёрной лестнице, я чувствовал, что паника пополам с отчаяньем накрывает меня. Мы вышли через чёрный ход, для этого мне пришлось залезть в карман Ле-Клермона и достать ключ. Аккуратно уложив, ни на что не реагирующего Переса, Алекс начал снимать с него толстовку. – Не стой столбом, Лекс, сними с него обувь. Мы вызываем скорую? Почему он спрашивает это у меня, я явно понимаю здесь куда меньше остальных. Как Мануэлю вообще пришла в голову идея нанюхаться этой дряни? У него вчера что-то случилось, что-то настолько плохое, что он решил напиться и добавить сверху наркотики. Черт возьми, Перес, почему ты просто не позвонил мне? Что мне делать, если ты умрешь? Как решить, нужна ли тебе скорая? – Ладно, – Ле-Клермон сжал мою трясущуюся руку, после того, как я справился с обувью друга. – посмотрим, может ему станет легче после воды. Не решай это сейчас. В мире не было человека, которому я сейчас был больше благодарен, чем Ле-Клермону. Я хотел ему это сказать, но вернулся Макс. Сначала полностью облив тело, в котором с трудом можно было узнать моего друга, мы втроем начали медленно поить его. Получалось с трудом, большая часть воды выливалась из приоткрытого рта, но Алекс уверено держал слегка запрокинутую голову, Макс неумолимо вливал воду маленькими порциями, а я держал руки Мануэля. И в какой-то момент он сделал первый уверенный глоток, его тело свело судорогой, и, кажется, он снова начал дышать. До этого его дыхание было рваным и поверхностным, будто кислород не достигал легких, и когда я услышал настоящий глубокий вздох, меня затрясло. Мы сидели у скамейки, наблюдая за тем, как Мануэль сам, судорожно сжимая бутылку, пьет, будто впервые в жизни. Так родители смотрят на младенца, который начал держать головку. Сил, чтобы говорить или делать хотя бы что-то еще не было. Он жив и, кажется, я могу не решать, нужна ли ему скорая. – Отнеси его в свою комнату, раздень и следи, его может начать тошнить или опять подняться температура. Тогда – под холодный душ. Если вдруг станет хуже, звони в 911, – тяжело поднявшись, сказал Алекс Маску. Тот, как всегда, не стал спорить, легко поднимая несопротивляющегося парня. Я тоже встревоженно поднялся, будто мать, у которой пытаются забрать ребенка. Но Ле-Клермон придержал меня за локоть. – Мы с тобой немного прогуляемся, если что-то случится, Макс позвонит, – я беспомощно проводил взглядом удаляющиеся фигуры. Это я должен сидеть рядом с ним, а не малознакомый баскетболист. Собираясь покурить, я достал пачку, но не смог даже вытащить сигарету – меня трясло, зубы стучали друг о друга. Ле-Клермон забрал у меня сигареты, вытащил одну, вставил мне в рот и поднес зажигалку. – Откуда ты знаешь, что делать? – жутко заикаясь, спросил я. – Потом. Потом я обязательно тебе расскажу, – он мягко мне улыбнулся, сигарета выпала у меня из пальцев, и я разрыдался, в мои привычки не входило лить слезы. Мама с детства говорила мне, что слезы – это слабость. Но этот ужасный день был куда страшнее, чем все заветы матери, Алекс мягко обнял меня, пряча мою голову на своем плече, – прости… я… – голос не слушался, мне не хватало воздуха, – обычно… я… – Я знаю, Лекс, знаю. Все хорошо, – Ле-Клермон осторожно гладил меня по голове, я видел как иногда он так же гладил своего младшего брата, если тот разбил коленку или его обидела девочка в садике, – ничего страшного. Все хорошо.