Wrong

Вот он перед ним смеётся на всю комнату, перебивая даже музыку на полную, улыбается так маняще, и клыки эти, Сону бы об них с удовольствием весь порезался. Что он и сделает сегодня обязательно ближе к концу этого шумного водоворота. В стаканах виски намешан с колой и никто не вспоминает про еду, что очень зря — наклюкаются в пол оборота и разнесут атмосферу на осколки криков. В ушах уже гудит и не понятно, он танцует, что так плывёт всё в мраке неонов, или всё же на месте стоит. По венам лёгкость растекается, не только по его, но и по венам на оголённом предплечье Сонхуна, выливающего последний глоток. Вокруг, вроде, кучка друзей, они блуждают по квартире, курят на балконе, ищут на кухне закуски, но центр Сону находится сбоку от телевизора и подбирает очередной унывающий трек, чтобы в ночь всё вокруг окончательно погрузить. Плевал Сону на эти правила, сейчас в тумане, главное, не потерять сносящий оковы образ, утонуть в жаре кромешной тьмы, которой, вообще-то, нет, но Сонхун собой всё затмевает, и Сону слепнет. Он сам сидит на широкой кровати по центру комнаты и гладит мягкий тёмно-коричневый плед, в стакане давно пусто. Ему лень идти за добавкой, поэтому она приходит к нему сама. Кровать прогибается справа, перед носом бледная кожа, покрытая созвездием родинок, и бутылка с виски, а в голову ударяет запах мускуса, он вдыхает во все лёгкие и безумно хочет в нём задохнуться. Сону лишь кивает и протягивает стакан, не поднимая глаз. Наливать виски на кровати подобно падению в Сонхуна — риск, на который идёшь добровольно. Янтарная струйка неспеша наполняет половину стакана, и Сону слегка ухмыляется сам себе: всё это фейково, но почему-то так разрушительно крепко. Несмотря на состояние, даже сейчас Сонхун сохраняет идеальный баланс и без потерь заливает колой алкоголь. Сделав щедрый обжигающий глоток, Сону всё же на него смотрит. В этих глазах бездна, которая засосет, не успеешь подумать, а улыбка присвоит взгляд себе, не принимая отказов. Он в нём на эту ночь глубоко и сильно. Сценарий для Сону чересчур знакомый, кажется, в пьяном мареве они проходят по нему раз за разом, но каждый новый не менее пленительный. Катастрофа неминуема, как в тех фильмах про апокалипсис, которые Сону в одиночку смотрит дома, стрелка крутится, пока не сядут батарейки, но в них как будто всё держится на солнечных, потому что ниточка, разрастающаяся в плотный канат во время их встреч, никак не рвётся. И хочет ли кто-то, чтобы это произошло? Хочет каждый, только не сейчас. А потом не до разговоров, да и на трезвую голову неловко и немного стыдно. Потому что в тёмном туалете, под свет фонарика от телефона, руки Сону снова на влажной коже, а клыки, те самые, на его губах, всё же вгрызаются и разрывают его изнутри на сотни кусков блаженства. И по стене он будет так же пытаться сползти от онемения, но тело Сонхуна прижмёт достаточно надёжно, привяжет цепями к себе вплотную, чтобы Сону задыхался. И он совсем не против. Эта боль приятна на несколько часов в приевшейся квартире, это их очередной заход на колесо обозрения, ещё один ускоренный оборот. Смазанные поцелуи, страсть, желание, похоть, неожиданно обостряющиеся чувства — Сону к этому так привык, что не в состоянии нажать на «стоп». Только на «паузу», которую легко снести, чтобы продолжить их жалкую комедию. Друзья видят и знают всё. И что у Сонхуна дома девушка и верный пёс под дверью ждёт хозяина, и что Сону будет путаться, взрываться, но они и дальше будут вместе лететь в пропасть, чтобы остудиться прохладой рассвета. Посреди чёрной ночи продолжат метаться в агонии, находя облегчение лишь друг в друге. Чиркать прикосновениями, как спичкой, зажигать искры и ждать, когда всё сгорит до тла. Пластинка будет крутиться, пока игла не сломается.