Подружка Санты

— …ничего не хочу! Вы видели размер этих чулок? Да они же подойдут только йети! Услышав последнее слово, Дин отрывается от рассматривания различного новогоднего хлама и выглядывает из-за стеллажа. — Посмотрите на мою комплекцию! — продолжает кричать возле кассы невысокая, явно не следящая за своей фигурой дамочка. — В вашем дурацком каталоге были четко прописаны размеры, и только потому я заказала без примерки! Чулки слишком длинные, корсет слишком узкий — все будто на мужика сшито. Верните деньги! Менеджер нервно теребит край большой подарочной коробки и мямлит в ответ что-то невразумительное — судя по всему, пытается донести до дамочки какую-то мысль. Впрочем, Дин уже не обращает внимание на разговор. Загоревшаяся в мозгу идея кажется просто блестящей. К черту полумеры! Раз Сэмми хочет костюмированную вечеринку, он ее получит. Усмехнувшись, Дин толкает плечом до нелепости здоровенную и откровенно стремную статую оленя, которая приземляется аккурат возле недовольной дамочки. И пока та визжит от испуга, а менеджер с охранником бросаются поднимать бесценный товар, Дин хватает коробку и выбегает из магазина. Он едва успевает стащить с очередного прилавка большой непрозрачный пакет, чтобы засунуть в него добычу, когда из-за поворота показывается нагруженный покупками Сэм. — Купил гирлянды? — Конечно, — не моргнув глазом врет Дин, красноречиво приподнимая пакет. — Спасибо. Давай тогда закинем все в машину, а потом вернемся. Я так и не смог найти нормальную… Дин стонет и перестает его слушать, идя к выходу из торгового центра. Эта праздничная ерунда перестала быть забавной еще в первые полчаса, а теперь и вовсе откровенно подбешивает. Они же никогда не отмечали блядское Рождество, откуда столько рвения? Сэм с самого утра ведет себя, как полнейший идиот. Стоило Дину выползти на кухню и сделать пару глотков кофе, как брат кинул на стол три красно-белые шапки и сообщил, что раз уж для Дина это Рождество должно стать последним, то его необходимо отметить. Сказать, что Дин с Бобби слегка охуели от этого заявления, было бы явным преуменьшением. Отойдя от первоначального шока, Дин попытался вразумить Сэма, зайдя сразу с козырей: — Ты ебанулся, да? Я не надену эту хуйню. Сэм в ответ прищурился, поджал губы, вскочил так резко, что ножки стула с противным скрежетом проехались по полу. А потом неожиданно разразился настолько длинной и мелодраматичной тирадой, что Дин с Бобби подохуели еще разок. Впрочем, язык у Сэма всегда был подвешен отлично. Поэтому ничуть не удивительно, что под конец его речи они втроем разве что не ревели, уткнувшись друг другу в рубашки. В итоге Бобби шмыгнул носом, хлопнул Сэма по плечу и сказал, что поедет за елью, пока они сгоняют в центр Су-Фолса за всей остальной рождественской поебенью. Так что Дину пришлось засунуть язык в задницу, согласившись с мнением большинства. И не то чтобы желание как-то скрасить их безрадостную жизнь вечеринкой кажется ему глупостью — нет, конечно, дело вовсе не в этом. Просто Сэм решил не ограничиваться чем-то банальным, типа пива и бургеров, а действовать с размахом — устроить полноценный праздник со всеми его атрибутами. Это странно и совершенно на него не похоже, следовательно, чертовски нервирует Дина. Как будто Сэм думает, что таким образом сможет компенсировать не только все рождественские вечера, которые они пропустили в прошлом, но и те, что Дин не сможет отметить в будущем. Как будто от этого будет легче прощаться. Закинув пакет с добычей на заднее сиденье, Дин ждет, когда Сэм сгрузит свои сумки туда же, и произносит: — Слушай, ты иди тогда в супермаркет, а я сбегаю пока отлить. — Встретимся возле кассы? — Сэм захлопывает дверцу и отходит на шаг от Детки, давая возможность закрыть замок. — Нет, — поворачивая ключ, качает головой Дин, — лучше вернусь сюда. Все эти очереди сводят меня с ума, чувак. Черт, разве люди не должны сегодня сидеть по домам и радостно скакать возле елей? — Не все вчера успели подготовиться, — отвечает Сэм, когда они снова направляются в сторону торгового центра. — У них на подготовку был целый год, — отмечает Дин. — Как и у нас. Дин вскидывается, чтобы напомнить, что их нельзя сравнивать со всякими праздно живущими дебилами, но замечает выражение лица Сэма и только гулко сглатывает. Блядь, в последнее время брат даже не пытается скрывать свои эмоции, и Дин все никак не может решить, хорошо это или плохо, с учетом-то обстоятельств. В такие моменты пиздецки хочется пояснить, что если Сэм продолжит хоронить его раньше времени, то Дин не станет ждать полгода — просто пустит пулю себе в лоб. Только какой смысл снова ссориться? Тем более сегодня. Ну ладно, блядь, ладно. Раз уж тупое празднование тупого Рождества может помочь Сэму если не смириться с предстоящей потерей, то хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей о ней — Дин, конечно же, в деле. — Окей, Сэмми, вали за своей неебически важной штуковиной, встретимся в машине. — Совсем меня не слушал, да? — Сэм слегка усмехается, на секунду замедляясь перед автоматическими раздвижными дверями. — А должен был? — Дин посылает ему самую жизнерадостную улыбку из своего арсенала. — Придурок, — фыркает Сэм, начиная улыбаться по-настоящему. — Сучка, — подмигивает ему Дин и добавляет для проформы: — Только поспеши, ладно? Не хочу торчать на парковке до заката, пока моя хозяюшка выберет самые спелые помидоры для своего фирменного салата. Дин дожидается, когда Сэм с поднятым вверх средним пальцем скроется за поворотом, а затем срывается с места. Ему действительно не помешало бы отлить, чтобы потом не останавливаться на трассе и не морозить яйца на декабрьском ветру, но сперва нужно купить для Сэмми блядскую гирлянду. *** Добраться до своей добычи Дину удается спустя добрых полтора часа. Он с пренебрежительным видом хватает заветный пакет вместе с остальными, заносит в дом, сразу проходя на кухню. Затем терпеливо дожидается, пока принесший остальные покупки Сэм уйдет восхищаться разлапистой восьмифутовой елью, которую приволок Бобби. И только тогда незаметно смывается в их комнату. Прикрыв за собой дверь, Дин достает коробку из пакета и начинает ухмыляться раньше, чем успевает ее открыть. На ярко-красной упаковке переливается блестящая надпись «Подружка Санты», а рядом изображена игриво подмигивающая шлюшка в корсете и чулках. Дин хрюкает, представляя лицо Сэмми, когда тот обнаружит свой рождественский подарок, и аккуратно стягивает ленту. О, да, стоит заранее взять телефон, чтобы запечатлеть момент. Это будет бесценно. Быстрая инспекция позволяет узнать, что помимо перечисленных дамочкой корсета и чулок в коробке находятся короткая юбчонка, красно-белый ободок для волос и, внезапно, кружевные трусики. Дин достает их — действительно больше похожие на плавки, чем на женское белье, — крутит в руках, а затем ловит себя на том, что пытается на глаз определить размер. Вроде должны быть впору. Да, конечно, и дураку понятно, что Сэм ничего из этого не наденет, но было бы максимально тупо дарить ему нечто не подходящее по размеру, наверное. Ай, да похеру! Развлекаться — так на полную катушку. Дин широко улыбается, пока старательно складывает все вещи обратно, закрывает коробку и возвращает на место подарочную ленту. Даже измятый бантик разглаживает. Естественно, он не собирается пихать свой подарок под ель — Бобби и без того по двадцать раз на день обзывает их идиотами, не хочется давать ему лишний повод. Поэтому Дин просто кидает коробку на кровать Сэма и с чувством выполненного долга возвращается на кухню. В ближайшие несколько часов они все равно будут крутиться друг возле друга, так что вряд ли Дин пропустит момент, когда брат решит заглянуть в комнату. А значит, будет совсем несложно проследовать за ним и сполна насладиться его охуевшей рожей. Посмеиваясь, Дин подходит к кухонному столу, который Сэм стремительно заполняет продуктами, вытаскивает из-под упаковки с беконом забытый с завтрака колпак Санты и напяливает себе на голову. В конце концов в сравнении с подарком Дина — это детский лепет. К тому же, увидев его, Сэм расплывается в счастливой улыбке, от которой в груди разливается предательское тепло. Можно и потерпеть. Вздохнув, Дин наклоняется, чтобы разобрать ближайший к нему пакет с продуктами. *** Как ни странно, хорошее настроение Сэма оказывается заразительным. Через некоторое время Дин уже тихонько напевает какую-то тупую рождественскую песенку, нарезая мясо для стейков. Бобби, сменивший традиционную кепку на дурацкий колпак, заправляет салат и тоже явно наслаждается жизнью. Сэм бегает между кухней и гостиной, периодически раздавая указания, и разве что не светится ярче гирлянд. Все это выглядит совершенно сюрреалистичным. Будто вырезанной сценой из «Реальной любви» или, например, «Семьи напрокат». Впрочем, Дин никогда не смотрит семейные комедии специально — терпеть их не может. Эти истории кажутся ему чрезмерно искусственными, какими-то гипертрофированными даже. Во время просмотра подобного фильма постоянно хочется сказать, что это хуйня полнейшая — в настоящей жизни так не бывает. Но, пожалуй, давно уже пора привыкнуть к тому, что в их с Сэмом жизни бывает всякое. И раз уж в ней нашлось место вампирам, демонам и трэшевым детским сказкам, то чем хуже вот такие слащавые мелодрамы? Поэтому, подливая в свой эгг-ног дополнительную порцию виски, Дин заставляет себя признать, что в таком безмятежно-спокойном отдыхе, возможно, тоже что-то есть. Сэм выбрал довольно простые блюда, так что готовка проходит легко и временами весело. Она сопровождается короткими перепалками (в которых Дин не виноват), язвительными комментариями от Бобби (которых Дин не заслужил) и частыми взрывами дружного смеха (которых без Дина бы не было). Сэм явно решил накормить маленькую армию, но Дин ничего не имеет против — ровно до того момента, пока брат не требует накрутить из нарезанных на мелкие кубики овощей канапешки. — Я должен сделать что?.. Сэм выразительно поднимает перепачканные мукой руки: — Я не могу, а Бобби наряжает ель. Хочешь помочь ему? Дин тут же представляет, как обдирает пальцы и лицо о еловые ветки, пытаясь натянуть на них игрушки, и передергивается. — Нет, обойдусь, — он залпом допивает эгг-ног и тяжело вздыхает. — Сэм, ну на хрена тебе канапешки? — Хочу, — коротко пожимает плечами тот, возвращаясь к замешиванию теста для пирога. Ответить на это простое заявление больше нечего, поэтому Дин тяжело вздыхает, хватает с тарелки горсть квадратиков и начинает кое-как нанизывать их на преступно тупые шпажки. Ладно, раз уж Сэмми решил испечь для него пирог, то и он сможет сделать долбаные канапешки. В конце концов, что бы там брат ни думал, Дин умеет быть благодарным. *** Им удается справиться со всеми делами аккурат к вечеру, и, если честно, Дин впечатлен. Сэм умудрился расчистить большую часть гостиной от привычного хлама, развесить свои дурацкие гирлянды, украсить ель. Даже сервировку стола организовал. И пусть Бобби наотрез отказался садиться на что-либо, кроме любимого продавленного кресла, в целом картинка, вполне подходящая слюнявой мелодраме, кажется очень милой. Хотя, возможно, на восприятие Дина влияет количество виски, которое он уже успел влить в себя во время готовки. Впрочем, ничего противозаконного он ведь не сделал, верно? Какая вечеринка без выпивки? Когда они втроем устраиваются за столом и разливают по стаканам очередную порцию эгг-нога, Сэм прокашливается: — Эм, спасибо, что поддержали мою идею. Да и вообще за все. Бобби, — он поворачивается, и Бобби салютует ему полным стаканом, — вряд ли мы хоть раз говорили, как много для нас значит все, что ты делаешь. А ведь ты нередко был для нас ближе, чем отец. Заботился, поддерживал, постоянно вытягивал наши задницы из всякого дерьма. Ты — наша семья. Чертовски здорово, что этот праздник мы проводим именно в твоем доме, с тобой. У Бобби снова глаза на мокром месте, и Дин едва сдерживается, чтобы не отвесить Сэму подзатыльник. Ну нельзя же опять доводить человека! Впрочем, вероятно, одному только Дину все это действует на нервы. Потому как Бобби улыбается, отпивает половину содержимого стакана и говорит: — Ты все правильно сделал, Сэм. Здесь давно уже никто не отмечал Рождество, а я даже не знал, что скучал по этой традиции. И, парни, вы ведь наверняка знаете, что тоже заменили мне сыновей. От этих простых слов начинает першить в горле. Поэтому, когда Сэм делает глоток, а затем поворачивается уже к нему, Дин поспешно произносит: — Да, чувак, я тоже тебя люблю и все такое. А теперь можно уже начать? Ты же с утра не даешь нам пожрать нормально. Сэм судорожно вздыхает, но кивает, залпом выпивая свою порцию эгг-нога, после чего слегка натянуто улыбается и берется за вилку. Вот и чудненько. Пожалуй, Дин слишком избаловал его за последние годы — пора бы возобновить мораторий на сопливые разговорчики. *** Спустя пару часов сытый и пьяный Дин сидит возле Бобби, вполуха слушая очередную охотничью байку. Весело перемигивающиеся гирлянды слегка расплываются перед глазами, бликуют на разноцветных игрушках. Такие красивые. Дин меланхолично переводит взгляд с одного украшения на другое, то и дело наклоняясь к соседнему стулу, чтобы обратиться к Сэму, но раз за разом натыкается на пустоту. Ушел. Свалил, сволочь. Оставил их с Бобби совсем одних. И даже поблагодарить его теперь никак не получается. А Дин хочет, очень хочет. Потому что этот идиот оказался прав — действительно ведь классный вечер получился. Дин не помнит, в какой именно момент свинтил Сэм, — слишком увлекся спором с Бобби о преимуществах использования пистолета перед обрезом, — но пустой стул вызывает какую-то иррациональную обиду. Если бы брат остался еще ненадолго, то Дин бы обязательно рассказал, что, оказывается, тоже нуждался в чем-то таком банальном и в то же время совершенно нетипичном для их жизни. В семейном, мать его, Рождестве. Их последнем. В какой-то момент Дин понимает, что больше не слышит бубнежа Бобби, и, оторвав взгляд от мигающих огоньков, обнаруживает того мирно спящим в кресле. Ну вот разве не удивительный Сэм человек? Даже из Бобби смог выбить сентиментальные признания, заставил отдохнуть от бесконечной паранойи. И как его, такого дурного, не любить? Дин не уверен, что хоть раз воочию наблюдал за тем, как Бобби спит. Впрочем, смотреть там особо не на что, поэтому он осторожно забирает из ослабевших пальцев стакан и накидывает на ноги Бобби покрывало. Пусть спокойно отдыхает, пока есть такая возможность. Нечасто она выпадает. В голове приятно шумит, а тело ощущается непривычно расслабленным. Так здорово. Дин легко взбегает по ступенькам, заходит в их комнату и, не раздеваясь, валится на кровать. Спать еще не хочется, как и в принципе заниматься чем-то другим, поэтому он просто лежит и под шум воды в ванной прокручивает в памяти прошедший день. Продолжается это довольно долго — не исключено, что Сэм там решил утопиться. Однако Дин все равно собирается его дождаться, чтобы по-человечески за все поблагодарить. Так что он переворачивается на спину и блаженно потягивается всем телом. Хорошо-то как! Вот бы лежать так целую вечность, ни о чем не беспокоясь, не решая бесконечные проблемы. Лежать и лежать, и… Дин пытается подпереть голову рукой, но вместо волос пальцы натыкаются на что-то мягкое. Он хватает это что-то, подносит к глазам и — точно! Дурацкая шапка! Дин уже успел позабыть, что весь день носил эту хуйню. Специально ведь надел ее, чтобы… Блядь! Подарок! Он резко садится, окидывает взглядом кровать Сэма, но, против ожидания, на покрывале ничего не лежит. Это странно — Дин точно помнит, где оставил свой подарок. А куда тот тогда подевался? Может, Сэм, обнаружив коробку, скинул ее на пол? Поднявшись на ноги, Дин заглядывает за соседнюю кровать. Блядь, обидно-то как! Хотел ведь от души поржать над лицом Сэма, а в итоге заболтался с Бобби и отпустил брата в комнату одного. Теперь памятных фоток сделать не выйдет. Такой классный розыгрыш зря пропал! Черт, да куда Сэм засунул эту дурацкую коробку? Не маленькая ведь, при всем желании так просто не спрячешь. Может, где-то здесь? Дин как раз нагибается, чтобы обшарить пространство уже под своей кроватью, когда за спиной раздается голос Сэма: — Вы закончили? — Угу, — отзывается он, увлеченно осматривая покрытые пылью углы. — А Бобби? — Спит в кресле. Ну и куда она могла подеваться? Дин ведь точно принес пакет из машины. Принес же? — Хорошо, — с явным облегчением выдыхает Сэм. Осознав, что один с поисками не справится, Дин наконец выпрямляется и поворачивается к нему. — Чувак, а ты не видел… — Дин запинается на полуслове, широко распахивает глаза и стремительно начинает трезветь. — Ты… Вообще он нечасто теряет дар речи, но, пожалуй, в этот раз повод вполне достойный. В конце концов не каждый день видишь, как из ванной выходит твой шестифутовый брат в костюме шлюховатой подружки Санты. — Я тут подумал, — неловко переминается с ноги на ногу Сэм, — что ты захочешь сразу получить свой подарок. — И видя, что Дин все также стоит с открытым ртом, продолжает: — То есть сперва я решил, что это шутка, конечно. Но размер оказался мой, а значит, ты выбирал, старался, поэтому я… Сэм замолкает на полуслове и покрывается настолько ярким румянцем, что Дину становится его практически жаль. Так что приходится прикусить язык, лишь бы не признаться — он и правда спиздил первое, что попалось под руку. — Да, гм, спасибо, Сэмми. — Что ж, теперь они оба стоят с красными от смущения рожами. Потрясающе. — Ты, наверное, ну, хочешь знать, с чего это я… — Нет, Дин, — резко перебивает его Сэм, округляя глаза, — не хочу. Я еще согласен исполнять твои последние желания в пределах разумного, но мотивы… Избавь меня от подробностей, пожалуйста. Дин хмыкает, скрещивает руки на груди и окидывает Сэма с головы до ног долгим взглядом. Выглядит тот убийственно дико. — Полтора месяца назад ты позволил мне проиграть десять штук в казино, теперь вот это… Не пойми меня неправильно, Сэм, я не жалуюсь. Но тебе не кажется, что вся эта херня с последними желаниями, скажем, чуток вышла из-под контроля? — Думаешь, перебарщиваю? — Сэм снова неловко переступает ногами. Наверное, стоять на голом полу в одних чулках холодновато. — Есть такая мысль. Впрочем, — Дин широко усмехается, хлопает в ладоши и потирает их друг о друга, а затем подходит к Сэму ближе, — кто не мечтал увидеть младшего брата в костюме подружки Санты? В глазах Сэма явственно читается ответ: «Никто», и, если честно, Дин полностью с ним согласен. — Эм, ладно, ты доволен? Это все? Ага, конечно. Теперь, когда причина внезапно свалившегося на голову счастья более чем ясна, Дин собирается насладиться своим рождественским подарком по полной. Черт, кто бы мог подумать, что тот окажется для него. — А ты уже собрался уходить? Спешишь куда-то? Случайно, не на клубную вечеринку? Прости, Сэмми, но вряд ли ты пройдешь фейс-контроль. Молча сжав челюсти, Сэм задирает подбородок и расправляет плечи. На, дескать, любуйся, конченый же ты извращенец. Наверняка сейчас думает, что по Дину психушка плачет. Но, господи ж ты боже, это ведь не Дин нацепил на себя шлюшечьи шмотки! — Пройди немного вперед. Сэм тяжело вздыхает, однако все же делает несколько шагов, останавливаясь в центре комнаты. И вот теперь у Дина появляется возможность рассмотреть его полноценно. Охренеть! И чулки, и юбчонку напялил. Даже ободок для волос не забыл. Дин давится смехом, пока обходит Сэма по дуге, заворачивая тому за спину. Теперь он видел все, теперь и умереть не жалко. — Смейся, смейся, — огрызается Сэм, стискивая кулаки. На фоне черных сетчатых чулок они смотрятся просто отпадно. — И буду, — кивает Дин, а затем громко присвистывает — да этот гимнаст и корсет смог нормально зашнуровать! — Сэмми, а как ты его сам затянул? — С трудом, — выплевывает тот, но потом внезапно жалобно добавляет: — Между прочим, в нем чертовски сложно дышать. — Еще минутку, ладно? Дин едва было не кладет ему на спину ладонь в привычном утешающем жесте — в последний момент себя тормозит. О, нет, трогать сейчас Сэма не стоит — не оценит. А, может, даже врежет с перепугу. Впрочем, не то чтобы Дин действительно хотел его потрогать, конечно, — он еще не до такой степени свихнулся. Просто широкая спина, перетянутая тугой шнуровкой, и правда смотрится красиво. Очень. Обойдя Сэма с другой стороны, Дин встает прямо перед ним и похабно подмигивает. — Ну и как оно — наконец-то почувствовать себя настоящей девчонкой, Саманта? В ответ Сэм предсказуемо рычит и пытается пнуть Дина в голень. Но то ли юбчонка мешает двигаться привычно, то ли корсет — Дин легко перехватывает его за бедро. Да так и замирает не в силах отдернуть руку или захлопнуть приоткрывшийся рот. — Что еще? — неожиданно приглушенно отзывается Сэм, опуская взгляд. Судя по его реакции, вопрос явно риторический, однако Дин все равно решает уточнить. — Ты что?.. Ты ноги побрил? — На мне же чулки, чувак. Где-то в голове противно тренькают тревожные колокольчики, и Дин сглатывает, напоминая себе, что руку от бедра не мешало бы оторвать. Не помогает. Ладонь будто намертво приклеилась к теплой гладкой коже, покрытой ажурной сеткой. Сэм тоже нихрена не спешит их спасать — не отстраняется. Только смотрит Дину прямо в глаза и делает короткие неглубокие вдохи. Ага, точно, корсет же не дает дышать нормально. Видимо, придется Дину спасаться самому. Сейчас он поблагодарит Сэма за грандиозный подарок и отправит его переодеваться, чтобы они оба смогли как можно скорее позабыть обо всей этой странной ситуации. Точно. Так он и сделает. Вместо этого Дин спрашивает: — Все надел? Сэм медлит несколько секунд, а затем выдыхает тихое: — Все. Тревожные колокольчики теперь воют не хуже сирены, но в этом перезвоне Дину уже чудится что-то веселенько-рождественское. Возможно, именно с таким звуком должна окончательно отъезжать крыша. Потому как у Дина нет других объяснений тому, что он так же тихо произносит: — Покажи. Сэм вроде бы и выпил меньше, и по жизни должен быть адекватнее, однако сегодня явно переплевывает Дина по всем статьям. Он молча отходит на два шага, разворачивается своей красиво переплетенной спиной, а потом просто берет и задирает, блядь, юбчонку. От открывшегося вида у Дина мгновенно пересыхает во рту. Приходится сжать кулаки, лишь бы не попытаться прикоснуться к представшему перед жадным взглядом великолепию. Он не знает, существует ли закон, запрещающий рослым мужикам надевать женское белье, но сейчас с радостью бы под таким подписался. Смеяться над принарядившимся Сэмом теперь совсем не хочется. Хочется упасть перед ним на колени и вжаться лицом в эти охуенские ягодицы, прикрытые тонким красным кружевом. От накатившей волны аж голова начинает кружиться. Дин судорожно вздыхает, не замечая, как снова подходит практически вплотную. Зато замечает Сэм — резко оборачивается через плечо, нервно мажет по губам языком, добавляя им ненужного блеска. И в голову приходит напрочь сумасшедшая мысль, что надо было еще и красную помаду ему спиздить. — Повернись, — голос звучит теперь совсем низко. Сэм колеблется, и Дин даже успевает порадоваться, что все обойдется — брат не послушается, уйдет, свалит наконец в ванную. Но затем Сэм встряхивает волосами, возможно, тоже пытаясь избавиться от воя тревожных колокольчиков, разворачивается и без дальнейших просьб задирает подол уже спереди. Он с такой силой стискивает ткань, что аж пальцы белеют. И Дин был бы вполне согласен прекратить его мучения, если бы мог перестать так завороженно пялиться на ярко-красное кружево. Оказывается, полувозбужденный член оно обтягивает ничуть не менее охуенски, чем задницу. — Чувствую себя куском пирога, — с легкой дрожью в голосе замечает Сэм. — Не обольщайся. Я на весь мир смотрю, как на пирог, — Дин отшучивается рефлекторно, не особо осознавая, что несет. Он вообще пытается не вслушиваться, не всматриваться, не анализировать увиденное. Только получается откровенно паршиво. В мозгу слегка коротит от понимания, что Сэм, сволочь, побрил не только ноги. Он побрился, блядь, везде. И спроси сейчас Дин: «Какого, собственно, хера тут происходит?», — то, вполне возможно, получит такой же лаконичный ответ о несовместимости кружева и лобковых волос. Нихуяшечки не поясняющий. Впрочем, есть вещи, которые и не требуют прямых ответов. В конце концов Дин прекрасно знает правило: если снимаешь в баре девчонку в шикарном бельишке, значит — это она тебя сняла. И то, что у этой конкретной девчонки есть крепнущий под взглядом член, — не более, чем условность. К слову сказать, размеры у Сэма впечатляющие — полностью вставший член не помещается в трусиках целиком, в результате чего головка немного оттягивает неплотную резинку. В совокупности со стыдливо приподнятым подолом юбчонки это выглядит настолько распутно и грязно, что Дин тихо стонет, рефлекторно облизывая губы. А Сэм вдруг отзывается сладким задушенным всхлипом, и все, конец — Дин просто падает перед ним на колени. — Не давит? — Н-немного. — Я помогу? Со стороны может показаться, будто Дин разговаривает не с Сэмом, а с его членом, но он никак не может заставить себя отвести взгляд. На головке выступает прозрачная капля, такая вкусная на вид, что рот мгновенно наполняется слюной, и приходится снова сглотнуть. Однако Сэм слишком долго молчит, поэтому Дин все же задирает голову, чтобы проверить, жив ли он там, наверху. Судя по широко распахнутым, слегка безумным глазам и частым-частым вздохам — довольно близок к обмороку. Тем не менее Сэм кивает, а большего подтверждения Дину сейчас и не нужно. Он коротко стонет и — наконец-то! — вжимается лицом в тонкое кружево. Мгновенно дуреет от рельефного, горячего и твердого под губами. А хочется, чтобы было еще и мокрое. Поэтому Дин высовывает язык и проходится им от мошонки до самой резинки, обильно смачивая кружево слюной. Он оглаживает бедра, кладет ладони на ягодицы, подцепляет языком едва не сорвавшуюся с головки терпко-сладкую смазку. В ответ на это Сэм судорожно вздыхает, дергается всем телом, и только тогда Дин вспоминает, что он тут, вроде как, по делу — помочь же собирался. Резинка и правда неплотная, легко растягивается, пока Дин медленно приспускает трусики до середины бедер. Голова продолжает кружиться, а колокольчики свое отзвонили, поэтому ничто не мешает обхватить головку губами и приласкать ее языком. Где-то там наверху Сэм давится всхлипами, однако Дину не особо есть до этого дело. Он так давно не держал во рту член, что теперь аж слюной от полузабытого кайфа захлебывается. Хочется всего и сразу: и за щеку пустить, и тщательно облизать каждую венку, и горло подставить под резкие жесткие толчки. Дин старается успеть как можно больше, пока Сэм не опомнился и не осознал, что помощь давно перешла все границы. Так что, когда на плечо опускается тяжелая ладонь, Дин разочарованно стонет, растянув губы вокруг охренительно широкого основания. Впрочем, не совсем понятно, притягивает его Сэм или отталкивает — возможно, просто держится. — Дин, подожди, — нет, все-таки отталкивает, — ох, подожди, о-о-ох. Бедра у Сэма мелко дрожат, колени подгибаются, но Дин не смеет наглеть, даже несмотря на очевидный отклик. Нельзя так нельзя. Он нехотя выпускает член изо рта и, не сдержавшись, сжимает напоследок налитую головку губами. Сэм стонет сквозь стиснутые зубы, вцепляется ладонью уже во второе плечо, добавляет хрипло: — В кровать. Иначе я грохнусь. «В кровать» звучит как совершенно неожиданное обещание продолжения. Дин все же решается поднять голову, чтобы посмотреть на Сэма, — от ответного поплывшего взгляда собственное желание накрывает новой обжигающей волной. И Дин вдруг понимает, что хотел бы вылизать не только этот охренительный член — всего Сэма с ног до головы. Проверить, где еще тот окажется таким же вкусным. Может, разрешит? Поднявшись с колен, Дин обхватывает Сэма и одним резким движением закидывает его на плечо. Идти до кровати всего три шага — зато как эффектно получилось. Правда, Сэм мог бы и спасибо сказать вместо того, чтобы лягаться и рычать. — Ты идиот, — замечает он, падая спиной на покрывало. — Клинический. — Дин кивает, практически не вслушиваясь, и ставит уже колено на матрас, когда Сэм останавливает его взмахом руки. — Сперва разденься. Медленно. Сэм отползает к изголовью кровати, устраивается удобнее на подушках, будто собрался полноценное шоу, блядь, смотреть. И Дин тормозит, разрываясь между желанием послать его на хуй и задать пару-тройку жизненно важных вопросов. Но, к сожалению, у Дина все так же кружится голова, а Сэм уже стягивает с одной ноги трусики. Поэтому как-то невежливо будет ему отказывать с учетом этого маскарада, наверное. Ай, да похуй. Сделав пару глубоких вдохов, Дин выпрямляется и берется за отвороты своей рубашки. — Прости, что без музыки, детка. Губы Сэма тут же растягиваются в одной из самых бесячих улыбок. — Ничего, у меня в голове мотивчик играет, — отзывается он и поспешно добавляет: — Не вздумай напевать, Дин! Весь настрой убьешь. «Настрой на что?» — не спрашивает Дин. Вместо этого показушно-медленно проводит языком по верхней губе и спускает рубашку с плеч. Похоже, все делает правильно, потому как Сэм перестает улыбаться и слегка подается вперед. Потрясающе. Дин никогда не думал, что будет исполнять стриптиз перед ним, но, наверное, это не страннее всего, что уже происходило в их ебанутой жизни. Так что он прикрывает глаза и позволяет себе раствориться в плавном ритме, покачивая бедрами в такт несуществующей мелодии. Одна ладонь скользит под футболку, оглаживает живот, соски, ключицы, вынуждая слегка запрокинуть голову от пробежавшего по телу удовольствия. Второй рукой Дин тянет задравшуюся футболку вверх, постепенно открывая все больше голой кожи. Когда футболка собирается складками у шеи, он резким движением снимает ее, кидает на пол, а затем ведет обеими ладонями по телу теперь уже вниз, останавливаясь только на пряжке ремня. Ужасно интересно, не дрочит ли Сэм там втихую, поэтому Дин кидает на него короткий взгляд, пока расстегивает пряжку и медленно вытаскивает ремень из шлевок. Нет, не дрочит. Сидит, вцепившись руками в собственные бедра, и будто практически не дышит. От того, с какой жадностью он наблюдает за тем, как Дин расстегивает пуговицу и молнию на ширинке, спина покрывается мурашками. Охренеть, конечно, можно. Вопросов к Сэму с каждой минутой все больше, только Дин не может сформулировать ни один из них. Просто он чертовски пьян и то, что Сэм — его брат, никак не отменяет факта, что тот охуительно горяч этим чудесным рождественским вечером. Усмехнувшись, Дин засовывает большие пальцы за пояс джинсов, одним движением спускает их вместе с трусами до самого пола и выпрямляется. — Все, Сэмми, шоу окончено, — объявляет он, снова опираясь коленом на кровать. — Жаль, — разочарованно вздыхает тот. А потом просто берет и широко разводит колени в старом как мир приглашающем жесте, враз становясь красивым до неприличия. И теперь, когда Сэм не грозится грохнуться на пол от переизбытка эмоций или недостатка кислорода, Дин хочет сделать все медленно. Ну, то самое «все», которое будет позволено, конечно. Он подползает поближе, подцепляет трусики, плавно стягивает их со второй ноги. На секунду прижимает к лицу, чтобы вдохнуть мускусный запах, а затем отшвыривает в сторону. — Фетишист хренов, — с усмешкой комментирует Сэм. — Надо же, ты заметил. В отместку Дин хватает его за лодыжку, задирает ногу и проходится языком по подъему стопы, точно зная, что от этого Сэм взвоет. Однако тот только резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, после чего вырывает ногу из ненадежной хватки и со всей дури впечатывает пятку Дину в плечо. — Ай, блядь! — в свою очередь воет тот, потирая ноющий ушиб. — Тише ты, — довольно скалится Сэм. — Бобби разбудишь. Сучка. Самая настоящая сучка. Даром, что обычно юбки не носит. Ну ладно, можно попробовать пойти другим путем. Дин вздыхает, снова хватает ногу. В этот раз сжимает пальцы сильнее, чтобы уж точно не вырвался, прижимается губами к щиколотке. Несколько секунд Сэм остается напряженным, но потом осознает, что щекотать его больше не будут, и расслабленно откидывается на подушки. Из-под полуопущенных ресниц наблюдает за тем, как Дин покрывает мокрыми поцелуями голень, облизывает колено и нежное местечко под ним, поднимается выше по бедру. Губы прижимаются к голой коже над резинкой чулок, язык обводит ее по кромке, дразнит легчайшим прикосновениями. И только когда Дин резко прикусывает внутреннюю сторону бедра, Сэм наконец-то еле-слышно стонет. Хорошо. Дину почему-то пиздецки нравится, что он такой — будто очень старается сдержаться, но проигрывает слишком сильным ощущениям. Член Сэма снова оказывается в опасной близости ото рта, однако Дин только сглатывает и продолжает облизывать теперь уже второе бедро. И дело тут не только в мести — Сэм оказался до нелепого сладким, безумно хочется распробовать его везде. Удивительно правда, что он и сам себя не касается — крепко держится за покрывало, часто и быстро дышит, то и дело приподнимает бедра, но так ни разу и не тянет руки к влажному от смазки члену. Впрочем, не то чтобы Дин был против, конечно. Сбившаяся на поясе юбчонка мешается, поэтому Дин хватается за подол и издевательски-медленно тянет ее вниз, специально проезжая тканью по головке. В ответ на это Сэм всхлипывает, шире разводит ноги, выгибается неожиданно порнушно. Красивый, сволочь. Какой же красивый. Чулки и корсет до такой степени усиливают его природную грацию, что Дину приходится отвести взгляд, лишь бы самому не застонать в голос. Зато теперь, когда на Сэме не осталось лишней одежды, Дин может себя не ограничивать — приласкать больше открытых участков тела. Он прикусывает тазобедренные косточки, щекочет кончиком языка выемку пупка, с упоением облизывает нижнюю часть живота и гладко выбритый лобок. В какой-то момент забывается — едва не переходит на член, но тут же ныряет ниже, ложась между ногами. Собственный стояк почти причиняет боль, только Дин не может сейчас отвлекаться — разве что неловко потереться о покрывало, пока облизывает Сэму мошонку. Он обхватывает губами яички, жадно обсасывает их как конфетки, причмокивая, не обращая внимания на вытекающую изо рта слюну. Едва соображает от возбуждения, когда легко щелкает по одному из них языком. Но тут Сэм громко вскрикивает, и Дин вспоминает, что вроде как хотел добиться именно этого. — Тише, — он приподнимает голову и расплывается в улыбке, — Бобби спит. Месть вполовину не так хороша, как могла бы быть, потому что Сэм его, похоже, не слышит. Или просто значения подъебке не придает. Он обхватывает одной рукой свой член, а другой нажимает Дину на шею, прозрачно намекая, чем можно заткнуть болтливый рот, — от этой властности мурашками покрывается уже все тело. И Дин подчиняется, не совсем уверенный, что заслужил так много рождественских подарков сразу. Впрочем, он правда не собирается жаловаться на внезапно проявленную братом щедрость. Из-за того, как головка с легким усилием преодолевает сопротивление губ и проскальзывает внутрь горячего рта, встряхивает, кажется, обоих. Дин стонет, крепко зажмурившись и вцепившись Сэму в бедра. Опускает голову, стараясь взять больше. В ответ Сэм прогибается в спине, дышит сорвано, постанывает, дрожит. Горячий, пиздец какой горячий. И Дин сосет, плотно сжимая губы, пропуская в горло на всю длину. Сглатывает с трудом, едва не давится, скулит от этого упоительного ощущения заполненности. Откликается на каждое движение Сэма, позволяя ему трахать себя жестко, размеренно, охуительно глубоко. Так хорошо. Так сладко. Господи, блядь. Господи! Собственный оргазм подбирается совсем близко, хотя Дин и пальцем к себе не прикоснулся за весь вечер. Но так даже лучше, лучше, лучше! Он подхватывает Сэма под ягодицы, вжимая, вбивая член в горло по самое основание. Сдвигает ладони до поясницы и вдруг сталкивается с неловко царапающими шнуровку пальцами. Совершенно не ясно, как в такой ситуации у Дина вообще получается думать, — возможно, виной всему вбитый с детства рефлекс. Но, да, он как-то мгновенно просекает, чем именно занят Сэм, а потому отодвигается, нехотя выпуская член изо рта. — Перевернись, — пребывающий на границе между оргазмом и обмороком брат явно ничего не слышит, поэтому Дин ощутимо встряхивает его за бедро и встает на колени. — Сэмми, давай, перевернись. Я помогу. Вряд ли до обделенного кислородом мозга доходит смысл слов, но, возможно, Сэм понимает интонацию, потому что перестает наконец биться, подобно выброшенной на берег шестифутовой рыбине, и позволяет себя перевернуть. Дин с сожалением окидывает взглядом плотно затянутую шнуровку, проводит по ней напоследок ладонью и только потом принимается развязывать узел. Конечно, Сэм решил, что обычные бантики — это удел слабаков, поэтому завязал все на привычный морской. Впрочем, Дин умеет вязать такие на скорость, так что уже через несколько секунд распутывает шнурки, ослабляя давление. И судя по тому, какие жадные вдохи начинает делать Сэм, тот сейчас отключится уже от переизбытка кислорода. Ну и кто тут еще клинический идиот? Как ни странно, даже в расшнурованном корсете спина смотрится просто отпадно. Возможно, все дело в красной ткани, подчеркивающей теплый цвет кожи. Или в том, что пытающийся отдышаться Сэм встал в коленно-локтевую, уткнувшись лбом в предплечье. И теперь атласные ленты мягко обнимают его выпирающие лопатки, змейками спускаются по пояснице прямо до округлых ягодиц. Дин снова проводит руками по спине, пытаясь замаскировать ласку под успокаивающий жест. Получается так себе — ладони соскальзывают ниже, оглаживают упругую задницу. Пальцы сжимаются сами собой, проходятся по ложбинке, ныряют внутрь. Дин обещает себе, что только секунду потрогает и сразу оставит Сэма в покое, но там внезапно оказывается горячо и влажно. Очень, блядь, влажно. Первая мысль — «от пота» отзывается ноющим жаром внизу живота. Вторая — «собственная слюна натекла» продирает резко вдоль позвоночника. Третья — «смазал, сука, смазал себя» почти швыряет за грань. И Дин не думает больше — толкается двумя пальцами, одновременно прикусывая ребро свободной ладони, чтобы не завыть в голос от того, как охотно поддаются мышцы, как приподнимаются навстречу бедра. — Блядь, Сэм, что ты… ты… блядь, блядь. Смазки внутри много, очень много. Она течет по пальцам, хлюпает на резких движениях. Дина всего колотит, но он никак не может перестать сгибать их, вынимать почти полностью, снова загонять по костяшки внутрь. Раз за разом ласкать горячие стенки, припухшие края — без всякого ритма, без попытки растянуть податливые мышцы. И только когда Сэм поднимает голову и оборачивается через плечо, до Дина наконец-то доходит, что все это время он вроде как ждал разрешения. — Давай, — хрипит Сэм. — Хочу. От этого короткого слова крышу срывает на раз. Дин рычит, сжимает скользкими пальцами ягодицу, оттягивает ее, раскрывая Сэма для себя. Вид головки собственного члена возле приоткрытой влажной дырки вынуждает зажмуриться до боли. Господи, он же так не продержится, ни хуя, блядь, не продержится. Стиснув зубы, Дин легонько толкается внутрь и тут же перехватывает Сэма за бедра, не позволяя двигаться, — пытается хоть немного привыкнуть к его охренительной тесноте. Сэм дрожит под руками, рвется, торопится, будто пытается получить то, чего чертовски давно хотел. Но Дин не дает, не может — двигается в нем мелкими неглубокими рывками. Которых обоим, блядь, недостаточно, которые обоих сводят с ума. — Дин, ну же, Дин, Дин. Сэм не то требует, не то ноет — каждое слово выстанывает с придыханием. Звучит так порнушно, что хочется заткнуть ему рот или оглохнуть, лишь бы не слышать этих сладких, приближающих к краю звуков. И если бы Дин не был на сто процентов уверен, что кончит сразу, как только засадит на всю длину, он бы уступил ему, правда — для брата ведь не жалко. Ничего не жалко. Для брата. Сэма. Блядь. Блядь. Блядь. Осознание накатывает резко и так неожиданно, что Дин сбивается с ритма, едва не замирает совсем. Вот вроде бы понимал, с кем и что делал все это время, а дошло окончательно только сейчас. И хорошо бы уменьшило возбуждение — хоть польза бы была. Только нет, ни хуя — такой яркой и сладкой волной прокатывается, что приходится сжать член у основания и оттянуть другой рукой мошонку, скуля сквозь зубы от смеси острой боли и кайфа. А Сэм, сволочь, явно решил его добить. Ну или просто никакими моральными терзаниями не заморачивается — тут же пользуется предоставленной свободой. Подается бедрами назад, принимает глубже, в голос стонет от удовольствия. И почему-то все, о чем Дин может думать в этот момент: если Бобби придет на шум — им пиздец. Огребут от него по полной. Только Сэм не шуметь уже не может, это понятно. Значит, надо их всех спасать. Поэтому Дин делает единственное, что сейчас остается, — наваливается ему на спину, затыкает ладонью рот. И от этого движения член непроизвольно проталкивается в тесную горячую глубину до упора. Дин давится вдохом, Сэм кричит в ладонь, и, блядь, это слишком ярко, сладко, невозможно, немыслимо больше терпеть. Дин крепче прижимает пальцы к влажным губам, хватается свободной рукой за бедро и начинает двигаться так, как с самого начала хотелось — вбиваться рваными жесткими толчками. — Господи, Сэмми, господи, блядь, господи… Он до боли закусывает губу, боясь заорать от жаркого удовольствия, расходящегося от члена по всему паху. Сэм выгибается под ним, встречает на полпути каждое движение, трется мокрой от пота шнуровкой о чувствительные соски. Затем просовывает под себя руку и начинает быстро-быстро дрочить — будто боится не успеть. И правильно. Дин ведь все, почти уже все. Уткнувшись Сэму в плечо, он лихорадочно шепчет: — Кончу, Сэм, кончу сейчас. Сэм громко мычит и с силой стискивает мышцы — сдохнуть, сдохнуть же от такого можно. Воздух в груди застревает, горло перехватывает — но пусть, пусть, иначе Дин захлебнулся бы криком, а так только белым всполохом мелькает перед глазами, пока он вбивается в Сэма последними, самыми сладкими длинными толчками. Тот в ответ крупно вздрагивает всем телом, сильно прогибается в пояснице и сжимается вокруг ставшего слишком чувствительным члена. Ебануться. Это же… ебануться. Дин перекатывается с чертовски удобной спины на покрывало, стараясь отдышаться и окидывая неожиданно придирчивым взглядом потолок. Пожалуй, Бобби пора обновить побелку — эта совсем уже пожелтела, а местами начала отваливаться. Возможно, в следующий раз стоит привезти с собой пару ведер и валики. Рядом неловко возится Сэм, тоже пытаясь устроиться на спине — получается у него плохо. Это логично, кровать на двух мужиков не рассчитана. Поморщившись, Дин немного сдвигается к краю, позволяя Сэму наконец улечься нормально. Тот вздыхает, прижимается горячим плечом, а потом вдруг начинает тихо смеяться. На потолке точно нет ничего смешного — Дин только что проверял. Так что приходится приподняться, опереться на локоть и заглянуть Сэму в лицо, чтобы отыскать причину внезапной истерики. — Что? — С Рождеством, Дин. Ладно, в этом и правда есть смысл. — С Рождеством, Сэмми, — Дин усмехается, протягивает руку и поправляет чудом удержавшийся в волосах ободок, после чего добавляет: — Из тебя вышла охуенская подружка Санты. На этот раз Сэм смеется громче, а затем достает откуда-то из-под подушки измятую красно-белую шапку, напяливает ее Дину на голову, и тот тоже начинает ржать в голос. Какое-то киношно-идеальное Рождество у них получилось. Отсмеявшись, Дин фыркает и, не прекращая улыбаться, наклоняется, чтобы накрыть подрагивающие губы Сэма своими. *** Естественно, утром они по полной огребают от Бобби.