Похожий на апельсина

— Ты первый! — ощетинился Сергей Матвиенко. Антон вздохнул. — Димка как в воду глядел, ты всё-таки ебать-охуеть какой тупой. И кто тут из нас ребёнок? С этими словами он толкнул Серёжу к противоположной стене и наконец-то — наконец-то!! — впился своими восхитительными, мягкими, такими желанными губами в его рот, сразу врываясь языком, притягивая к себе повыше за шиворот футболки. Когда они оторвались друг от друга через несколько божественных минут, от которых у Серёжи ослабли ноги и в конец затекла шея, Серёжа не преминул сообщить этой дылде то, что давно хотелось. А главное — как хотелось. В самой правильной для этого ситуации. — А ты ебать-охуеть длинный. Антон прыснул. — А ты ебать-охуеть наблюдательный. — А ты ебать-охуеть какая заноза в жопе. — А ты ебать-охуеть… — Антон остановился, словно что-то вспомнив. — Кстати, про жопы. Ты ебать-то меня будешь вообще? — Кто — я? — удивился Серёжа. — Ну а кто, я, что ли. Я пока мало что в этом понимаю, — с какой-то сказочной, незнакомой пока Серёже лёгкостью отозвался Антон и многозначительно потёрся об его живот через штаны. Он вообще уже сползал куда-то наискосок, пытаясь удерживаться хоть чуть-чуть вровень. Ёбаная разница в росте. Ёбаная самая прекрасная разница в росте. — Но очень хочу, — добавил он. — И, блин, не умею ни хрена. Я девственник, прикинь! — Это мы, мой милый, сейчас исправим, — пообещал Серёжа и сам прижал его обратно к стенке напротив, снова целуя так жадно, словно собирался всосать его всего в себя. Но это было бы досадно, поэтому Шаст активно сопротивлялся. В этот сосательной борьбе они как-то добрались до Серёжиной так и не заправленной со вчера кровати. Там Серёжа с трудом заставил себя оторваться от его уже ярких и напрочь искусанных губ, нависнув сверху. — Чего ты хочешь? Это важно. — Я хочу твой ебучий член в себе, — Антон уже нетерпеливо ёрзал по сбитой простыне, раздвигая под ним ноги. Глаза у него были прикрыты, ресницы подрагивали, а руки беспорядочно бродили по Серёже везде, где могли дотянуться. То есть много где. — Засунь его в меня. Наверное. Кажется, он не особо понимал, о чём просит. — Это же твой первый раз? — Да. — И как всё обычно происходит, ты не в курсе? — Ну, там вроде не особо сложно, — Антон открыл глаза обратно, поняв, что этой беседы им не избежать. — То есть ты вообще никогда сам туда ничего не засовывал? — уточнил Серёжа. — Только своё мнение, когда сильно просили. От этой тупой и одновременно гениальной в контексте шутки Серёжа не выдержал, нервно и счастливо рассмеявшись. Антон под ним тоже заржал. — Даже порнуху не смотрел, что ли? — отсмеявшись, наконец спросил он. — Такую — нет. Всё ещё подрагивая от немного истеричного смеха, Серёжа склонился и низко выдохнул горячим шёпотом в оттопыренное ухо: — А на что ты тогда сейчас дрочишь? — Блядь, — Антон под ним выгнулся в спине, заграбастал в ладони его задницу и с силой вжал себе в твёрдый — как кремень, конечно — пах. — А ты догадайся. Ты же у нас не… ох… не тупой… Это Серёжа припал к горячей шее и влажно всосал нежную кожу. Антон буквально таял в его руках. А Серёжа таял от Антона. Всё это было совсем другое. С искушённым Арсом они трахались как кролики и чего только не успели попробовать за всё время их хуй-пойми-чего-а-не-дружбы. Но у Антона это было впервые. И сейчас Антону было нужно совсем не это. К Серёже пришла вдруг великая сила, а с ней и великая ответственность. Поэтому он принял не самое простое для себя решение на первый раз ограничиться малым, но стопроцентно приятным, чтобы для начала снять с них обоих накопленное уже до самых краёв и брызгавшееся кипятком напряжение. И начать он решил с главного гвоздя сегодняшней программы — призывно выпирающего через джинсы члена Антона Шастуна. В этом ему мешало одно неприятное обстоятельство — они оба до сих пор были в одежде. Шаст так вообще ещё в верхней. Разве что шапка его упала вроде где-то в прихожей, а остальное безобразие всё ещё было на нём. Серёжа принялся остервенело стаскивать его с Антона, начав, по очевидным причинам, с штанов и трусов, и только после, когда тот остался ниже пояса совершенно голый, вернулся наверх, к ебучей куртке. Он так ему и сообщил: — Куртка эта твоя ебучая, — безуспешно стягивая её с его плеч и рук, потому что Шаст распластался под ним млеющей звёздочкой, решив, походу, что тут всё сделают за него, и совсем не помогал. — Ну спину-то оторви, ёпта. — Эй, хорошая куртка! — не согласился с ним Антон, но послушно приподнялся. — На Апражке за пятьсот рублей купил, третью зиму уже ношу. Продавец был, кстати, чем-то на тебя похож. Серёжа справился наконец с несчастной курткой, совсем уже рывком сдёрнул безразмерную толстовку и наконец снова прижался к горячему податливому телу, целуя глубоко и нежно. Тут он вспомнил, что сам не разделся, но терпения хватило только за шиворот стащить с себя футболку и вернуться на место, вплавляясь кожей в кожу, потираясь своей грудью о другую ребристую почти безволосую грудь. Антон промычал что-то сквозь поцелуй, но Серёжа только сильнее его углубил. Тогда Шаст нетерпеливо залупил его по спине. — Ну что ещё? — Серёжа недовольно оторвался от его губ. — Штаны свои сними, а то нечестно, что я весь голый, а ты нет, — потребовал Антон. — Ёшкин кот, куда ты так торопишься, на последнюю маршрутку? Мы всё успеем. Потерпи. — Я и так терпел слишком долго! — заявил Антон. — Трахай меня давай. Серёжа правда уже не знал, ему смеяться с этого кадра или плакать. — Ладно, — уступил он. — Только завали хавальник, будь так добр, пожалуйста. Он быстро стянул домашние треники, затем послушно и трусы под выразительный взгляд пристально следящего за ним Антона и в третий раз вернулся на него сверху. Теперь соприкасались в тесноте прижатых друг к другу бёдер и их члены, и Серёжа уже натурально не представлял, на сколько ещё терпения у него хватит. — Ну, теперь доволен? Антон просунул между их телами руку, царапнув кольцом ему по животу, и с любопытством потрогал. — Ха! Так и знал, что у меня больше. — Теперь письками будем меряться? — Ладно, померяемся потом, — не стал спорить, слава богу, Антон. Ну наконец-то, договорились. Серёжа снова нашёл его губы, смял их своими в этот раз жёстко, запустил руку в волосы на затылке, несильно потянув, ласково массируя подушечками пальцев у самых корней. Затем потянул сильнее, вынуждая Антона с судорожным вздохом откинуть голову назад и открыть шею, покрытую гусиной кожей от его, Серёжи, близкого дыхания, и приложился сначала к тщательно выбритому — видимо, перед самым кастингом — подбородку, потом к впадинке под ухом, потом к кадыку, потом к каждой ключице. Антон под ним застонал, впившись пальцами в его плечи, и Серёжа понял, что всё делает правильно. Их члены тёрлись друг об друга в горячей тесноте, Шаст пытался прижиматься ещё сильнее, кусал губы, честно пытаясь одновременно и отдаться ощущениям, и за всем уследить, но он уже окончательно и бесповоротно плыл. Всё, пора, решил Серёга. И продолжил наступательную операцию с высадкой к его паху. Он заскользил вниз по тяжело вздымающейся груди, поочерёдно собрав губами и языком соски, пересчитав по одному все рёбра и чувствуя, как заветный орган так же медленно скользит по нему самому в обратном направлении. Когда он добрался до впалого живота, поцеловавшись в засос с пупком, Шаст издал изумлённый полустон-полусмешок. — Что ты делаешь? — хихикнул он. Серёжа прервался. — Тебе не нравится? — Мне щекотно. И странно, — он задумался, но быстро определился: — Мне прикольно. — Хочешь тогда кое-что ещё покажу? — Давай, — охотно согласился тот, и тогда Серёжа, раз уж сам предложил, ненадолго отложил свою миссию и поднялся обратно, не доходя до шеи. Там он занырнул головой под острый локоть, поцеловал в плечо и, не отрывая рта, осторожно спустился ниже во влажную, до одурения пахнущую его обычным, таким знакомым дешёвым дезодорантом и накопившимся за день потом, подмышку. До одурения пахнущую Антоном. Куда сильнее, чем его ладони. Да, кажется, Серёжа был извращенцем. Антон тоже так считал. — Фу, фетишист! — снова хихикнул он, но как-то довольно, и вдруг задрожал, резко втянув носом воздух, когда Серёжа пробрался до нежной кожи сквозь жёсткие волосы языком. — Это не стопы, дурень, — не так услышал Серёжа, и тот заржал, а потом застонал. — А как… ох, бля… а как это называется? — еле выговорил Шаст, непроизвольно кладя ладонь ему на голову, но ещё не определившись, отталкивать ему её от себя или наоборот вжимать. — Я хуй знает, Шаст, матчасть сам ищи, а я чисто практик, — отрывисто отозвался Серёжа, пытаясь не прекращать своего занятия. На своём бедре он чувствовал смазку, сочащуюся из подрагивающего члена Антона, и ему уже очень хотелось к тому вернуться. — Да у меня самого с теорией как-то, знаешь… А-а-ах… не складывается. Бля-я-я… — Ну и забей тогда, — Серёжа наконец вылез из своей любимой теперь волосатой норки и, приподнявшись, посмотрел в лицо. — Понравилось? — Ага. — Было не факт, что тебе зайдёт. Антон притянул его к себе для поцелуя. — Фу, дезик, — облизал он после него губы и слегка поморщился. — Мне кажется, с тобой мне всё зайдёт. Кстати, когда уже зайдёт? Етить-колотить, он опять за своё. Серёжа даже слегка пожалел, что отвлёкся и вернул его в более-менее вменяемое состояние, и потому поспешил спуститься обратно, предварительно надавливая ладонью в грудь уже успевшему приподняться ему навстречу Шасту, чтобы уложить обратно. Когда он добрался наконец до своей цели — важной, но не самой важной части его родной лохматой придури на ножках, — головка у той уже была блестящей, как у его любимых чупа-чупсов. Ну, обратился Серёжа к нему, запомни меня, член Антона Шастуна. Член Антоши. Про себя-то ему можно так Шаста называть? В общем, запомни, дорогой приятель: Сергей Матвиенко у тебя будет первым. Запиши где-нибудь. Хотелось бы и последним, но это уж как пойдёт.  Своим чередом. Его самого уже потряхивало от предвкушения. Он приготовился было для начала облизать головку, размазав преякулят, обласкать рукой и языком прохладные поджатые яички, потом… — А смазка разве не нужна? — забеспокоился вдруг Антон. — Ну, магазинная. — Без неё пока обойдёмся, — и почему Серёжа так долго думает? Он тут же себе ответил, почему. Антоном хотелось наслаждаться медленно и постепенно, насыщаться им всем частичка за частичкой, тщательно изучать каждую его клеточку и каждый атом. Но тот совершенно не умел ждать, когда дорвётся до желаемого. — Она у тебя есть вообще? — Была вроде. — Ты меня нервируешь, Сергей. Пришлось всё-таки снова с сожалением ненадолго прерваться и вернуться ртом к бесконечно пиздящему его товарищу на кудрявой голове. — Не нервничай. Просто расслабься. Доверься мне. И глаза закрой, — велел Серёжа, и Антон послушался. В этот раз Серёжа внимательно следил за его лицом, пока спускался, и, конечно, успел отловить, как Антон всё-таки приоткрыл один глаз. — Не подглядывай, жук! — Но ты не используешь свой член! — обвинил его Антон. — Почему тебе всего мало, неугомонный ты троглодит? — Я просто ненасытный, — ну это Серёжа и сам уже догнал, не настолько он и тупой. Максимум на одно «ебать», но никак не на «ебать-охуеть». — Я Робин-Бобин. Видел, сколько я сожрать могу? — и это Серёже тоже было уже хорошо известно. — Ненасытный я парень, в общем. — Ага, как я — горячий. — А я это, между прочим, сразу заметил. Серёжа плюнул на всё и одним махом заглотил его член почти до основания, лишь бы тот замолк и мог воспроизводить только бессвязные звуки, ну или…  — О-о-ох!.. Ох, ай, а-а-а... Блядь, Серёж!.. Да, вот это. Совсем как во сне, только теперь наяву. И Серёжа наконец с наслаждением отдался всей душой и всем ртом своему ответственному заданию. Сосал он вдумчиво и качественно, призвав из своего закрытого на какое-то время арсенала все свои богатые навыки, меняя тактики, скорость, силу сжатия и техники языка и прислушиваясь к реакциям извивающегося под ним тела, чтобы сполна продемонстрировать тому, что оно не зря на это подписалось. С Антоном оказалось сложно — ему нравилось всё, он отзывался на каждую его махинацию со своим членом по-разному, но одинаково жадно. Он то вскидывал навстречу пах, то вжимался обратно в матрас; то умолял прекратить, но в следующую же секунду просил не останавливаться, жалобно поскуливая; то тихонько выл и шумно, часто дышал, то стонал низко и протяжно, срываясь на крики. Серёжа сходил с ума. Он и не подозревал, что тот такой громкий, такой страстный, такой голодный и похотливый. В тот момент он даже мысленно поблагодарил Аврору Петровну за то, что та нашла ему квартиру с шикарной звукоизоляцией. А то не дай бог ещё Макар на эти утробные звуки прибежит. Подумает, Антона тут расчленяют. А Антона тут наоборот — сочленяли, вычленяли и ультраперечленивали. Хотя Макар об этом и сам, наверное, мог догадаться. Через пару минут слюна вперемешку со смазкой уже ручьями стекала по Антонову пылающему стволу вниз, по яйцам и к плотно сжатому анальному отверстию. Серёжа решил всё-таки немного рискнуть и нежно провёл по нему пальцами, скользя по кругу и постепенно увеличивая нажим. — Это уже член? — слабо донеслось сверху. — Ты как это себе представляешь, если мой рот на твоём хуе? — аж выпустив тот, нагнал на него Серёжа. — Хз… — Анатомия на всех одна, даже ты, лодырь, должен это со школьной скамьи знать, — очень хотелось заткнуть ему рот ебучей курткой или хотя бы шапкой, но всё было далеко, и Серёжа ограничился только суровым рявком: — Молчи и ощущай, едрён батон. И в тот момент до Серёжи вдруг допёрло: он — не батя. Он — папочка. «Подумаем об этом завтра», — тут же вовремя решил он не заморачиваться. Со своим отношением к такому инсайту ему ещё предстояло разобраться, но всё потом, потом. Ведь его трюк сработал. — Вау… — впечатлился Антон, всхлипнул и послушно замолк. Дальше он только продолжал непрерывно стонать, сминая в кулаках простынь, уже безнадёжно выбившуюся из-под матраса. Указательным пальцем Серёжа максимально осторожно надавил на дырочку, проникая чуть-чуть внутрь. Мышцы сфинктера сразу плотно сжали тот со всех сторон, и он с большой тоской подумал, когда же сможет подготовить Антона настолько, чтобы ощутить их уже своим бедным членом, к которому до сих пор никто не прикасался. С аппетитами двадцатидвухлетнего парня, впервые открываюшего для себя удивительные и неочевидные прелести гейского секса, шансы, что это произойдёт сегодня или даже в скором времени, были ничтожно малы. Серёжа вздохнул бы сейчас, но рот у него был занят. Потому он только пошарил второй рукой по полу и подтянул к себе что-то мягкое, зажимая между ног и спинкой кровати и притираясь хотя бы так. Саму руку использовать не хотелось, потому что у неё были дела поважнее на костлявых бёдрах и плоском, но мягком животе. — А-а рот… ротом… — снова не удержался Антон, с трудом уже подбирая слова. — А ртом там… тоже можно?.. — Можно. Но у меня он только один. На твой выбор. — Тогда член, пожалуйста. А-а-ай… — это Серёжа, уяснив уже, что тянуть с этим строптивым жеребцом нельзя, иначе тот тут же ускачет оголтелой рысью непонятно куда, расслабил горло и заглотил член до самого упора, давая тому почувствовать пульсирующие вокруг головки от сдерживаемого рефлекса свои гортань, нёбо и гланды. — Блядь, нет… Я уже концу щас, блядь, сука, не хочу так быстро… Вот это он, конечно, удивил. Серёжа аж брови поднял. Вместо ответа он протолкнул палец глубже ему в задницу, легко скользя по обильной естестественной смазке туда и обратно, затем заменил его на большой и в этот момент ощутил ответную пульсацию члена в своей глотке. — Блядь, Серёж! — снова услышал он заветное. — Блядь, нет, ну нет же… Блядь, блядь, бля-я-я… Да, да, да, да, да!.. На этих пяти «да» Антон и кончил с каким-то невообразимым и ненаписуемым никакими буквами возгласом, финально толкнувшись Серёже в горло. От этого кончил и сам Серёжа, практически одновременно с ним, всего пару раз потёршись о то самое что-то мягкое и приятно скользящее между ног. Выпустив член изо рта, он сглотнул горячее семя и уронил голову на Шаста, прижимаясь вспотевшим лбом к внутренней стороне бедра. Как же это хорошо, но как же он устал. Просто ебать-охуеть устал. Но передохнуть ему не дали. — Фух… Вау. Вот это да, — услышал он запыхавшееся, но довольное, а потом Антон приподнялся на локтях, глядя на него. — Даже, я бы сказал, пять раз «да». Фу, ты глотаешь? А это обязательно? Тут Серёжа не выдержал и рассмеялся, затрясшись в беззвучной истерике. Антон тоже хихикнул, но продолжил ждать ответа.  — Опционально, — немного успокоившись, уверил его Серёга и поцеловал во впадинку между лобком и сгибом ноги. — Мне надо подумать, — честно признался Антон. — Ты же тоже всё? Бля, моя любимая куртка… — расстроился вдруг он, переведя взгляд вниз на Серёжины ноги. Серёжа посмотрел туда же. Оранжевый бомбер жалобно распластался на полу и укоризненно блестел на них густой белой похотью. — Я куплю тебе новую, — только и нашёл он, что сказать. — Да не надо, — уже весело отмахнулся Антон. — Постираем. Она мне дорога как память. Теперь уже дважды. — Потом он с подозрением прищурился, что-то складывая в голове. — Погоди, ты что, себе просто подрочил? — разочарованно протянул он. — Я думал, у вас, Элтонов Джонов, поинтереснее есть приколюхи. — Блядь, Шаст, я не гей. — Да почему это тебя так оскорбляет? — Да не оскорбляет это меня. Просто это же неправда. Тебе вот нравятся теперь парни? — Мне нравишься ты. Или что, уже можно других посмотреть? Огласите весь списочек, пожалуйста? — Допустим, — пропустил эту провокацию мимо ушей Серёжа. — А девушки тебе всё ещё нравятся? — Не знаю. Наверное, могут, да. — А кто больше? — Ты. Серёжа не стал подавлять позыв ошалело улыбнуться. Постарался только не слишком широко. — Ну вот и кто ты после этого, гей? — Окей, я тебя понял, — засмеялся Шаст, капитулируя с поднятыми руками. — Не будем вешать ярлыки и всё такое. Господи, подумал Серёжа, когда же он замолкнет. Господи, пусть он не замолкает никогда. — А ты всегда такой в постели? — спросил Серёжа, перебираясь к нему в кровать, и Антон с готовностью умостился щекой на его груди. — Какой? — М-м… — протянул Серёжа, подбирая подходящее слово, — бесячий? Антон всего за пару дней и особенно за последний час раскрылся ему чуть ли не больше, чем за все полгода их знакомства, причём с совершенно неожиданной стороны. Сторона была настолько восхитительна, что Серёжа не хотел бы её никогда больше закрывать обратно. Всё того стоило. Всё это точно того стоило. — Если я бешу тебя, то я пошёл, — немного обиженно ответил Антон. — Да не, я не про то. Ты рот свой не закрываешь, всё комментируешь и спрашиваешь, сбиваешь с процесса. Как ты сам не сбиваешься? — Серёжа склонил голову набок, чтобы посмотреть ему в глаза. — С девчонками ты такой же? Антон честно задумался. — Не знаю. Кажется, нет. Может, в первые разы был. А что, надо проверить? — Щас как дам «проверить». — А ты дай, — Антон вдруг отнял голову и поднялся над ним, растопырив по бокам свои длиннющие руки. Теперь уже он нависал над Серёжей сверху. — Ну, в смысле, ты сам. Что? — передразнил он ошарашенный Серёжин взгляд. — Я всё вообще-то попробовать хочу. Ты теперь не отмажешься. И тут вдруг Серёжа понял, почему Антон оказался таким бесячим в сексе. Всё очень просто. Это он, как и всегда, вот так познавал и принимал мир вокруг. Изучал словами, шутками, вызовами привычному. У него был так устроен мозг — чтобы постоянно быть начеку. Антон был открыт абсолютно ко всему. Он умел наслаждаться моментом, просто делал это в своём неповторимом шастуновском стиле. И Серёже придётся к этому привыкнуть. Но не то чтобы он был против. Антон вопросительно смотрел на него опять сверху вниз, и Серёжа в который раз за сегодня глубоко и устало вздохнул. Он и не подозревал, что однажды будет настолько обессилен, что даже не сможет пошутить. Поэтому он только умоляюще попросил: — Шаст. Дай, пожалуйста, полчасика передохнуть.