Цзинвэй пытается наполнить море

Вторая попытка переезда назад во дворец принца проходила гораздо менее драматично, чем первая. Ещё до полудня Хуа Чэна уже поселили в просторной и красиво оформленной спальне. По качеству мебели и украшений видно, что она близка к комнатам принца, хотя можно было бы оформить всё более роскошно, чтобы в полной мере отразить статус хозяина. Очевидно, что нынешняя династия Сяньлэ не слишком преуспевала в накоплении своего богатства. Ему даже в голову не могло прийти, что это были личные покои принца, пока поздно вечером двери не открылись без предупреждения, и Его Высочество, собственной персоной, не вошёл внутрь, задумавшись, склонив голову и рассеянно дёргая завязки своего ханьфу. Верхние одежды уже были наполовину спущены с плеч, когда он поднимает глаза и замечает Хуа Чэна, сидящего в инвалидной коляске у окна, и замирает. Некоторое время, затаив дыхание, принц только и делает, что смотрит, его персиковые глаза расширились от шока, а розовые губы приоткрыть в немом удивлении. Хуа Чэн наслаждался этой картиной. Человек он, может быть, злой и коварный, и у него точно было не всё в порядке с головой, но вот так он выглядел весьма соблазнительно — полураздетый и явно застигнутый врасплох. Поменяйся они местами, Хуа Чэн вряд ли стал бы долго медлить, прежде чем принять такое подношение. Такой человек выглядел бы лучше всего беспомощно извивающимся под ним, задыхающимся и молящим о пощаде. Хуа Чэн не пытается скрыть свои желания, не особенно заботясь о том, что отразится на его лице. Ему говорили, что благодаря гетерохромии, из-за которой один из его глаз горел демонически красным, выражение похоти и жажды крови на его лице нельзя было отличить друг от друга. Если он таким образом сможет спугнуть этого невежественного хорька, тем лучше. Хуа Чэн смертельно устал от действия на его нервы, которые этот самый хорек оказывал. Принц… не казался напуганным. Под пристальным взглядом его лицо стало пунцовым, затем он резко развернулся и вышел прочь из спальни. Хуа Чэн хмыкнул. Он не счёл удивлённую реакцию принца фальшивой, а это значило, что когда Его Высочество приказывал переместить пленника в свои покои, он не имел в виду буквально в свою спальню. Хуа Чэн был притащен сюда очень воодушевлённым Цзин Ланем, поскольку Фэн Синь, вопреки своим словам, всего лишь дошёл с ними до двора, а затем куда-то поспешил. Принцу, как узнал Хуа Чэн, было девятнадцать лет, ему остался всего год до совершеннолетия. И это было так удивительно не из-за его юности, а из-за факта, что он смог дожить до таких лет в окружении всех этих безмозглых идиотов. Хуа Чэн вернулся к книге, которых в спальне было полно, и не поднял от неё взгляда ровно до возвращения принца некоторое время спустя. Хуа Чэн ожидал, что его снова выпроводят, но, к его удивлению, двери просто закрылись, и Его Высочество спокойно прошёл за ширму. Вскоре он выходит, одетый только в простую сорочку и, не глядя в сторону Хуа Чэна, проскальзывает в купальню, которую, как помнил Хуа Чэн, некоторое время назад наполнили горячей водой. Прошло уже приличное количество времени, а слуг, которые должны были помочь принцу с купальными процедурами, не видать, что и не удивительно. Учитывая, насколько тупа большая часть прислуги этой резиденции, принц, вероятно, хочет избежать случайного утопления вместо помощи с мытьём головы. Хуа Чэн не мог его винить. Его Высочество появился только половину шичэня спустя, его мокрые волосы были расчёсаны и сохли распущенными, более короткие пряди слегка вились вокруг его лица. Это нечестно. Он такой… всё так нечестно. Большинство людей не очень хорошо выглядят с мокрыми волосами, но принц в таком виде казался моложе, более уязвимым и до одури домашним. У Хуа Чэна не было никакого желания задерживать на нём взгляд дольше положенного, но принц, как ни удивительно, решил приблизиться к нему. Несмотря на то, что он оделся ко сну, белая шёлковая лента всё ещё обвивала основание его шеи. Скрывает шрам? Хуа Чэн опустил взгляд, спасаясь от искушения, которому он не мог бы противостоять, но его ещё раз застали врасплох. Принц был босым, его пальцы ног выглядывали из-под подола тяжёлого домашнего халата. Хуа Чэн подавил поток ругательств, рвущийся из него. Даже лесные феи обладали куда меньшим очарованием, чем этот королевский сумасшедший, который либо очень храбр, либо неимоверно глуп. Добивающим стало то, что Его Высочество, похоже, не осознавал, какой эффект оказывало такое его неожиданное появление. Он откашлялся, нервно переступая, распространяя вокруг себя туманящий разум сладкий аромат лотоса. — Генерал Хуа… Вы в порядке? — когда Хуа Чэн ничего не ответил, он поспешил добавить. — Я… я прошу прощения, но случилось так, что нам пока придётся делить эту комнату. Надеюсь, вам здесь всё по душе. Если вам что-нибудь понадобится, скажите Цзин Ланю или же напрямую мне. Я… могу ли я что-нибудь сделать для Вас прямо сейчас? Хуа Чэну очень хотелось дать довольно грубый ответ, уточнив, что именно этот человек, имеющий пагубный эффект для его здравомыслия, может сделать для него прямо сейчас. Невзирая на эту попытку соблазнения, которая может быть была намеренной, а может и нет, недоверчивость берёт верх над его животными инстинктами. Неужели… это непостижимое существо только что извинилось перед ним за то, что ему приходилось спать в собственных покоях? Эта королевская особа всё ещё умоляюще смотрела на него, ожидая ответа. Этот нежный взгляд мог заставить море расступиться, а горы разрушиться. — Мне ничего не нужно, — наконец говорит он, и его собственный голос кажется ему карканьем старой вороны. Ужасно. Сам от себя не ожидая, добавляет, — благодарю за заботу, Ваше Высочество. Принц удивленно моргает, а затем улыбается. Хуа Чэн чувствует, что слепнет. Демон. Минимум пять хвостов. С такой пагубной улыбкой, пожалуй, все девять. — О, отлично, — говорит принц, очень довольный тем, что ему ответили, — ну, когда что-то всё же понадобится, пожалуйста, скажите мне, хорошо? Я… я уверен, что вы устали, вам всё ещё нездоровится. Я… я… я желаю вам спокойной ночи! Он поспешно оборачивается, но, к удивлению Хуа Чэна, не идет к большой, роскошной на вид кровати. Вместо этого он направляется к дивану в углу, который хоть и являлся настоящим диваном с обивкой и множеством подушек, выглядевшими мягкими, но всё же… Хуа Чэн недоверчиво следит за тем, как принц избавляется от халата, ложится и закрывает глаза. Кто. Этот. Человек? Чего он добивается? Это его спальня. Он наследный принц. Хуа Чэн его пленник. ПОЧЕМУ— Кровать принца оказывается даже удобнее, чем казалась на первый взгляд. Хуа Чэн ещё долго не мог уснуть.

— — –

Когда он проснулся на следующее утро, диван пуст — принц уже ушел. Несмотря на то, что он не выразил никаких пожеланий (как будто он поведётся на что-то подобное), сразу после завтрака к нему наведался портной. Судя по всему, были заказаны наряды на все времена года и случаи жизни, а Хуа Чэна едва не задушили швейным метром. После ухода портного пришёл плотник и, в отличие от своего коллеги, без лишней суеты снял мерки для новой инвалидной коляски. Он приземлённый, практичный, и в меру вежливый, либо он не знал кем являлся Хуа Чэн, либо ему попросту не было до этого дела. После Хуа Чэн был предоставлен самому себе. Он не пытался завязать разговор с кем-либо, и вскоре поползли слухи о том, что он не только калека, но ещё и немой. Это подтолкнуло прислугу ещё больше ослабить бдительность, что вполне устраивало Хуа Чэна. Он развлекал себя тем, что читал книги из обширной библиотеки наследника, слушал и наблюдал. Какую-то часть своего свободного времени он каждый день посвящал восстановлению своего тела, культивируя и перенаправляя свою ци через те части тела, где его меридианы не были повреждены. Это не так эффективно и никак не влияет на состояние его ног, но, по крайней мере, раны, оставленные кнутом, заживали быстрее.

— — –

Сосуществовать с принцем было… интересно. Утро — проклятое время. Если только не возникало какой-либо чрезвычайной ситуации, требующей внимания принца, они, как правило, просыпались примерно в одно и то же время. Принц, кажется, был полон решимости вести себя так, как будто то, что кто-то застает его с утра мягким, сонным и неряшливо одетым, не являлось чем-то необычным. Он определённо застенчив, но старался этого не показывать. Хуа Чэн искренне предпочёл бы, чтобы он всё же показывал свою застенчивость. Принц ранним утром был похож на избалованного ребёнка. Его ночные одежды всегда в беспорядке: либо запутались, либо частично расстёгнуты. Учитывая, что он спит довольно спокойно, оставалось загадкой, как ему всегда удавалось довести себя до подобного состояния. Его волосы — непослушное облако шёлка, умоляющие, чтобы чьи-то пальцы прошлись вдоль, распутывая узлы… или чтобы их намотали на кулак и натянули. А его очаровательное, слегка растерянное и частично нахмуренное выражение лица — настоящее преступление. Вся суть этого человека будто приглашала съесть его целиком здесь и сейчас. У Хуа Чэна были сломаны ноги, и только…! Все остальные конечности у него были в полном порядке. Столкнувшись с этой ходячей катастрофой без всякого предупреждения, определённая часть его анатомии, которая раньше всегда была довольно послушной, сейчас не поддавалась усмирению и была предательски живой и активной, не обращая внимания на напоминания о том, что это враг. Принц проскользнул мимо него в купальню пока Хуа Чэн притворялся спящим, стиснув зубы. Остаться лежать в постели, а не пойти вслед было настоящим испытанием. Принц редко вызывал слуг, чтобы помочь ему одеться, и обычно даже сам укладывал волосы, однако все его умения сводились к простому высокому хвосту, что совершенно не соответствовал его статусу, но был прост в исполнении. Столь необычную скромность в дворянине, не говоря уже о принце, было достаточно легко объяснить. Хуа Чэн знал ответ, не было нужды спрашивать. Его Высочество не доверял большинству своих слуг. Регент упорно засылал шпионов в его резиденцию, и даже несмотря на регулярную чистку, которую, судя по всему, делал Фэн Синь, Его Высочество не горел желанием подпускать кого-либо слишком близко. Прислуга, ответственная за его покои, часто менялась. Один и тот же человек никогда не задерживался дольше, чем на несколько дней, прежде чем на его место приходил другой. Хуа Чэн считал такое решение вполне обоснованным, хотя это и создавало определённые проблемы с безопасностью. Вследствие чего Его Высочество оставался без временной охраны и личных слуг большую часть времени. Было заметно, что принц уже привык к этому. В результате их утро проходило довольно мирно. Они вместе завтракали, Его Высочество ждал, пока Хуа Чэн присоединится к нему перед тем, как приступить к трапезе, пытаясь при этом делать вид, будто это происходило по чистой случайности. Простая вежливость, но разве всё не должно быть наоборот? Даже если не обращать внимание на статус военнопленного своего сожителя, Его Высочество, кажется, постоянно забывал, кто из них голубых кровей. Хуа Чэн не показывал, что заметил, но обычно он не заставлял принца ждать. Он даже ловит себя на том, что делает то же самое, когда дело доходит до ужина. Никто из них не собирался как-либо афишировать свои действия. Его Высочество обычно пытался разговорить его, начиная утро с негромкого приветствия, затем спрашивая о самочувствии Хуа Чэна. Генерал обычно не отвечал, но Его Высочество воспринимал это спокойно. В который раз повторяя с, казалось бы, бесконечным терпением, что Хуа Чэн может не беспокоиться и обращаться с просьбами, если ему что-то понадобится. Он никогда не расстраивался, из-за того, что не получал каких-либо ответов на свои вопросы, никогда не унывал и был полон надежд. Именно эта надежда день за днем всё больше и больше пробивала толстые защитные стены в сердце генерала. Делать вид, что он не понимал, что творится у него внутри, было своего рода пыткой и, в конце концов, Хуа Чэн сдался. На третий день он кратко ответил: «Доброе утро», — в ответ на приветствие принца. Удивлённая улыбка Его Высочества была настолько яркой, что пленнику пришлось отвести взгляд. Он давал краткие, неинтересные ответы на ежедневные вопросы принца, со злостью уничтожая свой завтрак. Его Высочество не требовал от него ничего большего, и это превратилось в их новую рутину.

— — –

Два дня спустя Фэн Синь появился во время их завтрака, чтобы вручить принцу запечатанное письмо. Его Высочество прочитал его а затем, нахмурившись, сказал: — Отправь кого-нибудь к А-Цзю, передай ему, что сегодня вечером я поужинаю с ним. По-прежнему спокойно Фэн Синь спросил. — Ты будешь оставаться у него на ночь? Его Высочество снова возвращает своё внимание к письму, его янтарные глаза темнеют, когда он просматривает левую половину. Он вздыхает: — Похоже, что да. — Я предупрежу стражу, — Фэн Синь кивнул и ушёл. Принц отложил письмо в сторону и снова взялся за палочки, затем посмотрел на Хуа Чэна и удивлённо моргнул. — Генерал Хуа, с вами всё в порядке? Еда пришлась вам не по вкусу? Только тогда Хуа Чэн понял, что хмурится. Он придаёт лицу безразличное выражение, не отвечая.

— — –

Это происходило каждые несколько дней или около того. Его Высочество сообщал ему, иногда напрямую, а иногда через слуг, что будет ужинать с одной из своих наложниц — обычно с Шэнь Цзю, редко с Му Цином, а иногда даже с обеими. Бывало, что он возвращался поздно ночью, но чаще всего он приходил уже под утро. Такое распутное поведение по какой-то неизвестной причине приводило Хуа Чэна в ярость. Дело даже не в том, что поведение было таким уж бесстыдным. Они его наложницы. Принц имел право распоряжаться своим гаремом так, как ему заблагорассудится — в этом и состоялась его суть. Слухи… всё же были правдой? Принц не жесток и не садист, однако большинство своего времени он всё же посвящал удовлетворению таких своих желаний? Сколько он ещё будет развлекать себя весенними играми? Его страна находится в таком состоянии — и вот как он проводит своё время? Как… предсказуемо и разочаровывающе. И как мог тот, кто утром излучал такую ауру непринуждённой невинности, к вечеру превращаться в распутного демона? Какой из них был настоящим? Является ли Хуа Чэн зрителем, который повёлся на отменную игру актера? Принц улыбался ему, не осознавая, как низко он пал в глазах своего сожителя, и всё, на что Хуа Чэн был способен, это отвернуться.

— — –

В те дни, когда Его Высочеству не нужно было присутствовать на заседаниях, принц надевал простую, облегающую одежду, брал меч, который приносил Фэн Синь, и исчезал в бамбуковой роще в дальнем конце дворца — очевидно, для тренировок с мечом. Хуа Чэну было любопытно взглянуть, но хотя новое кресло и было превосходным и значительно улучшило его способность передвигаться самостоятельно, он всё равно не мог проследить за принцем незамеченным. Воин в нем жаждал возродить связь с близким сердцу искусством, но разве он теперь не бесполезен? Размышления такого рода тяготили его. Внутри резиденции он не был слишком ограничен в своих передвижениях, но обычно его сопровождал Цзин Лан. Охранники, расставленные повсюду, также следили за его действиями, хотя Хуа Чэну пока удавалось их не провоцировать. Ему потребовалось время на то, чтобы найти подходящее место для наслаждения свежим воздухом, откуда можно было заметить, как принц возвращается после тренировки. Его Высочество обычно сопровождал идиот-командир-охраны, но довольно часто Шэнь Цзю и Му Цина также можно было заметить идущих следом, либо один, либо оба возвращались помятыми и потными. Судьба жестока, а небеса слепы, поэтому после физических нагрузок принц выглядел ещё очаровательнее. Его бледная кожа, казалось, светилась изнутри по мере того как мелкие капельки пота выступали то тут, то там. Его высокий хвост немного опущен и растрёпан, глаза сияли чистым восторгом, а смех разливался золотистым звоном, притягивая к себе взгляды. Всё выглядело так, будто в большинстве случаев он выходил победителем, хотя нельзя делать какие-либо выводы основываясь лишь на этом. Даже если его компаньоны не поддавались, невзирая на королевский статус своего противника, насколько способными могли быть какие-то там наложницы? Хуа Чэн усмехнулся. Тем не менее было забавно наблюдать, как они принимали своё поражение с разной степенью негодования. Пока Шэнь Цзю становился более саркастичным, Му Цин обычно выглядел более раздражённым, и только Фэн Синь, смотрел на своего хозяина с одобрением и даже восхищением, но у него также была дурная привычка забываться в волнении и обнимать принца за плечи, как равного. Каждый раз, когда Хуа Чэн замечал, как эти медвежьи лапы грубо тянулись к благородной лани рядом, его зубы сжимались, и внезапно на его языке начинал горчить вкус уксуса. В любом случае это не имело значения. Чего хорошего мог представлять из себя принц с такими спарринг-партнёрами? Хуа Чэн фыркнул и развернулся, чтобы уехать.

— — –

Хуа Чэну было особо нечем заняться, кроме культивации, чтения и исследования поместья, понимая, что за ним постоянно следят. Однако большинство людей не догадывалось о его превосходном слухе, и он активно этим пользовался. Он пытался отыскать любые кусочки информации, которые помогли бы ему с побегом, но на что он вообще рассчитывал?.. В основном он натыкался на одни лишь сплетни. Слуги, где бы ты не находился, любят поговорить о своих господах, а в ситуации, в которой находится принц, было бы настоящим чудом, если бы его личную жизнь не обсуждали с завидным интересом, в мельчайших подробностях. Не по своей воле Хуа Чэн узнал, что тот раздражительный мальчишка Му Цин, судя по всему, являлся другом детства принца. Наследник, Фэн Синь и Му Цин выросли вместе и в какой-то момент чувства молодого престолонаследника к его дорогому другу перетерпели изменения. В самом начале Му Цин противился становлению наложницей, что заставило принца долго увещать его, пока тот в конце концов не сдался. Конкретно этот факт заставил Хуа Чэна съёжиться, но он полагал, что это объясняло, почему Му Цин, весь враждебный и постоянно недовольный, вёл себя так, как будто имел на это право. Он даже позволял себе кричать на Его Высочество, когда ему заблагорассудится, не обращая внимания ни на разницу в их положении, ни на возможную публику. Его Высочество относился ко всем его выходкам спокойно, не делая никаких замечаний. Должно быть, он действительно влюблён, раз ведёт себя так жалко. Хуа Чэн должен был пожалеть его, но вместо этого по какой-то неизведанной причине он злился. Шэнь Цзю — это другая история. Раньше он работал в борделе и, как можно предположить, имел репутацию невероятно сварливого человека, с которым трудно иметь дело. Его красота привлекала клиентов, но он неподобающе обращался с ними и даже подрался с одним из-за строчки малоизвестного стихотворения, по поводу которой они не сошлись во мнениях. Ссора грозила перерасти в крупную драку, но вмешался Его Высочество. Хуа Чэн поморщился, узнав об этом. Судя по всему, миловидный принц уже в столь юном возрасте был частым посетителем весенних домов. Отвратительно. Легенда гласит, что принц увидел Шэнь Цзю и впал в неистовую — если не любовь, то уж точно вожделение — с первого взгляда. Он выкупил контракт Шэнь Цзю, забрал его из борделя и женился на нем. Хуа Чэн очень хотел забыть всё услышанное, но увы, ах. (В тот вечер он посмотрел на принца с таким нескрываемым отвращением, что принц вздрогнул, пятясь назад, все попытки завязать разговор были обречены на провал. Он казался каким-то маленьким и подавленным, что только ещё больше раздражало Хуа Чэна.) Услышанное, к сожалению, имело долю правды. Судя по разговорам слуг и собственным наблюдениям, Его Высочество, кажется, проводил больше времени с Шэнь Цзю, чем с Му Цином. Последний, судя по всему, всё ещё старался быть недоступным в надежде, что принц будет бегать за ним. Шэнь Цзю, же делал противоположное, что также объясняло, почему принц часто оставался у него и на следующее утро выглядел утомлённым. Наблюдая за тем, как утром одного такого дня он заходит переодеться, Хуа Чэн внутренне морщится. Он никогда не был особо терпелив к людям, которые постоянно потакали своим желания. Конечно, чего ещё можно ожидать от принца? И всё же… Трудно было его ненавидеть, когда Его Высочество так бесхитростно улыбался и спрашивал с такой всепоглощающей искренностью о здоровье Хуа Чэна. Генерал начинал ненавидеть себя за то, что повёлся на весь этот спектакль, но, похоже, ничего не поделаешь.

— — –

Не прошло и двух недель после прибытия Хуа Чэна в резиденцию, как Цзин Лан вручил ему письмо. Хуа Чэн смотрел на лист бумаги, как будто он был ядовитой змеёй, затем с прищуром уставился на слугу, который побледнел от страха. — Кто-то… кто-то попросил меня передать это Вам, мадам! — поспешно объясняет он с испуганным видом. — Я… я… я просто подумал… Они з-заплатили мне, и… Хуа Чэн выхватывает письмо из его рук. Безопасность королевской семьи в этой стране была какой-то шуткой. Хуа Чэн должен был быть рад этому факту, поскольку это играло ему на руку, однако по какой-то причине это только раздражало его. Насколько беспечным может быть принц? Где он вообще нашел таких некомпетентных людей? Он катит инвалидную коляску до окна и вскрывает печать. Сразу же он узнает педантичный почерк Хэ Сюаня. Хэ Сюань был ученым, которого Хуа Чэн встретил, когда его только повысили до генерала. Решив вместе одну довольно запутанную проблему, они остались на связи, становясь не совсем друзьями, но периодически партнёрами. Число людей при дворе Юнаня, которым Хуа Чэн мог доверять, было ничтожно мало, а Хэ Сюань был одним из них. Однако несколько лет спустя в семье Хэ Сюаня случилась катастрофа. Вместо того чтобы жениться и наконец остепениться, выращивая кучу таких же скучных сопляков, он отказался от академии и занялся торговлей, следуя за преступником, который стал причиной краха его семьи. Чтобы помочь ему начать свой бизнес, Хуа Чэн одолжил почти всё своё состояние, накопленное с огромным трудом, Хэ Сюаню под астрономически высокую процентную ставку, так что большая часть богатства Хэ Сюаня теперь фактически принадлежала Хуа Чэну. Два года назад Хэ Сюань переехал в столицу Сяньлэ под видом богатого купца Мин И и сумел ловко подкупить нужных людей, чтобы быть полностью принятым коррумпированной элитой Сяньлэ. Он был частым участником различных дворцовых мероприятий, что делало его ценным источником информации. Хуа Чэн, никогда не стеснявшийся напомнить ему о его долге, извлекал из этого значительную выгоду, хотя ранее и не проявлял особого интереса к делам двора Сяньлэ. Очевидно, Хэ Сюань знал, что теперь всё изменилось. Письмо, которое сейчас было в руках Хуа Чэна, было написано в его обычной резкой манере. Он злорадно спрашивал, как Хуа Чэну жилось «участью хуже смерти», хотя за насмешливыми словами и была видна своеобразная забота. Хуа Чэн фыркнул. Затем Хэ Сюань сообщил всё, что знал о принце — чего было откровенно немного, но также проясняло некоторые моменты. Несмотря на то, что регент официально всё ещё являлся опекуном принца, они, похоже, находились в разладе и постоянно спорили на собраниях. Конфликт назревал какое-то время, но стал очевидным чуть больше двух лет назад, когда принц неожиданно объявил себя обрезанным рукавом перед всем королевским двором, таким образом не только потеряв лицо, но и глубоко унизив Цзюнь У. Регент контролировал чиновников и армию, в то время как Его Высочество никакой поддержки не имел, однако он по-прежнему громко выступал на собраниях, когда не был согласен с решениями регента, что случалось довольно часто. Он не мог победить, но мог стать бельмом на глазу. — Регент, — писал Хэ Сюань, — на мой взгляд, давно бы избавился от принца, если бы не поддержка народа, которую тот каким-то образом сумел сохранить, несмотря на свои специфичные наклонности. Простые люди никогда не одобряли такие «предпочтения», особенно когда их демонстрировала знать, но принц — единственное, что стояло между ними и Цзюнь У. Он был предметом буквально всех шуток, и на каждом углу показывают спектакли о его «подвигах». Королевская гвардия под командованием Цзюнь У не делала ничего для защиты репутации королевской семьи и даже поддерживала такие «инициативы». Если он внезапно упадет замертво, люди не воспримут это спокойно. Во-первых, в Цзюнь У нет ни капли королевской крови, ни запасного наследника династии Се в кармане. Во-вторых, Его Высочество однажды вложил всё своё личное состояние в государственный бюджет, чтобы не дать регенту поднять налоги дважды за один год. Хуа Чэн удивленно моргает, переваривая эту мысль. И вдруг… далеко не роскошное состояние резиденции принца предстает в совершенно ином свете. Это отчаянный и, откровенно говоря, глупый шаг, но… — Короче говоря, отвращение населения к природе принца практически компенсируется его действиями в их интересах, поэтому регент не может просто убить его. Даже такой тщеславный человек, как Цзюнь У, не сможет справиться с восстанием всей страны. Тем не менее он делает всё возможное, чтобы подорвать репутацию принца — или то, что от неё осталось. Не знаю, как это всё скажется на тебе. Я видел принца лично всего несколько раз, и он не показался мне большой угрозой, но меня, конечно, не бросали на растерзание в его покои. Если тебе нужно, чтобы я вытащил тебя, просто скажи. Мне это не выгодно, так как мои дела здесь всё ещё не закончены, но, если быть в сексуальном рабстве слишком тяжко, дай знать. Хуа Чэн поднял бровь. Это самое сентиментальное, что ему доводилось слышать от Хэ Сюаня. Это тронуло душу генерала. Или тронуло бы, если бы он был способен на подобные чувства. Он сжёг письмо. Никто его не побеспокоил, никто не остановил и за ним не вели слежку. Если даже слуги в резиденции наследного принца вели себя так, что уж говорить о простом люде? Они пользовались им как щитом, но они также и презирали его. Хуа Чэн насмешливо усмехнулся. Отбросы. Их принц может быть наивным безумцем с не самым приятным хобби, но он заслуживал большего. Когда Хуа Чэн сбежит отсюда, восстановит силы и вернётся со своим войском, он сделает всё возможное, чтобы сохранить этого несчастного хорька в живых.

— — –

Хорошее настроение, вызванное письмом Хэ Сюаня, длилось ровно один день, прежде чем принц испортил его. Обычно, когда Его Высочеству срочно требовалось утешение, он шел к одной из своих наложниц и передавал об этом через слуг. Однако вечерняя трапеза подана и остывает, а наследника престола не видать. Хуа Чэн ел в одиночестве, стараясь не хмуриться при виде блюд. Он ведь пленник и наложник — принц не был обязан перед ним отчитываться. Он лёг спать поздно, но принц возвратился ещё позднее. Он старался быть тихим, однако Хуа Чэн всегда чутко спал. Походка у принца была неустойчивой. Он наткнулся на низкий столик, но не издал ни звука, замирая и осторожно поглядывая в сторону кровати. Убедившись, что Хуа Чэн всё ещё спит, он наконец добирался до дивана, чуть ли, не падая на него. Когда Хуа Чэн проснулся на следующее утро, принц всё ещё лежал на диване лицом вниз, и Фэн Синю пришлось приложить немало усилий, чтобы разбудить его. — Спать на этой штуке явно не идёт тебе на пользу, — ворчал Фэн Синь, бросая убийственные взгляды на Хуа Чэна, пока Его Высочество пытался позавтракать, медленно и неуклюже управляя палочками для еды. Хуа Чэн полностью игнорировал Фэн Синя, как обычно, и наблюдал за принцем. Его Высочество выглядел… истощённым. Слишком бледный, с тёмными синяками под глазами, которые казались несвойственно тусклыми. У него также был синяк под челюстью, прямо над белой шёлковой повязкой, которую он всегда носил. Этот синяк выглядел в точности как… Хуа Чэн прищуривается. То, как он спотыкался прошлой ночью, как его руки мелко подрагивали этим утром и синяк… Принц выглядел так, будто пережил крайне тяжёлую ночь в постели с кем-то, кто не обращался с ним как со знатью. У него был ещё один любовник? На Хуа Чэна вдруг нахлынуло такое чувство… отвращения, именно отвращения. Он отталкивается от стола и с большим трудом заставляет себя разжать кулаки, чтобы уехать. — Генерал Хуа? — обеспокоено окликает его принц. — Вам не понравилась еда? Я могу попросить поваров приготовить что-нибудь другое, если вы— — Ты! Вернись немедленно, чёрт возьми! — Нет, Фэн Синь, не надо! Оставь его, — прозвучал приглушённый голос принца. Хуа Чэн исчезает за дверями спальни, игнорируя их обоих, но голос принца, нетипично тихий, всё же доносится до него: — Я едва могу держать глаза открытыми. Фэн Синь, я что-то сказал не так? Я был груб? Он выглядел таким сердитым… Хуа Чэн уже не слушал брань Фэн Синя, а направился к окну, сбивая вазу с декоративной тумбочки по пути.

— — –

Сплетни слуг — и, ох, как же Хуа Чэн устал полагаться на это в качестве источника новостей — подтверждали его подозрения. У принца действительно был любовник в городе, хотя мнения о том, кто он, разнились. Одни говорили, что это ещё один проститут из борделя, другие утверждали, что это генерал армии. Кем бы он ни был, Его Высочество держал этот роман в секрете, поскольку и Му Цин, и Шэнь Цзю ревновали и не стеснялись это демонстрировать. Не желая наживать себе проблемы, принц был вынужден тайком выбираться из особняка поздно ночью. — Не знаю, как он не боится за свою жизнь, — бурчала одна из служанок, чистя ковёр, полагая, что Хуа Чэн, сидящий у небольшого прудика на улице, не мог её услышать, — со всеми этими монстрами, которые разгуливали по улицам. Только вчера ночью один ворвался в мясную лавку и загрыз и мясника, и его жену! Наш принц всё ещё так юн — разве ему не страшно? — Я слышала, что то был дух тигра. Он съел всё мясо в магазине, но оставил мясника в живых! — Да какая разница? Я слышала, что у возлюбленного принца янский корень такого размера, что он вынужден прятать его под поясом, когда выходит, иначе он будет похож на ракшасу, с его ты-знаешь-чем это будет совершенно неприличное зрелище. Я бы победила десять таких тигров ради чего-нибудь такого! — Какое непотребство, у меня сейчас кровь из ушей пойдет! В любом случае, думаю, что мадам Шэнь страшнее любого духа, когда начинает разбрасываться вазами. Его Высочество наверняка предпочел бы убегать от настоящего монстра, а не от неё! Служанки рассмеялись. Хуа Чэн нарочно отодвигается подальше от павильона. Ему всё ещё предстоит спать в одной комнате с этим человеком и есть за одним столом. Он не мог больше этого слушать, если хотел сохранить свой аппетит.

— — –

Через два дня, принц, похоже, снова встречался со своим ракшасой, но что-то было не так. Чувствительная интуиция Хуа Чэна улавливала нарастающее напряжение в воздухе. Несмотря на поздний час, вокруг поместья горело больше обычного фонарей, а его вечерний ужин подавал не слуга, а охранник. Этот человек проявил неосторожность, так явно оглядываясь по сторонам в комнате принца, что выдало его беспокойство. Хуа Чэн ел как обычно, чтобы не вызвать подозрений, но нетерпение охранника чувствовалась за километры, как будто он сейчас должен был находиться в совершенно другом месте. Когда трапеза завершилась, генерала оставили наедине с собой. Он, как всегда, отпустил Цзин Ланя, готовясь ко сну. Однако он не лег спать. Когда наступила полночь, а странная атмосфера всё ещё не рассеялась, Хуа Чэн решает покинуть покои принца, тихо выезжая во двор. Обычно здесь было хотя бы несколько человек, что наблюдали за ним, но сейчас не было ни души. Сразу за входом во двор он видит, как Фэн Синь раздает приказы стражникам. Это тоже крайне необычно. Обычно, когда принц отправлялся на свои любовные похождения, Фэн Синь сопровождал его, что заставляло генерала его немного жалеть. Но сейчас он находился здесь и весь его вид был очень мрачным. — Вы двое, отправляйтесь к восточным воротам и следите за улицей. Ты, возьми кого-нибудь и иди к южным. Если столкнётесь с чем-то необычным, не делайте ничего поспешного, а сразу вызывайте меня. Если увидите Его Высочество, немедленно дайте мне знать. Солдаты отдают честь и разбегаются в разные стороны. Фэн Синь оборачивается и замечает Хуа Чэна, мгновенно хмурясь. Однако, вместо привычной грубости, Фэн Синь лишь спрашивает: — Его Высочество всё ещё не вернулся, верно? Удивленный заданным вопросом, Хуа Чэн качает головой. Бранясь, Фэн Синь уходит, даже не удосужившись сказать Хуа Чэну вернуться в свои покои. Всё ясно как день. Никчёмные слуги принца умудрились потерять его. Хуа Чэн не верил, что можно думать о них ещё хуже, но им удалось его опровергнуть. Они не могли уследить даже за одним распущенным юнцом! И это страна стремится стать империей? Абсурд. Без каких-либо проблем он медленно передвигался по территории резиденции. Действительно, ото всех сторон доносилось свечение фонарей, и группы стражников и слуг поспешно перемещались от здания к зданию, словно играя в прятки. Вскоре после того, как наступил час быка, начался дождь. Хуа Чэн обошёл территорию два раза — по тем местам, где ему обычно разрешено находиться — и раздумывал о возвращении в спальню принца. Если бы он мог ходить, такая ночь была бы идеальной для побега, но если такое случалось довольно часто, то… Внезапно его взгляд цепляется за кое-что странное. Поместье наследного принца окружала массивная стена, отделяющая его от остальной части города. Неожиданно кто-то снаружи запрыгивает на неё — стройная фигура в облегающей черной одежде. Хуа Чэн приподнимает брови. Наёмник? Лицо человека скрыто под чёрной маской, что подтверждало эту теорию. Скрываясь в тенях кустов, Хуа Чэн наблюдает, как незнакомец делает несколько лёгких, хотя и не совсем уверенных шагов по краю стены, прежде чем без предупреждения падает. Слышится приглушенный стон и звон металла. Сердце Хуа Чэна начинает биться всё быстрее, и он неосознанно приближается. Движения человека кажутся ему знакомыми, хоть он и не может вспомнить откуда. Отличное владение цингуном помогает незнакомцу не разбиться о землю, несмотря на падение с большой высоты. Хуа Чэн подбирается ещё ближе, фигура неустойчиво поднимается на одно колено, опираясь на меч, как на костыль, видимо, пытаясь собрать силы, чтобы встать. На белом каменном пути разливалось тёмное пятно. Кровь? Он ранен? Как раз в этот момент сверкает молния, и порыв ветра срывает ткань, закрывающую нижнюю половину лица человека, обнажая знакомые черты. — Ваше Высочество! — в шоке восклицает Хуа Чэн. Принц вздрагивает, резко поворачивая лицо в его сторону. — Г-генерал Хуа, — его голос глушил дождь, — Как… почему— Он делает ещё одну попытку подняться, но вместо этого падает полностью. Или он упал бы на землю, если бы Хуа Чэн не поймал его в последний момент, крепко обняв. Принц рухнул к нему на колени. Его голова беспомощно свисала на плечо Хуа Чэна, которое теперь было не только мокрым, но ещё и теплым. Его Высочество истекал кровью. — Кто-нибудь! — кричит Хуа Чэн громче, чем, когда командовал своими солдатами. — СТРАЖА! СЮДА! Его громкий голос разносится, прорываясь сквозь звуки шторма, пока он одной рукой толкал инвалидное кресло, а другой поддерживал принца. Меч падает на землю, гремя. Принц смотрел на него, он протянул руку, чтобы коснуться лица Хуа Чэна, его шеи. Его обычно ясные глаза помутнели. Он вел себя, как будто был пьян — или в бреду от потери крови. — Ты всегда сердишься на меня, — бормочет принц, заставляя Хуа Чэна колебаться между необходимостью продолжать звать на помощь и желанием услышать каждое слово, — Мне так… жаль. Всегда… восхищался… Рука принца бессильно падает ему на бёдра, глаза закрываются. — …не сказали, что ты… такой красивый… Хуа Чэн кричит, пока его горло не начинает гореть, и слышит шаги, стремительно приближающиеся к нему.