Зарисовки по вселенным баббл

Сергей, завернувшись в одеяло с головой, крепче стиснул в руках край подушки. Тонкие пальцы нервно сжали ткань, костяшки побелели, Разумовский придвинул колени к груди и закусил губу. В полубреду-полусне он снова держал в ладони пистолет. - Что ж... Придётся всё делать самому! Тело не слушалось, в глазах всё плыло. Когтистая лапа потянулась к рукоятке оружия. " Нет, нет, прошу... Только не он!" - донеслось откуда-то из глубины сознания. Губы Сергея дрогнули, перед глазами мелькнуло лицо любимого. Птица расплылась в кровожадной ухмылке, ловя каждое движение Олега. Во взгляде Волкова читалась надежда: Серёжа, его маленький, яркий, искренне улыбающийся ему по утрам Серёжа не мог этого сделать. Но с каждой секундой Волков всё больше осознавал: надеяться было не на что. От Разумовского в этом человеке не было ничего. - Прости, Олег, но правила есть правила! Рука дрогнула. Выстрел. Ещё один. И ещё. Окровавленое тело рухнуло на пол, дёрнулось. Пять гильз, одна за другой, падали на пол, разрывая надрывную тишину. Сердце пропустило несколько ударов, дышать стало нечем, рыдания застряли где-то в районе голосовых связок. Сергей мелко задрожал, прокусив губу до крови. Слёзы текли по щекам. В комнату вбежал Волков. Сев рядом с кроватью на колени, он аккуратно заправил огненные волосы за ухо Серёже и, наклонившись так, чтобы парень чувствовал его дыхание, что-то нежно прошептал. Бледные пальцы отпустили белую ткань наволочки, парень громко шмыгнул носом. - Прости... Донеслось до Волкова. Разумовский часто говорил во сне, Олег к этому уже привык. Но в этот раз короткое и столь привычное "Прости" звучало по-особенному отчаянно. Казалось, что Серёжа стоит на краю, и, если Олег не простит его, он точно прыгнет. И Волков снова его потеряет. - Давно уже простил. Качнул головой брюнет, мягко вытирая бегущие по щекам Сергея капли. - Спи, Серый. Голос, переходящий в шепот, медленно заполнял больное сознание Разумовского. Он вытащил руку из-под одеяла, нащупал ладонь Олега и притянул её к себе. Тепло грубых пальцев Волкова окончательно прогнало кровавые картины. Дыхание стало ровным и размеренным, искусанные тонкие губы расплылись в расслабленной улыбке. - Это ты меня прости. Неожиданно сам для себя, Волков снова заправил прядь Разумовскому за ухо и нежно коснулся губами бледной щеки парня. - Я больше никуда не денусь, так что - спи.