иᴄᴋуᴨᴧᴇниᴇ иɜумᴩудных ᴦᴩᴇхᴏʙ

На календаре было уже двадцать четвёртое декабря. Завтра Рождество, однако о праздничном настроении можно смело забыть. Формулу пришлось не раз корректировать, да и работа в целом шла достаточно нервно. Озборну не удавалось полностью сконцентрироваться на задаче, поскольку Октавиус вместо помощи постоянно отвлекал его своими капризами и хотелками. Нормана брали силой, заставляли делать отвратительные вещи, днями напролёт сидеть одному в той самой грязной комнате, голодать и испытывать жажду. Когда заживали одни раны, на их месте появлялись другие, и так по кругу. Никакой человек не сможет терпеть это молча, поэтому Отто лицезрел периодические вспышки гнева и истерики, впоследствии наказывая за них в двойном размере. И чтобы загладить свою вину, Озборн в добровольно-принудительном порядке делал всё, что Октавиус скажет ему. Ведь Норман должен хотеть того же, чего желает Отто. В начале месяца Октавиус словно с цепи сорвался, подумав, что Озборн планировал совершить побег, когда он просто от скуки рассматривал заколоченные окна. Как итог: повторно раздробленные и изрезанные манипуляторами ноги. Порой казалось, что Отто получает садистское удовольствие от всех этих истязаний и эмоциональных качелей, на которых он регулярно катал Нормана. В один момент Озборн пребывал в настолько глубоком отчаянии, что начал всерьёз задумываться о самоубийстве. Ведь лучше сделать это самому, чем позволить убить тебя другому, не правда ли? — Эй, ты как? — Октавиус вошёл в свою комнату, куда недавно перенёс Нормана. — Ноги ужасно болят и голова толком не соображает. Я почти закончил формулу, но не могу работать дальше, — Озборн бросил исписанную тетрадь с ручкой на кровать и устало потёр глаза. — И я хочу спать. — Ты спал несколько дней, сколько можно? — Отто сел на край кровати и пощупал чужой лоб. — Чёрт, у тебя снова жар. Да что это такое. — Я его не чувствую, мне холодно. — Сейчас примешь лекарства и я отнесу тебя в ванную. Нужно помыться. — Это обязательно? — Конечно! — Как скажешь. Норман тихо вздохнул, не зная, куда себя деть. Моральное состояние было просто отвратительным, а последние две недели подкосили его ещё сильнее. Если в своей вселенной он хотя бы ходил к психотерапевту и принимал необходимые препараты, то здесь такой поблажки точно не будет. Вскоре Отто отнёс его в ванную и, усадив на бортик, начал раздевать. Озборн уже не противился этому, к тому же у него не было сил банально снять рубашку. Глубокие резаные раны заживали крайне медленно и покрылись лишь тонкой внутренней коркой, но поверхностные всё же зарубцевались. Вся спина была изуродована ярко-красными шрамамами, однако Норман утешал себя тем, что он по крайней мере не видит её. — Голова не кружится? — Октавиус сложил рубашку и брюки Озборна на полку, спустив с другой необходимые средства для ухода за собой. А все использованные бинты отправились в мусорную урну. — Немного, — Норман посмотрел на полки, выцепив взглядом бритву. Отто однажды уже брил и стриг его. — Тогда быстро помою тебя и отнесу обратно. — Я хочу помыться сам. Можно? — Ты уверен? — Да, просто спусти меня в ванну. — Хорошо, но не запирай дверь. Иначе я её выломаю, а тебя заставлю чинить. — Понял. Октавиус помог Озборну сесть в тёплую воду и протянул ему всё необходимое. Она приятно обволакивала тело, однако в отдельных местах из-за неё сильно пощипывали и покалывали свежие раны. — Даю тебе десять минут. Если что, зови. А я пока приготовлю ужин. Кивнув, Норман дождался, когда Отто наконец уйдёт. Озборн, посидев ещё немного и убедившись, что Октавиус точно на кухне, ухватился за горячую трубу и привстал на больных ногах, заодно оперевшись плечом о кафельную стену. Ладонь жгло, а переломанные кости отдавали невыносимой болью. Норман с большим трудом, но дотянулся до бритвенных станков и ухватил один из них, после чего максимально тихо сел на место. Нижняя губа оказалась неосознанно прокушена. Он подождал пару секунд и сломал пластиковую бритву, вынув оттуда лезвие. Обломки удалось спрятать в стопку чистых полотенец. Чтобы не вызвать подозрений, Озборн налил в воду немного геля для душа и бросил туда же мочалку, заодно намочив себя. — Норман, даже не думай! Озборн смотрел на лезвие и прислушивался к звукам за дверью. Стало подозрительно тихо, поэтому он зажал лезвие в ладони и опустил её в мыльную воду. Норман посидел так ещё пару минут, после чего в ванную вошёл Отто. — Как у тебя тут дела? — Я почти закончил. — Отлично, тогда я помогу тебе вытереться и мы пойдём на перевязку. Или хочешь ещё полежать? — Нет, я всё. — Чудно. Тогда секунду, я убавлю огонь на плите. Пока Октавиуса не было, Озборн аккуратно положил лезвие в рот и прижал его языком к нёбу. Отто вернулся практически сразу же, вытащил Нормана из воды и хорошенько вытер, на удивление осторожно обходясь с открытыми и почти зажившими ранами. Озборн молился о том, чтобы ему не задавали никаких вопросов или не попытались вытянуть на беседу. — Держи чистую одежду. Справишься сам? Норман кивнул, стараясь не вызвать никаких подозрений. Отто внимательно наблюдал за ним. Озборн надел рубашку и принялся за штаны, пытаясь наклониться, чтобы их надеть. Не получалось. Он устало выдохнул, не поднимая головы и поправив лезвие во рту. — Давай помогу. Отто управился быстро. Поднял Нормана на руки и отнёс на кухню, там же сделав все перевязки. Пока он накрывал на стол, Озборн подгадал момент, когда на него не смотрел ни Октавиус, ни манипуляторы, и быстро спрятал лезвие в карман брюк. — Я приготовил спагетти. Ты же ешь их? Ещё есть салат. — Обойдусь салатом, — Норман нервно потёр шею. — Не слишком ли мало? Ты разве не проголодался? — Меня подташнивает, не хочу нагружать желудок. Так что буду только салат. — Как скажешь. Ужин прошёл в полной тишине. Озборн витал в своих мыслях и думал над тем, где, как и когда провернуть то, что он задумал, а Октавиус следил за ним и не понимал, в чём дело. Тот съел всего две вилки салата. Норман к своему удивлению совершенно не испытывал голода. — Тебя что-то тревожит? — М? — Озборн поднял взгляд. — Ты какой-то тихий. — Думаю над формулой. — Знаешь, не загружай сейчас этим голову. Я договорился с Гарри, он согласен финансировать мой проект взамен на патент. Твоя формула почти готова, в ней лишь не хватает сплава. — Хорошо. — Эй, — Отто поддался вперёд и взял Нормана за руку. — Спасибо тебе за помощь. И… прости меня.

Он извинился?

— За что? — За то, что в некоторые моменты я перегибал палку. Я постараюсь пока не трогать тебя. Ты сам не свой, и меня это не на шутку пугает. Хочешь отдохнуть? Или, может, чем-нибудь заняться? Не работой. Норман пребывал в замешательстве. Октавиус ни разу ни за что не просил прощения, неужели он понял, что был не прав? Вряд ли. Это очередная манипуляционная уловка, чтобы потом со всей дури спустить Озборна с эмоциональных горок и выставить его виноватым. — Я пока не знаю, чем. — Сообщи, как придумаешь, — Отто убрал руку и встал из-за стола. — Ты наелся? — Да, спасибо. — Не за что, — натянуто улыбнувшись, Октавиус начал убирать грязную посуду. — Ляжешь сейчас или позже? Я хочу немного поработать. — Пожалуй, сейчас.

***

Норман остался в комнате Отто совсем один. Пустым взглядом он полусидел и смотрел на поблёскивающее при свете тусклых ламп лезвие, временами прокручивая его в двух пальцах. Из-за шаткой психики у него и раньше наблюдались суицидальные наклонности, была даже одна попытка самоубийства в молодости, о которой знали лишь его покойная супруга и родной другой Отто, но сейчас совсем иной случай. Давно пора положить этому бесконечному кошмару конец. К унижениям и боли нельзя привыкнуть, но по крайней мере он честно попытался. — Норман, не вздумай! — Это моя жизнь. — Но тело принадлежит не только тебе! Мы можем попробовать сбежать, ещё не всё потеряно! Убери это и прислушайся ко мне! — Ну уж нет. — Трус! Только и можешь, что ныть и строить из себя страдальца! Это позор твоей фамилии и твоей чести! Вспомни, кем ты был! Кем были мы! — Убийцами. Мы были убийцами. — Какого хрена?! Осьминог промыл тебе мозги! — Хочешь сказать, что я не прав? — Мы убивали только тех, кто заслуживал этого! — Мэй Паркер не заслуживала. Она была очень добра ко мне, за что и поплатилась. К сожалению. Зря я пошёл в тот приют. — Как… как ты вспомнил? — Страдания открывают в человеке новые границы. Озборн взял лезвие здоровыми пальцами и, приставив его к выпирающей вене на запястье больной руки, слегка надавил. Она и без того была изувечена, хуже ей точно не станет. — Нет! — Умолкни. Пожалуйста. Норман не знал, насколько будет больно. Больнее, чем пытки и истязания? Вряд ли. Базовые знания анатомии говорили о том, что это однозначно медленная и мучительная смерть. А учитывая узость артерий на запястье, резать нужно достаточно глубоко. Далее следует существенное повреждение нервов, после чего кисть может потерять все свои функции. Но если ты решил умереть, это уже не имеет никакого значения. — Ты не готов к смерти! Мы можем сбежать, построить жизнь с нуля! Ты ведь ещё не увидел Гарри! А вдруг он примет тебя? Ты намного лучше здешней версии, и станешь ему отличным отцом! — Гарри… Почему-то стало тоскливо. Нанести смертельное увечье самому себе оказалось куда сложнее. Выдохнув через рот, Озборн прикусил нижнюю губу и занёс лезвие над запястьем. Страшно, но реализуемо. Через пять секунд он собрался с духом и одним резким движением руки сделал глубокий надрез вдоль, из которого тут же начала сочиться алая кровь. — Идиот!

А ведь это действительно больно.

Поморщившись и сдержав болезненный стон, Норман в каком-то трансе сделал ещё один надрез. Затем ещё один. И ещё один, самый глубокий. Ненависть к себе зашкаливала. Он сжимал лезвие в дрожащих пальцах и наблюдал за обильно вытекающей кровью, при этом не испытывая иных эмоций. Она запачкала одеяло и часть матраса, уже капая на пол. Неужели совсем скоро он будет свободен? — Зажми рану, сукин ты сын! Зажми её!!! В голове стоял гоблинский гул, иной раз даже переклинивало, поскольку он тщетно пытался перехватить управление над телом. Сыворотки в крови всё равно недостаточно, к тому же она вместе с кровью стремительно вытекала наружу. Озборн хотел сделать ещё один надрез, однако рука уже не поднималась. Это был хороший знак. Скинув окровавленное лезвие на пол, Норман устроился поудобнее и с легкой улыбкой прикрыл глаза, стараясь игнорировать сильную пульсирующую боль в перерезанном запястье. Он понимал, что предсмертная агония будет омерзительной, поэтому очень надеялся, что потеряет сознание до её начала. — Тряпка! Ты никогда ни на что не годился, все твои заслуги были либо благодаря удачным стечениям обстоятельств, либо моей помощи! Плевать на упрёки Гоблина, ведь тело уже становилось ватным. Из него словно выходило всё плохое, выходила жизнь. Жизнь, полная лжи, предательств, лицемерия и убийств. Озборна не волновало, что будет там. Он никогда не являлся верующим человеком, поэтому его нельзя было напугать Адом. Персональный Ад был здесь, на Земле, и все пытки совершались не адскими созданиями, а одним живым человеком и собственным больным разумом. Норман устал вариться в своём безумстве, он просто хотел уснуть и ощутить долгожданную безмятежность.

Озборн не знал, что через пятнадцать минут Октавиус случайно нашёл в стопке полотенец сломанную бритву и моментально сложил пазл.

Не знал, насколько он перепугался и с какой скоростью примчался в комнату.

Не знал, как отчаянно он спасал его, то и дело, что повторяя имя и прося не покидать так скоро.

Отто не желал оставаться один со своими демонами.

***

Когда Норман открыл глаза, он не сразу понял, где находится. Это было похоже на лабораторию, однако с новой и высокотехнологичной аппаратурой. Откуда она вообще взялась? Из тела торчали трубки, а кардиомонитор говорил о том, что сердце Озборна всё ещё бьётся. Или же он всю свою осознанную жизнь глубоко ошибался и это его персональный Ад? — Доброе утро, Спящая красавица! — Норман? Знакомый голос. Где-то он его уже слышал. Озборн медленно повернул голову в сторону доносящегося звука и увидел такое же знакомое лицо. Взволнованное и красивое отвратительное. — Норман, — Октавиус заботливо провёл рукой по его волосам. — Ты слышишь меня? Сил хватило только на то, чтобы слабо кивнуть. Отто с трудом улыбнулся, другой рукой сжимая ладонь Нормана. Он не чувствовал прикосновения к себе, его окутал сплошной холод. Снова он. — Не волнуйся, ты в моей лаборатории. Ты потерял слишком много крови, тебе необходимо восстановиться. «Тебе необходимо восстановиться». Сколько раз Озборн слышал эту фразу? Около ста? Как только он вставал на ноги, их ломали. Причём как в буквальном, так и в переносном смысле. Ему не дали уйти. Это несправедливо. Он имеет право распоряжаться хотя бы своей жизнью. Или уже нет? Октавиус проверил работу аппаратов и вернулся на место, снова взяв чужую руку в свою. Он чувствовал себя просто отвратительно. Лучше бы выходка Озборна являлась попыткой привлечь внимание, так по крайней мере он не пребывал бы в столь критическом состоянии. Сколько ещё сможет выдержать это хрупкое тело? Хотел ли Отто продолжать выяснять это? Он не знал наверняка. Мысли в голове были слишком противоречивыми, они загоняли в тупик. — Зачем ты сделал это? — Октавиус, немного успокоившись, начал чувствовать подступающую ярость. — Я очень устал, — Озборн едва шевелил языком. — Послушай, ты не в праве лишать себя жизни. Она также принадлежит мне, — проявившиеся стальные нотки в голосе Отто звучали слишком страшно. Отто удалось забрать последнее, что оставалось у Нормана. Последнее, чем он мог бы свободно распоряжаться. Это несправедливо. Озборн только кивнул, вновь закрывая глаза и проваливаясь в беспокойный сон. Он всё ещё надеялся, что по какой-то причине умрёт во сне, но с учётом окружающей его техники и постоянного присмотра вероятность этого была ничтожно мала. Норман пролежал в реанимационном отсеке ещё пару дней, после чего Отто уложил его в своей комнате. Опять она. Та самая спальня, в которой всё могло закончиться. Никакой крови уже не было, постельное бельё сменено, а пол помыт. Комфортабельная кровать казалась невероятно неудобной, подушка ужасно жёсткой, а одеяло слишком холодным. Холод сковал всё тело Озборна, из-за чего его постоянно трясло. Октавиусу пришлось надеть на него тёплые штаны, рубашку, свитер и носки, однако даже такой слой одежды не помогал полноценно согреться. — Да что же это такое! Руки ледяные, — Отто хорошенько укрыл Нормана вторым одеялом и пощупал его лоб. — Жара вроде нет. — Это может быть последствием большой потери крови, — Норман прикрыл глаза. — Хм. А ведь и правда. — Тупень. Октавиус сидел на краю кровати и внимательно наблюдал за лежащим Озборном. Настолько безмятежным он ещё никогда не выглядел. Ему словно было всё равно, что с ним будут делать в дальнейшем. Словно он больше ничего не чувствует.

«Он манипулирует нами».

«Лжёт нам».

«Паршивец должен знать своё место».

«Нужно преподать ему урок, чтобы он ценил хорошее отношение».

Отто встряхнул головой в попытке избавиться от навязчивых голосов. Они агрессивно внушали ему, что урок действительно необходим, поскольку иначе Норман не будет ценить то, что имеет. Октавиус не хотел причинять Озборну ещё больше боли, но с другой стороны столь эгоистичный поступок и правда выводил его из себя.

«Нужно заставить его снова чувствовать».

Зажмурившись, Отто помассировал правый висок и не заметил, как за ним наблюдал Норман. Озборн давно понял, что если у Октавиуса сильно раскалывается голова, это однозначно от гула манипуляторов в его сознании. А их голоса никогда ничего хорошего не сулили. — Отто? Октавиус открыл глаза и посмотрел на Озборна. Норман всё ещё выглядел спокойным, и в Отто начала кипеть настоящая ярость. Какого чёрта этот ублюдок не извинился за свою попытку уйти? Какого чёрта заставил Октавиуса испытывать сильное волнение и противный липкий страх? Снова спасать его никчёмную жизнь? — Всё хорошо? — Норман взял его за руку, однако Отто нервно отдёрнул её. — Нет, не хорошо, — Октавиус тяжело вздохнул и навис над всё ещё спокойным Озборном. — Что такое? — Ты меня достал, Норман. Достал своим невыносимым поведением. — Я… — Заткнись. Мне не нужны твои жалкие оправдания. Отто вынул из кармана то самое лезвие, прижав его острым углом к чужой скуле. Безмятежное выражение лица Озборна как ветром сдуло, что, несомненно, понравилось Октавиусу. — Что случилось? Это же твоя вещица. — Убери, — Норман хотел отстраниться, но Отто схватил его другой рукой за шею. — Нет, не уберу. Ты хотел умереть, не так ли? Так давай я помогу тебе, — Октавиус оставил порез на скуле и сразу же приставил лезвие к сонной артерии. — Если порезать здесь, думаю, можно потерять куда больше крови. И процесс наверняка будет быстрее. Но не думай, что я облегчу тебе задачу. От моей руки подыхать ты будешь очень, очень медленно. — Отойди от меня! — Озборн слабо забрыкался, но его сковали механические придатки. — Мне больно! — Ах, да. Вспомнил. Тебе же нравится испытывать боль. — Нет! — Даа, Норман. Я давно это понял. Чёртов мазохист. Слушай, а ведь мы отлично дополняем друг друга! — Да уйди ты от меня! — Нет, — Отто неглубоко проткнул кожу над веной и медленно провёл лезвием вниз, оставляя тонкую полоску, из которой сразу пошла кровь. — Хватит! — Норман поморщился, пытаясь поднять дёргающиеся руки, но они не желали слушаться. — Неужели ты ожил? И посмотрите-ка, снова из-за боли. После этого ты и дальше будешь утверждать, что тебе не нравится страдать? — Октавиус приставил уголок лезвия к ключице Озборна и сделал ещё один, более глубокий надрез. — Блять! — кожу прожгло острой болью. — Прекрати! — Наслаждайся, друг мой, — Отто очертил лезвием полукруг, завороженно наблюдая за вытекающей кровью. — Хватит, всё! — А это уже я решаю, — Октавиус сжал чужую шею сильнее, проткнув кожу в районе другой ключицы и ощутимо надавив на лезвие. — Как думаешь, оно сможет добраться до кости? Смотрю, ты ещё не проверял. В противном случае я могу принести кухонный нож. — Отто, прошу! Хватит! — Озборн взмолился, не в силах терпеть столь прожигающую боль. — Я только начал. Тебе необходимо понять, что ты не имеешь права распоряжаться своей жизнью. Только я решаю, будешь ты жить или умрёшь, — Октавиус наслаждался гримасой боли и провёл лезвием от ключицы до чужой груди, медленно ведя его к соску. — Хм. А что будет, если вырезать их? Они всё равно не несут за собой никакой функциональности. — Пожалуйста, хватит! Я всё понял, Отто! Прости меня! Прости! — Норман всё же не смог сдержать рыдание, изредка перебирая больными ногами по постели и тем самым нанося себе больший вред. Вся простынь под ним смялась. Отто замер, позабыв вынуть лезвие из кожи. Он так быстро добился своего, выведя Озборна на проявление хоть каких-то эмоций, что не знал, как теперь быть. Октавиус вышел из транса и выбросил лезвие в угол комнаты, наконец отпустив чужую шею. Норман всё же смог поднять подрагивающие руки, поэтому он поспешил накрыть ладонями своё лицо, дабы его не видели в столь унизительном положении. Истерика захлестнула с головой и провоцировала новый поток слёз. Отто прильнул к нему и, убрав руки от лица, крепко обнял. Рубашка мгновенно запачкалась кровью, однако Октавиусу было плевать. — Тише, всё хорошо. Всё хорошо. Не плачь. Озборн громко всхлипнул, не в силах успокоиться. Ему не дали уйти и снова начали мучить. И с помощью маленькой на первой взгляд пытки ему доказали, что он всё ещё способен чувствовать. Способен проявлять эмоции, когда казалось, что в его теле не осталось ничего. Лишь пустая оболочка. — Норман, ну же. Всё хорошо, успокойся, — Отто отстранился, но только для того, чтобы вытереть крупные слёзы с щёк Нормана и поцеловать его в уголок губ. — Твоя рубашка… — Плевать на неё. Ты же понял, что я пытался донести до тебя? — Да, понял… — Вот и отлично. Ты молодец, Норман. Теперь всё будет хорошо, — Октавиус снова зажал его в крепких объятиях. — Это всё ещё искупление моих грехов? — Это твоя новая жизнь. Ты будешь искупать их всю её продолжительность. — Убей меня. Пожалуйста. Просто убей, без всяких пыток. — Что ты такое говоришь? Я не стану убивать тебя. — Зачем я тебе нужен? Найди себе другую игрушку. — Затем, что ты Норман Озборн. А вы, ребята, при всех своих минусах на вес золота. Тебе достаточно просто быть послушным. Я же знаю, что ты способен на это. Безысходность. Это первое, что почувствовал Норман после данной фразы. Оставалось лишь принять как данность тот факт, что его жизнь больше никогда не станет прежней. Ему не дали и не дадут уйти. Ослабленный организм отчаянно боролся с инфекциями и новыми повреждениями, поэтому на случайную смерть также нельзя было надеяться. А от сумасшествия, к сожалению, умереть нельзя. От него можно только мучиться, как мучаешься от физической и моральной боли. Но может, совет быть послушным не так уж и плох? — И всё же ты отличаешься. — Чем? — Озборн поднял взгляд. — Пока не могу объяснить. Но теперь ты мне нравишься, — Октавиус провёл ладонью по чужой щеке. — Нравишься таким. Это твоя настоящая сторона, без лживой самонадеянной маски. Я и не думал, что привяжусь к ней. Норман не знал, что сказать. Однако Отто и не нуждался в лишних словах, он просто констатировал факт. Вновь прильнув к чужим губам, Октавиус одарил Озборна не характерным для себя нежным и трепетным поцелуем, отчего тот не смог не ответить. Ведь именно так целуют дорогих сердцу людей, возлюбленных и супругов. Разве нет? Чувство безысходности отошло на задний план, а отчаяние постепенно отступало. Норман с большим усилием поднял руки и обнял Отто за шею, прижимаясь к нему как можно ближе. Стало невероятно тепло и спокойно. Больше не было прежнего отвращения, Норман сам жаждал близости с этим человеком.

А также нуждался в нём, поскольку почувствовал себя нужным и отчасти любимым.

Эта нужда превращалась в настоящую зависимость.

В которой хотелось погрязнуть с головой.

Октавиус, не прерывая поцелуй, забрался на кровать и навис над Озборном, сразу раздвинув его ноги и устроившись между бёдрами. Нормана впервые за долгое время накрыло волной желания и возбуждения. Отто сразу понял это, углубил поцелуй и сделал его более напористым, попутно сняв со своей шеи теперь дрожащие от слабости руки Нормана и аккуратно заведя их над его головой. Он искренне старался не давить на израненное перевязанное запястье, чтобы не причинить больше боли. Манипуляторы ощутимо обвили руки в районе предплечий. Озборн даже не обратил на это внимания, а лишь отчаянно тянулся к чужим губам и к тёплому телу, что защищало его от противного холода. Октавиус скользнул руками по бинтам на бёдрах Озборна и сместил одну из них к внутренней части, после чего на секунду прервал поцелуй и заглянул в чужие глаза. — Ты точно хочешь этого? Мы можем отложить на потом. Норман смотрел на Отто ошарашенным взглядом. Октавиус не стал как обычно брать силой, а спросил. Спросил, желает ли его Озборн. И он желал. — Да, хочу.