Об изучении местности с целью создания шедеврофильма

      Петербург никогда не радовал лишними солнечными деньками, никогда не перебарщивал с ясным небом и легким ветром, а потому и начало мая было холодным, гадким и до ужаса грязным — шутка ли? — снег пошел. К такому повороту совсем еще юная и неопытная студентка ГИТИСа Фурина совсем не была готова, оттого и выглядела комично: синий берет набекрень, светлые хлопковые шорты и яркие, практически цвета электрик колготки, перепачканные слякотью (коммунальные службы даже и не думали убирать снег с тротуара, причем не важно — Невский ли это проспект или Комендантский), да и аккуратные белоснежные сапожки также пострадали и потеряли свой цвет, превратившись в серые помаканные чеботы-скороходы — но ничего не могло остановить Фурину от встречи, организованной самим господином Нёвиллетом.       Почему? На то было несколько причин: во-первых, господин Нёвиллет был давним другом и любезно предоставил одну из своих квартир Фурине, приехавшей покорять киноиндустрию Санкт-Петербурга со станици Дубовской и не имевшей денег на съем жилья даже в Кудрово — все ушло на покупку модной камеры со всеми объективами, штативами, пленочками и коробочками; во-вторых, господин Нёвиллет очень настаивал на том, чтобы Фурина в обязательном порядке посетила «Корюшку» — любимый ресторан юриста, в котором подавались достаточно вкусные рыбные блюда; в-третьих, одной из самых важных «завлекалочек» для Фурины было наличие такого необходимого для студентки человека — работника прокуратуры, который любезно согласился на интервью юному режиссеру, готовившему в качестве проекта пилотный эпизод для очередной — и такой уже неоригинальной — криминальной драмы, практически полностью являвшейся копиркой «Мухтара», «Улицы разбитых фонарей» или же, упасите Архонты, «Ментозавров».       Впрочем, Фурина уже опаздывала на полчаса: сначала она заблудилась в трех станциях метро, затем завернула не туда и попала на Думскую, откуда чудом выбралась без бутылки дешевого пойла в руке, после чего упала в неожиданно появившийся прямо по центру тротуара сугроб, долго оглядывалась, панически искала затяжки на колготках, собирала выпавшую из сумочки канцелярию и, пересилив желание уехать плакать господину Нёвиллету в плечо, таки смогла доехать до «Корюшки», предварительно сделав несколько снимков Петропавловского собора.       Когда же запыхавшаяся Фурина зашла в ресторан, то с трудом переборола свое неописуемое удивление: конечно, это был не самый лучший и дорогой ресторан Петербурга, однако для студентки, живущей на чебупелях и каше «Каждый день», это было действительно крутое заведение. Особенно сильно ее восхитили панорамные окна, открывающие виды на вечернюю, горящую мириадами огоньков набережную. — Вы мисс де Фонтейн? — любезно уточнила хостес, предлагая гостье повесить пальто на вешалку. — Да-да, все верно! — слишком громко отозвалась Фурина, чем вызвала недовольный гундеж пенсионеров сразу за несколькими столиками. — Что же… прошу за мной, — несколько стушевалась девушка, прижимая планшет к груди. Да, определенно, Фурина не была желанной посетительницей: не прошло и пяти минут, как она случайно зацепила вазу, чуть не уронила вешалку и, как вишенка на торте, споткнулась и упала прямо перед своим столиком, за которым сидел чересчур серьезный и даже угрюмый прокурор. — Э… хорошего вечера, господа! — протараторила хостес и поспешила как можно скорее покинуть проблемную девушку. — Сегодня не ваш день, уважаемая? — попытался улыбнуться прокурор, помогая Фурине встать. Он, как и положено джентльмену, отодвинул кресло для спутницы. — Ой, и не говорите, — впопыхах доставала ручку и блокнот и сумки, ответила Фурина. — Представляете! Сначала голубь на меня насрал, потом я кофе пролила, причем прям на паре! Прямо! На паре! — негодовала студентка. — А потом еще и едва-едва добралась до этого ресторана! Кажется, что я не совершила вечерний променад, а преодолела олимпийскую полосу препятствий! Да и вообще… ой… я не представилась, — смутилась девушка, заправляя выбившуюся кудрявую прядь волос за ухо. — Фурина де Фонтейн. Не спрашивайте: знаю, имя странное, но у меня просто прабабка — французская беженка да еще и коммунистка страшная. И на кой она из уютного Прованса свалила в наш зажоп… кхм, простите! Как вас зовут? — Можно просто Ризли, — ответил мужчина, едва справляясь с накатившим на него смехом. Стоп, то есть именно с этой девушкой, по мнению его коллеги и лучшего друга Нёвиллета, ему будет о чем поговорить? Да она совсем еще маленькая, совсем еще глупая… особенно если сравнивать с его бывшей девушкой — Клориндой (почему-то всех девушек в своем окружении он сравнивает именно с Клориндой). — Хорошо, спасибо! — Фурина сразу же зачиркала в блокноте, не заботясь о том, что позже будет разбирать ребусы собственного почерка. Ризли, старавшийся сохранить полное спокойствие и умиротворение, с удивлением наблюдал за спутницей. — Простите, уважаемая, но чем вы сейчас занимаетесь? — Ай-да, можно на ты! — сразу же откликнулась Фурина, перелистывая блокнотик с нерпами. — Как же чем? Мы же на интервью, Ризли. Я бы хотела узнать о твоей работе, о твоих увлечениях… ну, какая она: ментовская жизнь-то? — Ментовская жизнь…? — Ризли еще сильнее удивился и сразу же решил открыть приготовленную заранее бутылку красного вина — выпить ее прямо из горла. — Стоп. Разве это не свидание? — Свидание? — Фурина прыснула. — Ну, это может быть и свидание, и поминки, и день рождение — мне без разницы, мне главное как можно скорее дописать сценарий и уйти на свой заслуженный отдых.       Ризли нервно снял свой любимый галстук темного, глубокого бордового цвета. Он вытаращил взгляд на увлеченную своими записями девушку и сделал еще пару глотков из бутылки. Гости за соседними столиками начали перешептываться. — А для чего тогда все эти свечи, письма, просьба надеть что-то нарядное, взять, черт возьми, неоплачиваемый выходной? — в нем закипала злость: Ризли и так работал как проклятый, вечно разбираясь с самыми прекрасными (нет) жителями Северной столицы, так еще и свалилась на его голову эта взбалмошная и беззаботная девчушка, устроившая цирк. — Какие свечи? Дядя, ты о чем? Я вообще-то пришла вкусно поесть корюшки — Нёви сказал, что сейчас сезон, — и совместить приятное с полезным, так сказать. — Блять! — Ризли откинулся на стуле и поспешил ретироваться из ресторана. Он достал из кармана телефон и быстро набрал номер товарища. — Э-эй, дядя, ты куда? Подожди меня хотя бы! — Фурина тоже соскочила с места, но чуть задержалась: она достала небольшой пластиковый судочек и высыпала в него жареную корюшку и картофельные шарики, отпила немного вина и запихнула воздушное пирожное в рот. — Дядя! — крикнула с набитым ртом студентка, галопом выскакивая из здания.       На улице шел мокрый снег. Ризли нервно наворачивал круги по брусчатке, слушая многочисленные долгие гудки. Он и не надеялся на то, что Нёвиллет удосужиться взять трубку: юрист очень педантичен и живет по графику с точностью до минуты, а потому вероятность того, что он отзовется в одиннадцать вечера сводилась к нулю — в это время господин уже сладко спал в своей мягкой постельке в апартаментах на Крестовском острове. — Я тебя слушаю, Ризли, — сонным, но не менее твердым голосом отозвался Нёвиллет, сдерживая зевок. — Слушай, какого хрена? А? Ты мне обещал встречу, черт возьми, на которую придешь лично! Ты мне обещал нормальный вечер, сука, я ради этого выходной взял! А получил я, — Ризли страдальчески простонал, когда увидел бегущую к нему Фурину с его курткой в руках, — ходячее недоразумение, требующее у меня интервью! Объяснись, будь уж так добр! — Ризли, пожалуйста, успокойся. Вспомни о дыхательных практиках, которым я тебя учил, — начал Нёвиллет, промолчал несколько секунд. — Да, я устроил вам свидание. Я уверен, что ты сможешь поладить с такой солнечной и яркой девушкой, как моя дражайшая подруга Фурина. Не будь с ней строг: она сейчас пишет проектную работу в университете. Преподаватель несколько раз отклонял ее варианты… я подумал, что будет хорошим решением для нее лично пообщаться с сотрудником «в теме». — Слушай, я в лекторы не нанимался, — перебил друга Ризли, сжимая телефон в руке. — Понимаю. Но, пожалуйста, дай ей шанс раскрыться. Она действительно замечательна и… — Если она такая замечательная, что ж ты сейчас не с ней, а? Замечательно бы рассказал ей обо всех тонкостях гражданского процесса в постели, дал бы толкование всем статьям, разложил и ее, и судебную практику на пальцах. Че ты мне ее подсунул? — Эй, я не подстилка, чтобы меня подсовывать! — вмешалась в разговор Фурина, накидывая куртку Ризли на голову, спасаясь от снега. — А ты вообще пока помолчи, маявка, — отмахнулся Ризли, дожидаясь разъяснений Нёвиллета. — Да кем ты себя возомнил, мент недоделанный?! — возмутилась Фурина, выхватывая телефон Ризли из рук. — Нёви-Нёви, душенька моя, что за придурка ты нашел? Где ты его нашел? Пожалуйста, спаси меня от него, я могу приехать к тебе? — девушка говорила на ходу, убегая от опешившего «мента». — Фурина, милая моя… давай ты успокоишься, расслабишься, сейчас я тебе все объясню, а пока что…       Нёвиллет не успел договорить: Ризли молнией догнал нерасторопную девушку, буквально накинулся на нее, выхватывая новенький «Айфон» из тонких, практически фарфоровых рук. Увы, но баланс достигнут не был: они кубарем скатились на набережную и оказались в холодных водах Невы.       Впервые повисла тишина. Она была такой же холодной и глубокой, как и воды Невы, размеренно наполнявшие русло. Ветер, казалось, не просто задувал, а исполнял неуловимую, никому не понятную песню, на которую откликались разве что молодые, только-только появившиеся листочки деревьев. Ризли, оказавшийся полностью в воде, не спешил вставать: несмотря на холод, он засмотрелся на ночное небо, такое красивое, но такое пустое: всего несколько ярких точек было на небосклоне. Вода полностью намочила дорогой костюм, пропитала его своим особым, но почему-то приятным, чуть ли не морским запахом. Мужчина несколько раз моргнул, смахивая с ресниц воду, провел рукой по седеющим волосам, убирая их со лба. Он бы и дальше так лежал, если бы не услышал тихие всхлипы и мычание.       Фурине повезло меньше: она не успела зацепиться за крепкого спутника, поэтому, путаясь в собственной одежде, упала на один из валунов, в кровь расшиб колени. Девушка старалась не издавать лишнего звука — ей не хотелось еще сильнее злить «мента», поэтому стоически сдерживала слезы и старалась речной водой промыть раны. Кажется, она скорее оплакивала новенькие колготки, а не свои раны. Кончики длинных белоснежных волос намокли, потому начали завиваться еще сильнее, а макияж, который девушка наносила несколько часов, смазался, но совсем не испортил миловидное личико — наоборот, эта небрежность придала особый шарм.       Ризли неохотно встал и медленно подошел к Фурине, сел на корточки рядом с ней. Он аккуратно убрал волосы с ее лица и, сохраняя абсолютное молчание, смахнул слезы с лица. Она показалась… милой: «Определенно: когда женщина молчит, то она особенно очаровательна». — Извини… те… — только и смогла выдавить из себя студентка, стараясь сдержать громкий плач. Ризли мягко обнял ее: он не то что бы умел оказывать людям поддержку, особенно словесную, поэтому действовал, как ему казалось, самым надежным способом. Фурина, удивленная, сначала распахнула аквамариновые глаза, а лишь затем, осознав положение дел, также обняла спутника, прижалась к нему, уткнулась в плечо. — Я не знала, что все так обернется… я просто думала, что это правда будет формальная встреча, что вы обо всем знаете… извините меня.       Ризли мягко гладил Фурину по голове. Вся злоба и раздражение к этой взбалмошной девчонке испарилась. В груди что-то сжалось, что-то, о чем Ризли давным-давно забыл, но это что-то было определенно приятным, теплым. Мужчине резко захотелось помочь этой беспомощной, наивной, немного глупой — как ему показалось на первый взгляд — девушке. Фурина продолжала дрожащим голосом нашептывать извинения, каялась во всех возможных и невозможных грехах, но Ризли поступил мудрее: он отодвинул от себя девушку, посмотрел ей в глаза. — Можно на «ты». И это… поехали-ка ко мне домой: тут недалеко, а я не хочу себя корить в том, что из-за меня заболела школьница. — Вообще-то студентка, дядя, — усмехнулась девушка. — Хорошо, студентка. Вставай, нам еще до метро идти.       В каком-то смысле Нёвиллет чувствовал себя виноватым. Ему казалось, что он все сделал идеально: забронировал неплохое заведение, оплатил ужин, отправил приглашения, обо всем договорился и позаботился. — Возможно, мне стоило заказать такси… стоп, я не сделал этого? — мужчина ударил себя по лбу, рукой упираясь в мраморную столешницу. На плите кипела турка с горьким кофе, который только Нёвиллет мог выпить — остальные выплевывали эту мерзкую смесь после первого глотка.       Мужчина заколол длинные седые волосы в хвост и присел за стол, включая ноутбук. Если уж Ризли и сбил его режим поздним звонком, то стоит использовать время рационально: потратить его на рассмотрение еще нескольких дел, решение по которым надо будет вынести уже через два дня. Юрист педантично протер очки, ровно, как по линейке, разложил тома дел, поставил на нужное место чашку кофе, принял удобное положение и принялся быстро перебирать тонкими длинными пальцами по клавиатуре, набирая необходимый для такого типа документа шаблон. Очередное разбирательство о дележке посуды, очередное извещение, бессмысленное письмо, требующее незамедлительного ответа — такой была рутина и жизнь Нёвиллета, судьи одного из районов Санкт-Петербурга.       Однако были в его жизни и радостные моменты — точнее, два радостных человека, которых он ценил, любил, которыми дорожил и готов был положить весь мир к их ногам, лишь бы увидеть улыбку на их лицах и подарить комфорт, безопасность и… и что обычно дарят близким людям? Нёвиллет, по природе своей являясь высокоактивным социопатом, внимательно изучал книги по психологии, посещал многочисленные курсы и даже в какой-то момент смотрел видео Вероники Степановой, чтобы понять сложную для него вещи: как надо вести себя с другими людьми?       Первым, конечно же, был Ризли — прокурор, человек порядочный, но до чертиков ленивый, если дело касалось чего-то, что ему неинтересно. Именно он умел с серьезным лицом говорить такие абсурдные и смешные вещи, что даже Нёвиллет, который ценил тонкий юмор, гоготал над шутками про Штирлица, Вовочку и, конечно же, Пупу и Лупу. Ризли был инициатором практически всех отпусков Нёвиллета, регулярно воровал у него воскресенья, чтобы посетить новую выставку современного искусства (которое ценил Нёвиллет и к которому был безразличен Ризли), выпить виски или просто побеседовать за игрой в шахматы.       Вторым лучиком солнца была Фурина. Сначала они долгое время общались по сети — Фурина завоевала внимание Нёвиллета долгими беседами об артхаусном кино, о выставках в «Эрарте» и даже о философии. Нёвиллету было комфортно с ней, ему даже нравилось управлять ею, нравилось, что Фурина сделала из него идола, которому беззаветно верила, доверяла и беспрекословно любила. Потому он без труда выделил ей квартиру, предлагал деньги на карманные расходы — леди де Фонтейн вежливо отказывалась, ссылаясь на желание зарабатывать собственным трудом, осыпал дорогими подарками. Хотел ли он ее как женщину? Маловероятно: Нёвиллет был из тех типов людей, для которых секс — просто одна из биологических особенностей людей, целью которой было продолжение рода. Однако ему доставляло удовольствие видеть улыбку на лице Фурины, ему было интересно слушать о том, как в очередной раз Фурина неудачно сходила на свидание или о том, как она так и не нашла нужный размер понравившейся кофточки.       Именно поэтому Нёвиллет решил устроить двум своим дорогим людям свидание: он был убежден, что эти хорошие люди смогут не только поладить, но и устроить сорок пять минут уважительной беседы, после которой последуют долгие и прочные романтические отношения, свадьба, крепкий брак и куча детей.       Но он ошибся. Впервые за долгое время Нёвиллет почувствовал невероятную злость, ярость: он швынул чашку с обжигающе горячим кофе куда-то в стену, стукнул кулаком по столу. — Ладно. Стоит вспомнить о дыхательных практиках, — мужчина сложил руки на колени и глубоко задышал. — Первый блин всегда комом. Мне стоит попробовать еще раз, чтобы подарить им настоящее счастье. То счастье, которое они заслуживают.