Meet the jerk-beating Sniper

      Медик видел сны, яркие, смешанные с реальностью. Какие-то бытовые дела, подернутые пеленой сна, стрельба, беготня, мисс Полинг извиняется за их временное соседство с другой командой.       Во сне Медик болтает об этом с Полинг, пока на заднем плане шумят коллеги. Старые и новые.       Полинг поднимается на цыпочки, дотягивается до его лба и поправляет волосы — прохладное касание кажется реальным.       — Просыпайся, — просит она, подходя ближе. Медик что-то мурлычет в ответ — вряд ли уже утро. Его тело тяжелое и вымотанное — будни стали гораздо энергозатратнее.       Она не сдается — невесомое касание быстро становится настойчивым и нетерпеливым. «Переживать не о чем», — праздно размышляет Медик, — «есть ли что-то, чего ей нельзя?». Наверное, это ей и отвечает.       Сквозь сон проступает прохлада лазарета — ощущение чужого локтя на своей подушке. Вздох.       — Я не мисс Полинг, mate.       Он во сне подумал: «Много ли женщин у них на базе?», а потом здравая часть, привносящая рациональность сквозь грезы, ответила: «Поровну».       Чтобы продрать глаза и обратить слеповатый взгляд на bokeh-силуэт, требуется пара секунд. Потом сердце кратко бухает, шум сна в голове затихает.       Все вокруг размыто и далеко, но Медик замечает один блик в желтом стекле очков. «Scheiße!»       Он выскакивает из кровати как обожжённый. И хотя он на своей территории, в лазарете, ему не везет — от инструментов защиты или хотя бы очков его отделяет наемница.       Холодная реальность резво напоминает о последних событиях.       Вначале все шло нормально, а затем команду синих заменили. Медик помнил, как приехавший человек в деловом костюме, назвавшийся с короткой усмешкой «мистер Полинг», мельком презентовал им свой состав. Они были частниками, но собраны по той же схеме: девять человек, один менеджер.       Вначале встал вопрос об их цветовой принадлежности — красные против синих, и синих заменили. Так на кого?       Тогда мистер Полинг пожал плечами и удалился. Тогда донеслось от их Разведчика:       — Черные! Давайте будем черными? Черный — крутой цвет!       И выяснилось две вещи: во-первых, черного в них действительно больше остального, притом беспричинно. Все черное окутывало и Разведчика, и Шпиона и даже коллегу Медика, исключая позже появившиеся халат и перчатки.       А во-вторых: не Разведчика. А Разведчицы.       И не Шпиона, а Шпионки. Быстро выяснилось, что весь состав мистера Полинга состоял сугубо из женщин. Медик равнодушно хмыкнул — теперь он понял, почему его коллега была такой низкой.       — Не удивительно! — плевался желчью Солдат, когда чужой состав располагался в бывшем общежитии синих, — этот сосунок никогда бы не сунулся к настоящим мужикам!       Медик не включался в разговор. Он посчитал мистера Полинга более остальных похожим на Шпиона, жаль без маски и флера французской утонченности. Но да, мельком он действительно показался несколько феминным. Зато наемницы компенсировали это с лихвой.       Черные заменили синих и стали их врагами с несколько недель назад.       Итак, Медик выскочил из кровати как обожженный, едва не упав на пол, путаясь в еще теплом одеяле. В темноте он не видел, вооружена ли наемница, есть ли кто-то еще в лазарете, не видел ни своего оружия, ни своих инструментов… Помнил, что где лежит, но полагал, что гостья озаботилась своей безопасностью.       Единственное, что служило индикатором ее присутствия — короткий желтый отблеск. Очки. Без этого отблеска Медик бы запросто не заметил ее, слившуюся с черной тенью от ширмы.       — Calm down, — говорит она негромко, с присущей всем стрелкам неторопливостью.       Медик оглядывается, щурясь, пытаясь подробнее оценить обстановку. Большая проблема всех не особо зрячих: нет очков — нет самообладания. Попробуй быть хладнокровным, когда даже не видишь, видят ли тебя.       — Если бы я хотела тебя убить, я бы уже убила.       Ха. Это правда. Забавно.       Медик поначалу относился к черным так же, как к синим. Человеки есть человеки; перед лицом Госпожи Медицины — все на одно лицо. Одинаково одинаковые и одинаково разные. Шпион заподозрил неладное. Снайпер хмурился, со снисхождением: «Как мне предлагают стрелять в них? Они же… Дамы».       Большей части команды это показалось несправедливым. Женщинам здесь делать нечего: война, пусть местечковая, закольцованная и далеко не Третья Мировая — мерзкое место. Традиционно мужское место. И как им — бывалым воякам — бить дамам лица? Ничего святого в чужом начальстве.       Их отряд казался скорее… Клубом по интересам? «Нет», — говорил Солдат, оправдываясь перед раздраженной мисс Полинг за свои слова, — «Женщины могут быть сильными. Но так много и в одном месте?». Скажем прямо, отряд из девяти мисс Полинг был бы… Весьма неэффективен.       Вначале Разведчик гордо заявил, что не поднимет на них руку. И все думали о том, как бы помягче выдворить милых дам туда, где они не покалечатся.       Потом милые дамы, мило улыбаясь, не подпустили их на территорию синих даже близко, держа оборону весь рейд так плотно, что это показалось шуткой свыше.       — Ладно, — сказал тогда Солдат, выхода из машины респауна последним. — Джентльмены. Мы поступили правильно, дав им фору для первого раза. Но это имеет обратный эффект: они уверены, что заслуживают быть здесь, потому что мы им поддаемся. Нужно поддаваться немного меньше.       О, этот звук, с которым трещит по швам солдатское эго.       Не было никакой форы. Был нераскрытый план и хорошая подготовка. Были другие навыки, с которыми не успели обжиться. Были упрямство и слаженность.       Медик помнил болезненный эпизод — пока что его самая неожиданная смерть. Разведчица. Не самая мелкая из команды — повыше своего мнимого коллеги и, к удивлению, чуть менее быстрая. Вместо этого маневренная и быстро соображающая. И с парой бейсбольных трюков в кармане. Она прокладывала себе путь по отвесным стенам и над крышами. «Какое ощущение баланса», — подумал Медик, когда она добралась до него через несколько подвешенных, раскачивающихся лестниц. Не боялась же прыгать на такой высоте. Не побоялась и запрыгнуть ему на шею, зацепиться и податься назад с такой силой, что Медика перебросило через перила. Он летел вниз, а Разведчица — держась за перила над пропастью — победно насмехалась.       «Может, была гимнасткой?» — думал Медик, а затем-       К большому сожалению, не умер. Только сломал себе все к чертям, когда гравитация тащила по заводским балкам к бетонному полу. Натекает лужа крови, мелькающие в поле зрения наемницы не облегчают его судьбу. Пока не приходит коллега.       Еще одна заметка: эти суки, простите, дамы не добивают их. По возможности, нет. Выгоднее сломать колени и дождаться окончания рейда, чем раз за разом гасить выходцев с респауна. И все тяготы ложатся на Медика.       А вот Медик черных — паршивая овца. Не подходит отряду ни по телосложению — низкая, без выраженных мышц, с раздражающей мордашкой, похожая внешне на мисс Полинг, да без очков; ни по мировоззрению — пока все ее соратницы намерено не добивают противников, она без зазрений совести делает эту работу за остальных. «Огонь по своим, получается». И по нему тоже. Бах.       — Очки здесь, — говорит Снайперша, неторопливо поднимаясь со стула у изголовья импровизированной кровати и всего-навсего пересаживаясь на стул в нескольких шагах.       Медик щурится снова, и в голосе Снайперши слышится усмешка:       — Не будь таким подозревающим. Мне не платят за это.       — За что? — Медик осторожно ступает босыми ногами, к изголовью, не отворачивая слеповатых глаз от силуэта в шляпе.       — За что бы ты там ни думал, — шорох: наемница заносит ногу на ногу. — Я хочу поговорить.       Медик против воли знает о Снайперше немало. О ее переменчивой натуре ходят ядовитые комментарии; Медику эти сноски едва интересны.       Ценный кадр. Почти не промахивается, держится в тени, на поле боя — хрен найдешь. А если найдешь — ее либо охраняют коллеги (туз в рукаве видно издалека), либо она прирежет быстрее, чем ты пересечешь дверной проем. Это о профессионализме. По характеру от Снайпера ее отличает только одно: мстительность.       Мстительность такая демонстративная и тяжелая, что громоздкий черт, едва вмещающийся в тихий омут. И уже плевать на план, на укрытие, плевать на звание «снайпера», что держится поодаль и прикрывает напарниц. Теперь это взбешенная фурия — молчаливая, как и обычно, но залитая кровью. Хладнокровная, как и обычно, но вместо одной пули в колено, ее тактический нож в ледяном гневе сечет сухожилия, метит в хрящи и суставы, отделяет от них кости; и наемница сбивает ярко выраженные костяшки о чужое лицо, пока жертва не станет изуродованной. И затем финальных штрих, что-то поэтическое и осознанное, акт брутального доминирования — обезглавливание. Она ломает чужую шею, отделяет ножом все плотные связки, как делала уже много раз, остальное с трудом отрывает голыми руками.       Все намерено кроваво, чтобы потом выйти с головы до ног в крови и, к счастью, быстро умереть. Без холодной головы и выигрышной позиции Снайпершу легко прибить. Но это тупая мстительность, в моменте. От брошенной насмешки или оскорбления.       Другое дело — долгоиграющее злопамятство. Еще один черт в ее омуте.       Медик надевает очки, мир приобретает четкость. Черный силуэт распадается на несколько темных оттенков. Идентичная Снайперу форма с мелкими исключениями: вместо алой рубашки — черная, с темным жилетом, более короткие не-клеш штаны, открывающие кожу и темно-коричневые, выше щиколотки шнурованные кеды вроде конверсов. В этой одежде ее высокое, сухое тело сидит как влитое. Но не шляпа — ворованная.       Это было через неделю с прибытия и касалось одежды. Мисс Полинг донесла начальству, что новоприбывшие бегают без формы. А по штату не положено. Первая партия приехала на мужчин: мистер Полинг не распространялся, что его отряд сугубо женский. Обходя внутренние препирания, пришлось сознаться в страшном. Новая партия хуже.       Снайперша и Пулеметчица с ядовитым шипением ожидали стринги. Их ожидания оправдались наполовину: обошлось без стринг, вместо них — юбки, декольте. Для Шпионки — облегающее платье и клатч.       — Да ебаный ты рот, блять, — Снайперша указала на это обеими руками. — Вот об этом я говорила, Полинг: сраное платье.       Раздражение, к которому все были готовы. Шпионка покрутилась в платье, то сидело как родное:       — Вообще-то, не так плохо. Шпионы должны быть там, в поднебесье, на фестивалях, выступлениях, в казино и на вручениях Оскара, в таких платьях. Оно не haute couture, но я оставлю.       — Будешь в этом грязюку месить? — Разведчица. С издевкой.       — А, нет. Это для другой стези. Здесь побуду в своем.       Мистер Полинг мирился с чужим недовольством и пытался угодить обеим сторонам. Возмущение на счет юбок — принято.       — Но с рубашкой что не так? — Полинг держит ее перед собой, пытаясь избежать новых поставок.       Рубашка кончалась узлом над пупком; узлом, пришитым насмерть, чтобы никакая тварь не смогла закрыть себе живот. Снайперша принципиальна, Полинг не оставлял попыток. Потом на его сторону встал чужак. Мимо проходивший Снайпер, невольно подслушавший разговор и остановившийся на почтительном расстоянии.       Кивнул Полингу, молча говоря: «И действительно, что в этом такого? Women».       Быстро зародился конфликт, от которого Полинг спрятался в работе. Стрелки приблизились и высказались. Ёмко и ясно. Дама драматизирует. Сэр лезет не в свое дело.       Казалось бы, тихо и мирно. Потом рейды стали сумбурнее, слышалось «Почему ты не на позиции?!» все чаще, ряды черной команды стали менее устойчивы. Это Снайперша покидала точку, чтобы свершить свой маленький триумф.       По окончании рейда несколько отрезанных голов Снайпера венчали пики разделяющего забора. Там, куда выходило окно его комнаты. С каждым рейдом голов все больше, приближались к полусотне; все в шляпах, кроме одной, трофейной. Этой шляпе повезло остаться чистой при декапитации и стать кубком чужой мести.       Снайпер в бешенстве. Его коллеги отказались делать поблажки и позволять сниматься тому с позиции, чтобы уравняться с наемницей в числе стрелковых голов.       А Снайперша упивалась местью недолго: марксманские бошки гнили и доставляли неудобства. Порядочность перевесила, субъективная победа утихомирила праведный гнев, но Снайпер так и остался в бешенстве.       Медик вдруг понял, что его гостья одета, а он — в одних трусах. Метался, что раньше: одеться или взять оружие, или включить свет, или нажать тревожную кнопку?.. В итоге взял пилу, включил тусклый свет, быстро огляделся. Снайперша оставалась неподвижной.       Тень падала только на лицо — шляпу наемница не сняла. Она без винтовки, но на голени ножны с тактическим ножом; руки скрещены и спрятаны в подмышках.       Медик помедлил, просчитывая все в голове. Хотела бы убить — убила бы. Могла бы прийти во всеоружии. Могла бы обездвижить его или не дать вооружиться. Да и коллег прихватить.       — Что ты здесь делаешь?       Быстрый взгляд на часы: почти три ночи.       Медик отходит подальше. Он размышляет, все же откладывает пилу, чтобы одеться. Незаинтересованная, наемница отворачивается и не смущает его.       — I need some… medical attention, — говорит она, медля.       — От меня?       — Не от тебя, — она кивает в сторону убера, — от твоей машины. Знаешь. Чтобы никто не узнал, — и наклоняется к нему ближе.       Медик молчит. Одетый. Берет пилу и прячет в ремень. Приближается к Снайперше, но та не двигается.       — Почему ты решила, что можешь обратиться ко мне?       Он как никто другой знает, что люди выжимают из медиков максимум. Водишь дружбу с доктором — можешь стребовать с него столько медицинской помощи, сколько влезет, только хорошие отношения поддерживай. Снайперша не просто зналась с Медиком черных — она ее… Любила. Вроде бы взаимно. Медик догадывался, от кого придется хранить тайну.       — Я подумала, ты найдешь, что попросить взамен.       — Я не стану помогать врагу.       — Мы враги по будням. В рабочее время, по графику. Сегодня суббота, — гостья откинулась на спинку стула, выдвигая ноги вперед. Спокойствие оказалось заразно. — И нам обоим не платят сверх меры, так что не утруждайся. Не оценят. Подумай о себе.       — Почему никто не должен узнать?       — Много вопросов, — она усмехнулась, но размяла шею и ответила, — твоему Солдатику не понравится даже то, что ты со мной говоришь.       — А твоим? Ты же не просто так решила заскочить ко мне, а не к своей девушке.       Снайперша поморщилась. Вначале улыбка слезла с ее лица, а на слове «девушке» ей будто гадостей показали.       — Слишком много вопросов.       — Мне нравится узнавать вещи. Либо я узнаю твои секреты сейчас, либо доношу их до твоего отряда, а что ты скрываешь — докопаются, если начнут искать.       Снайперша медленно поднялась, глаза в глаза на Медика. Он впервые видел ее так близко выпрямленной — обычно она ссутулится либо по привычке, либо под весом винтовки, либо пригибаясь, чтобы сменить локацию. Она была такой же высокой, как он, хоть и почти вдвое уже в плечах. Угрозы не случилось, она прицелилась двумя пальцами ему в грудь и беззлобно процедила:       — Шантажист.       Затем отошла на шаг, покачиваясь, так и держа руки в подмышках. Медик вспомнил, что в его лазарете холодно, особенно для теплолюбивых австралиек. Но обогреватель не включил — позже обменяет тепло на расположение.       Любопытство взяло верх, доктор не дождался ответа и поманил наемницу к рабочему месту. Вспыхнула лампа над ним.       — Zeig mir, — почти приказной тон. Он не утруждается английской речью — кому надо, та поймет.       Снейперша приблизилась, белый круг яркого света вычертил на ее лице еще более плотную тень. Она отняла руки от тела, поправила рукава и протянула на свет кисти.       Вот оно что. Глаза Медика сверкнули, все встало на свои места.       Покрытые запекшейся черно-красной кровью, рассеченные кожа и мясо обнажали костяшки пальцев. Суставы пальцев опухли, Медик невооруженным глазом диагностировал пару переломов и-       Медик заводится, пытается удержать в руках прилив энтузиазма и успокоиться.       Он самостоятельно вымыл ей ладони, чтобы убедиться, и да, это оно — застрявший в кости осколок зуба.       Медик вынул его пинцетом, непринужденно улыбаясь своей работе. Наемница морщилась. Комментарии излишни, но док их все же потребовал:       — Кто это был?       Накануне он слышал, что кто-то из черных отъехал в Туфорт. Не поздоровилось чужаку — но за что? — ему интересно.       — Придурок.       — Что он сделал?       — Был придурком.       Медик скептично сощурился — этого мало. Снейперша подняла ответный взгляд — свет озарил ее скупое, сухое лицо, совершенно обычное, с непримечательными шрамами, следами подростковых прыщей, впалыми скулами и таким же скептичным взглядом, что у доктора.       — Вел себя неприлично. И получил, — последовало молчание. — Итак, сделка?       — Wird tun. Что предложишь взамен?       — Не стрелять в тебя пару дней.       — Всего пара дней взамен за лечение и хранение секрета? — Медик переигрывал, прикасаясь к сердцу. Ему понравилась роль шантажиста. — Этого мало.       — Это всего лишь руки.       — Ты разбудила меня ночью в выходной, это тянет на неделю.       — Заметят — у обоих будут проблемы.       — Закрыли тему, — Медик подумал, разглядывая ее руки. Может, получится стребовать самое сокровенное? — Хочу исследовать тебя?       Снайперша и раньше не двигалась, а сейчас и дышать перестала. Прочистила горло с нотками насмешки.       — Не, док, и не мечтай.       — Hah, nein! — доктор презрительно хмыкнул. — Как будто все крутится вокруг секса. Я о другом, об исследованиях! Останься на ночь; я хочу знать, что ты такое.       — Я тебе бесплатно скажу, — предложила гостья.       — Freundin вряд ли свою группу крови знает.       Мало кто знает. Медик должен все помнить — а остальным verantwortungslose плевать.       — Вторая положительная, — и фыркнула.       Капли воды окрашивались об оставшиеся запекшиеся корочки крови и разбивались об пол. Наемница не спешила вырывать пальцы из чужих рук — слишком сильно болели и переломы, и место, откуда док вынул кусочек зуба.       — Сделка? — подытожил Медик, сжимая поломанные пальцы в своих. В глазах блестит что-то нездоровое.       Снайперша немного подумала, глянула на часы, на свои руки; на убер позади Медика.       — Я останусь до шести, — сказала она, кивая, а затем ее поломанные пальцы обвились вокруг ладоней Медика, и она вытянула шею, угрожая. — На будущее: только попробуй начать меня шантажировать, — выпрямилась обратно, забирая свои руки и неловко снимая жилет. — Тебе не нужен идейный враг.       Доктор только улыбнулся себе: он сделает что угодно, если это в его интересах. Пусть его головы украшают пики, и пусть его ждет кровавая расправа, прикажи Госпожа Медицина вернуть Снайпершу — он это сделает.       Он не может не думать о том, что через нее мог бы добраться до остальных, если бы одержимость позволила действовать аккуратно. До большеберцовых мышц Разведчицы и дистрофичных костей Шпионки. Забрать бы все это и разобрать по клеткам.       Сделка вступила в права.       Медик выполнил свою часть на совесть: очистил раны, продезинфицировал их, вымыл стертую в порошок эмаль, сомкнул треснутую кость и позволил уберу сделать оставшуюся работу. Он даже позаботился о том, чтобы исцеленные раны не оставили шрамов. Потом позволил Снайперше проверить свои сухие, мозолистые пальцы на работоспособность.       Боль ушла и не сковывала движений. Она несколько раз сжала пальцы в кулак, потом покрутила запястьями.       — Довольна? — осведомился Медик. Он знал, что хорош, но в голове конкурировал с докторшей черного отряда.       — Вполне.       Немногословие резануло по эго. Он не за это работает, но простое «спасибо, Медик, ты седьмое чудо света» было бы кстати.       «Никакого обогревателя ей!» — шипит Медик, потом смягчается.       Теперь его часть. Не секс, но не менее интимная и увлекательная. Он заглянет в организм и узнает, что это тело из себя представляет. Что оно такое. Идейные инженеры любят копаться в механике, разбирать ее, изучать, собирать обратно. Идейные медики лезут внутрь уже своих подопечных механизмов.       Право, это даже более страстный процесс, чем просто потрахаться. Жаль, наемница такого взгляда не разделяет.       Она равнодушно позволяет Медику взять на анализ кровь, мазок со слизистой горла, потыкать иголками в живот. Доктор запускает свои приборы и фасует по ним полученное, потом возвращается и снимает ей шляпу.       Снайперше и без нее хорошо — ворованное еще неприятно пахнет макушкой марксмана, она носит трофей из принципа. Под ними коротко стриженные русые волосы, неловко торчащие из-за непривычной шляпы. Затем снимает очки: Медик проводит офтальмоскопию и не видит нарушений, записывает наблюдения не в карту пациента, а на обычных листах. Снайперские глаза при этом красноватые из-за бессонной ночи, светло-серые радужки отчетливо выделяются. Она часто моргает от яркого света, когда Медик отходит.       Он просит ее раздеться и не встречает возражений. Снайперша ежится от холода, откладывая очки, снимая здоровыми руками рубашку, спортивный лифчик. Медику нравится увиденное: у нее худощавое и жилистое телосложение, с сухими мышцами, плоское; он видит тень ребер невооруженным глазом. При этом подвижная грудная клетка.       Потом обувь и штаны — Медик разрешает оставить трусы прежде, чем она снимает и их. Потом, пожимая плечами и покрываясь от холода мурашками, незаинтересованно ложится на кушетку.       Они препираются, и Медик вынужденно включает обогреватель. Проще пойти на уступки, чем постоянно просить ее лежать смирно. Австалийская неженка уже дрожит.       Медик осматривает ее длинное плоское тело, пока Снайперша рассматривает потолок — оно обыкновенное и честное, ему нравится. Он видит следы пулевых и ножевых ранений, растяжки с подростковых лет, шрам от неаккуратного, варварского кесарева сечения, жесткие лобковые волосы, выглядывающие из-под резинки трусов. Немец солидарен: к черту бритвы. Ему не нравится, когда драгоценные тела подгоняют под стандарт.       А Снайперше не нравится холод, так что препирания возобновляются:       — Mate. Сделай теплее.       — Hör auf dich zu beschweren, — недовольно. — Ты не в Австралии, это нормальная температура.       — Для одетых — может быть.       Медик быстро сдается ввиду чужой костлявости, делает теплее и просит ее помолчать; смазывает грудную клетку токопроводящим гелем и проводит электрокардиографию. Прикасается к ее ребрам и слышит пальцами удары сердца. Пациентка смотрит на это скептически, но без возражений.       Кожа сухая, бледная, на тазобедренных суставах и солнечном сплетении ярко выраженные вены.       Док пытается держать себя в руках, местами проигрывает. То ли обогреватель, то ли ему от самого себя стало жарко и тесно в одежде. Вся страсть и похоть о проникновении в чужое тело да поглубже пульсируют в мозгах, не находят отклика и растекаются по всему телу. Медик ловит на себе подозрительный взгляд наемницы и пытается успокоиться: он дышит слишком глубоко, слишком часто и, откровенно, возбужденно.       Он жалеет, что в прошлый раз не видел их.       За несколько месяцев до того, как синюю команду заменили. Он все пропустил, колдуя над Пулеметчиком, а потом перебивался чужими описаниями. Что-то про «просто эффект неожиданности» и «ничего необычного, фриц».       Печальный и позорный инцидент, когда синие так хорошо держали оборону, что даже постоянное присутствие мисс Полинг не меняло расклада. Тогда к ним прислали подкрепление в довольно унизительном ключе. Помощница Администратора сопротивлялась как могла, но потерпела поражение. Весь состав мистера Полинга тоже не объявлялся: Медику рассказали только о Шпионе, Инженере, Разведчике и Пулеметчике. Он потом наблюдал их черные фигуры, пересматривая записи камер. Четырех наемников хватило, чтобы стащить кейс с базы синих. Потом ходили слухи, что Снайпер тоже был там, но не сделал и выстрела за ненадобностью. Команда мистера Полинга тогда еще не носила название «черной» и не зналась как сугубо женский отряд.       Тогда мисс Полинг удалось сохранить лицо перед начальством только благодаря круглой сумме, выложенной менеджеру еще-не-черных в карман за маленькую аферу. Начальство получило кейс, а Полинг якобы не добрался до точки назначения к тому времени. Сделали вид, что дамы не успели заглянуть на базу. Все остались довольны.       Кроме Медика.       Он больно хотел поглазеть на столь эффективных бойцов. Он бы не постеснялся заглянуть им под маски и потрогать под одеждой. Опыт подсказывал, что ему бы сломали руки, но это можно потерпеть.       Пулеметчик тоже расстроен. Его коллега из черной команды была свояченицей, вроде даже тоже с Сибири; хотелось послушать знакомую речь, а не торчать с доком в лазарете.       Док смотрит на такие низменные желания с презрением. Доберись он до Пулеметчицы, язык бы не имел значения. Вскрыть бы ее, распилить бы ребра, глянуть, в чем разница.       Пока Медик проводит рентген, он выспрашивает о хронических заболеваниях, серьезных травмах до того, как стрелковое тело соединилось с машиной респауна. Она отвечает коротко, нехотя. Про кесарево сечение ни слова, но Медику и не нужно. Он проведет сонографию и тело все расскажет.       Чем дольше она здесь, тем более подробный медицинский образ выстраивается перед глазами. Он смотрит на нее, голую, невозмутимую, и знает, что она такое. Личность не имеет значения — он знает, в чем суть ее плоти, и как плоть работает. Это важнее.       В голову все лезут извращенные фантазии; как бы распилить ей грудную клетку и вспороть брюшко, и покопаться в органах, заменить ей сердце или обратить гистерэктомию. Может, она даже на «спасибо» расщедрится. Может, вместо матки подсадить ей похожую, а еще лучше — с готовым эмбриончиком. Она бы стерла лицо врача об асфальт за такое, много-много раз, заполнила бы лазарет его гниющими телами, вырвала бы его личность из механических лопастей респауна… Женщинам не нравится, когда им подсаживают эмбриончиков. Мужчинам тоже. Все вокруг zickig неженки.       Медик также думал, что наемница могла бы просто вырвать из себя дражайшие результаты его трудов, едва узнает.       А если он попытается провернуть все без согласия, силой, ее коллеги не оставят камня на камне в его лазарете. И да, асфальт, месть, все прочее.       Медик залезает в ее организм все глубже. Он идет на поводу своих мыслей и-       Едва игла проникает куда нужно, Снайперша кратко вскрикивает, разворачивается и заряжает локтем ему в лицо. Док падает с иглой, а она выгибается, злобно, на кушетке и цедит сквозь зубы:       — Сука, это еще какого хуя было?       — Поясничная пункция, — потирает лицо. Ему повезло, что удар не прицельный и нос в порядке. — Широко используется в неврологии.       — Предупреждать же надо, — она потирает место укола. — Как насчет обезболивающего? — она вскакивает с кушетки. — Пиздец как больно.       — Meh, обезболивающие, — врач закатывает глаза, — пустая трата времени.       Обезболивающие и анестезии — для людей без духа авантюризма. Медик приучил своих пациентов не выпендриваться по таким мелочам. Он использует их только в обмен на тишину, чтобы какой-нибудь Разведчик не ныл в уши, как ему, бедному, плохо.       — Вернись на место, — требует доктор, меняя использованную иглу.       — Без обезболивающих — обойдешься.       Zickige Schlampe. Медик может терпеть нытье о том, как им больно или холодно, но в его лазарете никто, никто не имеет права ставить ему условия. Док злится и хочет напомнить об уговоре, но потом смотрит, куда указывает Снайперша.       В его лазарете никто не ставит условия, кроме времени. Минутная стрелка не дотягивает получаса до шести; надо поторопиться. Сегодня без пункции. Нужно запихнуть в следующие полчаса так много, как возможно. И где он растерял столько времени?       — Мы на сиськах застряли, — напомнила наемница, убеждаясь, что игла в позвоночник больше не грозит.       — Не застревали, — беззлобно ответил Медик.       Он ощупал ее на наличие раковых опухолей, мастопатии и прочих аномалий. Так же, как ощупал все ее тело, внутренние органы, забрался под ребра и согнул каждый сустав. Ощущение рабочего организма в своих пальцах заводило не на шутку. Ему хотелось прикоснуться к этому сильнее; губами, например. Зубами, например. Теперь он видел ее насквозь своим медицинским зрением. Он знает, что она такое. Все внимание его тела обращено к ней, он хочет ей обладать.       Он знает, что в ее теле когда-то был ребенок; что она курила, пьянствовала и употребляла вещества; что недостаток витаминов привел ее к крупным счетам за восстановление зубов. Он теперь знает, что ее тело не такое сильное, каким могло показать на поле боя. Она не так быстро бегает — нет у нее характерных мышц; и не такая сильная — винтовка за спиной не ломает ее только благодаря базовой подготовке.       Медик теперь знает, все, что она из себя представляет — это скорость реакции и хорошее зрение. Этим же берет один на один. Вот почему у ее жертв перерезаны сухожилия — она не справилась бы с ними физически, зато могла занизить чужие показатели до своего уровня.       Медику хочется залезть ей в мозг и узнать, как хорошо там бегает электричество.       Он успевает завершить электрокардиографию. Когда время истекает, он вслушивается в дыхание и сердцебиение через стетоскоп. Завороженный. Это тело, это прекрасное тело вот-вот его покинет.       Ровно шесть утра. Наемница зевает и потягивается, но не спешит скидывать с себя руку Медика.       Мысли о скором расставании так его задели, что на лице отразилась скорбь, а в груди забился умирающий блуд.       — Ну-ну, — с беззлобной издевкой успокоила его Снайперша. — Будет тебе расстраиваться. Это не последний раз, когда я кого-то избиваю.       Три часа наготы перед ним развязали язык. Медик усилием воли убрал стетоскоп, и наемница села перед ним; взгляд доктора уткнулся ей в грудь: эх, он мог бы заставить молочные железы работать по назначению.       — Все успел? — буднично поинтересовалась Снайперша.       Медик успел все необходимое. Самые ценные знания у него в кармане. Ему бы только… Он же может продолжить опрос, верно?       — Давно ты поняла, что лесбиянка?       Снайперша не успела надеть верх, повернулась на Медика с полным раздражения лицом.       — С чего ты взял?       — У меня есть глаза.       Медик видел это один раз: короткий поцелуй в щеку от наемницы для Медика черных; слишком нежный, чтобы быть не про любовь. В остальном, о подробностях личной жизни наемниц докладывал Шпион.       Пока наемницы великодушно позволяли ему это делать. Стало ясно, что Шпион отвратительно вживается в роль дам: в первую же попытку ему отстрелили колени и перекинули через забор к мужскому общежитию — раскрыли по «Démarche trop normale!». Больно хорошо они знали подруга подругу, а за частыми посиделками вычислить самозванца ничего не стоило. И в наведенной чистоте среди запахов разве что потной формы парфюм Шпиона хорошо слышался.       Медик не сомневался, в первую неделю Шпиону позволяли быть там. Не знает, зачем, но точно с барского плеча.       Ах, и эта «la démarche est trop normale», на которой Шпион прокололся. Медик знал, кого он пытался скопировать — Разведчицу, и возжелал больше всего добраться до нее и ее ног, проверить работу вестибулярного аппарата и узнать, что в нем пошло не так. Он видел на поле боя — она двигается странно, но не мог понять, почему.       Док отвлекся от мимолетных мыслей и объяснился перед Снайпершей:       — Это относится к медицине. У меня есть право спрашивать.       Ориентация — это внутри мозга, предположительно. Или гормонов, или генетики, или других факторов. Залезь он ей в мозг, он бы выяснил точнее. Госпожа Медицина требуется ответов!       — Нет, mate, твое время вышло, — наемница оделась и спрятала выпавший нож в ножны. Но не ушла. Зачем-то решила сказать. — И я не… Прям лесбиянка… Скорее… По идейным соображениям.       Ах… Медик разделяет человека на тело и личность, что это тело пользует. Если ориентация наемницы с физическим телом не связана — ему не интересно. С другой стороны, was kann sie über sich selbst wissen?       Медик отворачивается и разбирает созданный в процессе бардак: результаты анализов и диагностик необходимо спрятать от любопытных глаз, инструменты продезинфицировать, приборы отключить. Синяк на лице залечить. Может, проветрить, хотя у Снайперши не было характерного запаха, в отличии от многих вояк.       — Я типа… Люблю их, как подруг. С привилегиями.       — А мужчин?       — Они придурки.       Медик не спорит, все субъективно. Одна из многих и многих причин, почему человеки интересуют его только телами. В них все объективно, все подчиняется правилам. Сложным, оттого интригующим.       Но док не может не заметить, что в наемнице снова говорит ясный ум. То же, что заставляет ее быть столь эффективной со своими низкими физическими данными. Он озвучивает это.       — Наверное, — пожимает плечами Снайперша и встает.       Уходя, напоминает:       — Я не приходила, ты меня не осматривал.       Она пропадает из лазарета, и без еще одного добротного туловища становится печально. Медик в собачьей тоске вычищает все от улик, прячет добытое с нее добро. Эти бумажки нужно анализировать без спешки, смаковать их, вспоминать ее.       Медик подумал, что, наверное, она ему нравится. Снайперша логичная и прямая, в ней нет подвоха. Он не близок с ней, но он ее теперь знает и знает подробно.       «Поясничная пункция,» — с сожалением думает Медик, раздеваясь и залезая обратно в кровать. Сон быстро к нему возвращается, а он все горюет:       «Нужно было настоять на поясничной пункции. Неврология не в полной мере».       Он надеется, что это действительно не последний раз, когда Снайперша разбивает руки о чье-то лицо. Пусть придет еще — он и пункцию ей сделает, и в мозг залезет.       «И гормоны проверим», — добавляет, засыпая.       Во снах одолевает похоть. К новому телу в его коллекции, к новой тушке, в которую ему удалось залезть, новой гиперфиксации, занимающей мысли с краткого визита.       Там она позволяет ему заглянуть в себя глубже. Она позволяет ему любить себя не только идейно, но и физически.       Там он целует ее за шею на операционном столе, она нравится ему, а он — ей. Ее тело нетерпеливо выгибается, гладит голенью по паху.       Медик примыкает к ней губами, согревает австралийку, пытается распалить своей страстью. Спускается ниже, ведет языком и руками по венам на груди, пересчитывает ребра, еще ниже — зубами по лобковым волосам и касается языком половых губ. Легко скользит в них, утопает в мягкости, чувствует, что ей приятно, и как ее руки дрожат в его волосах.       Когда он входит в нее, ощущается реальнее некуда. Она целует его первой, заключает лицо в мозолистые, исцеленные ладони; а внутри нее мягко и жарко. Она позволяет трогать свою грудь, небольшую, с твердыми от холода сосками и едва заметными пигментными пятнами.       Потом они обнимаются — Медик прижимает ее спину к себе, дышит в плечо, одной рукой оглаживая шею, грудь и ребра, второй — работая двумя пальцами по клитору. Тощее тело дрожит и постанывает в его руках.       Медик просыпается со стояком, недовольно оглядывается на часы — десять утра — потом запускает руки под одеяло и спускает трусы. И дрочит, закрывая глаза и вспоминая, как только что имел это тело, как оно принадлежало ему.       Сон не смог воссоздать личность Снайперши. Только оболочку, со всеми мелкими деталями: шрамами, венами, пятнами. Медику более, чем достаточно. Он влюблен. Идейно. Не в человека, в ее физическую суть.       Он кончает так, что не может не выгнуться в кровати от вспышки удовольствия. Впервые за многие месяцы не может сдержать стона. Под зажмуренными веками бегают искры. Сперма обильно заливает обе ладони и капает на пастельное белье. Оргазм удивительно яркий, так, что продирает глаза. Медик нежится в истоме до тех пор, пока она не пропадает с концами в его теле.       Жаль, что настоящая Снайперша не позволит ему ни целовать себя, ни вылизывать, ни доводить до точки. Он еще подумает, испытать судьбу и предложить ей это в их возможную встречу, или быть реалистом и дать отказ от ее лица заранее.       А до тех пор, новая одержимость плотно засядет в его фантазиях; как это было много раз с многими другими людьми до нее, чьи тела Медик находил интригующими.